Автограф Маймонида
Сериал «Десять жемчужин. Самые важные еврейские рукописи» проекта «Идеи без границ» культурного центра Бейт Ави Хай в Иерусалиме
На свете существует более 110 тысяч еврейских рукописей. Профессор Семен Якерсон выбрал десять книг, которые представляют наибольшую ценность. В этом цикле он будет раз в месяц рассказывать о самых интересных еврейских рукописях X-XV веков и первой печатной книге, об их необычной судьбе, их месте в культуре и их значении для современной науки. Каждая из этих рукописей — жемчужина в короне еврейской культуры. Какой из сохранившихся списков Торы считается самым полным и самым древним? Где находятся величайшие шедевры еврейской средневековой поэзии? Чему посвящена первая еврейская печатная книга?
Семен Якерсон — доктор исторических наук, член-корреспондент Еврейского палеографического проекта при Академии наук и искусств Израиля.
Мы сегодня с вами будем говорить об еще одной уникальной рукописи, об автографе великого Маймонида. Маймонид — рабби Моше бен Маймон, Рамбам, ха-нешер ха-гадоль — «великий орел». Человек, о котором говорили, что от Моше до Моше не было такого, как Моше, то есть от Моисея библейского до нашего Моисея — Маймонида — людей такого уровня в нашей истории, в нашей цивилизации не появлялось. Я бы добавил, что, может быть, и позже тоже.
Сегодня мы будем рассматривать его комментарий к Мишне. Но прежде всего давайте все-таки несколько слов о самом памятнике. Мишна — это второй по значимости памятник еврейской культуры после Библии. Это свод всех религиозных и бытовых законов, который также передавался изустно или переписывался втихаря, и был сведен воедино примерно в то же время, кстати, когда и сводили последнюю редакцию библейского канона, то есть в самом начале III века. И занимался этим Иехуда ха-Наси, собственно говоря, не знаю, как сказать, но не так далеко отсюда, по нашим питерским меркам — не так далеко от нашей студии в Иерусалиме. Происходило это в местечке Циппори, это 150 километров отсюда, на машине час тридцать езды. Вот там он в самом начале третьего века создал редакцию этого огромного кодекса. Он разбил весь материал на шесть больших разделов. Я с вашего позволения просто прочту их названия, вникать мы в это не будем.
Зераим — это посевы, Моэд — это праздничные даты, Нашим — это женщины, Незикин — это ущербы, Кодашим — это жертвы, жертвоприношения, и Тохорот — ритуальная чистота. В этих разделах в общей сложности 63 трактата на разные темы.
Для меня очень важно отметить еще, что это последнее большое сочинение, освященное традицией, которое было написано на чистом иврите. Этот иврит так и называется «мишнаитский иврит», очень красивый и хороший язык.
Теперь о Маймониде. Он родился в Кордове в 1138 году. В очень привилегированной, углубленной в культуру, семье. Его отец был главным судьей — даяном, Маймонид с детства получил прекрасное образование. Однако у него, как и у многих других людей этого времени и этого региона, счастливая жизнь довольно быстро закончилась с нашествием династии Альмохадов. Все они попытались бежать, спаслись и скитались. Как и семья Маймонида, которая долго скиталась. Сначала в Испании, может быть, в Провансе. Потом они оказались в Фесе. Потом они посетили Святую Землю. И, наконец, осели в Египте, в Фустате, и там уже прошла до конца жизнь Маймонида.
Скитание — безусловно, очень тяжелое испытание. Ученые спорят: пришлось ли им в Марокко для вида принять ислам или нет, но не в этом даже дело. Дело в том, что это была неустроенная жизнь беженцев на колесах. И вот в этот период молодой ученый, молодой Маймонид начинает писать свое самое первое большое сочинение — это комментарий ко всей Мишне. Он пишет его буквально на коленке, то есть, переезжая из места в место. Выбирает он для этого комментария иудео-арабский язык. То есть, сама Мишна написана на иврите, хорошем иврите. А он пишет свой комментарий на языке, который будет понятен всем. Мы должны не забывать, что в этот период, я не знаю, 95, наверно, процентов всего еврейского населения мира вообще-то своим родным языком считало арабский, и по-арабски говорило, и на арабском писало. И на этом языке во многом создавалась и наука, и культура.
