Н. К. Гарбовский. Лекция 16: СИСТЕМНЫЙ ПОДХОД К ИЗУЧЕНИЮ ПЕРЕВОДА

1. Система и системный подход

Методологическая ценность системного подхода к переводу состоит в ориентированности на раскрытие целостности перевода как системы взаимосвязанных и взаимообусловленных явлений и на выявление механизмов, обеспечивающих целостность системы. При этом особое внимание уделяется выявлению многообразных типов связей, существующих как внутри перевода, так и в его отношениях с окружающим миром.

В конечном итоге, такой подход позволяет свести разносторонние знания о переводе в единую теоретическую картину.

Системный подход, занимающий в современной гносеологии одно из центральных мест, позволяет охватить более широкую познаваемую реальность по сравнению иными подходами, сосредоточивающимися на какой-либо одной предметной стороне объекта. Системный подход к переводу способен дать более полную, более подробную и более стройную теоретическую картину перевода по сравнению с отдельно взятыми литературно-критическим, лингвистическим, деятельностным, или каким-либо иным подходом.

Системный подход предполагает новую схему объяснения механизмов, обеспечивающих целостность переводческой деятельности. Это позволяет сравнивать и сопоставлять между собой все многообразные типы связей и отношений, выявляемых в переводческой деятельности, на единых логических основаниях.

Практически всякий объект может быть представлен в теоретическом описании в виде системы. Если мы хотим представить в виде системы перевод, то нам следует проследить, как проявляются в нем основные признаки системы, а именно: целостность, структурность, взаимозависимость системы и среды, иерархичность, множественность описания.

Если попытаться представить себе процесс переводческого преобразования исходного речевого произведения как системное явление, то нужно определить, обладает ли оно всеми перечисленными свойствами системы.

2. Целостность переводческого преобразования текста

Целостность как свойство всякой системы заключается в зависимости каждого элемента, свойства и отношения системы от их места и функций внутри целого. Целостность предполагает принципиальную невозможность свести свойства системы к сумме свойств составляющих её элементов, а также вывести из свойств отдельных элементов свойства системы в целом.

Переводческая деятельность, безусловно, обладает свойством целостности. Процесс перевода — это целостный единый процесс, который состоит из ряда взаимосвязанных и взаимообусловленных операций, обладающих специфическими свойствами.

Было бы ошибочным представить перевод как сумму отдельных операций. Передавая смыслы, заключенные в знаках одной системы, знаками другой, и частично трансформируя их, переводчик осуществляет когнитивные операции, затрагивающие все типы семиотических отношений: семантические, синтаксические, прагматические. Семантические перераспределения, антонимические, синонимические и гипо-гиперонимические транспозиции, переводческие тропы, различные синтаксические преобразования, грамматические транспозиции и многие другие трансформационные операции затрагивают самые различные области взаимодействия знаков, как между собой, так и с внешней средой. С другой стороны, свойства переводческого преобразования текста исходного сообщения не могут быть выведены в силу тех же причин из свойств какой-либо одной трансформационной операции.

В истории перевода проблема целостности процесса перевода обычно рассматривалась в терминах общего и частного, целого и части и т.п. Одним из аргументов в пользу целостности процесса переводческого преобразования может служить не раз высказывавшееся мнение о том, что “идеальным переводом” был бы тот, который переводчик сделал бы, если бы смог, прочитав текст оригинала, закрыть его и только тогда приступить к его воссозданию на другом языке. Такой идеальный перевод предполагает полное абстрагирование переводчика от частностей, отход от конкретных форм оригинала. В сознании переводчика в этом случае остается только представление об оригинале как о целостном речевом произведении.

Аргументом в пользу целостности переводческой преобразовательной стратегии служит практика перевода названий художественных произведений, предполагающих разное прочтение. Названия, естественно, относящиеся ко всему тексту в целом, обычно переводятся после того, как переводчик воспринял весь текст оригинала в целом. Даже незначительная многозначность отдельных слов, составляющих название художественного произведения, вынуждает переводчика переводить название после того, как прочитан и понят весь текст. Перевод названия вытекает из содержания текста оригинала в целом.

Столь же очевидной в рамках целостного преобразования текста, происходящего в переводе, оказывается и зависимость каждой элементарной операции, обладающей специфическим свойством, от ее места и функций внутри целого. В качестве иллюстрации этого характера взаимоотношений между целым и частью можно привести пример действий переводчика при так называемой повторной номинации в переводе, когда переводчику приходится выбирать те или иные формы для обозначения некоего фрагмента действительности, уже упоминавшегося в тексте.

