10 минут
Оксана сразу обратила на него внимание, а ведь он не выделялся внешностью. Худой, почти что худощавый, в возрасте, наверное, шестидесяти лет. Борода редкая, седеющая пятнами и придающая больше комичности, чем гранта уважения за выслугу прожитых лет. Скучная одежда в виде всевозможных сочетаний бледно-голубого и песочного цветов. Мягкая в сутулости спина и обрамляющие ее тонкие, без лишних складок плечи рук. Этим плечам, изящным, не тоскующим по жившей некогда в них силе, безусловно, повезло, и, если бы не чистая испанская речь, можно было бы делать смелый вывод, что их обладатель — рядовой турист из благостной Америки или Европы, такой же, как Оксана и еще посапывающая в номере Тамира.
По непонятной ей самой привычке, в отпуске Оксана просыпалась рано, часто даже раньше, чем в отеле подавали завтрак. Тогда она шла гулять вдоль еще отдыхающего от туристов пляжа. Скопившееся за ночь и еще не убранные водоросли напоминали полосы скошенного сена в родной детской памяти деревне. Помнится, их тоже разбивали на большие гурьбы, потом с силой и размахом перебрасывали в кузов и везли куда-то далеко. Правда, сено пахло летом (или лето сеном?), водоросли же нехотя тянули удушающе-больничные воспоминания.
За неделю утренних прогулок рабочие должны были привыкнуть видеть бодрствующую в эти ранние часы туристку. И хотя она гуляла в шортах и футболке, а не празднично-отдыхательном бикини, местные с утренней энергией признавали в ней девушку и ободряюще приветствовали: “Hola, princesa!” В Доминикане все принцессы. Это она уже усвоила.
Взглянув на часы, Оксана поняла, что нужно идти к ресторану, иначе они могут разминуться. Тот незнакомец завтракает слишком быстро для отдыхающих, от силы минут двадцать. Обычно заходит внутрь, оглядывается, выбирает столик. Каждый раз новый. Садится за него и удивленно, будто оказался здесь впервые, хлопает глазами. Дежурные официанты быстро, почти суетливо приносят ему черный кофе, воду, пару вафель и нарезанные фрукты. Иногда кто-то пытается сымпровизировать и добавить блюдо дня: яичницу или нечто похожее на местный тофу. Но все попытки привнести разнообразие и порадовать постояльца остаются без внимания. Тот будто не замечает ничего, что не входит в его обычный рацион.
“А вот и ты. Привет! Удивлена, что я так рано? — Тамира, не задумываясь о разрушительности громких и неуместных звуков, без стеснения скрипит железным стулом по затертым плитам. — Я тут решила посмотреть на объект твоих воздыханий. Это он?”
По выражению лица Тамиры было видно, что сейчас она возьмется за наставления своей непрактичной подруги. Оксана мысленно дала себе слово молчать. В конце-концов, сегодня они видятся в последний раз. Во вторник вместо завтрака ждет самолет в Москву.
“Ну, ты всегда была оригинальной девушкой, — Тамира, очевидно, не собиралась оставлять при себе свои измышления, — но могла бы обратить внимание на кого-то перспективнее. Помнишь, тех ребят, с которыми мы познакомились вчера? Один из них, кажется, врач из Америки, про второго точно не знаю. Ну, или хотя бы вот этот официант. Хотя тоже вариант на любителя, но он так мило улыбается”.
Оксана осторожно посмотрела на Мануэля. Тот, как обычно, стоял в стороне и ждал, когда его заметят. Если бы сейчас Тамиры не было рядом, после приветственного взгляда он бы подошел, спросил бы по-английски, нравится ли гостье отдых, а потом, убедившись, что настроение Оксаны такое же хорошее, как и вчера, щедро поделился бы историями о новых и старых постояльцах, заливаясь по-испански. Общаться с ним Оксане нравилось. Сложно было сдержать улыбку, видя в таком большом, масштабном человеке детское оживление и радость каждому дню. Рабочему для него и капризно требующему заполнения пустоты у нее.
