Вашингтонская агада
Сериал «Десять жемчужин. Самые важные еврейские рукописи» проекта «Идеи без границ» культурного центра Бейт Ави Хай в Иерусалиме
На свете существует более 110 тысяч еврейских рукописей. Профессор Семен Якерсон выбрал десять книг, которые представляют наибольшую ценность. В этом цикле он будет раз в месяц рассказывать о самых интересных еврейских рукописях X-XV веков и первой печатной книге, об их необычной судьбе, их месте в культуре и их значении для современной науки. Каждая из этих рукописей — жемчужина в короне еврейской культуры. Какой из сохранившихся списков Торы считается самым полным и самым древним? Где находятся величайшие шедевры еврейской средневековой поэзии? Чему посвящена первая еврейская печатная книга?
Семен Якерсон — доктор исторических наук, член-корреспондент Еврейского палеографического проекта при Академии наук и искусств Израиля.
Знаете, есть такое выражение в Талмуде: «Ме-игра рама ле-вейра амикта», что значит: «С самой высокой крыши — в глубокую яму». Так говорят, когда хотят подчеркнуть, что речь идет диаметрально противоположных вещах. Так получилось, прошлая наша встреча была посвящена самой главной, самой сложной, мне кажется, еврейской книге, игре в бисер наших мудрецов, — Талмуду. А сегодняшняя встреча будет посвящена самой народной, всем известной, книге, вообще написанной частично для детей, — можно сказать, что это и детская литература тоже, — Пасхальной Агаде. Так что мы «ме-игра рама ле-вейра амикта» сегодня спустимся.
В традиционных еврейских семьях все праздники равны и важны в годовом цикле. Но я могу сказать, что для нас, российских евреев, для евреев моего поколения, может быть, которые выросли совершенно в ассимилированной среде, по моему ощущение, наша последняя связующая ниточка с еврейской культурой — это как раз праздник Пасхи и Пасхальная Агада. Вот мое первое воспоминание, хоть как-то связанное с еврейством. Мне было, наверное, лет пять. И я очень хорошо помню, что мой дедушка шепчется в коммунальной квартире о чем-то с соседями. Потом тщательно моет плиту. Наши русские соседи к плите не подходят, и он печет мацу. Вот эту мацу я помню. И вообще хочу сказать, что, как это ни странно, хотя у меня папа был коммунист, историк, мама была востоковед-японист, которая всю жизнь преподавала русский язык как иностранный, никакой связи с еврейской традицией у нас не было, а маца в доме была. И когда я в 16 лет заинтересовался ивритом и стал его учить, я пристал к своему папе: «Ну ты с детства-то хоть что-то помнишь? Ну скажи мне что-нибудь на иврите!» И папа мне сказал, коммунист великий, то, что, собственно говоря, и все старики, если что и помнили, то помнили именно это: «Ма ништоно, ха-лайло ха-зе» — «Чем отличается эта ночь от других ночей?» Это вопросы, которые во время Пасхального Седера дети задают взрослым. Это то, что отпечатывается в детской памяти. Вот это последнее связующее звено с еврейской цивилизацией, с еврейской культурой. А я, когда начал учить иврит, влюбился в него, мне было 16 лет, и чуть-чуть освоив язык, начал писать стихи. И первое стихотворение, которое я написал, тоже было посвящено празднику Пасхе, Песаху. Мы называли его Пасхой. Я даже помню начало:
Песах! Песах! Маца аль шульхан,
Яйн, яйн адом ве-лаван.
Пасха! Пасха! Маца на столе.
Вино! Вино! Красное и белое.
