Израиль в 10 песнях. 1980-е
Подкаст проекта «Идеи без границ» культурного центра Бейт Ави Хай в Иерусалиме
Подкаст «Кумкум. Плейлист» о десяти песнях, сформировавших Израиль — это краткая история израильской популярной музыки 1930-х–2020-х, предназначенная, прежде всего, для «чайников» — репатриантов, стремящихся глубже узнать традиции и культуру своей новой страны. Автор и ведущий подкаста — музыкальный журналист и исследователь Лев Ганкин, сам новый репатриант.
Ха-перах бе-гани («Цветок в моем саду», 1982)
Слова: Авиху Медина; музыка: Авиху Медина, Моше бен Мош; аранжировка: Нанси Брандес
Оригинал, транслитерация и перевод
Здравствуйте! Меня зовут Лев Ганкин. Наше путешествие по десятилетиям истории израильской популярной музыки сегодня переваливает за экватор. Мы попадаем в 1980-е гг., то есть в эпоху, когда пейзаж этой самой популярной музыки самым решительным образом изменился — хотя бы потому, что заметного успеха в ней чуть ли не впервые добились те, кто ранее был практически полностью исключен из культурного мейнстрима.
Помните Йосефа «Джо» Амара из Марокко с песней «Лишкат авода»? Ретроспективно ее назначили провозвестницей так называемой «музыки мизрахит» — то есть специфического поп-музыкального стиля, ассоциируемого с евреями-«сефардами», преимущественно азиатского и североафриканского происхождения. Контуры этого стиля, надо признать, довольно расплывчаты, и в целом, «музыка мизрахит» — это скорее этнокультурная дефиниция, чем непосредственно стилистическая. Более того, к ней порой возникают и другие вопросы, в том числе этические: дескать, сам термин имеет оттенок пренебрежения, с которым сталкивались восточные евреи в Израиле с момента основания страны, и правильнее — этичнее — говорить, например, «средиземноморская музыка», «музика ям-тихонит». Впрочем, это, в свою очередь, словосочетание, включающее в себя и итальянские песни, и греческие, и каталонские, и черт знает еще какие, поэтому в контексте нашего разговора оно тоже кажется несколько сомнительным. Так что для простоты я все-таки и в этом, и последующих эпизодах подкаста буду говорить о мизрахи-культуре, тем более что такая формулировка прижилась и в научной литературе.
С «музыкой мизрахит» в ее, я бы сказал, пламенеющем варианте, мы познакомимся на примере одного из главных хитов 1980-х — композиции «Ха-перах бе-гани», «Цветок в моем саду», в исполнении певца Зохара Аргова.
Вокальная партия в песне «Ха-перах бе-гани» начинается с так называемого мауаля — эффектной длительной «бессловесной» вокальной импровизации на гласных звуках. В арабской музыке мауаль — распространенный прием в начале композиции: таким образом певец, с одной стороны, демонстрирует свои завидные технические возможности, а с другой, задает настроение песни — чаще всего скорбное или, по меньшей мере, меланхолическое. К произведению, о котором мы сейчас говорим, это относится в полной мере: текст песни «Ха-перах бе-гани» — воспоминание композитора, Авиху Медина о девушке, в которую он был безнадежно и страстно влюблен подростком.
Мауаль также с ходу позволяет нам привыкнуть к певческой манере Зохара Аргова, полной мелизмов, или, как называют их на иврите, силсулим, близко к тексту это можно перевести как «завитушки», «кудрявости», ну или просто «трели». Этот прием мы слышим не только в открывающей песню импровизации, но и в дальнейшем на всем ее протяжении. Штука в том, что на один слог текста здесь часто приходится больше одного звука. Любая гласная становится, можно сказать, поводом для короткого распева, для небольшого музыкального орнамента, для того чтобы плавно двигаться по высоте тона вверх, вниз или сразу в обе стороны: туда и обратно. Эти вокальные декорации — один из узнаваемых признаков восточной музыки в целом и стиля «мизрахи» в частности. Помимо всего прочего, плавность переходов между ступенями в вокальной партии приводит к тому, что в песне начинают звучать не только звуки привычной нам двенадцатитоновой гаммы — до-ре-ми-фа-соль-ля-си-до с диезами и бемолями, — но и все, что находится между ними: все, что не существует в мире европейской классической традиции и не имеет наименования в соответствующей нотной системе. Иногда на этих «странных» для тех, кто привык жить в другом музыкальном мире, звуках можно даже на какое-то время задержаться, посмаковать их. И кстати, это работает в том числе и на эмоциональном уровне, ведь любой мимолетный диссонанс — а это автоматически опознается нами как небольшой диссонанс — придает музыке более терпкий, более пикантный характер, заставляет к ней прислушаться. Если же эти диссонансы расставить по вокальной мелодии в стратегически важных местах (но при этом ни в коем случае не переборщить с ними), то все, мы на крючке. Шанс на то, что мы вникнем в песню и откроемся ее эмоциям, увеличивается многократно.
