ИзТории. Как выглядит менора?
Сериал проекта «Идеи без границ» культурного центра Бейт Ави Хай в Иерусалиме
Глава Бехаалотха (Числа, 8:1–12:16)
Гость выпуска: Дарья Колпашникова — начальник отдела региональных проектов ГМИИ им. А.С. Пушкина, кандидат искусствоведения.
Ури Гершович (У. Г.): Тема нашего сегодняшнего разговора — раздел Бехаалотха, что в переводе означает: «Когда ты будешь зажигать (светильники)».
И сегодня у нас в гостях Дарья Колпашникова, кандидат искусствоведения. Даша, здравствуйте.
Дарья Колпашникова (Д. К.): Здравствуйте, уважаемые зрители. Здравствуйте, Ури. Я приветствую вас из Музея истории евреев в России. Этот частный музей существует в Москве с 2011 года. Это одно из крупнейших собраний предметов, связанных с материальной культурой евреев Российской империи, Советского Союза и постсоветского пространства. Мы увидим замечательное собрание этого музея, и я думаю, что сегодня мы даже сможем поговорить о некоторых его экспонатах.
У. Г.: Чуть позже поговорим о некоторых экспонатах. Сейчас я, как обычно, расскажу о содержании недельного раздела. А потом мы выберем тему для нашего сегодняшнего разговора.
В начале этого раздела говорится о зажигании светильника — меноры. В частности, упоминается форма меноры, которая, собственно говоря, уже была описана ранее. Далее речь идет о посвящении левитов. Потом рассказывается о праздновании Песаха, и сообщается о дополнительном праздновании для тех, кому пришлось пропустить Песах из-за ритуальной нечистоты — это называется Песах шени («второй Песах»). Кроме того, рассказывается о том, как над скинией поднимается облако, и стан евреев движется в соответствии с ним; остановки и перемещения определяются этим самым облачным (а ночью — огненным) столпом.
Затем описывается, как Моисей приглашает своего тестя Итро присоединиться к Израилю, и тот отказывается.
Есть и любопытный эпизод, когда народ начинает роптать — люди недовольны манной, тоскуют по Египту, просят мяса. И Моисей не выдерживает и говорит Богу: «Разве я родил этот народ? Почему я должен с ним возиться столько времени? И кто вообще найдет для них столько мяса?». И Бог посылает перепелов. Ветром приносит стаю перепелов и застилает землю густым слоем. То есть мяса становится вдоволь. Тем не менее, Бог гневается, и начинается мор. Затем Моисей просит Бога остановить бедствие, и мор заканчивается.
После этого Моисей говорит, что ему трудно одному, и просит себе помощников. И рассказывается, как дух Моисея изливается на 70 старейшин, которые начинают пророчествовать.
И наконец, в конце недельного раздела рассказывается, как Аарон и Мирьям плохо отзываются о Моисее в связи с тем, что он взял в жены эфиопку, и Мирьям наказывается проказой за злословие.
Как мы видим, этот недельный раздел очень насыщенный. В нем много тем, но мы выберем для обсуждения самое начало недельного раздела, где говорится о меноре.
В музее, где вы находитесь, Даша, есть экспонаты, которые иллюстрируют то, о чем говорит библейский текст. А говорится в нем следующее:
И Господь сказал Моисею, говоря: «Говори Аарону и скажи ему: когда ты будешь зажигать лампады, то на лицевую сторону светильника (меноры) да светят эти семь лампад». И сделал так Аарон: к лицевой стороне светильника зажег он лампады его, как Господь повелел Моисею.
Бехаалотха в буквальном переводе означает не «когда ты будешь зажигать», а «когда ты будешь поднимать». То есть зажигание свечей выражается метафорически через поднятие.
Вообще говоря, впервые менора встречается в более ранних разделах Писания. В нашей главе речь идет о зажигании меноры, а в книге Исход подробно описано, как она должна выглядеть. В 25 главе книги Исход говорится:
Сделай светильник из золота чистого; чеканный да сделан будет светильник… И шесть ветвей должны выходить из боков его: три ветви светильника из одного бока его и три ветви светильника из другого бока его. Три чашечки миндалеобразные на одной ветви, завязь (кафтор) и цветок (перах); и три чашечки миндалеобразные на другой ветви, завязь и цветок. Так на шести ветвях, выходящих из светильника.
С помощью этого подробного описания можно легко воссоздать, как должна была выглядеть менора, если понимать, что такое завязь, что такое цветок (перах) и все остальное. Эту менору должны были поставить в скинию. Вот, собственно, что мы видим в Писании по поводу меноры.