Французский, английский, испанский и многие другие языки отличаются от русского более полной грамматической выраженностью. Это проявляется, например, в том, что в этих языках в письменной речи субъект действия, обозначенный грамматическим подлежащим обязательно называется в ряде следующих друг за другом предложений личными местоимениями.

Переводчик, разумеется, вполне мог бы перевести каждое личное местоимение оригинального текста соответствующим русским местоимением, так как этому нет ни семантических, ни грамматических препятствий. Но именно целостное восприятие всего сообщения вынуждает его преобразовывать формы, каждая из которых в отдельности легко поддается переводу. Переводчик либо устраняет лишние, на его взгляд, местоимения, либо заменяет их другими формами.

Рассмотрим еще один часто встречающийся случай переводческих преобразований, продиктованный именно целостностью процесса перевода: в русском, английском, французском и многих других языках существует множество различных глаголов, способных сопровождать прямую речь и некоторым образом комментировать реплики персонажей.

Если обратиться к дискурсам на русском языке, то можно обнаружить в них большое разнообразие глаголов речи, сопровождающих прямую речь персонажей. Но в дискурсах на английском, французском и некоторых др. языках картина иная. В них преимущество отдается глаголу речи с наиболее общим значением, нейтральному, базовому глаголу речи, лишенному каких бы то ни было коннотаций.

В английских текстах — это прежде всего глагол to say, во французских — dire, в испанских — decir, в итальянских — dire. В русской же дискурсивной норме сохраняется правило употреблять в подобных случаях глаголы, обозначающие оттенки общего значения акта речи. Кроме наиболее общих глаголов сказал, произнес, спросил, ответил, в русских текстах встречаются пробормотал, проворчал, пробурчал, прошептал, процедил, прохрипел, пролепетал, вставил, перебил, отрезал, оборвал, подхватил, добавил и многие другие. Использование разных глаголов для комментирования особенностей протекания того или иного речевого действия позволяет избежать монотонности, возникающей при многократном повторении одних и тех же форм речи.

Если переводчик видит свою задачу в том, чтобы сделать переводной текст соответствующим дискурсивным нормам переводящего языка, то при переводе с русского на один из названных языков возможна межъязыковая семантическая транспозиция: более конкретный и семантически более содержательный русский глагол может быть заменен в тексте семантически более бедным широкозначным глаголом речи переводящего языка. Такая трансформационная операция будет оправдана позицией данного глагола в тексте, обусловленной его взаимосвязью с другими, предшествующими и следующими за ним глаголами речи.

Напротив, перевод с одного из указанных европейских языков на русский, потребует противоположного переводческого решения, если, разумеется, стратегия перевода будет аналогичной — сделать текст дискурсивным нормам переводящего языка. Переводчик будет заменять там, где это возможно, скупые to say, dire, decir семантически более нагруженными русскими глаголами речи, представляя себе переводной текст в целом, то есть как цельное произведение, элементы которого взаимосвязаны. Болгарская переводчица и исследователь теоретических проблем перевода А. Лилова отмечала, что умение переводчика «уловить и сохранить сущность и целенаправленность общего начала, которым руководствовался автор, идейно-образную структуру художественного оригинала и на этой основе определить функции отдельных элементов содержания и формы, их роль в контексте всего произведения» является важным аспектом его.

Свойство перевода как целостной системы лежит в основе эквивалентности. Швейцер, справедливо полагал, что «говоря об эквивалентности, следует не забывать важнейшего для теории перевода положения о примате эквивалентности текста над эквивалентностью его сегментов». Взгляд на перевод как на целостную систему позволяет дать решение одной из наиболее важных и дискуссионных проблем теории перевода, а именно, проблеме переводимости.

А.В. Федоров, основываясь на подобном взгляде на перевод, справедливо утверждал, что полноценный перевод возможен. «То, что невозможно в отношении отдельного элемента, — писал он, — возможно в отношении сложного целого — на основе выявления и передачи смысловых и художественных функций отдельных единиц, не поддающихся узко формальному воспроизведению; уловить же и передать эти функции возможно на основе тех смысловых связей, какие существуют между отдельными элементами в системе целого».

Именно понимание системной целостности перевода лежит в основе некоторых переводческих приемов, в частности, таких, как опущение и компенсация. Утрата отдельного “непереводимого” элемента, не выполняющего в тексте организующей функции, «может не ощущаться на фоне обширного целого, он как бы растворяется в целом или заменяется другими элементами, иногда и не заданными оригиналом».

Понятие целостности перевода и связанные с ним теоретические положения оказываются чрезвычайно важными для решения еще одной важной проблемы перевода, а именно, проблемы выделения единицы перевода. В самом деле, перевод как целостный системный процесс противопоставлен отдельным составляющим его операциям, процедурам, элементам и т.п. Эти элементы в рамках единого целого должны быть сведены к каким-то первичным единицам, которые, видимо, и составляют единицу перевода. Более подробно проблема выделения единицы перевода будет рассмотрена в отдельной главе.

