Стена

Один рассказ каждый уикенд

Детьми они верили в мистику. Им нравились слова вроде «обряд», «легенда», «потусторонний». Они жгли свечи дома, лазили по заброшкам и клялись на крови. Однажды они случайно узнали тайну бессмертия. Вечную жизнь можно было получить, написав свое имя на стене и оставив ей в дар самую важную вещь, которая у тебя есть. Пока начертание имени остается нетронутым, человек продолжает жить — таковы были условия. От каждого из них стена получила по драгоценности: блокнот с карандашными рисунками, фонарик (подарок отца) и любимый тамагочи.

Маленькая квартирка в панельном доме вибрировала от музыки. Это были не то Queen, не то Muse, а скорее, они весь вечер сменяли друг друга. Миша достаточно напился, чтобы перестать различать отдельные звуки. Смех девчонок, басы парней, звон тарелок и музыка слились в единую какофонию, приглушенную бормотанием его невеселых мыслей. Миша тяжело поднялся и, привалившись к стене, испытал на стойкость свои ноги. В этот момент Аня обернулась, заулыбалась и кивком позвала его танцевать. Но танцевать Миша не мог. Он поплелся на кухню, столкнулся в коридоре с накуренным Серегой, а потом едва вписался в проход мимо холодильника и крошечного двухместного стола. Открыв кран, Миша сначала жадно пил мерзкую водопроводную воду, а потом опустил в раковину голову. Холодные струи побежали по волосам и лицу, пробуждая мозг от пьяного бессилия.

Мише захотелось сейчас же уйти. Музыка стала казаться слишком громкой, а пространство — узким. Поэтому, ничего никому не сказав, он тихонько шмыгнул в коридор, где целую вечность возился с ботинками, а потом сорвал куртку с вешалки и вышел в подъезд. Аня не обрадуется, когда узнает, что он бросил ее одну, но ей вообще многое не нравилось в их браке последнее время, поэтому Миша предпочел эгоистичное одиночество, которое, по крайней мере, принадлежало ему одному и не должно было жертвоваться в общий котел их совместной жизни. Что касается Сереги, то он никогда ни на что не обижался, поэтому-то они и дружили столько лет. Хотя иногда возникало чувство, что им просто стало плевать друг на друга. Как нелепо сейчас вспоминать клятвы их троицы в вечной дружбе. Наверное, такие клятвы можно давать только лет в 12, потому что, став взрослым, перестаешь дорожить кем-то, кроме себя.

На улице стоял мороз, и Миша почувствовал, как сразу начали застывать его мокрые волосы. Он пошел вдоль вымершего спального района, то и дело спотыкаясь о снежные бугры на нечищеной дороге. Скукожившись внутри куртки, Миша тщетно пытался отогнать мысли, которые давили на него последний месяц.

Злокачественная опухоль, надо же… Хотя этого следовало ожидать, когда твой еще не старый отец умирает от рака. А Миша почему-то никак не ожидал, не верил, что такое может случиться с ним, и поэтому пошел на обследование слишком поздно, когда игнорировать свое состояние стало уже невозможно. Сталкиваясь с терминальной стадией, даже врачи сочувственно поджимают губы, так что Миша сразу все понял. Правда, за стенами больницы им овладело ощущение нереальности, и он ничего не сказал Ане. Не сказал и Сереге. Лишь на сегодняшней вписке в пьяном полусне в голове наступила удивительная ясность. Смерть предстала перед Мишей во всей своей мрачной неотвратимости. Но это не стало поводом признаться жене или другу, потому что они сгрудились бы вокруг него со скорбными лицами и вымученными словами поддержки, стали бы принуждать к бесполезному дорогостоящему лечению. На что он потратил те недели и месяцы, когда метастазы по-хозяйски разрастались внутри его тела? Миша не хотел тратить на то же самое оставшиеся ему месяцы или недели. До рака все было так осмысленно и так бесполезно — работа, быт, ругань с Аней, онлайн-игры, пьянки по субботам, примирения с Аней. Теперь осмысленности не осталось, лишь жалость к себе и одиночество, потому что живой умирающему не товарищ.

Миша вдруг запнулся и стал медленно валиться на дорогу. Еще не коснувшись земли, он засмеялся над собственной неловкостью, но алкогольная заторможенность не давала ему ничего предпринять. Он оказался в снегу и решил немного так отдохнуть. Миша вдруг вспомнил про стену, потому что, когда они втроем писали на ней свои имена, тоже была зима. Интересно, сохранилось ли там что-то? Было бы любопытно теперь найти эту стену, она должна быть где-то недалеко, ведь они втроем все детство провели в этом районе.

Миша попытался встать, но у него подкосилась рука и он загреб ртом снег. Он барахтался внутри ямы, утрамбованной его собственным телом, пока краем глаза не увидел свет фар, бивший из-за угла, и не услышал рев мотора. Он вскочил в тот самый момент, когда шальной водитель завернул в его сторону. Замерев и зажмурившись, Миша приготовился к боли. Однако столкновения все не было. Казалось, прошли часы, прежде чем рядом прозвучал скрип колес. Миша открыл глаза и обнаружил себя на тротуаре. Автомобиль пронесся мимо.

Надо же, будучи на пороге смерти, все равно так желать жить, что в последний момент рвануться прочь от безумца за рулем. Миша усмехнулся себе и отряхнул джинсы. Он неожиданно совсем протрезвел, меланхоличная пустота отпустила его. И Миша вспомнил о намерении поискать стену.

Он побрел по ночному району, едва различая дорогу под ногами. Голова заледенела, и Миша перестал ее чувствовать, так же как и конечности, которыми вдоволь повозил в снегу. На самом деле он понятия не имел, куда идет. Найти стену ночью вообще было невозможно, ведь в детстве они выбирали место на совесть — так, чтобы случайный прохожий или бомж не мог ненароком наткнуться на этот «алтарь» и испортить надписи.