Именно от Мануэля Оксана узнала, что привлекший ее внимание незнакомец — поэт. По профессии или призванию — это она не уточняла. Как и не уточняла, знаменитый ли и уж тем более, насколько признанный и обеспеченный. Ей нравилось видеть, что к нему относятся с почтением. И даже Мануэль выключал свою блестящую улыбку, когда решался сказать что-то о “сеньоре”.
Сегодня он не подойдет из-за Тамиры. А если подойдет, то скажет только предписанное сервисом “Доброе утро! Как Вам сегодняшний завтрак?” Пообщаться с поэтом тоже не получится. Но здесь Тамира будет ни при чем. У Оксаны было целых десять завтраков - считай, возможностей - познакомиться раньше, но она их упустила. Что ж, уже полдевятого. Поэт уходит от нее в последний раз.
“Ты все-таки объясни мне, зачем он тебе? Только не обижайся”, — испортить настроение Тамире могла только нелюбовь к ней окружающих. Всеобщее обожание было для нее естественным, а непонятная задумчивость, в которую погрузилась Оксана, будто подсказывало, что ее веселой легкости сейчас не рады.
Нимало не смутившись, Тамира переключилась на прелести настоящего. Заглядывая без стеснения в тарелки прибывающих, она определялась, чего ей хочется еще.
“Ты веришь в разные кармические отношения? Мол, люди связаны, а наши души помнят бывшие знакомства”, — Оксана удержала подругу от очередного похода к столу с фруктами.
“Ты что, хочешь сказать, что вы с этим стариком были в прошлой жизни вместе? — хрипловатый смех звучал почти пошло. — Ну, даже если так, ты ведь его не спросишь. Не забивай себе голову ерундой. Ты будешь еще ананас?”
Оксана пододвинула нетронутую тарелку к подруге и с тоской обернулась в сторону бунгало. Она даже не заметила за эти дни, в какой примерно стороне находится домик поэта. Не может быть, что он весь день проводит взаперти. Если бы знать, где он живет, возможно, удалось бы пообщаться с ним на пляже. Хотя что она ему скажет? “Добрый день! Мне кажется, что мы с Вами знакомы. Возможно, с прошлой жизни”.
“Чему ты там хитренько улыбаешься? — Тамира довольно вытирала капельки липкого сока с рук. — Пойдем, сегодня у нас много дел. Вначале пляж, потом проснется врач с приятелем, я обещала, что мы с ними погуляем. Потом обед, экскурсия в дельфинарий. А на ужин ты же заказала место в ресторане? Вот, значит сейчас нам нужно еще выбрать платья. И спрошу у мальчиков, составят ли они нам компанию. Все-таки наш последний вечер”.
Оксана обернулась в сторону бунгало. Возможно, она снова дала волю своему воображению.
Весь день тянулся слишком медленно. Пустые разговоры утомляли, привычный шум на пляже раздражал, даже свет солнца был не тепло-желтым, а холодным, колющим, как блик светодиодной лампы в жуткой и бесчеловечной лаборатории. Щелкнуть бы пальцами, как в сказке, и все выключить. Особенно шумы. Оксане нравился звук моря, и нравилась тягучая, почти гипнотизирующая мысль бачата. Но по отдельности. Все вместе превращалось в вызывающий изжогу винегрет, ярмарку для всеядных в жизни. Не удивительно, что знающий цену прекрасного поэт бежит от этого.
Сквозь плохо сомкнутые ресницы Оксана увидела, что к ней торопится Тамира. Наверняка, она в очередной раз с кем-то познакомилась, что-то узнала или просто проплыла до буйков быстрее какого-нибудь бедолаги, который даже не подозревал, что принимал участие в заплыве года.
“Оксана, у меня сюрприз! — для верности Тамира привела подругу в чувство, дергая лежащее под нею полотенце. — Я знаю, где сегодня будет твой поэт”.
Оксана вопросительно приподнялась, опершись на оба локтя. Все-таки у Тамиры был талант находить то, что имело для нее ценность: выгодные предложения, знакомства, а сейчас — повод вернуть внимание к себе.
