Элис Манро как канадский, но совсем не Чехов

Тот факт, что на стендовых прилавках и витринах книжных магазинов (благо, в Калгари есть не только сетевые книжные, но и уютные независимые с вполне себе Беньямином и Фуко на полках) красуются в первую очередь книги авторов-женщин, конечно, не может не лить бальзама на душу. Это в общем было ожидаемо, учитывая, что в 2013 году канадская писательница Элис Манро получила нобелевку. Да, именно она мастер короткого рассказа и “канадский Чехов”, как сказали на канале Россия (почерпнувшие, очевидно, это из беглого просмотра русской википедии). Неожиданным было другое. Несмотря на Нобелевскую премию и вообще все возможные литературные награды и международное признание, Манро не выглядит литературным символом Канады (хотя вот уж кто всю канадскую толерантную тоску прочувствовала) и даже более того, оказывается задвинутой другой знаменитой канадской писательницей — Маргарет Этвуд. Стоило однако чуть углубиться в творчество и той, и другой, как все встало на свои места. Этвуд на поверку оказалась гораздо более жанрово разнообразным автором с современной социальной тематикой и, что немаловажно, горадо более харизматичной и активной личностью (феминистка, защитница животных, политическая активистка, взволнованная проблемой канадского идентити), нежели благообразная седовласая Манро, живущая в маленьком городке провинции Онтарио и похожая на то ли на Петрушевскую, то ли на всех бабушек с картинок на пакетах с молоком. Впрочем, Манро на тысячи километров обходит Этвуд (о ней еще напишу) по части стиля, психологизма и экзистенциальной тоски.

Тоска эта, впрочем, от чеховской весьма далека. Да и вообще от привычного нам европейского модернизма с его над-человеческими хаосом и абсурдом, здесь осталось мало что, хотя литературных аллюзий у Манро немало (тут и Толстой, и Томас Манн). Манро — действительно мастер короткого рассказа и,пожалуй, только это да еще то, что все попытки написать роман проваливались, объединяет ее с АнтонПалычем. В центре ее рассказов, как правило, женщина, девушка или девочка, и внешний конфликт так или иначе связан с проблемами метромониальными, хотя ими не ограничивается. Вот рассказа “Comfort”. Главные герои — супруги — школьные преподаватели. Муж-учитель биологии и воинственный атеист, за неуместное высказывание уволенный из школы и покончивший самоубийством, не выдержав мучительной болезни. Жена не удивлена этой смертью (они в общем, это самоубийство планировали, но хотели сделать его совместным), находит в пижаме покойного стихотворение-сатиру на религиозную мораль и спокойно развеивает прах мужа по ветру. Параллельно идут множество ретроспекций, из которых мы узнаем о чуть было не начавшемся романе между героиней и работником крематория, которому предстоит развеять этот прах. Увлекательно. Рассказ “”Hateship, Friendship, Courtship, Loveship, Marriage,” (он же заглавный сборника) — над гувернанткой, старой девой и синим чулком решили подшутить девочка, в доме которой живет гувернантка и ее подружка. Они пишут от имени отца одной из девочек (вдовец-неудачник, живущий далеко) любовные письма, адресуя их гувернантке и перехватывая ее ответы ему. Конечно, немолодая дама влюбляется в мужчину, который о ней ничего не знает и даже приезжает к нему. И вроде все должно бы закончиться фарсом, немой сценой и стыдом, но ан нет. Она застает отца заболевшим, слабым, почти без сознания, умело ухаживает за ним… и в общем, звезды так сложились, что они действительно поженились. Итак, забавные интересные, нетривиальные сюжеты, так или иначе завязанные на проблемах любовных отношений и счастливого/несчастливого брака (как правило, скорее несчастливого). Женщина в художественном мире Манро почти всегда влекома мужской сильной волей и оказывается зависимой от него: то слишком ранний брак и муж, который не дает жене больше 20 $ на руки (“Post and Beam”); то мужчина, который сначала интеллектуально подавляет, потом ставит в зависимость от сексуального влечения, неожиданно делает предложение и неожиданно же бросает по дороге к венчанию (рассказ “Amundsen”). И хотя социальный душок в ее рассказах несомненно есть, такие категории как слабость/сила, униженность/подавление, богатство/бедность и даже противопоставление мужчин/женщин для Манро не так уж важны. Ей интересно вглядываться в оттенки чувств и тех, и других (хотя большему масштабированию подвергаются все-таки дамы) и работать с внутренней точкой зрения. По крайней мере, в тех прочитанных мною двух сборниках, нарративных игр не было совсем — голос повествователя и могучий поток внутренней речи — обработанной, структурированной, точно не в духе Пруста. Больше всего Манро мне напоминает писательницу (какое гадкое слово все-таки!) Александру Бостром — эмансипированную мать Алексея Толстого. Она так же пристально вглядывалась в сердцевину и корни человеческих отношений, такими же живыми, правда, чуть менее сложными, были в ее романах и рассказах женщины. Бостром, однако не пошла дальше наблюдательного позитивизма, в отличие от своего современника Чехова, который, помимо наблюдений над характерами людей, наблюдал над горечью и тоской самой жизни, точно не зависимой от социальных условий. У Манро же, в свою очередь, нет западно-европейского абсурда, есть чеховская абсолютная тоска, но нет чеховского ощущения времени. Ведь ожидание нового времени и новых лучших людей, частью которого я уже, к сожалению, не буду — в этом суть того, почему мы раз за разом перечитываем “Дядю Ваню”. Трагедия же героев Манро не временные, а пространственные. Пространственное мышление в ущерб временному или отсутствие ощущения Большого времени (как бы выразился Бахтин) — вообще канадцам свойственно. Возможно, это связано с отсутствием глобальных эпохальных потрясений нации (в общем-то и нацией канадцев можно с натяжкой назвать — слишком уж здесь все молодое и здоровое), возможно, еще с чем-то, но именно маленькое большое несчастье человека, живущего в глубинке провинции Онтарио — в это вся Монро и в этом вся Канада. Это несчастье может быть порождено природой человека или природой самой жизни, но оно независимо от времени, и надежды на то, что изменения зависят от времени здесь нет.

Я люблю Элис Манро за ее трагическую грустную иронию, за то, что за несчастьями ее героев не прячется дешевый позитивизм. Я люблю Канаду за ровно то же самое.