Эллиотт Эрвитт и эстетика смеха
Эллиотт Эрвитт принадлежит к касте фотографов Магнум, агентства-распространителя репортажной фотографии. Однако в то время, когда его старшие коллеги работали под обстрелами, пытаясь запечатлеть реальные боевые действия, или снимали сюжеты на остросоциальные темы, Эрвитт фотографировал собак и их хозяев. В его снимках никогда не увидишь ничего острого, грубого или жестокого, а сам Эрвитт говорит, что единственное, на счет чего он всегда оставался серьезным, так это на счет своего несерьезного отношения к миру.
Точка зрения фотографий Эрвитта как будто сродни детскому наивному взгляду, улавливающему удивительные невидимые другим сюжеты. Перед объективом Эрвитта живут странные люди-образы, люди-тени и люди-вещи, а также сама цивилизация, заигрывающая с природой. Однако странность героев Эрвитта не того же порядка, что и уродство моделей Дианы Арбус или Роджера Баллена. Его персонажи не обладают жесткими взглядами или фактурной внешностью. Они до ужаса просты, но тем и примечательны. Каждый снимок — порождение любопытства к миру, как взгляд ребенка, смотрящего вслед необычному прохожему.
Восприятие реальности Эрвитта — это фотографическое восприятие. Фотография как медиум, вырезает фрагменты реальности, и, таким образом, приковывает взгляд к снятому. На снимки трудно не смотреть, фотографии трудно сопротивляться. И репортажная фотография часто работает именно с механизмом насильственного смотрения для того, что обратить внимание зрителя на актуальные проблемы.
Однако несмотря на то, что Эрвитт никогда не стремился разоблачить действительность, ценность его фотографиям придает именно та самая вырванность фрагментов из мира. Его кадры похожи на объекты, не принадлежащие истории. И в этом кроется секрет его юмора. Обособленность сюжетов рамками кадра придает им какое-то важное значение, совершенно не свойственное запечатленным моментам. Эрвитт обладает удивительной чувствительностью к забавному, которое на фотографиях проявляется в простых визуальных метафорах. Возможно, лучшим описанием его приема может служить сравнительный союз «как»: люди, как статуи; собаки, как люди; гуси, как девушки; реклама, как религия.
Однако смех вызывает не только противопоставление объектов съемки друг другу. Эрвитт находит смешное в будничном пространстве, наполненном неприглядными предметами. Стоит ему навести объектив на дом или набережную, как тут же возникают дамы с тыквами на месте груди или цапли, выглядящие как трубы (а может, трубы, маскирующиеся под цапель).
Фотографии Эрвитта демонстрируют всеобщую взаимную мимикрию вещей, одушевленных ли, или неодушевленных. Он создает мир, где все устроено одинаково, а граница, которая существует между объектами, стирается, давая им как бы «перетекать» друг в друга. Так, Эрвитт разоблачает своеобразный обряд всеобщего перевоплощения и размывает определенность образов, присущую фотографии. Несмотря на то, что снимки Эрвитта (как и все снимки вообще) изображают конкретных людей или конкретные предметы, уникальность этих вещей исчезает из-за их способности приобретать другие формы. Однако мимикрия эрвиттовских персонажей не кажется очевидной, а выглядит довольно странно, и за счет этого — смешно. Смотря на цаплю, мы по-прежнему видим цаплю, и ее спаивание с торчащей трубой происходит скорее с помощью интеллектуальных усилий зрителя, нежели благодаря маскировочным способностям птицы.
Эрвитт предоставляет нам новый образ повседневности. Он принадлежит к тем фотографам, которые старались планировать съемки как можно меньше, и ловить любопытные сюжеты в их естественности. Как будто следуя технике бриколажа, он создает свои фотографии исключительно из подручных материалов, а именно из городских фактурных домов, странных человеческих тел, незаметных удивительных деталей, светотеневых представлений и… пленочной камеры. В итоге при каждом просмотре снимки Эллиотта Эрвитта неизменно наводят на мысль, что мир — это, в общем, забавная штука.