Это такое лирическое вступление, но важное. Потому что сегодня мы будем говорить о шедевре, очередном шедевре, очередной жемчужине, о Пасхальной Агаде, которая была написана в Европе в период, когда уже возникло книгопечатание. Но прежде, чем мы к ней перейдем все-таки, как всегда, несколько слов о самом памятнике. Что мы должны знать? Пасхальная Агада — это сборник различных текстов, в котором описан порядок действий в первую ночь праздника Песаха. И это не просто порядок действий, это определенным образом скомпонованные тексты. Но все это посвящено исходу евреев из Египта. Мы знаем, что этот порядок, которому следуют и до сегодняшнего дня, впервые сформулирован в Мишне, в том памятнике, о котором мы тоже уже рассказывали. То есть это конец II века, может быть, самое начало III века. Там есть отдельный трактат, который так и называется Псахим. Его последняя десятая глава полностью посвящена тому, как должен проходить седер. Текст Пасхальной Агады известен с IX века. Был такой молитвенник «Седер Амрама Гаона».
Это середина IX века. Как и любой текст в то время, этот формировался в двух культурных центрах: в земле Израиля и в Вавилонии, в диаспоре, как и Талмуд: Иерусалимский и Вавилонский. Но евреи жили в диаспоре, поэтому победил Вавилонский Талмуд. Были две Агады: Палестинская или Иерусалимская и Вавилонская. Палестинская была, кстати говоря, короче. Там, например, дети задавали не четыре вопроса, а три. И были еще какие-то различия.
Первая известная нам Агада была Палестинского нусаха или обряда. Но Вавилонская Агада стала главной. Ее текст мало менялся на протяжении всего Средневековья. А если мы говорим о Пасхальной Агаде, как физическом объекте, то самая ранняя Агада была найдена в Каирской генизе, огромном собрании еврейских текстов.
Сегодня эта Агада хранится в Дропси- колледже. Я имел счастье видеть ее в Филадельфии. С эстетической точки зрения, это конечно, совсем не та Агада, о которой мы будем говорить сегодня. Но это почти тот же текст. И вот, например, если с третьей строки мы посмотрим «Лефихах ану хаявим леходот» — «Поэтому мы должны благодарить, прославлять и т.д., и т.д., восхвалять». И тут идут всякие синонимы-глаголы. И один глагол здесь пропущен из тех, которые появляются появляются в дальнейшем в Агаде. А один изменен. И я не знаю, я думаю, что здесь ошибка. Вот здесь первое слово «легадель» вместо «лехадер», как обычно пишут в Агаде.
Мы потом посмотрим еще раз посмотрим этот лист и посмотрим эти два текста рядом, и вы сможете сравнить. Но вот это, конечно, недатированная Агада. Но я бы считал, что она действительно IX-X веков.
И вот так эта Агада и существовала внутри молитвенников. Мы знаем, что был знаменитый был молитвенник Саадии Гаона, великого философа, великого галахиста и поэта. И там была эта Агада.
The Polonsky Foundation Digitization Project \ The Polonsky Foundation Digitization Project (2012–2017)
Очень важно, что как раз на эту Агаду, на тот текст Агады, который был у Саадии Гаона, потом опирался великий Маймонид, наш орел, о котором мы тоже уже много говорили. В своем главном галахическом труде Мишне Тора он как раз задал и последовательность, и текст, именно исходя из варианта Саадии Гаона.
И дальше это уже для всех стало то, что называется, must. Напомню вам, что Маймонид — это вторая половина XII века. Он умер в самом начале XIII века, в 1204 году. И мы можем сказать, что до XII века, может быть, даже начала XIII века Агада существовала как неотъемлемая часть еврейского молитвенника. Но с этого времени она отпочковалась, и ее начали переписывать как отдельную книгу. Вот с XIII века Агада может существовать и существует внутри молитвенников, но уже и живет своей собственной жизнью как отдельный сборник текстов, который надо читать во время Пасхального Седера, во время первой трапезы вечером в Пасху.