Миша стал отчаиваться, волоча за собой ноги по инерции. Он вспомнил улыбку, которой Аня приглашала его на танец. Жена хотела побыть вместе, а Миша сбежал, как мальчишка, испугавшийся наказания за вранье. Только наказанием была бы не отцовская порка, а Анино отчаянье. С тех пор, как им обоим стукнуло 12 и состоялся их первый невинный поцелуй за гаражами, они почти не расставались. И как Аня теперь будет жить без него? Через год после похорон выйдет замуж за Серегу или больше никогда не сможет никого полюбить?

Тут Миша сделал шаг и провалился в канаву, ботинок начал стремительно наполняться водой. Он присел и обнаружил под ногами ручей, который не заледенел, несмотря на мороз. Миша огляделся. Вокруг не было ни одной панельной девятиэтажки, а сам он стоял будто в редком лесу. Холодок пробежал по спине. Миша не понимал, где оказался. Он развернулся в обратную сторону и пошел быстро, чуть прихрамывая мокрым ботинком.

Прошло много времени, но мрачный ночной пейзаж не изменился, а лес стал гуще. Миша решил снова повернуть обратно и сразу пожалел об этом. Он окончательно заблудился, но боялся остановиться, словно это доказало бы его беспомощность — он уговаривал себя, что просто кружит на маленьком пятачке, а спальный район должен быть в двух шагах.

Но Миша все шел, силы его были на исходе, а выхода так и не было. Он остановился и в отчаянии уперся головой в ствол дерева. Оставалось только ждать утра, когда рассветет и можно будет сориентироваться.

Миша опустился на холодную землю и попытался уснуть, но задремать удавалось едва ли больше, чем на несколько минут. Ожидание было мучительным — Мишу пугало возможное обморожение и то, что даже утром он, вероятно, не сумеет найти выход. Смерть дома в окружении близких уже не казалась плохой перспективой.

Наконец время немного ускорилось, а ночь начала бледнеть. Между деревьями показался просвет, и Миша не раздумывая пошел вперед. Только просвет вывел его не к ряду одинаковых серых домов, а на снежное поле. Миша не понимал, как мог оказаться так далеко от города. Он пошел вперед к одинокому кирпичному строению в центре этого поля. На полпути Миша уже знал, что это та стена. Издалека белели надписи — их имена, неуклюже нацарапанные школьным мелком. Рядом со стеной лежали блокнот и тамагочи. Миша взял в руки блокнот и начал любовно рассматривать карандашные рисунки, которые не видел уже более 20 лет. Затем он поднял глаза и увидел, что одно из имен на стене начало бледнеть и уже через несколько секунд полностью исчезло. Миша положил руку на то место, где было имя, словно пытаясь вернуть его, но коснувшись ладонью холодного камня, он провалился…

Молочный дневной свет отдавался жжением в висках, и Мише пришлось сильно зажмуриться. От этого он окончательно проснулся и открыл глаза. Ужасно болела голова. Смутно Миша помнил, как накануне бродил в лесу, но не знал, было это на самом деле или только приснилось ему. Он огляделся.

Его окружала двухместная медицинская палата, но, кроме Миши, тут никого не было. Что он здесь делает? Вдруг дверь открылась, и на пороге появился Серега. Друг пожирал огромный сэндвич.

— Ты проснулся! — воскликнул он не то радостно, не то испуганно.

— Что случилось?

Серега прочистил горло, медленно сел на соседнюю койку и отложил сэндвич.

— В общем… — он замялся. — Тебя сбила машина. Какой-то придурок несся прямо во дворе. Тебя нашли без сознания. Но врачи говорят, что ничего смертельного — пара ушибов и подозревают сотрясение. Я вот ходил спрашивать про результаты анализов, но пока нет.

— А Аня дома?

Серега шумно вздохнул и посмотрел на свои колени. Миша никогда не видел у него такого потерянного выражения лица.

— Мы вечером обнаружили, что тебя нет, стали тебе звонить, но выяснилось, что ты телефон оставил в коридоре на тумбочке, — говорил друг с большим усилием. — И Аня решила выйти тебя искать. Мне было нехорошо от травки, поэтому я не пошел. А тот водитель, когда тебя ударил, поехал дальше, мимо нашего дома. И…

Серега весь покраснел и сдавил руками край койки.

— Он и ее тоже сбил. Аня только из подъезда успела выйти, а этот урод даже не притормозил.

Миша почувствовал знакомое ощущение нереальности.

— Она погибла? — сдавленно спросил он.

— Старик, мне так жаль! — Серега начал тереть лицо руками, но большие слезы все равно потекли у него по щекам.

Миша закрыл глаза. Он сразу вспомнил свой сон или, может, это был не сон, а предвидение. Мысленно Миша стал перебирать в голове Анины рисунки. Вот кот с непропорционально большой мордой, вот ее комната с огромными окнами, выходящими на океан, вот они втроем изображены на голове египетского сфинкса. Он слышал, как друг снова встал и подошел к двери.

— Серег, а ты оставлял свое имя на стене? — спросил Миша, открыв глаза.

— Что?

— Помнишь, лет в 12 мы писали свои имена на стене, чтобы жить вечно?

Серега задумался.

— Да, было что-то такое… Но вряд ли меня это когда-нибудь спасет — я вроде подарил стене свой старый сломанный тамагочи.

Друг немного помолчал, а потом добавил:

— А тебя вот отцовский фонарик, похоже, спас.

— Похоже…

— Пойду еще раз про анализы спрошу, ладно?

— Ага…

Серега вышел в коридор. А Миша думал, как хорошо, что жить ему осталось так мало.