“Вот зря ты пропустила ланч с ребятами… — Оксана еле удержалась, чтобы не спросить, как давно русские стали ланчеваться. Но на такое Тамира могла обидеться. — Оказывается, он презентует сегодня книгу в городе, а вечером в отеле будет банкет для приглашенных. Хочешь, займемся поиском возможностей попасть туда?”
Оксана улыбнулась:
“Литераторы и миллионеры — разные люди. Там будет скучно нам обеим”.
“Но ты же хотела познакомиться с ним!”
Оксана снова опустилась вниз, параллельно небу, солнцу и земле. Будто в таком вот положении она мешала миру меньше, чем обычно, лишь забирая несколько тепла и кислорода, дышала тихо, еле слышно, замирая. Для полного счастья нужно было только выключить надоедливую совесть. Но это было выше ее сил. Оксана снова поднялась, взяла подругу за руку:
“Спасибо, правда, но… Иногда интерес — уже награда. Он занимает мысли, создает мечты. Если пытаться все перевести в реальность, можно наделать много глупостей”.
“Ты что, влюбилась?” — Тамира пыталась найти объяснение среди понятный ей причин.
“Конечно нет, — для Оксаны разговор все больше походил на беседу воспитательницы и ребенка. — Мне просто нравится, что есть такой вот человек и я могу за ним понаблюдать. Представь, что ты нырнула глубоко под воду с аквалангом где-то возле рифа, увидела необычайной красоты рыбку. Ты ведь не будешь воображать, что можешь любоваться ею вечно? И не будешь тащить ее с собою на поверхность. Вы из разных миров. Но есть возможность посмотреть друг на друга, почувствовать странную связь. Помнишь, как выбирали тотемных животных и амулеты индейцы?”
“Опять ты умничаешь, а мы вообще-то в отпуске, которого осталось совсем ничего, — Тамира встала и начала отряхиваться от песка. — Но ты еще подумай, время есть. Я пойду собираться в дельфинарий. Обедать не буду, чтобы живот не выпирал. Мало ли с кем еще сегодня познакомимся”.
“Хорошо, тогда встретимся через час на ресепшене”, — Оксана еще на минуту опустилась, представляя, что растворяется где-то на горящей границе воздуха и земли. Но реальность снова позвала к себе. На этот раз в виде очередных знакомых Тамиры. Если какой из вариантов английского остался для Оксаны неразрешимой фонетической задачей, так это французский. “Нет, здесь Тамиры нет… И она не пошла в ресторан… Возможно, в номере… Нет, не предупреждала, что кого-то ждет... (Как будто можно ожидать, что Тамира вообще будет кого-то хоть о чем-то предупреждать) Простите за улыбку. Солнце светит в глаза… Конечно, передам… Не за что... А вообще странно: откуда они знают, что мы подруги? Никогда раньше их не видела”.
Лениво сложив полотенце, Оксана посмотрела в сторону ресторана. В отличие от Тамиры, плавать с дельфинами она не собиралась, а потому могла спокойно насладиться последним отпускным обедом.
Смена Мануэля, по-видимому, уже закончилась. А жаль. Возможно, он бы рассказал, какой прием и где конкретно будет проходить сегодня. Конечно, нельзя просто так навязываться человеку, тем более когда вас разделяет буквально все: язык, пол, возраст, род занятий, отношение людей. Оксана год копила, чтобы оказаться здесь, брала все подработки, какие только предлагали, чтобы на каких-то десять дней не думать ни о чем, кроме попугаев, моря и горбатых китов в заливе Самана. Она до последнего не верила, что все получится, и лишь когда автобус, развозящий всех туристов по отелям, выехал на встречную полосу, чтобы избежать столкновения с мотоциклистом, испуг сработал как щипок во сне — она поверила, что все случилось.
Поэт же чувствовал себя здесь как дома. Порой казалось, что весь отель, все служащие, даже постояльцы существуют только для него. Чтобы кружить вокруг, создавать атмосферу и покой. Если бы девушка из Москвы, скучный до скрипа офисный работник, подошла к нему, это выглядело бы так, будто кактус в горшке пытается привлечь внимание хозяина квартиры.