Положению о целостности перевода, которое предполагает зависимость каждой конкретной переводческой операции от целостного представления о сообщении, на первый взгляд, противоречит практика устного, прежде всего, синхронного, перевода. В самом деле, устный переводчик далеко не всегда может получить исходный текст заранее, чтобы ознакомиться с ним и создать себе целостное представление о нем. Но в данном случае целостность процесса перевода определяется не тем, что переводчик смог познакомиться с исходным текстом как о чем-то целым, а представлением переводчика об этом тексте, о его жанре, тематике и пр.

Переводчик прогнозирует исходный текст как целостное явление и на этом основании строит свою целостную стратегию перевода. Так, зная, что ему предстоит переводить на научной конференции, он выберет одну стратегию, основываясь на своем общем, целостном представлении о научной речи. Готовясь к переводу дипломатических переговоров, он будет строить свою стратегию, исходя из целостных представлений о политической речи, он будет вводить в свою речь многие устоявшиеся формулировки и другие клише, свойственные общению в политической сфере.

По мере развития текста перевода целостность перевода будет обусловливаться также и тем, что уже было переведено. Переводчик будет ориентироваться не только на то, что он слышит, то есть на то, что ему предстоит перевести, но и на то, что он уже перевел. Так, выбрав в начале перевода какой-либо термин для обозначения какого-либо объекта, в дальнейшем по ходу перевода он будет стараться постоянно использовать именно эту форму, даже тогда, когда иной эквивалент ему вдруг покажется предпочтительней. Если по ходу перевода он осознает, что где-то ранее он допустил ошибку или неточность именно в силу того, что развертывание исходного текста обернулось неожиданным образом, он внесет поправку и обратит внимание на тот фрагмент, в котором была допущена неточность или ошибка.

Таким образом, принцип целостности вполне характеризует перевод как системное явление, независимо от того, в какой форме и в каких условиях он протекает.

3. Структура перевода

Структурность как свойство системы предполагает возможность описания системы через установление её структуры, то есть сети связей и отношений внутри системы, а также обусловленность поведения системы не столько поведением её отдельных элементов, сколько свойствами её структуры.

Распространение понятия структурности на перевод оказывается весьма важным для теории перевода. Если в соответствии с современным научным знанием понимать под структурой “то, что остается устойчивым, относительно неизменным при различных преобразованиях системы”, то именно это понятие позволяет установить онтологические свойства перевода, неизменно проявляющиеся во всех его разновидностях.

В самом деле, любой перевод предполагает оперирование двумя знаковыми системами с последовательным переходом от одной к другой. Любой перевод представляет собой отражение средствами одной знаковой системы определенной реальности, уже отраженной средствами другой. Любой перевод разворачивается во времени и может быть разделен на “порции”, основу которых составляют так называемые единицы перевода. Каждая такая переводческая порция имеет сложную структуру, которую можно условно разделить на несколько операций. За восприятием фрагмента исходного текста органами чувств следует понимание смыслов, заключенных в этом фрагменте и их интерпретация средствами языка перевода. После чего происходит создание фрагмента финального текста в устной или письменной форме, то есть некой материальной сущности, которая может быть воспринята другими людьми. Всякий перевод предполагает более или менее значительное преобразование системы смыслов исходного речевого произведения.

Именно эти свойства присущи любому виду перевода и составляют его инвариант, то есть именно все то, что остается устойчивым и относительно неизменным при переходе от одной разновидности перевода к другой.

Наличие в переводе определенной структуры позволяет вплотную подойти к проблеме “единицы перевода”, категории, многократно обсуждавшейся в работах по лингвистической теории перевода, но так и не получившей однозначной трактовки. В то же время выделение такой единицы необходимо для построения теории перевода как системного объекта. Э. Бенвенист, рассматривая язык как одну из семиотических систем, был убежден, что “никакая серьезная теория не может быть построена, если она уклоняется от решения вопроса об элементарной единице, так как всякая система, несущая значение, должна определяться на основе используемого ею способа передачи этого значения. Подобная система, следовательно, должна содержать единицы, которыми она оперирует для производства “смысла” и с помощью которых определенным образом характеризует произведенный “смысл”.

4. Взаимодействие перевода с окружающей средой

Каждая система характеризуется не только наличием связей и отношений между образующими ее элементами, но и неразрывным единством с окружающей средой, во взаимодействии с которой она формирует и проявляет свои свойства, являясь при этом ведущим активным компонентом взаимодействия.