Ну и теперь все-таки переходим к нашей Агаде. Она называется Вашингтонская, потому что хранится сегодня в библиотеке Конгресса в Вашингтоне. Почему я выбрал именно эту Агаду? Вообще, есть много хороших сборников Агады именно Средних веков — XIII-XIV вв. Вашингтонскую Агаду я выбрал по трем причинам. Во-первых, потому что я ее хорошо знаю, я с ней работал. Я ее видел и в Вашингтоне, в библиотеке Конгресса. И в Metropolitan Museum, что очень интересно. Они ее выставили как важнейший еврейский арт-объект. И довольно долго, по-моему, год или больше она была в экспозиции. Во-вторых, переписчик этой Агады — самый известный, абсолютно выдающийся каллиграф и иллюминатор еврейских рукописей в одном лице, что невероятная редкость. И вот этот переписчик, который работал во второй половине XV века, в период, когда формировалось, возникало книгопечатание, он был носителем главной традиции. Мы о нем сегодня поговорим. Он действительно абсолютно выдающийся мастер и единственный мастер, про которого мы знаем, что он работал и в Германии, и в Италии. И в-третьих, она попала в библиотеку Конгресса благодаря совершенно удивительному человеку, про которого я вам, естественно, буду рассказывать. Это один из моих героев. Вот так вот вместе всё совпало. Поэтому появилась идея рассказать именно про эту Агаду.
Это небольшая книжечка. В ней 38 листов. Она переписана на очень тонком пергамене — это уже последняя треть XV века. И в Германии, и в Италии пергамен научились обрабатывать так хорошо, и он был такой тонкий, что практически невозможно понять, где волосяная сторона, где мясная. Тонкие красивые листочки. Он скомпонован из регулярных тетрадей — вот таких по четыре развернутых листа. Переписан, понятно, каллиграфическим почерком — это на 100% ашкеназский почерк. Там есть разные его типы, но почерк, безусловно, ашкеназский. У нас тут нет никаких сомнений. Значит сегодня она хранится в библиотеке Конгресса. Ее шифр — Hebrew Manuscript 181. Да. Она прекрасна.
Давайте начнем знакомство с ней по-еврейски. То есть начнем с конца. Давайте посмотрим на лист, где переписчик, уже завершив свою работу, написал колофон.
Да, о колофонах мы с вами много раз говорили. Вот у нас этот колофон. «Ва-тишлам ха-млаха ве-дайо». «И была завершена эта работа, и достаточно». Это, кстати, очень редкая форма. Вот это «ве-дайо» очень редко встречается. А дальше идет дата. «И произошло это сегодня, 25-го числа месяца швата, года 238-го». Вот на второй строчке написано: «Рейш, ламед, хет». «По малому счету». Имеется в виду малый счет от сотворения мира. Если мы переведем это на современное летоисчисление, то получится 29 января 1478 года. И дальше: «Неум ха-катан ше-бе-софрим». «Речение малого из писцов». И вот его имя, имя сегодняшнего нашего героя. Последняя строчка — «Йоэль бен Шимон зихроно ли-враха», то есть «Да будет его память благословенна», память отца. Вот этот самый Йоэль бен Шимон.
Что мы здесь имеем? Колофон, конечно, информативный, потому что здесь есть и дата, и имя писца, но не до конца. Все-таки чего-то не хватает. Главное, чего нам не хватает, — это, конечно, указания на место переписки. И это большая проблема, к которой мы еще будем возвращаться. Мы действительно не знаем, где он переписал эту рукопись. Даже не знаем по большому счету, было это в Германии или в Италии.