На ее месте Тамира рассуждала бы иначе. Она бы развернула все в выгодную для себя сторону, заговорила бы о другом мире, неизвестном художнику опыте, вдохновении, женской натуре и, конечно, молодости. В понимании Тамиры возраст всегда решает. Конечно, после денег.
Дорогу до дельфинария, все время шоу и выбора Тамирой фотографий, Оксана возвращалась мыслями в отель. В некотором роде это становилось наваждением. И почему-то именно сегодня, когда шансов исправить что-то почти не осталось.
Но в этом вся она: трусиха, когда нужно действовать, и обладательница самой неуемной фантазии, когда реальность больше не мешает.
“Какая тебе больше нравится: эта, где я держусь за хвост, или та, где дельфин прыгает у меня над головой?”
Оксана пожала плечами. Обе фотографии были хороши.
“Куанто куэста? Оксана, что он говорит?”
“Восемьдесят евро”.
“Чего? Да ну… И телефоны же забрали, чтобы не портили им бизнес. Монополисты. Ладно. Сфотографируй меня здесь, у входа возле вывески”.
Оксана сделала все по схеме. Проверила, чтобы не выпирал живот, не выступал целлюлит на ногах, а руки не казались толстыми. Готово. Благо, за выражением лица Тамира следит только на селфи, и претензий за не так сложенные губы вынужденному фотографу не прилетает.
По дороге домой Оксана вспомнила о странных французах. Тамира рассмеялась:
“Это не французы, марокканцы. Кого здесь только нет, правда? Они мне, кстати и рассказали про этот прием в отеле. Может, все-таких сходим туда? Ну, или опять бильярд с американцами. Выбирай”.
Манипуляции Тамиры всегда были слишком очевидными, чтобы на них можно было обидеться. Подруга знала, что Оксана ненавидит стук бильярдных шаров, и, дождавшись капитуляционного кивка, принялась за просмотр свежайших фотографий. Вечером будет не до этого, а завтра нужно сделать обязательные по программе фотографии прощания с отелем.
“Мне кажется, я выгляжу немного глупо в твоем платье”, — Оксана, будто успокаивая себя, разглаживала складки подвернутой под поясом, немного длинноватой юбки.
“Ну, у тебя же нету платья в пол, а у таких мероприятий есть дресс-код. Не забывай о важности впечатления”.
Оксана в очередной раз убеждалась, как неправ будет всякий, кто решит сделать ставку, какая из двух девушек умнее. У Тамиры очень стратегическое отношение к жизни. Она не стесняется называть цену тому, что следует оценивать. Наверное, поэтому она и не работала на должностях секретарши или ассистента даже после университета, а упорно добивалась независимой позиции и признания сразу. Она четко знала, что ее расходы на макияж и туфли — такой же вклад в хорошее свидание, как и оплата кофе ухажером. Даже отдых в этом отеле стал возможным для Оксаны только благодаря сморщенному носику Тамиры, когда менеджер в турагентстве попыталась рассказать о чем-то с уровнем в три звезды в Турции. Тамира, если выбирала, то только между хорошим и лучшим, а после думала, как этого добиться. Такая вот Скарлет О’Хара современности.
“Опять мечтаешь? Знаешь, иногда мне хочется спросить, о чем ты думаешь, но я вовремя соображаю, что ответ знать не хочу, — прямота Тамиры была грубовата, но бесценна. — Возьми свой ключ, на случай, если разойдемся”.
“Мне кажется, это самая глупая из всех твоих идей”.
Тамира рассмеялась до вульгарности открыто, будто стояла сейчас в шортах на танцполе, а не прихорашивались перед зеркалом в вечернем платье:
“Поверь, не самая. Но первая, в которой ты участвуешь. Идем. И помни: завтра нас здесь все равно не будет”.
У входа в ресторан стояли, по всей видимости, те самые марокканцы. Оксана плохо помнила их внешность, затемненную слепящим в глаза солнцем. Благо, рядом была всегда уверенная в своей цели Тамира.