Он начинает писать этот комментарий в 20 лет. И завершает он его, когда они уже переезжают в Фустат в 1168 году. Этот год стал последним спокойным и счастливым годом его жизни. Дело в том, что у него был старший брат обожаемый, который полностью содержал всю семью, а Маймонид, действительно, мог себе позволить заниматься наукой. Брат погибает, он был купцом, погиб в море, это невероятная трагедия. Маймонид год лежит. Но потом жизнь заставляет его встать, чтобы кормить семью. И вот с тех пор, с 1168 года и до самого последнего дня своей жизни он очень много работает. Он становится врачом, постепенно к нему приходит слава, его делают придворным врачом. Он становится главой еврейской общины всего этого огромного региона и вообще всего еврейского мира. Ему пишут письма, он на них отвечает. Он создает огромные произведения, Мишне Тора («Повторение Учения») — главный галахический трактат; Морэ невухим («Путеводитель растерянных») — выдающееся и главное, наверное, философское произведение иудаизма. Вся его жизнь невероятно интенсивная и тяжелая, просто физически тяжелая.
Почему так важен его комментарий к Мишне? В нем он заложил основы всех своих дальнейших представлений о том, как надо писать галахические и философские сочинения. И то, и то нашло отражение в этом комментарии. Для него характерна четкость и отсутствие ссылок на талмудические споры. Выдано полностью правильное, с его точки зрения, решение, как надо поступать. И очень важны его введения к разным трактатам, знаменитое введение к трактату «Поучения отцов», которое является введением в его философию.
В этом комментарии, помимо всего прочего, Маймонид заложил основы своей будущей философии и своего взгляда на иудаизм. Например, 13 постулатов веры, сформулированные Рамбамом, вот эти знаменитые постулаты, которые все цитируют на иврите, изначально были сформулированы им на иудео-арабском языке, можно сказать, даже на арабском языке, записанном еврейскими буквами; и они появились именно в этом комментарии, в разделе к трактату Санхедрин.
Отсюда начинается все то, что он сделал потом. И то, что потомки до сегодняшнего дня изучают, но уже, конечно, не на еврейско-арабском языке, а в ивритской оболочке.
Что произошло дальше? Он жил в Фустате, он умер в 1204 году, он написал много всего, но мы знаем, что он в течение всей жизни возвращался к этому комментарию. Он его немножко исправлял, он уточнял определенные постулаты, он с ним работал, то есть это вещь, которая сопровождала его всю жизнь. Он умер в почете, в богатстве, в достатке, у него был прекрасный сын, который продолжил его дело, внук. Его семья остается высокоинтеллектуальной, и в семье остается библиотека. И эта рукопись, о которой я говорю, примерно до XV века находилась в частной библиотеке семьи Маймонида. Потом кто-то из родственников часть этих рукописей перевез в Алеппо. Как, помните, в предыдущей лекции мы говорили, что и знаменитый Алеппский кодекс, он тоже одним из потомков Маймонида был туда перевезен.
А в 30-е годы XVII века ориенталист из Оксфорда Эдвард Покок покупает в Алеппо два тома этой рукописи, о которой мы говорим, два раздела, собственно говоря, Незикин («Ущербы») и Кодашим («Жертвы»).
Вот у него появляются два этих тома. А примерно еще там через 30–40 лет его ученик из Оксфорда же, Роберт Хантингтон, там же, в Алеппо, приобретает еще один том, это раздел Зераим («Посевы»).
В 1692 году Бодлианская библиотека приобретает всю коллекцию Хантингтона, а потом отдельно приобретает еще и вот эти тома Эдварда Покока. И в Оксфорде, в Бодлиане, оказываются все эти тома. Надо сказать, что Покок сразу решил, что это автограф Маймонида. Но это было естественно для него, потому что, если уж он купил такую дорогую рукопись, то лучше считать ее автографом. Тем не менее, это был вопрос вопросов — автограф это или не автограф, сейчас мы к этому вернемся.