Собственно, так оно и вышло. Позвольте мне начать с конца и сказать, что композиция «Ха-перах бе-гани» в исполнении Зохара Аргова в 1982 году стала триумфатором израильского фестиваля восточной песни, а затем — единственной из песен в стиле «мизрахи» — попала в годовой рейтинг израильских радиовещателей, причем сразу на четвертое место. Более того, через пару месяцев после записи и издания трека началась Ливанская война, и в качестве меры по поддержанию боевого духа Армии Обороны Израиля военное радио стало формировать свои плейлисты на основании слушательских заявок — а не по произволу программных директоров. Вскоре выяснилось, что и солдаты тоже хотят слушать именно Зохара Аргова.
Для «музыки мизрахит» это было очень существенным достижением. Ее история восходит еще к концу 1950-х, к записям того же Джо Амара или Фильфеля аль-Масри, репатрианта из Египта; в дальнейшем в ее пространстве были и другие яркие артисты, и не только сольные, но и целые группы: например, Лахакат цлилей ха-керем или Лахакат цлилей ха-уд. Однако все они, можно сказать, варились в собственном соку. Инфраструктура «музыки мизрахит» выглядела так: концерты — почти исключительно внутри своего сообщества, на свадьбах да бар-мицвах, записи — почти исключительно на аудиокассетах, которые было легко тиражировать и распространять, причем не в музыкальных магазинах традиционного типа, а на полулегальных развалах и лотках в таких местах, как тель-авивская Тахана мерказит или иерусалимский рынок Махане-Йехуда. По легенде, деятели мизрахи-культуры осознали ценность звукозаписи по чистой случайности: когда продюсер Ашер Реувени в 1974 году задумал жениться, то понял, что многие его друзья, служившие на тот момент в регулярных войсках, не смогут лично посетить торжество — и записал свадьбу на кассету. Спрос на нее внезапно оказался огромным — выступления мизрахи-артистов вместе с танцами и тостами в честь новобрачных стали слушать и те, кто знать не знал Реувени и его невесту. Продюсер смекнул, что на музыкальных кассетах можно неплохо заработать — и вместе со своими братьями затеял лейбл, посвященный как раз музыке мизрахит; именно на нем впоследствии издавались в том числе и записи Зохара Аргова. Кстати, герой этого эпизода подкаста не имеет никакого отношения к Саше Аргову, уже известному нам композитору эпохи Ширей Эрец Исраэль. Выходец из семьи йеменских евреев, певец с рождения носил этнически окрашенную фамилию Оркаби — а ашкеназский вариант «Аргов» выбрал себе в качестве творческого псевдонима, чтобы повысить свои шансы проникнуть в израильский мейнстрим.
А он, напомню, еще со времен Джо Амара был настроен к «музыке мизрахит», в основном, или пренебрежительно, или откровенно враждебно. Это важный сюжет внутри израильской культуры: как дискриминируемая «восточная» страта постепенно отвоевывала для себя позиции в среде, которую контролировали преимущественно представители «западного» еврейства. Для Авиху Медина, композитора песни «Ха-перах бе-гани», поиск признания со стороны истеблишмента стал фактически делом жизни — он не раз и не два указывал на несправедливость распределения привилегий внутри израильского культурного сообщества.
Сочиненный им для Зохара Аргова хит, конечно, не стал мгновенным пропуском в мейнстрим для всей «музыки мизрахит», однако обозначил важную промежуточную победу: фестиваль Восточной песни показали по телевидению, мелизмы Аргова смогла услышать вся страна. Альбом, в который вошла композиция, разошелся тиражом в 250 тысяч копий — и это только официальная статистика; сколько пиратских аудиокассет были переписаны и проданы на тель-авивской Тахане мерказит, остается тайной. Со следующего года мизрахи-артисты соревновались со своими коллегами-ашкеназами уже в рамках единого «пан-израильского» песенного фестиваля — а не в своем собственном тщательно огороженном гетто. Зохар Аргов стал суперзвездой — правда, ненадолго. Еще в молодости отсидев за изнасилование, он и в дальнейшем имел проблемы с законом, только усилившиеся из-за прогрессирующей наркозависимости. В ноябре 1987 года он покончил с собой прямо в тюремной камере. Его надгробие в форме гитары — по сей день ежегодный пункт фанатского паломничества.
По традиции, помимо полной версии «Ха-перах бе-гани» Зохара Аргова (выше), приводим также несколько каверов: звездной мизрахи-певицы Зехавы Бен, важной израильской группы Ethnix, соединявшей западные и восточные музыкальные традиции, а также современного музыканта Идана Амеди, поющего ее в самой минималистичной версии — под обыкновенную акустическую гитару.