Что еще можно отметить? Может быть, это не так важно, но все-таки. Отсутствует имя заказчика. Йоэль бен Шимон — профессиональный переписчик. Это очень богато иллюминированная рукопись. Такую рукопись, конечно, пишут под заказ. Если ее пишут под заказ, конечно, упоминают имя заказчика со всякими благопожеланиями ему, его потомкам и до десятого колена, чтобы все были здоровы и читали эту Агаду. Можно теоретически предположить, что он был так богат, что решил переписать эту книгу для себя и для своих потомков. Но и это он обязательно бы отметил. Из того, что это имя не указано, мы можем сделать вывод, что он просто ее писал для потенциального заказчика, понимая, что у него ее точно купят. Но кто именно, он не знал, и мы не знаем, где он ее переписал и для кого. Йоэль бен Шимон был профессиональным переписчиком. Редчайший случай. У нас сохранилось десять рукописей, в которых он просто указывает свое имя. И еще не меньше десяти рукописей, где нет его имени, но по тем или иным признакам — по почерку, и по другим приемам, — мы атрибутируем как его. Он был профессиональным переписчиком именно Пасхальной Агады. Вот из тех десяти рукописей, где указано его имя, шесть — это рукописи Пасхальной Агады. Он о себе пишет по-разному. Есть более развернутый колофон, чем наш, где он пишет, что он Йоэль бен Шимон, прозываемый Файбуш Ашкенази, из Кельна, что на реке Рейн. А в другом месте он пишет, что он из Бонна. Это накладка, но на самом деле тут понятно, что произошло. Потому что 1 октября 1424 года евреи были лишены права проживать в Кельне, и им разрешили переехать в Бонн. Видимо, он был совсем маленьким, т.е. он родился в Кельне. Но всю свою жизнь он провел в Бонне и был там до 1445 года. Там он стал мастером. Потом он переехал в Северную Италию. Вообще, он обычно не указывал место, где переписаны рукописи, а если и указывал — два раза это было, — оба эти раза связаны с Италией. Есть рукопись, в которой отмечено, что она была переписана в Кремоне в 1452 году. И есть рукопись, переписанная в Модене в 1485-м. А вообще, представьте себе, у нас есть вот такой большой временной охват. Самая ранняя рукопись переписана им в 1449 году, и самая поздняя — в 1485-м. Но считается, что он продолжал писать и дальше. Он выдающийся каллиграф, выдающийся иллюминатор или иллюстратор, мы это увидим сейчас, когда будем рассматривать листы. Он жил в Германии, в Италии, между ними переезжал. Но писал он всегда вот этим ашкеназским почерком, которым научился писать в юности. Будем считать, что его образ нам понятен.
Теперь следующий герой. Мой главный герой. Я очень волнуюсь, мне бы хотелось рассказать о нем интересно. Это Эфраим Дейнард.
Это человек, который родился в Российской империи — сегодня это Латвия, маленькое местечко, — в 1846 году, а умер в Нью-Йорке в 1930 году. В юности он был помощником Авраама Фирковича, уже неоднократно упоминавшегося, принимал участие в его рейдах в поисках рукописей. Был активным его помощником. Характер у обоих был невероятный, огненный. Дейнард был необыкновенно плодовит, и часто подписывал свои памфлеты, газетные и журнальные статьи литературным псевдонимом Адир, то есть мощный. Вот эта мощь в нем точно была. И характеры у них были замечательные. Фиркович со всеми переругался. И Дейнард со всеми переругался, включая самого Фирковича. И потом, кстати, написал его биографию, где Фирковича разоблачил и открыто написал про его подделки в рукописях и про разные финты и обманы, которыми Фиркович пользовался.
Это человек, который от природы, звезды так сложились, был библиографом, прирожденным, библиофил с очень тонким взглядом, прекрасно понимавший рукописи и первопечатные книги. И у него была большая знаменитая книжная антикварная лавка в Одессе. Он торговал со всем миром.
Я могу сказать, что я работал в очень многих библиотеках. Я почти всюду натыкался на книги, которые были в свое время куплены у Эфраима Дейнарда. И, в частности, у нас в Институте востоковедения, в котором я всю жизнь проработал, было несколько книг из его коллекции. Например, я хочу вам показать знаменитый инкунабул «Нофет цуфим», это Мантуя.
Это очень интересная и единственная еврейская книга по риторике, которая была издана. И вот справа вы прекрасно видите — большая печать, «из книг Эфраима Дейнарда, Одесса».
Он российский подданный, живет в Одессе, путешествует по всему миру. Он связан, как паутиной, со всем миром букинистов, всем предлагает покупать книги. И при этом он невероятный совершенно полемист с плохим характером. Он умудрился перессориться просто со всеми. Нет представителя хоть какого-то культурного направления, с которым бы он не переругался. Он был ортодоксальный еврей-литвак. Мне кажется, если бы я был ортодоксальным евреем в XIX веке, я бы тоже был таким литваком. И он не признавал никого больше. Он ненавидел и ругался с хасидами. Их он считал тайными католиками. Он ненавидел каббалистов. Он, естественно, ненавидел прогрессивный иудаизм. Об этом вообще даже говорить не стоит. Реформаторов ненавидел. Он, конечно, ненавидел караимов. Но заодно еще, чтобы, знаете, два раза не вставать, воевал с Британским мандатом в Палестине, был против Декларации Бальфура. Кстати говоря, он очень много путешествовал, как я сказал, и по Святой Земле тоже. И составил чуть ли не первый вообще путеводитель по Святой Земле, а также путеводитель и очерки своих путешествий в Крыму. Это знаменитое «Маса ба-хаци ха-и Крим», где он много написал и про Фирковича.
