Пещера

Один рассказ каждый уикенд

Руки и ноги стали шелушиться. Теперь всюду эти мерзкие белые чешуйки. В очередной раз аккуратно цепляю хрупкую пленочку кожи и тяну, пока та не рвется, оголяя розовый участок, не терпящий прикосновений. Чувствую себя змеей, которая решила сбросить шкуру, не отрастив нижний слой. Но боль — это только боль.

Настоящая пытка — это голод (голооод). Когда в онемевшем от простоя желудке вдруг начинает что-то копошиться, словно это злой дух изнутри соскабливает съедобные ошметки. И начинаешь жевать собственные ладони, лишь бы успокоить плотоядное существо. К счастью, мой дух давно издох и не беспокоит меня своими навязчивыми желаниями, ведь ему давно нечем поживиться.

Все рано или поздно умирает в этой мрачной пещере, дайте срок. Она как венерина мухоловка — пожирает все, что попадает ей в пасть. Мама правильно сделала, что ушла. Иначе это место стало бы не только моей, но нашей общей гробницей. Лишь в редкие минуты страха я разрешаю себе надеяться, что она вернется за мной.

Но этого не случится. Я успел полностью сменить несколько ногтевых пластин и отрастить волосы ниже плеч с тех пор, как она ушла. Мой поврежденный разум (голооод) не способен пересчитать это в часах и днях. Но так ли важно, сколько времени прошло, если этот срок равнозначен вечности… Мама бы никогда не позволила себе вернуться спустя целую вечность.

Я еще помню, что в наш последний день она несколько раз обратилась ко мне по имени — ей очень нравилось то, как она назвала меня при рождении, — поцеловала в лоб, потом, забыв, поцеловала еще в нос. И, кажется, я по-прежнему чувствую вмятинку, которую оставили ее губы.

Мама обещала добыть нам немного еды (голооод). Она и прежде уходила по этой причине, но всегда возвращалась, едва я успевал сосчитать до пяти тысяч. Но в последний раз я считал так долго, что в конце концов был вынужден остановиться. Я просто не знал названия следующего числа. Да у вечности и нет числового эквивалента.

Я давно предлагал маме найти кров получше. Но она только качала головой. Она боялась, что я не выживу за пределами пещеры. И мы оставались в этом темном страшном месте. Мама тяготилась, а я сразу понял, что такие, как она, не предназначены для пещерной жизни. Она правильно сделала, что ушла.

Решаю поменять ноги. Ставлю на землю правую и медленно поднимаю посиневшую от веса моего тела левую. Я уже очень давно не могу лежать или сидеть, потому что любое соприкосновение со стенами пещеры кажется невыносимым. И хотя боль — это только боль (голооод), я не хочу усиливать страдания. Поэтому днями напролет я стою посреди своего обиталища, словно дремлющая в пруду цапля.

Мама бы этого не одобрила. Она не позволяла мне долго оставаться на одном месте. Я должен был регулярно ходить, приседать и прыгать. И хотя это вызывало отвратительное чувство в коленях и ступнях, я послушно выполнял все, лишь бы она вновь ласково назвала меня по имени. Но теперь мамы нет, и я могу бездействовать, сколько захочу. Это бездействие спасает меня, потому что пещера не чувствует во мне жизнь.

Вдруг раздается страшный звук, непохожий на все, что я когда-либо слышал. Скукоживаюсь и прячу голову в ладонях. Звук не затихает, и я падаю на землю. Но стены пещеры бессильны защитить меня от звона и грохота, ведь они пожирают только осязаемую сущность (голооод). Считаю до трехсот, и наконец замирает блаженная тишина. Хочу встать, но шуршание шагов прибивает меня к земле. Мама?

Участковый Валера вернулся домой позже обычного. Одними мимикой и жестами он попросил супругу поставить ужин, а сам сел на диван перед выключенным телевизором и уставился на свое отражение в темном экране. Обычно Валера сразу включал телевизор после работы, и жена решила аккуратно узнать, не связано ли его поведение со снижением зарплаты или сокращениями. Но Валеру не уволили.

«Ты прикинь, — начал он. — Сегодня рабочие приехали в 14-ый дом трубы менять, решили пройти в подвал через третий подъезд. Спускаются к двери и находят около нее разлагающийся трупешник какой-то пожилой тетки. Нас вызвали. Стали выяснять. Оказалось, что тетка в том же подъезде живет. Жила то есть. А я вспомнил, что года полтора назад жильцы стали жаловаться на запах в доме, ну там уборщица проветрила и вроде нормально стало. Короче баба эта там черт знает сколько пролежала вся перекореженная, у нее еще авоська с продуктами на руку была намотана. Видать, возвращалась из магазина, оступилась и полетела через все пролеты вниз. Никто даже не заметил. Но это еще фигня. Пошли ей квартиру вскрывать, а там… Пиздец там. У нее, оказывается, был сын сумасшедший, даже пенсию получает по инвалидности. Он этот год с лишним просидел в закрытой квартире, совершенно одичал, исхудал и зарос грязью. Тело покрылось какой-то экземой и частично стало как будто подгнивать даже. По всей квартире там фекалии и пустые консервы. Он еще питался, похоже, сырыми крупами и макаронами. Когда все это закончилось, начал жевать кожаные ремни, изгрыз дубленку. Полный трэш короче. Теперь еще отчет писать по этой херне. А че там с ужином, кстати?»