“Хааай!” — белоснежная улыбка извиняла все неточности речи и произношения. Затем последовали руки, двери, рубашки и даже костюмы, платья, блеск их, искры, звуки. Все это множилось и усиливалось неизменно танцевальной музыкой. Другой в Доминикане просто не бывает. Оксана чувствовала, что дышать становится сложнее. Нужно найти стакан воды. Спасибо, нет, шампанское не нужно. Боясь потерять в толпе ориентацию, Оксана добралась до прохладной стены и прислонилась к ней. В темном углу дышать стало свободнее.
Придя в себя, девушка ощутила, что за ней наблюдают. Мануэль. Эта улыбка пристыдит белизной даже костюм официанта. Как всегда, дождавшись разрешительного взгляда, он идет навстречу. Она, как принято, с улыбкой ждет. Так уж у них заведено, в этикете десятидневных знакомств.
Оксана слегка смутилась, представляя, что придется сейчас на ходу придумывать, как она очутилась среди избранных. Но правда в том, что она и сама не знала как, а указать пальцем на давно слившуюся с гостями Тамиру было невозможно. К счастью, Мануэль был опытным сотрудником, отученным задавать вопросы первым, а может, просто не хотел ее смущать как друг. Он быстро принес воду с газом и даже успел рассказать, что официальная часть проходила в городе, а здесь только прием.
Девушке подумалось, что писателя среди присутствующих нет. Невозможно было представить его здесь, в толпе, в которой ей самой так быстро стало дурно. Зная, что Тамира разыскивать ее не будет, Оксана залпом поглотила воду и решительно пошла на улицу. Чем дальше она отходила от ресторана, тем глубже становилась ночь. Вот ряд последних перед пляжем фонарей. Сложив в несколько раз ткань у талии, чтобы не путаться в складках и не переживать за чужое платье, Оксана сняла туфли и пошла навстречу морю.
Странно, что прежде она не приходила сюда вечером, даже когда хотела побыть в тишине. Прогулки на рассвете ободряют, обещают новый день, возможности. А вечером захватывающие ноги волны остужают. Не зовут к себе, наоборот, выталкивают, устрашают, спрашивают, ты зачем пришел и что забыл. Ночью пена кажется не бахромой мягкой воды, а лезвием, холодной гранью, запрещающей идти вперед.
Днем Тамира принесла в номер камней, песка и какой-то странный фрукт из ресторана. Взять что-то на память было для нее стандартным прощанием и с человеком, и с курортом. Но, если подумать, это лучше, чем царапать на балконе “здесь был Вася”. Одни всю жизнь берут, другие оставляют, причем в обоих случаях это что-то редко стоящее. Оксана еще не знала, к какой категории принадлежит сама. Обычно она просто исчезает. Вот как сейчас не попрощалась даже с Мануэлем, хотя знала, что видела его в последний раз. Наверное, он даже не сразу поймет, что гостья уехала. Наверное, обидится, что молча. А самое неприятное в этом то, что все можно исправить хоть сейчас, вернуться в зал, найти его, сказать спасибо за приятный отдых, практику испанского и ощущение, что тебе рады по утрам, ведь это куда больше, чем звучит. Но делать она этого не будет. И спрашивать себя “почему” бесполезно. Врать всегда проще.
Поток привычных мыслей прервал новый запах. Кажется, кто-то курит рядом, нужно только углубиться в темноту и разглядеть. Но, даже не глядя, Оксана чувствовала, кто это. Как будто знала, что идет сюда не для прощаний с морем, а ради того, о чем боялась думать. Игнорируя разум дальше, она направилась в сторону неубранных лежаков, откуда тянулся, зазывая, запах умирающего в огне табака.
Не в меру застенчивая днем, сейчас невидимая, она присела совсем рядом. Поэт будто бы не удивился. Он даже не повернул голову, чтобы проверить, заметила ли она его. И разговор он начал сам, словно совсем недавно они не закончили важную для двоих беседу, и оба точно помнят, на чем остановились.
“В Нью-Йорке звезд совсем не видно, зато небо кажется волшебно-синим. Сказочным. Но сказки я писать так и не научился”.