Но дальше, в 1908 году знаменитый собиратель еврейских рукописей, филантроп, один из богатейших евреев своего времени, Сулейман Давид Сассун, приобрел еще два тома у братьев Толедано в Дамаске.
У нас уже есть четыре тома, которые физически существуют. Сомнений в том, что это продолжение одной и той же рукописи, нет, это действительно совершенно одинаково написанные тома. Сассун дает описание этих томов в своем знаменитом каталоге Охель Давид. Он вообще-то очень тонкий палеограф, большой знаток рукописи, настоящий. И он делает очень тонкое палеографическое исследование и приходит к выводу, что это автограф.
Что происходит дальше? В 70-е годы прошлого века, уже на моей памяти, я даже помню разговоры про это, происходит распродажа коллекции Сассунов. И национальная библиотека Израиля — ей везет, ей помогают, — приобретает эти два тома.
И сегодня у нас есть разделение: два тома находятся в Бодлиане, два тома здесь, в Национальной библиотеке в Израиле.
Есть факсимильное издание, есть всякие исследования. Теперь главный вопрос, который всех волнует. Что мы имеем? Это автограф, то есть, это рукопись, которая написана рукой самого Маймона, или это копия, которая, безусловно, была у Маймонида, которую он мог редактировать и корректировать, но она была переписана для него профессиональным писцом? Большая разница, согласитесь.
Мы знаем довольно много автографов Маймонида, больше шестидесяти. В основном они находятся в Каирской генизе, но и не только там. Как правило, это или черновики, например, известный черновик из Мишне Тора, или личные письма, частные письма, переписки, все что угодно. Не забываем, что Маймонид был врачом, почерк врача — это всегда почерк врача. Но частные письма можно себе писать, как хочешь. А тут перед нами рукопись, переписанная совсем-совсем не курсивным письмом. Это настоящее каллиграфическое письмо. Вот так мы его сегодня по-научному определяем как кдам бейнони — письмо, которое предшествовало среднему почерку, переходному между квадратным и курсивным.
Маймонид прожил длинную жизнь. Почерк у него, безусловно, менялся. Мы можем говорить о том, что есть три периода. Первый период — почерк молодого Маймонида.
Именно тогда был переписан этот комментарий. Второй — это почерк среднего возраста, когда он писал Мишне Тора и Морэ невухим, «Путеводитель растерянных».
И третий период — это уже почерк пожилого человека, из которого сохранились письма и какие-то другие работы.
Что для нас важно? Если бы это были автографы писем, мы бы довольно легко определили, как я уже сказал, он это написал или нет. С вот этим почерком сложнее. И, тем не менее, все-таки есть возможности выявить индивидуальные черты этого почерка. Этим занимался и сам Сассун, как я уже сказал. А последнюю точку в этом исследовании подвела моя коллега, доктор Эдна Энгель, с которой мы работаем вместе в еврейском палеографическом проекте. Я больше кодиколог, она больше палеограф. Но она опубликовала очень фундированную статью про исследования почерка Маймонида и доказала, что это, конечно, автограф. И слава Богу, и это прекрасно, что это автограф.
Он у нас есть, и он сохранился весь, кроме, я этого не сказал, последнего раздела Тохорот. Возможно, в конце этого раздела была его подпись, где он подписал, что это его личная переписка. Но, к сожалению, этого раздела у нас нет, и подписи его нет. Есть только образец почерка, который не меняется на протяжении всей рукописи.
Давайте теперь вообще на нее внимательно посмотрим. У нас есть раздел Нашим («Женщины»), первый трактат Йевамот, то есть трактат о левиратном браке. Если мы посмотрим на самый верх, то мы увидим, что, конечно, само название трактата написано квадратными буквами: Масехет Йевамот.
Интересно, что над ней есть эвлогия, благословение, с которого, как правило, и должен начинаться текст. Благословение бе-шем Адонай Эль олам — во имя Господа, Бога мира. А дальше другим почерком и другими чернилами приписано эзри ме-Адонай и аббревиатура осе шамаим ва-арец. Это более поздняя приписка, но она тоже очень характерна именно для рукописного вступления. Это значит: «Сила моя, или помощь моя, от Господа, сотворившего небо и землю». Это 121-й псалом, по-моему, второй стих, неважно.