Переводческая деятельность также оказывается тесно связанной с окружающей средой. Связь перевода со средой весьма сложна и многопланова. Для того, чтобы наиболее объективно определить характер взаимодействия перевода с окружающей средой, нужно исходить из того, что ведущим и активным компонентом этого взаимодействия оказывается именно перевод.

Прежде всего, говоря о переводе, следует иметь в виду, что речь идет в данном случае о конкретном процессе перевода, так сказать об акте перевода, разворачивающемся в конкретном времени и конкретном пространстве.

Конкретный акт перевода предполагает паутину сложнейших отношений с окружающей средой.

Первой и главной реальностью для переводчика является ситуация общения (коммуникативная ситуация). В этой ситуации переводчик всегда взаимодействует с двумя другими участниками коммуникации — автором исходного текста и получателем текста перевода, обеспечивая межъязыковое посредничество. Он всегда обращен к автору исходного речевого произведения, как бы далеко во времени и в пространстве тот не находился. Даже если речь идет о переводе произведения, созданного много веков тому назад, переводчик формирует свою этику отношения к автору, которая выражается в том, насколько бережно он относится к мыслям и чувствам автора, его образной системе и стилю. Разумеется, в этом случае речь идет скорее о воображаемом авторе, нежели о реальной личности. Переводчик создает в своем сознании образ автора, с которым и ведет внутренний диалог.

Несколько иначе обстоит дело тогда, когда автор исходного сообщения принимает непосредственное участие в акте коммуникации, как происходит обычно в устном переводе. Переводчик в этом случае ориентируется не только на речь автора и содержащиеся в ней мысли и чувства, но и на его эмоциональное состояние, а также на знаки, передаваемые невербальными средствами — мимикой, жестами и пр. Он принимает во внимание авторитет автора и его положение в иерархии всех участников коммуникации, главным образом, по отношению к получателю переводного сообщения, то есть тому, или тем, кому адресован перевод.

Коммуникативная ситуация, в которой разворачивается устный перевод, часто предполагает взаимную смену ролей автора сообщения и его получателя. Такая смена происходит обычно во время переговоров, когда переговаривающиеся стороны поочередно выступают то в роли автора (отправителя) исходного сообщения, то в роли получателя сообщения. Если переводчик на переговорах всего один, он переводит также поочередно высказывания то одной, то другой стороны, осуществляя так называемый двусторонний перевод. В этом случае этика переводчика подразумевает равное внимание к мыслям и чувствам всех участников коммуникации, между которыми устанавливается посредничество, несмотря на то, что он является обычно “наемным работником” одной из сторон и представителем одной культуры, в сознании которого один язык доминирует над другим.

Получатель переводного сообщения может быть, как и автор исходого, не только реально представленным в акте коммуникации с переводом, но и некой абстрактной фигурой, образом, созданным воображением переводчика. Такой абстрактной фигурой является читатель, переводного произведения. Разумеется, читатель существует объективно в реальном мире, но только после того, как перевод завершен и предложен публике. В процессе перевода происходит взаимодействие переводчика с построенной им моделью читателя. Определяя стратегию перевода, переводчик ориентируется, как правило, на эту модель, хотя в модели могут преобладать черты какой-то конкретной личности. Коммуникативная ситуация предполагает взаимодействие перевода и с многими другими явлениями окружающей среды, влияющими на то, какие решения принимает переводчик.

Вторая реальность, с которой непременно взаимодействует переводчик, — это исходный текст. Именно исходный текст дается переводчику в непосредственном ощущении. Переводчик воспринимает исходный текст по слуховым или зрительным каналам в определенных условиях конкретной ситуации общения. Исходный текст составляет основу всякого процесса перевода, так как именно в нем содержится вся необходимая информация, подлежащая переводческому переосмыслению и толкованию. Но исходный текст остается внешним объектом по отношению к переводу, фрагментом окружающей среды, который взаимодействует с переводом, оставаясь при этом неизменным.

Самым сложным оказывается взаимодействие перевода с той реальной действительностью, которая описывается в исходном сообщении и воспроизводится затем в переводном тексте, т.е. с так называемыми, предметными ситуациями. Сложность взаимодействия перевода с этой реальностью состоит в том, что она дается переводчику обычно не в непосредственном ощущении, а в виде некой абстракции, идеальной сущности, материализованной в знаках исходного языка. В самом деле, воспринимая исходное сообщение, переводчик сталкивается не с самой реальной действительностью, а с образом некоего ее фрагмента, отраженного сознанием автора исходного текста. Эта авторская картина реальности может быть ее более или менее точным отражением, идеальной копией реального объекта. Она может давать искаженное представление об объективном мире, а иногда является вымыслом, то есть неким идеальным конструктом, смоделированным автором исходного текста.