“Почему?”
“Не смог поверить в чудо”, — пожилой человек, будто ожидая приговора от сидящей рядом юности, с вызовом заглянул ей в глаза. Юность пожала лишь одним плечом.
“Я знаю, что Вы тоже одиноки, — продолжал он, встретив понимание. — Но не бойтесь. Это не так страшно, как порою кажется. У моих предков есть легенда про кадехо, духа в виде собаки, который охраняет ночных путников. Если принять его защиту, до дома доберешься благополучно, но если убегать или начать бороться с ним, он атакует”.
Волны шумели, будто выдавая беспокоящий обоих гул спешащих мыслей. Очень многое нужно было сказать, но из-за страха выбрать неправильную мысль, не ту, что действительно важна, они молчали в напряжении.
“А я читаю сказки, — робко выдавила из себя Оксана. — Иногда пишу”.
Поэт кивнул.
“Писать Вы будете, раз уже начали. Я тоже напишу Вам. Или уже написал? Время — чересчур сложная вещь, если пытаться разобраться в нем, — голос заметно дрогнул от улыбки. — Мы больше не увидимся?”
“Боюсь, что нет”.
“Не бойтесь. Это слишком глупое занятие”.
Ранний вылет раздражал, казалось, всех вокруг. Забыв перевести будильник, Оксана не успела сходить на традиционную прогулку вдоль неубранного пляжа. Не хватило времени даже добежать до моря и коснуться грязной, запененной кем-то ночью воды. У Оксаны была давняя примета: с теми, с кем не получается проститься, повторным встречам быть не суждено. Так что прекрасный остров Эспаньола больше в гости ждать ее не будет. По крайней мере, до тех пор, пока девушка не разрушит собственные суеверия.
Тамира тоже была не в духе. Вчерашний прием ей понравился настолько, что вернулась она слишком поздно, чтобы выспаться и хорошо выглядеть на прощальных селфи. К тому же, обе девушки ясно представляли, насколько неудобный прямой перелет их ждет до дома.
“Нет, в следующий раз полетим AirFrance с положенными пересадками”, — во всеуслышание среди аэропорта заявляла не пойми кому Тамира. Оксана понимала, что следующего раза быть не может, даже злилась от рассуждений, чего больше в восклицаниях Тамиры — самонадеянности или бахвальства перед такими же бедолагами вокруг. Ничего ведь не изменилось. Вопреки всем надеждам, десять дней пресловутого ничегонеделанья не способны превратить тебя в нового человека. Того самого, которому срочно нужно вспомнить, как по-испански будет слово “проход”, иначе “сеньоринас” опять посадят у окна.
“Ну, хватит, дуться, — Тамира первая взяла себя в руки. — Хотела отдать в самолете, но не выдержу. Смотри, тебе записка от того официанта. Кажется, стихи, но я не поняла, о чем”.
Оксана недоверчиво, будто в сомнениях, что адресат она, раскрыла сложенный листок бумаги:
Si llegue mañana brillando con sol,
Sabrás que yo ando a ti, que yo voy.
Volando con viento mil versos atrás,
Sabíamos ambos: veríamos más*.
“Вы все-таки встретились, так? Я права? Или это официант осмелился? Рассказывай! На тебе было шикарное платье, он написал тебе стихи… Как все было?”
Оксана хотела бы рассказать, что платье было почти что заткнуто за пояс, а стихи написаны до встречи, что десять минут беседы, содержание которой невозможно передать, значат для нее больше, чем десять дней красивой жизни, о которой она даже не мечтала. Вместо этого она обняла подругу и поцеловала ее в щеку:
“Ты угадала. Все было чудесно. И во многом благодаря тебе”.
“Я супер-подруга?”
“Ты лучшая подруга. Но если тебе достанется место посередине, меняться я с тобой не буду!”
“Ну, это мы еще посмотрим”, — Тамира не проигрывала битв без боя.
— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — -
*Перевод:
Когда засветит завтра солнце,
Ты будешь знать — иду к тебе.
Сто лет назад парили с ветром
И оба знали: быть судьбе.