Как расположен материал? Рамбам переписывает сначала на иврите полностью сам постулат, который он будет обсуждать.
Вот этот трактат Йевамот знаменитый, он начинается словами Хамеш эсре нашим потрот царотехен. Вот 15 видов женщин, которые там освобождаются от определенного обряда. И сначала идет текст на иврите. Вот интересно даже, есть слово на иврите, которое вы видите — алониёт — это женщины, которые не способны к деторождению. Довольно редкое слово, поэтому, смотрите, он его огласовывает, единственное в тексте слово, которое он огласовал, чтобы оно было понятно читателю. А дальше уже, когда он к нему возвращается, то без гласных.
Этот текст идет до двух точек. Эти две точки показывают, что кончился текст самой Мишны и начинается его комментарий на иудео-арабском языке. И этот комментарий длится до конца. И на второй страничке, там, по-моему, пятая строка снизу, можно увидеть, что начинается вторая Мишна.
Вот слово кейцад справа, кейцад потрот, вот начинается следующая Мишна, которую он опять будет разбирать. Просто этот памятник называется Мишна, и каждый из этих постулатов отдельных тоже называется этим же словом.
Это первый разворот. Как вы заметили, я забыл про это сказать, важно, что эта рукопись не на пергамене, а на бумаге. Перед нами вариант восточной бумаги.
Вот следующий лист, очень интересный. Этот лист как раз нам показывает внутреннюю лабораторию ученого.
Он, как я сказал, все время возвращался к уточнению. Здесь очень хорошо видно, что он зачеркнул часть текста, причем какой-то скобочкой такой отчерчено начало текста, который он хочет изменить. Он зачеркивает этот текст здесь и пишет на полях другой вариант, здесь очень хорошо видно, как это все происходит. И вы видите, что комментарий на полях, есть и в другом месте, еще в одном месте, их тоже надо особо исследовать. Понятно, что не все комментарии или поправки сделаны им самим, и специалисты, которые работали с этой рукописью, выделяют и почерк его сына, и почерк его внука, которые тоже там делали разные пометы.
Вот это очень интересный разворот, здесь как раз хорошо видно, что эти два листа написаны разными почерками и разными чернилами.
Вот справа — это, безусловно, продолжение текста рукописи самого Рамбама, Маймонида, а дальше, видимо, был утраченный лист. И вот он вписан почерком его сына, который также определяется. И сбоку там еще какой-то есть комментарий.
Здесь тоже, это просто общий вид, давайте посмотрим, как это выглядит.
Комментарии на полях. И довольно убористый, но уставной почерк; вот важно — он нигде не переходит на курсив, это готовится вот такая рукопись. Мы знаем, что он очень тщательно готовил свое произведение, он никогда не ограничивался даже одним черновиком. Всегда был один черновик, потом чистовой черновик, потом переписанный им, как в нашем случае, или, когда он был очень занят, то его писцом, чистовик.
Вот здесь мое внимание привлек красивый прием: обратите внимание — на последней строчке, перед началом нового раздела, перек ревии, который написан квадратными буквами, он очень красиво удлинил букву хэй в словосочетании ло таасе, то есть, из заповеди, которую не надо исполнять.
Но это прием вообще профессионального писца. С точки зрения логики текста это было делать не обязательно, потому что текст здесь кончается, начинается новый раздел, можно его бросить и на середине. Но так, безусловно, симпатичнее, так красивее. Если посмотреть на этот лист еще раз, вы увидите, что довольно много строк он также выравнивает удлиненными буквами. Особенно на левом листе, там в конце это видно.
Вот аваль, например, ламед очень удлиненный, красивый. Вот очень характерная, кстати, для него лигатура алеф-ламед, вот чуть ниже, после аваль. Во многих местах это видно.