В переводе представления автора исходного сообщения о фрагменте действительности сталкивается с представлениями переводчика об этом фрагменте. Расшифровывая знаки исходного текста, переводчик создает в своем сознании свой образ данного фрагмента на основе субъективного познавательного опыта и своего умения проникать в смыслы, зашифрованные в знаках исходного языка.

Представления переводчика о том или ином фрагменте реальной действительности столь же субъективны, как и представления автора, поэтому их полное совпадение вряд ли возможно. Иногда представления переводчика о реальном мире оказываются более полными и более точными, чем представления автора. Тогда возникает сложная этическая проблема допустимости изменений переводчиком системы смыслов оригинального текста, то есть представлений автора о том или ином фрагменте реальной действительности. Эта проблема может решаться по-разному.

Разумеется, современные переводчики, убежденные в том, что земля круглая, не станут исправлять древних авторов, исходивших из иных представлении об устройстве мира. Их задача — показать определенный уровень знаний, в том числе и заблуждения, свойственные той или иной эпохе.

Переводчик, встретивший в исходном письменном тексте научного содержания, например, неточные даты, скорее всего, оставит их без изменения в тексте, но дополнит перевод уточняющим комментарием.

В условиях устной коммуникации переводчик, столкнувшись с неточностью в исходном сообщении, возможно, оставит ее на совести автора, не внося никаких изменений. Но этим он ставит себя под удар, так как становится “соавтором” ошибочного представления о реальном объекте, и при отсутствии письменной фиксации исходного текста ошибка может быть приписана именно ему.

Поэтому, если у переводчика есть возможность согласовать с автором исходного текста спорные положения, он непременно должен этой возможностью воспользоваться с тем, чтобы избежать недоразумений.

Представления переводчика о реальном мире могут быть менее точными, чем у автора исходного текста. В этом случае в процессе перевода может возникнуть подмена истинного представления о реальной действительности новым, ложным, особенно в тех случаях, когда формы исходного текста содержат некоторую двусмысленность. Такие ситуации могут возникнуть, например, при переводе высказываний с именами собственными, имеющими одинаковую форму в мужском и в женском роде. Недостаточно точное представление переводчика о реальной действительности, отображенной в исходном речевом произведении, оказывается одним из серьезных источников переводческих ошибок, особенно, когда речь идет о так называемых “реалиях”, то есть предметах реальной действительности, существующих в мире исходного языка и не имеющих точных аналогов в культуре языка переводящего.

Но существует и еще одна «воображаемая переводчиком» картина мира, то есть некая отраженная реальность, с которой взаимодействует перевод, — это, представление переводчика о картине мира потенциального получателя переводного текста. Именно представления переводчика о когнитивных возможностях получателей текста перевода, о том, насколько они способны «освоить» действительность через текст перевода, заставляли его прибегать к преобразованиям разного рода. Разъяснения, опущения, комментарии, исправления, адаптации применялись переводчиками для описания тех фрагментов действительности, которые, по их мнению, могли быть непонятны воображаемому читателю.

Таким образом, окружающая действительность оказывается в тесном и многообразном взаимодействии с переводом как системным процессом.

5. Иерархичность системы перевода

Иерархичность как одно из свойств любой системы предполагает, что каждый компонент системы в свою очередь может рассматриваться как подсистема.

В то же время исследуемая система представляет собой компонент системы более высокого уровня.

Свойство иерархичности проявляется в переводе уже на стадии понимания исходного сообщения: понимание отдельного фрагмента исходного текста иерархически подчинено пониманию всего текста в целом.

Представим себе, что на каком-то этапе перевода такой порцией оказывается отдельное слово. Взятое изолированно, вне контекста, почти каждое слово предполагает массу толкований. Его реальная жизнь начинается только в речи, в окружении других слов, актуализирующих те из его значений, которые необходимы для формирования смысла.

Именно поэтому начинающим переводчикам не рекомендуется слишком часто заглядывать в словарь, да и не всегда словарь может предоставить нам хоть какой-нибудь выбор.

Всякий перевод, являясь речевым действием, подчиняется нормам языка перевода в целом, нормам того речевого жанра, в рамках которого он развертывается, а также индивидуальной стилистике автора. Выбор конкретной формы в языке перевода иерархически подчинен форме всего текста.

Перевод поэтического рифмованного произведения также рифмованной формой предполагает, как известно, значительный отход от семантики, заключенной в отдельных словах и даже в произведении в целом. Семантика поэтического произведения оказывается иерархически подчиненной его форме.

Перевод технического документа будет осуществляться в соответствии с нормами жанра: переводчик будет стремиться следовать «образцам» жанра.