Вы просто не представляете себе, сколько всего он написал. Я еще забыл, что попозже, правда, но воевал и с коммунистами. Он вообще никого не любил. И вот представляете себе, он умудрился испортить отношения со всеми в Европе. И понял, что делать ему в Европе больше нечего, уже ругаться не с кем.
И он со всеми чадами и домочадцами переезжает в Соединенные Штаты Америки, в Америку. И много лет живет в Америке. И что он видит? Что такое Америка? Он видит, что это очень богатая страна, в ней много еврейских денег и мало еврейской культуры, а еще меньше еврейских рукописей. И он задается невероятно амбициозной целью: отомстить всей старой Европе и создать в Америке центры еврейской книжности не менее важные, чем в Старом свете. Он связывается со всеми букинистами. Он находит уникальные экземпляры и даже целые коллекции. Потом находит богатых евреев в Америке, которые готовы их выкупить, но не для себя, а для университетов и публичных библиотек. И он формирует в большей или меньшей степени, невероятными сложнейшими путями, еврейские фонды в Колумбийском университете, в Еврейской теологической семинарии, в Гарварде, в Цинциннати, в Hebrew Union College и в библиотеке Конгресса. Вот это очень интересно. Библиотека Конгресса вообще была сугубо профессиональной библиотекой для юристов, которые работали в Конгрессе. Он там создал еврейский отдел, так что сегодня Еврейский отдел библиотеки Конгресса — я имел честь читать там , — сравним со всеми важнейшими мировыми коллекциям. И именно туда он продал три коллекции еврейских книг. И вот третья коллекция 1916 года включала нашу Пасхальную Агаду, которую, как он писал, он сам купил в Италии, в Мантуе в 1902 году. Мы точно знаем, что эта рукопись не была в Италии в XVI и в XVII веках, потому что там нет отметок итальянской католической цензуры. Они обязательно должны были быть на любой книге, которая находилась в Италии. Видимо, она была в Германии. Потом она точно вернулась в Италию. У нас там есть пометы поздним итальянским курсивом на листах, и купил ее Дейнард в Италии. Вот, собственно, и все. Она из Италии попала в библиотеку Конгресса. Ничего не хочу больше рассказывать. Давайте любоваться шедеврами.
Вот самое начало. Первый лист.
Первое слово в золотой рамке. Иллюминатор пользуется золотой краской, темперой. И загадка на самом верху: вот в такой рамочке написано благопожелание, которое обычно пишут переписчики, когда начинают свою работу.
А тут их два, смотрите. Тут написано: «Бе-тув гада атхиль лихтов седер шель Песех». Это «бе-тув гада», «с наилучшими пожеланиями» — абсолютно ашкеназская форма. А дальше идет такой значок и написано: «Кводха Адонай». Вот эта форма — «Величие твое, Господь», она упоминается именно и только в итальянских рукописях. Вот сразу у нас здесь, пожалуйста, загадки. Письмо ашкеназское? Ашкеназское. Благопожелание первое ашкеназское? Ашкеназское. А второе — уже итальянское. Дальше вопрос о кодикология этой рукописи. Самый главный специалист по еврейской кодикологии, профессор Малахи Бейт-Арье очень много и тщательно ее изучал и писал про нее. Он доказал, что кодикология здесь вся немецкая, что эта рукопись должна была быть переписана в Германии. А самый крупный специалист по иллюминированным еврейским рукописям, профессор Бецалель Наркис, который тщательно изучал картинки в ней, доказал, что одежда всех персонажей итальянская и даже североитальянская. Вот на этом же первом листе мы видим, помимо очень красивого вводного слова, две картинки.
