Игра в классики
Мнение о фильме “История одного назначения” (реж. А. Смирнова, Россия, 2018)
Россия. 60-е годы XIX века. У власти — молодой и энергичный император. Старая николаевская гвардия застыла в напряжении — грядут грандиозные реформы. Изменения начинаются с армии — самой консервативной и строго регламентированной сферы государственной жизни. Изнуряющая муштра “Палкина” сталкивается с попыткой либерализации, жестокие телесные наказания и смертная казнь — с гуманизмом.
Случайным образом в центре всего этого оказываются писатель Лев Толстой и рядовой Василий Шабунин.
“Закон превыше всего, но как быть, когда милосердие выше закона?” Вопрос, завершающий фильм “12” Никиты Михалкова. Ключевое здесь — “как быть?” Как жить по закону — представляют (в теории) все. Как жить по христианским заповедям — никто. Михалков пристально вглядывается в лица наших современников, выхватывая и театрально гиперболизируя любую заметную черту. Сомневающийся интеллигент, непостоянный политик, самоуверенный офицер спецслужб, ставший ненужным пенсионер, увлечённый собой и своей личной жизнью начальник, раздражённый таксист… Срез общества собрали здесь и сейчас, чтобы сообщить пренеприятнейшее известие о самих себе. Ревизор — зритель.
Авдотья Смирнова перенимает эстафету, но отваживается копнуть гораздо глубже. В “наше всё”, в XIX век, в самый расцвет величия Российской империи. Где за позолоченными канделябрами, мраморными лестницами, пышными балами, смертельными дуэлями, голубыми мундирами и шуршанием кринолина вдруг обнаруживаются до боли знакомые типажи. И вечные проблемы. А оттого история полкового писаря Василия Шабунина выглядит не менее злободневно, чем история чеченского подростка и российского солдата. Ну или срока за репост (чем не преступление и наказание?).
“История одного назначения” — самый густонаселённый и самый лабиринтообразный сценарий Авдотьи Андревны. Сюжеты предыдущих работ держались на единстве и борьбе двух противоположностей (Базаров и Кирсанов в “Отцах и детях”, замминистра и музейная работница в “Двух днях”). Ставшая уже фирменной двоичность на этот раз отсутствует, сюжет переходит от одного персонажа к другому, вбирая в себя новые имена, звания и локации. От душного и тесного купе поезда до просторного кабинета военного министра в Петербурге. От приватной беседы двух аристократов до обвинительной речи перед десятками зрителей. Судьба полупридуманного поручика Гриши Колокольцева — лишь вставной эпизод в судьбе реального Льва Толстого. Который ещё считается писателем, а не седобородым проповедником, грозящим пальчиком с парадного портрета. Граф завершил военную карьеру и стремится разбогатеть, правда, несколько экстравагантными способами — разводит японских свиней и выписывает из заграницы помёт морских птиц. Безумные прожектёрства Льва Николаевича встречаются жёсткое неодобрение со стороны жены Софьи. Залог счастливого брака любого гения — или жена-дура, или жена-товарищ. Софья Андреевна, увы, не была ни первой, ни второй, хотя до последнего дня смирялась и терпела (даже когда муж бросил семью и ушёл из дома).
В свою очередь, жизнь Льва Толстого — не самый продолжительный эпизод в жизни молодого Колокольцева, который рвётся стать образцово-показательным и прогрессивным командиром в пику своему генералу отцу. Фильм начинается с их конфликта и заканчивается их примирением (особую пикантность сценам придаёт тот факт, что Андрей и Алексей Смирновы — отец и сын не только на экране, но и в жизни). Основные сюжетные линии осложняются множеством второстепенных. Брат Льва Толстого Сергей и сестра Софьи Андреевны Татьяна (действительно пыталась отравить себя, только произошло это не в имении Толстых). Управляющий Ясной Поляны и учительница в школе для крестьянских детей. Прапорщик Стасюлевич и ротный капитан Яцевич…
Но вообще это кино — про Василия Шабунина. Про его тихую, скромную и неприметную жизнь, а также трагическую и преждевременную смерть.
Сколько проходных комнат в усадьбе Толстых, столько и сюжетных линий в фильме. Персонажи мечутся от двери к двери, вторгаясь (вольно или невольно) в жизнь друг друга, и первая половина буквально тонет в завязках. Несмотря на юмор и бодрый монтажный ритм, действие на какое-то мгновение провисает, пытается определиться с жанром — комедия, драма, мелодрама, байопик, мокументари? Но тут случается пощёчина Шабунина. Аффективная и внезапная. Вот он, спусковой крючок, катализатор! Пощёчина отрезвляет рассказ и пускает его по почти триллерным жанровым рельсам.
Отправной пункт — разговор о своём назначении в жизни. Конечная станция — обретение (или наоборот, потеря?) своего Я в экстремальных условиях. По пути следования Лев Толстой защитит отца Гриши: для старого генерала главное — долг. Что же в этом дурного? А прапорщика Стасюлевича Колокольцев-младший обвинит в нелюбви к простому русскому народу. Слова вернутся бумерангом. Гриша поступит, как того требует долг — в результате погубит другого человека и навсегда отвратит от себя друга-графа. А вот прапорщик фактически принесёт свою жизнь в жертву. Во имя спасения представителя того самого ненавистного и презираемого русского народа.