Перевод может рассматриваться как подсистема в общей системе межкультурной коммуникации. С другой стороны, перевод — это определенная подсистема в общей системе посреднических услуг. Перевод художественной литературы оказывается подсистемой в общей системе литературного творчества, а перевод научной литературы представляет собой подсистему в общей системе обмена научной информации и т.д.

Во всех случаях перевод как подсистема подчиняется законам иерархически более высокого вида деятельности.

6. Множественность описаний

В силу принципиальной сложности каждой системы ее адекватное познание требует построения множества разных моделей, каждая из которых описывает систему под определенным углом зрения, акцентируя внимание лишь некоторых аспектах ее структуры и функционирования.

Как известно, перевод также является объектом множественных описаний, о чем мы упоминали, говоря о месте теории перевода среди других наук.

Общая теория перевода включает множество описаний перевода, получивших свое выражение в так называемых моделях перевод. Более простые модели перевода по мере развития теории усложнялись в зависимости от того, каким образом исследователю представляется механизм переводческой деятельности.

Значительным шагом в познании механизма переводческих преобразований были так называемые лингвистические модели перевода, самыми известными из которых являются денотативная, семантическая и трансформационная. Каждая из этих моделей, является теоретическим представлением какого-либо одного из аспектов переводческого процесса.

Денотативная (или ситуативная) модель показывает, каким образом переводческие преобразования связаны с реальной действительностью, отраженной в тексте оригинала, и воссоздаваемой в тексте перевода.

Семантическая модель демонстрирует процесс выбора переводчиком гаммы семантических элементов, необходимых для передачи в финальном речевом произведении системы смыслов исходного текста.

Трансформационная модель, основанная на идеях трансформационной грамматики, показывала возможность перехода от оригинального текста к тексту перевода, которые рассматривались как поверхностные структуры, путем проникновения на глубинный уровень и отыскания ядерных структур, способных составить основу межъязыковой эквивалентности. Все эти модели неоднократно и достаточно подробно описывались в работах по лингвистической теории перевода 70–80-х годов ХХ века.

Во всех этих моделях делалась попытка представить, каким образом осуществляется процесс перевода, имеющий конечной целью достижение эквивалентности между оригинальным речевым произведением и его переводом.

О. Каде предложил модель процесса перевода, опираясь на общую теорию коммуникации и полагая, что при переводе действуют факторы, познание которых возможно исключительно в рамках акта коммуникации в целом. В его модели перевод представлен как процесс двуязычной коммуникации, начинающийся с восприятия текста ИЯ переводчиком и заканчивающийся порождением текста ПЯ.

Идея анализа перевода как акта коммуникации развивается в работах Миньяра-Белоручева и других исследователей.

Миньяр-Белоручев исходил из того, что перевод является одним из видов коммуникации, а именно коммуникацией с использованием двух языков. Поэтому и закономерности перевода могут изучаться на фоне общих закономерностей коммуникации. Его модель перевода, построенная на основе известной модели речевого (коммуникативного) акта, предложенной Р. Якобсоном, представляет процесс перевода как речевой акт, в котором компоненты коммуникации удваиваются: появляются два отправителя, каждый со своими мотивами и целями высказывания, две ситуации, два речевых произведения, два получателя сообщения. “Удвоение компонентов коммуникации и является основной отличительной чертой перевода как вида речевой деятельности” — утверждал исследователь.

Определение перевода с позиций общей теории коммуникации было значительным шагом вперед, так как предполагало более широкий взгляд на извечные “тупиковые” проблемы теории перевода, в частности на проблему переводимости и переводческого инварианта. Взгляд на перевод как на деятельность, необходимую для коммуникации позволял положительно решить проблему переводимости, абстрагируясь от некоторых непереводимых частностей. Коммуникативная ситуация подсказывает, какие элементы информации, содержащейся в исходном сообщении, могут опускаться, а какие должны быть непременно переданы в переводе.

Дальнейшее усложнение моделей перевода, построенных на основе представлений о переводе как об акте межъязыковой коммуникации, предполагало, введение новых компонентов.

А.Д. Швейцер обращается к модели перевода, предложенной американским исследователем перевода Ю. Найдой, построенной на сопоставлении четырех процессов: порождения и восприятия исходного текста и порождения и восприятия текста перевода.

Швейцер считал необходимым усложнить эту довольно простую модель коммуникации с переводом новыми компонентами. “Мы расширили, — писал он, — схему Ю. Найды, включив в нее, с одной стороны, контактирующие в акте перевода языки (Я1 и Я2), а с другой — такие внеязыковые компоненты, как две культуры (К1 и К2), две предметные ситуации (ПС1 и ПС2) и две коммуникативные ситуации (КС1 и КС2)” . Как можно заметить с этими уточнениями коммуникативная модель процесса перевода еще больше приближается к модели коммуникативного акта, построенной Якобсоном на основе «модели связи» Шеннона-Уивера.