Это подготовка к Песаху. Они должны найти хамец, т.е. квасное, которое подлежит уничтожению, и потом сжечь его. Вот, смотрите, эти две картинки. Шапки. Сочетание цветов. Красный плащ — у одного, красные штаны — у другого. Это все продумано, всё очень гармонизировано. Но костюмы абсолютно итальянские. Да, кстати, а сам нусах, свод этой Агады, он тоже ашкеназский.
Дальше. Лист третий. Это мой самый любимый вообще лист, с которого начинается повествование, это «Ха-лахма» («Вот хлеб бедности»).
Лист, в котором на арамейском языке рассказывается, что любой человек может прийти и праздновать с нами Пасху. При этом поднимают пасхальное блюдо. Здесь сразу с точки зрения каллиграфии есть очень интересные вещи. Вот, например, на самой первой строчке. Ему важно было, чтобы строчки были выровнены. Поэтому две буквы, которые не помещались, он вынес на поля и написал их маленькими. Это слово «бе-ар’а», «в стране, в земле».
Поскольку они на полях, они не считаются, не мешают его эстетике. А вот на третьей строчке у него как раз слово, которое не должно быть, — «лешата».
Его там нет. Но он его даже не отменил. Вот, можно быть, считать, что отменил, там в букве тав есть какая-то черточка. Может быть, правильное слово он написал уже на следующей строке первым словом, чтобы ничего не чиркать, ничем не портить этот текст. И посмотрите, две милые птички внизу, и между ними уже текст курсивный, маленькими буквами, но тоже хорошо видно: «мозгим кос шени», «наливают второй бокал».
Давайте посмотрим следующий лист. Это знаменитые четыре сына, которые задают вопросы о том, что мы сегодня справляем, такие стандартные типажи.
Мудрый. Мудрый, вот он изображен первый слева. Хахам, вот он прекрасный.
Он, конечно, сидит на стуле, у него раскрыта книга. Он такой хороший мальчик. Второй — грешник.
Грешника почти всегда изображали в виде воина, солдата. Вот он с мечом, думает не о Талмуде явно, и с таким пером. Третий — это простак.
И четвертый — это совсем несмышленый.
С несмышленым мне тоже всё понятно, он даже спросить не может. Он изображен шутом, сосет палец, бубен у него. Он мало что понимает, типа недоросля фонвизинского. А вот перед ним изображение тама, этого самого простака, он меня всегда удивляет.
Потому что простак здесь изображен, с одной стороны, в плаще. А в таком плаще обычно изображали бродяг, нищих каких-то. Часто, кстати, и в этой Агаде это есть, виден зоб у бедного человека, что-то на шее. Здесь, по-моему, этого не видно. Но этот, почему он сидит с книгой? Он читает. И он сидит не просто с книгой. А он сидит с книгой серьезной, потому что мы видим, она и в переплете, и с буквицами другого цвета, и с застежками. То есть это какая-то серьезная книга, которую иллюминатор ему вложил. У меня нет объяснений, почему он это сделал. Может, ему стало скучно, и вот он так повеселился. Это совсем не стандартное изображение простака.
Давайте посмотрим следующий лист, который сегодня все цитируют, потому что это тоже типично ашкеназское восприятие, шутливое, безусловно. Когда говорят о вкушении горькой зелени, марора, то изображают женщину.
Вот стоит муж и тычет в лицо своей жене этот марор, потому что именно с горечью жизни нашей ассоциируется, видимо, в ашкеназской традиции это а идише мама или а идише жена. Но при этом не надо забывать, что стоит-то она с мечом. Поэтому ты, конечно, можешь показать ей, что у тебя там горькая зелень в руке, но у нее меч. А про Юдифь и Олоферна мы хорошо помним. И кто из них важнее — большой вопрос. Все это характерно для ашкеназских рукописей. Кстати, посмотрите, вот на этой строчке, где красным написано слово «марор», очень красиво. А в конце он закрывает строку графическим орнаментом, очень для него типичным.
И на строке выше он виден. Это такие элементы графики, которые он вводит для того, чтобы закрыть, выровнять эту строку.