Лев Толстой на протяжении всего фильма требует от других, но в первую очередь — от самого себя (чего ещё ожидать от фаната Руссо?) поступать как должно. Т.е. по совести, в соответствии с евангельскими заповедями. И тут же несколько раз, выбирая между между долгом и чувством, срывается на чувства. Как точно подметила в одном из интервью режиссёр — живи Лев Николаич сегодня, мы б увидели его на Болотной. А администрация президента была бы завалена его публичными письмами. Толку ноль, зато красиво. Полный изящного благородства жест. Вот и рядового Шабунина писатель порывается защищать сам, апеллируя к своему авторитету, хотя можно было бы просто нанять хорошего адвоката и попросить высокопоставленную тётушку в Петербурге замолвить словечко перед императором. Посещение осуждённого накануне смертной казни — не естественное желание утешить, облегчить муки. Нет. Толстой мнётся и не знает, что говорить. Барину остро необходимо ощутить мнимую сопричастность с русским народом (в чём его справедливо упрекает жена). Отправить потребность святой веры в человека. Не во всего, а конкретно — в торжество его разума и разумного устроения жизни. Но пропасть между графом и народом слишком велика, её не преодолеешь, даже если встанешь перед рядовым солдатом на колени.
Чем старше будет становиться Лев Толстой, тем всё более причудливые формы будет принимать переправка к противоположному берегу. Вплоть до отрицания государства, прогресса и культуры, опрощения и переписывания Евангелия. Граф заблудится в своём доме в прямом и переносном смыслах.
Смирнова начинает с раннего Куприна (изображение мерзости и бессмысленности армейских будней) и Толстого (Долохов пьёт и кутит с медведем в “Войне и мире”, в “Истории одного назначения” Гриша поит алкоголем слона), а приходит к Бунину и Достоевскому. Вера в рациональное сменяется разгулом бессознательной языческой стихии. Персонажи теряют самообладание, пьют, молятся, истерят, обнимают и целуют землю… Срывают могильный холм и топчут могильный саван. Всё как у ненавистного Толстому Шекспира — преступление разрывает единую цепь бытия, гармонию сменяет хаос. В попытке вправить вывих мира прапорщик Стасюлевич не находит для себя другого назначения, кроме как свести счёты с жизнью. Можно объяснить его поступок какой-либо сюжетной мотивировкой? Едва ли (за исключением натянутого прикрытия, что так оно и было в реальной жизни, да намёками на сомнительный бэкграунд). Тут что-то иррациональное, надчеловеческое, что можно передать лишь через камеру, монтаж и игру актёра. А вот поступку Гриши Колокольцева разные персонажи дают сразу несколько толкований. Хотя сам юный поручик хотел угодить отцу. Только и всего-то.
Добрый, инфантильный и слабохарактерный Василий Шабунин — очередная реинкарнация “маленького человека”. Это у них там, на Западе, историю двигали Наполеоны. У нас богатый гусар женился на молодой и красивой барышне, потому что её хорошо воспитал обычный станционный смотритель. А миллионер лишился жизни из-за того, что внуку его сиделки потребовалось откосить от армии (забавное совпадение — в фильме А. Звягинцева “Елена” одну из главных ролей играл как раз Андрей Смирнов). Наша история покоится на костях простых смертных, их вечно обделяют, обирают, обездоливают. А потому образ “маленького человека” занимает в русской культуре такое большое пространство.
Выходит, если создатели следуют священным заветам русских классиков, то торможение сюжета в первой половине фильма — не драматургический просчёт, а хрестоматийная экспозиция, долгая и обстоятельная. Погружающая зрителя в быт и нравы эпохи, обрисовывающая характеры (зачастую в отрыве от основного действия), намечающая потенциальные конфликты. Кино рассказано женщиной, и все мы знаем, как женщины любят детали! Первое знакомство Гриши с новым полком, с Толстым, первое пребывание в Ясной Поляне показано то слишком формально, то с обилием многозначительности. Как здесь не вспомнить “Войну и мир” ещё раз? Или пьесы Островского? Или пушкинского “Евгения Онегина” — стихотворный роман, из которого вышли и Островский, и Толстой…
За 40 минут до конца вся эта “энциклопедия русской жизни” наконец поворачивается к классикам задом, к зрителю — передом. Описания тургеневских пейзажей заменяют блики солнца в объективе камеры в начале и полное отсутствие солнца всю вторую часть. Над Шабуниным физически сгущаются тучи, надвигается гроза, персонажи ходят в потёмках. Но даже в приглушённом освещении кадра всплывают силуэты “Крейцеровой сонаты” (встреча в поезде и беседы о браке, любви и отношениях в Ясной Поляне), “Утра помещика” (знакомство с хозяйством в усадьбе Толстых), “Анны Карениной” (чем Лев Толстой в фильме Смирновой не Констанин Лёвин в романе самого Толстого?), “Воскресения” (мотив суда и второстепенная линия брата Льва Николаевича). И, конечно же, рассказа “После бала”, имеющего с фильмом Смирновой сходную архитектонику. Во взаимоотношениях Гриши Колокольцева с отцом незримой тенью присутствует Петя Гринёв из “Капитанской дочки”, а в образе самого поручика — и Александр Адуев из “Обыкновенной истории” Гончарова, и Володя Козельцов из “Севастопольских рассказов”, и Дмитрий Нехлюдов из “Воскресения”. Толстой же, выполняя функцию наставника в классической драматургии, отсылает зрителя к образу другого Нехлюдова — молодого князя, друга Николеньки Иртеньева в повести “Отрочество” (Колокольцев говорит о первой книге трилогии при знакомстве с графом).
ПЛЮСЫ: жанровое кино, рассчитанное на массового зрителя, но затрагивающее серьёзные и актуальные темы.
МИНУСЫ: старомодность киноязыка, музыка.
Смотреть всем, кто хоть раз в жизни задумывался о своём назначении.