Коммуникативные модели перевода имеют определенную познавательную ценность потому, что позволяют взглянуть на перевод не только как на языковое явление, но как на процесс, особенности которого обусловлены самыми различными факторами. В этих моделях в известной степени реализуется необходимый для современной науки о переводе синтез подходов к переводу.

Интересную теоретическую концепцию, использующую коммуникативный подход к переводу как к коммуникативному акту, в котором может доминировать та или иная речевая функция, для уточнения понятия переводческой эквивалентности, предложил В.Н. Комиссаров. Исследователь строит свою теорию перевода вокруг категории цели коммуникации. По его мнению, цель коммуникации, “может быть интерпретирована как часть содержания высказывания, выражающая основную или доминантную функцию этого высказывания”. Сохранение цели коммуникации является, по мнению Комиссарова, не только необходимым, но и достаточным условием эквивалентности перевода, в то время как ее несохранение делает перевод неэквивалентным. Примат цели коммуникации перед другими факторами, в том числе и перед описанием предметной ситуации, дает интересное решение извечному вопросу о множественности переводов одного и того же исходного речевого произведения. “Требуется лишь, чтобы перевод сохранял цель коммуникации оригинала, а конкретное решение может быть разным” — утверждает исследователь.

Комиссаров предлагал различать несколько типов, точнее, уровней эквивалентности в зависимости от того, какая часть содержания оригинального речевого произведения сохраняется в переводе. Эта теория, получила название “теории уровней эквивалентности” и позволила приблизиться к решению центральной проблемы перевода — проблемы эквивалентности продукта, создаваемого переводчиком, по отношению к тому объекту, с которым он производит многообразные и сложные трансформационные операции.

Модели устного перевода

В некоторых исследованиях модели переводческой деятельности строятся не обобщенно, а сквозь призму какой-либо одной разновидности перевода. Так, А.Ф. Ширяев предложил комплексную модель синхронного перевода, которая представляет деятельность переводчика в виде трех параллельно протекающих и тесно связанных между собой процессов: 1) ориентирования в исходном тексте, 2) поиска и принятия переводческих решений и 3) осуществления переводческих действий. Эта модель интересна прежде всего тем, что в ней традиционное представление о переводе как о двухфазном процессе восприятия исходного текста и порождения текста перевода, которое мы обнаруживаем в многих определениях, нарушается. Перевод оказывается трехфазным процессом. Ширяев вводит промежуточную фазу “поиска или выбора переводческих решений”, которая заключается “в определении синтаксической структуры высказывания на языке перевода и возможных вариантов ее развития, определении роли порождаемого отрезка в этой синтаксической структуре и его лексического наполнения”. Закономерно возникает вопрос о том, отличается ли синхронный перевод от других видов перевода столь разительно, что сама деятельность переводчика протекает как регулярное чередование не двух, а трех фаз, или же, напротив, любой перевод может быть представлен в виде трехфазного процесса. Скорее можно предположить второе. В самом деле, введение в модель переводческой деятельности промежуточной, а точнее, центральной, фазы более точно отражает суть происходящих в переводе процессов. Переводчик формулирует высказывание на языке перевода не сразу после того, как он уяснил смысл исходного сообщения или его фрагмента, а после принятия решения, которому предшествует выбор наиболее приемлемой, адекватной формы. Наличие такой промежуточной “межъязыковой” фазы, когда переводчик уже оторвался от языка исходного сообщения, но еще не сформулировал свое речевое произведение на языке перевода, подтверждает практика другого вида устного перевода — последовательного. Как известно, процесс последовательного перевода предполагает освоение и запоминание значительных по временной протяженности текстов. Обычно переводчик начинает произносить свой текст только после того, как завершилась речь оратора. До этого он старается письменно зафиксировать получаемое сообщение. При этом переводчик широко использует символы, то есть знаки особой системы, не принадлежащие ни исходному языку, ни языку перевода, записывает отдельные слова либо на исходном языке, либо на языке перевода и организует сообщение не в реальной синтаксической форме, а в условной логической последовательности (так называемый принцип “вертикализма”. Только после этой фиксации он приступает к оформлению сообщения на языке перевода. Процесс записи протекает одновременно с процессом поиска и выбора переводческих решений. Именно поэтому, возможно, переводчик записывает одни слова на исходном языке, то есть так, как он их воспринимает, а другие — уже на языке перевода.

Таким образом, модель перевода как трехчастного процесса, разработанная на основе анализа синхронного перевода, оказывается продуктивной и для общей теории перевода, так как позволяет иначе взглянуть на механизм переводческой деятельности в целом.