Когда мы обсуждали с Эдной Энгель этот почерк, я говорю: «А вот чем он характеризуется? Потому что это же очень тонкие палеографические вещи, на чем мы, собственно, основываемся?» Она сказала: «Вот его округлость такая, молодость этого почерка, он такой широкий, вот там все буквы дышат, они не наезжают одна на другую. Он какой-то раскрепощенный и немножко округленный». И также там можно, например, заметить, что буква мэм или буква алеф написана в его индивидуальной манере, между курсивом и полукурсивом. Но главное, она подчеркнула это, и мне кажется, это тоже очень здесь хорошо видно, у него текст дышат. Он какой-то такой праздничный.
Вот этот лист, очень для меня симпатичный, это лист, где он приводит, собственно говоря, Мишна приводит, а он это разбирает, разные варианты, как пишется разводное письмо.
И есть текст разводного письма, и как оно подписывается. Было две возможности подписать это письмо: именем и именем отца, или именем и отметкой, что ты свидетель, и так далее. Но здесь очень смешно, потому что в Мишне разбирается еще и ситуация, когда многие, ну да, я не знаю, хорошо, некоторые свидетели подписывали не на иврите, не еврейским названием, а по-гречески. Кстати, их называли йеваним, то есть греки.
Как должен выглядеть гет, кошерный он или некошерный, если часть из свидетелей подписала его по-гречески? Кстати говоря, Маймонид в своем комментарии объясняет, что вы, ради Бога, только не думайте, это не греки, которые верили в греческих богов, а это, конечно, иудеи, кошерные, стопроцентные, но они просто использовали греческий язык. Так вот, чтобы показать греческий язык в подписи, здесь написаны подписи, конечно, на иврите, но наоборот, зеркально, а сбоку еще приписано слово йеваним, то есть греки. Очень смешная комбинация, которая, как он хотел показать, что это все-таки что-то иностранное, но по-гречески ничего здесь не написано, а это просто перевернутый еврейский текст.
Такая вот рукопись, очень симпатичная. Что можно сказать о ней еще? Мы можем сказать, что мы сегодня твердо убеждены, что это автограф. Если у вас есть возможность пойти в Национальную библиотеку, то в Национальной библиотеке на выставке рукописей есть отдельный такой маленький телевизор, который показывает лучшие или самые избранные рукописи, хранящиеся у них, и к ним есть небольшие пояснения; и там есть целый раздел, посвященный этой рукописи.
Можно сказать, что вообще-то, наверное, действительно он сожалел, что написал свой комментарий на иудео-арабском, а не на иврите, потому что как только комментарий вышел, его сразу стали переводить на иврит. Переводили при его жизни, переводили, кстати говоря, те же переводчики, которые переводили и Морэ невухим, то есть, «Путеводитель растерянных», это и Ал-Харизи, и Ибн Тиббон. Но перевод этот затянулся, отдельные части там доперевели, по-моему, только в XIV веке.
И вот нам очень важно отметить, что в период инкунабулов появилось одно полное издание Мишны с комментарием Маймонида. Это издание Неаполя 1492 года. И это о многом говорит, потому что такие большие произведения, например, Талмуд, ни разу не издали в XV веке, а вот эту Мишну издали.
Это начало того же самого трактата. Вот йевамот, левиратный брак и те же хамеш эсре нашим потрот царотехен. Вот те же самые слова, но здесь они уже написаны квадратным письмом, а комментарий Маймонида написан письмом Раши, он идет здесь ниже, но это уже комментарии в переводе на иврит, то есть, они доступны всем.
Вот вам рассказ о совершенно уникальной рукописи-автографе, который разделен между двумя большими библиотеками, но и там, и там гордятся тем, что хранят эту рукопись. Главное, что у нас она есть в Национальной библиотеке в Израиле. Это действительно выдающаяся рукопись, настоящая жемчужина.
Материалы для дополнительного чтения к эпизоду:
Дигитальная копия двух томов рукописи из Национальной библиотеки Израиля
Дигитальная копия двух томов рукописи из Бодлианской библиотеки в Оксфорде: Pococke 295, Huntington 117
How a Handwritten 12th-Century Manuscript by Maimonides Ended Up at the National Library
