Вкус детства

Один рассказ каждый уикенд

Я всегда любил хорошо поесть. Еда приносит мне радость, утешение, спасение от скуки, спокойствие.

Первые и самые теплые воспоминания — из деревни, в которой я провел первые одиннадцать лет жизни. Отец часто уезжал на заработки, оставляя меня на попечение почти глухой бабушки, которая всегда старалась меня чем-нибудь порадовать: кружкой парного козьего молока, первой вызревшей на грядках ягодкой клубники или пирожками с капустой, которые я обожаю до сих пор. Может, неосознанно старалась компенсировать мне отсутствие матери, которую я совсем не помню. Как бы то ни было, бабушка была главным человеком моего детства.

Когда я немного подрос, отец отправил меня в городское кадетское училище — устроить поступление помог его старый друг. В день отъезда вся деревня гуляла, как на свадьбе: учеба в таком серьезном заведении означала приличное будущее. Мне было очень жаль покидать дом, бабушку, нашего пса по имени Волк и лучшего друга, живущего по соседству. Но отец выглядел таким гордым, когда грузил мои вещи в нашу старенькую миниатюрную «Оку», что придуманные заранее возражения застряли у меня в горле.

Меня зачислили чуть позже, чем остальных ребят, которых отцы-военные готовили к поступлению чуть ли не с пеленок, и к моему приходу все уже разделились на «кланы». Поначалу я робко пытался подружиться то с одними, то с другими ребятами, но разлука с домом огорчала меня слишком сильно, чтобы полностью выкладываться в этом деле. Очень быстро я стал тем парнем, который обедает в одиночестве.

Казенная еда, которая и так сильно проигрывала по сравнению с домашней, после неудач на социальном «фронте» начала казаться мне отвратительной, так что я практически перестал есть и за несколько месяцев похудел настолько, что на это обратил внимание сначала старший по курсу, потом медсестра, потом все училище и, разумеется, отец. Врачи никаких заболеваний не нашли, поэтому решено было временно отправить меня домой — «до восстановления работоспособности».

По дороге в деревню я не мог скрыть радости, но отец молчал и все сильнее хмурился, так что мне оставалось только смотреть в окно на ржаные поля и леса вокруг. Наконец мы остановились у знакомого забора из выцветших серых досок, и Волк бросился к машине, возбужденно скуля и размахивая хвостом. Я спрыгнул с пассажирского сиденья, потрепал пса и сразу посмотрел на крыльцо, где во время моего отъезда плакала бабушка и то и дело крестила нашу машину, что-то шепча, пока я махал ей из-за стекла и тоже плакал.

Я ждал, что бабушка выйдет встретить нас, но ее все не было. Я распахнул калитку и с редкой в последнее время энергией побежал в дом, где нашел бабушку в кровати. Она выглядела очень уставшей, но, увидев меня, широко улыбнулась и потом еще долго смотрела на меня своими растерянными, слегка влажными глазами.

Через неделю бабушка умерла. При виде того, как ее до странного маленькое тело закутывают в саван, мне стало так больно, что я в слезах убежал в поле, упал на недавно убранный стог сена и стал горстями поедать жухлую траву вперемешку с колючими сухими стеблями.

Мне казалось, что вместе с ее жизнью оборвалась и моя, что больше не будет в ней ничего хорошего, только ненавистное училище, пресная манка и полное одиночество.

Спустя много лет, когда и кадетское училище, и московская Академия МВД, и долгая служба с несколькими почетными госнаградами остались позади, я сидел в одиночестве за кухонным столом и вспоминал жену, которая ушла от меня в самом разгаре моей карьеры. Я тогда проводил на работе столько времени, что наша маленькая дочка как-то спутала меня на улице с чужим мужчиной. За размышлениями о прошлом мне вдруг снова захотелось съездить в родную деревню — навестить бабушкину и отцовскую могилы, посмотреть, что осталось от нашего старого дома, прогуляться вдоль реки, где я когда-то учился плавать.

Дорога из Москвы на машине заняла целый день, и я добрался до места уже ближе к ночи. Не знаю, на что я рассчитывал. На месте когда-то построенного отцом дома остался только прогнивший насквозь фундамент и поломанные временем балки, заросшие мхом. Соседние дома выглядели примерно так же. Деревня вымерла.

В полной растерянности я стоял и смотрел по сторонам, как вдруг заметил слабый огонек вдали. Когда я подошел ближе, оказалось, что это был последний «живой» дом. Идти мне все равно было некуда, так что я аккуратно отворил калитку, прошел во двор под громкий лай собаки и постучал в дверь. Через минуту мне открыла старушка. Услышав мою историю, она пригласила меня внутрь и усадила напротив печки. Дощатый пол, тканые дорожки в полоску, шаткие табуретки — здесь все было, как в доме моего детства.

Надежда Львовна, так звали хозяйку, жила одна. Я узнал, что последняя семья покинула деревню весной: старики умерли, а их дети и внуки уехали в город. Надежда Львовна и сама бы куда-нибудь уехала, но было некуда — детей Бог не дал, а муж скончался еще десять лет назад. Я с ужасом думал о том, что с ней будет зимой, но ее это, похоже, не волновало: «Старая уже совсем стала, помирать скоро».

Я попросился переночевать, и перед сном старушка угостила меня кружкой домашнего молока с черным хлебом. Молоко немного горчило, а сухой хлеб царапал нёбо, но я не обращал на это никакого внимания. На душе стало теплее.