Весьма важной представляется и еще одна модель перевода, предложенная Л.К. Латышевым, в которой переводческая деятельность рассматривается в контексте переводящего языка, его норм, а также представлений переводчика о правильной и, возможно, красивой, речи на языке перевода. Опираясь на гипотезу А.Д. Швейцера о том, что процесс перевода не является одноразовым актом, этот исследователь строит теоретическую модель перевода в виде “ряда последовательных операций, каждая из которых направлена на преодоление одного из факторов лингвоэтнического барьера: расхождения систем ИЯ и ПЯ, их норм, соответствующих узусов и преинформационных запасов” . Иначе говоря, в этой концепции перевод принимает вид процесса многократного перебора и отсеивания вариантов. Переводчик в этом случае многократно осуществляет “трансформацию буквального перевода, который пусть в неявной форме, но на первоначальном этапе процесса перевода присутствует в сознании переводчика” . Эта теоретическая модель, не претендующая на абсолютную истину и предложенная, скорее, как гипотеза, полезна тем, что дает одно из возможных описаний собственно механизма перевода, а не только тех факторов, которые обусловливают функционирование этого механизма. Более того, она дает возможность вновь задуматься о единице перевода. Ведь наивным было бы полагать, что переводчик неоднократно возвращается к первичному варианту, улучшая его, оперирует всем речевым произведением в целом. Переводчик выбирает наилучший вариант, работая с некой порцией текста. Косвенным подтверждением этого является признание М. Лютера о сложности нахождения нужной формы в языке перевода: “Часто случалось так, что мы на протяжении двух, трех, четырех недель подыскивали одно единственное слово, расспрашивали о нем повсюду, иногда так и не находили”Ка. Лютер говорит о письменном переводе, когда у переводчика есть возможность вернуться к тому или иному фрагменту текста. Сложнее дело обстоит в устном переводе, когда переводчик имеет право лишь на один вариант. Но и в устном переводе гипотеза Латышева находит свое интересное подтверждение при сравнении действий опытных и начинающих переводчиков. Особенно отчетливо это проявляется при так называемом переводе “с листа” который можно условно рассматривать как разновидность синхронного перевода, когда переводчик должен переводить устно совершенно незнакомый текст, не имея возможности даже пробежать глазами его начало, то есть читать на одном языке и говорить на другом одновременно. Опытные переводчики переводят с листа неспешно, в ровном ритме, не допуская возвращения к уже переведенным фрагментам. Это вполне объяснимо самой сущностью данного вида перевода, который является прежде всего подготовительным упражнением к собственно синхроному переводу, когда у переводчика просто физически нет времени для того, чтобы вслух “перебирать варианты”. Он делает это молниеносно внутри себя. Начинающие же переводчики регулярно исправляют себя, иногда по нескольку раз к ряду, иногда начиная сначала целые фразы. Эти порции и являются, видимо, элементами сообщения, требующими особого решения на перевод, то есть фактически некими единицами перевода.

Понятие единицы перевода возникает и при обращении к более частным моделям перевода, дающим теоретическое представление о каком-либо одном виде перевода, в частности, машинного, а также синхронного перевода.

Множественность описаний перевода, выражающаяся в построении самых различных моделей, свидетельствует о сложности этой деятельности и принципиальной невозможности построить объемную картину перевода на основании изучения какого-либо одного, пусть очень важного, его аспекта. Но, несмотря на все многообразие описаний перевода и различие подходов к его изучению, во всех теориях со всей очевидностью просматривается главное свойство перевода как системы, а именно его интерпретирующая сущность. В самом деле, с каких бы позиций мы не смотрели на перевод, мы стремимся обнаружить, как осуществляется интерпретация смыслов, заключенных в исходных сообщениях, средствами иной знаковой системы.

Таким образом, являясь системной деятельностью, то есть функциональной системой, обладающей всеми признаками системы, перевод постоянно взаимодействует с другими системами, прежде всего, с системами языков, сталкивающимися в переводе, а также с системой смыслов, заключенной в исходном речевом произведении, которую ему и предстоит интерпретировать. Перевод оказывается сложной интерпретирующей системой, то есть системной деятельностью, способной интерпретировать знаки одной семиотической системы знаками другой.

Контрольные вопросы:

1. Что такое системный подход в научном исследовании?

2. Каковы основные свойства системы?

3. В чем проявляется целостность системы перевода?

4. Какое место занимает переводческая деятельность в иерархии других деятельностей?

5. Как перевод взаимодействует с окружающей средой?

6. Какие лингвистические модели создавались в русле лингвистической парадигмы в науке о перевод?

7. Какие модели перевода предложила деятельностная ветвь в науке о переводе?

8. На чем построена модель синхронного перевода?