А вот с этой картинкой я бы сам не справился.
Я хочу сразу выразить благодарность моей коллеге и другу, искусствоведу Дильшат Харман, которая мне помогла идентифицировать удивительный головной убор. Потому что это головной убор, который часто встречается в итальянской живописи. Впервые его изобразил Антонио Пизанелло, знаменитый художник эпохи Возрождения XIV века. Так он изобразил императора Иоанна VIII Палеолога. Вот это изображение.
Считается, что с него начинается медальерное искусство эпохи Возрождения. Но этот головной убор, эту шляпу стали все потом использовать. И самое интересное, что это перешло и в еврейские рукописи, то есть евреи также использовали это изображение. Кстати, текст на этом листе — это как раз тот же самый текст, который мы с вами смотрели в рукописи из Каирской генизы из Дропси-колледжа. Потом можно его сравнить.
Тут есть, как я говорил, небольшие изменения. Давайте еще посмотрим.
Это, наверное, самый знаменитый лист из этой Агады, где изображен Мессия. Это известный текст «Шефох хаматха», «Излей свой гнев». Излей свой гнев на народы, которые не поняли Бога. Вот «эль ха-гоим» — это в псалмах. А у него здесь «аль ха-гоим», с айном. Это более редкий вариант. Он тоже взят из библейского стиха, только из книги Иеремии, по-моему, из десятой главы. Там используется предлог «аль». Но здесь, конечно, самое интересное — вот эта картинка. У нас на ослике едут мессия в чудесном головном уборе, за ним хозяин. Видимо, это или потенциальный заказчик, или собирательный образ. Его сын, жена, дочка. И вот, буквально, где хвост, слуга. Мне почему-то всегда кажется, что, возможно, он сам себя там изобразил. Может быть, это и есть Йоэль бен Шимон. Не знаю, как часто на картинах изображали. Например, «Последний день Помпеи», там можно найти самого художника Карла Брюллова с кисточками и мольбертом. Может быть, и нет. Но я бы хотел думать, что так выглядел Йоэль бен Шимон.
Ну и, собственно, завершается Пасхальная Агада всегда пожеланием того, чтобы мы в этом году были еще в рабстве, но уж в следующем году — в Иерусалиме, на свободе. «Ле-шана ха-баа бирушалаим».
Ну вот мы с вами, во всяком случае, я сегодня в Иерусалиме. И казалось бы, это логическое завершение рассказа про эту Агаду. Но все-таки я хочу сказать еще одну вещь. Вы знаете, я описывал разные Пасхальные Агады: первопечатные и XVI века, и рукописные. И я все время искал на листах капельки красного вина, которые всегда проливали. Седер ведет обычно пожилой человек, у него могут дрожать руки. Или отмеривают капельки за казни. И если я их находил, я понимал, что эта Агада живая, что она нас связывает с поколениями, которые ушли, и, наверное, с поколениями, которые придут. И здесь, в этой Агаде, мне тоже очень хотелось найти эти капли вина, чтобы понять, что это не то, что, знаете, шедевр, который переписали для того, чтобы как хрустальную вазу держать в шкафу, а что она жила, участвовала в Седере. И я, к счастью своему, нашел такое пятно на листе, который предваряет повеление выпить второй бокал вина.
Но главное еще, что последние слова, вот здесь вот, в последней строчке, «ве-ноде леха шир», «и мы возблагодарим тебя новой песней о спасении и об искуплении душ наших». Вот это «педут» — это не только искупление, это и освобождение из плена. И вот за вот это освобождение из плена и за искупление душ наших я с удовольствием второй бокал выпью и на этом завершу рассказ про Вашингтонскую Агаду. Очень хорошее вино. Спасибо.
Материалы для дополнительного чтения к эпизоду:
Оцифрованная рукопись Вашингтонской агады
David Stern. The Washington Haggadah: The Life of a Book
David Stern. The Washington Haggadah: The Life of a Jewish Book (video)
Katrin Kogman-Appel. Joel ben Simeon Illustrating the Washington Haggadah (video)