Даша, передаю вам слово.
Д. К.: Спасибо. У меня очень много вопросов о символике меноры, о том, почему она именно такая. И я думаю, что когда мы вместе со зрителями ознакомимся с некоторыми наиболее известными или характерными примерами репрезентации меноры в искусстве, мы вам обязательно направим все эти вопросы.
Известно довольно много примеров репрезентации меноры в изобразительном искусстве. Наверное, будет правильнее всего начать с самого известного ее образа на несакральном объекте. Это триумфальная арка Тита, построенная в 81 году н. э. на территории Римского форума.
Сегодня ее по-прежнему можно увидеть, это одна из достопримечательностей Римского форума. А в XVIII — XIX веках ее образ вдохновлял многих художников и путешественников, приезжавших полюбоваться на римские руины.
Но для чего на этой триумфальной арке вылеплен многофигурный барельеф с изображением людей, несущих менору? Для ответа на этот вопрос нужно обратиться к истории, а именно к 66 году н. э., когда на территории Израиля начались восстания, вызванные недовольством людей, живущих под властью Римской империи. Подавлять восстание прибыл полководец Веспасиан.
На протяжении нескольких лет он усмирял города, ставшие очагами восстания. Одним из его пленников стал Иосиф, впоследствии Флавий, автор знаменитой «Иудейской войны», очевидец и участник тех событий.
Когда Веспасиан отправился в Рим, чтобы стать императором, на смену ему приехал сын, полководец Тит.
Он с удвоенной энергией подключился к подавлению восстания, и после многомесячной осады Иерусалима в 69 году город был взят войсками Тита. После кровопролитного сражения были захвачены сокровища Иерусалимского храма, в частности, менора. На барельефе, сохранившемся в арке Тита, мы видим римские войска, которые входят в Рим под предводительством Тита.
В рамках этой композиции представлены и другие полководцы, участвовавшие в подавлении восстания, — Веспасиан и Домициан, а также изображено торжественное внесение святынь Иерусалимского храма в Рим.
Известный французский художник Никола Пуссен в XVII веке в своей экспрессивной и драматической манере изобразил будущего императора Тита в тот момент, когда он пытается остановить разрушение Храма.
Но у него не получается это сделать, потому что солдаты, разъяренные и распаленные битвой, уже разграбили Храм, который, как предполагает Никола Пуссен, император Тит пытался сохранить.
Кстати говоря, император Тит впоследствии был правителем мудрым и щедрым, заботился о населении. Так что, возможно, он и в самом деле пытался сохранить сокровища Иудейского храма, но у него ничего не вышло.
У. Г.: Мудрецы Талмуда так не думали. Они как раз считали Тита злодеем.
Д. К.: Я не сомневаюсь.
У. Г.: В талмудической литературе описывается, как он вошел в Храм, проткнул Святая Святых копьем, и оттуда потекла кровь, то есть изображается, как Тит-злодей разграбил Храм. Его образ в талмудической литературе — это, конечно, образ злодея, который не просто не пытался остановить разрушение Храма, а хотел именно разрушить его и надругаться над святынями Храма.
Д. К.: Возможно, художник склонен был идеализировать его образ, и поэтому изобразил Тита героем, а не варваром, который уничтожает город и святыни.
А вот, допустим, картина, выполненная Франческо Айецем в XIX веке на тот же сюжет, безальтернативно трактует разрушение Иерусалима как огромную трагедию и большую драму для всего человечества.
Следующий художник — наш соотечественник Николай Ге (XIX в.), который готовился создать масштабное историческое полотно о разрушении Иерусалимского храма. Перед нами его эскиз к неосуществленной работе.
Сама сценография картины воплощает глубокий трагизм этого события.
Я бы хотела перейти к картине другого русского художника — Карла Брюллова. Ее сюжет — нашествие Гензериха на Рим.
Это уже середина V века. В 455 году племена вандалов напали на Рим, разграбив город. В целом, это история о том, как Рим пал. И среди прочих сюжетов — воровства женщин, битв, насилия, разграбления — мы видим, как вандалы выносят святыни Иерусалимского храма, в частности менору, из некоего помещения, где они хранились. Похоже, тут изображен тот самый момент, когда эти предметы бесследно растворились в толще истории.
И тут я не могу не вспомнить более известную картину Карла Брюллова, «Последний день Помпеи».
К слову сказать, изображенные на ней события происходят спустя всего десятилетие после падения Иерусалима. В этой картине присутствует тот же трагический пафос, та же драма, то же ощущение краха мироздания, безысходности ситуации. Такова трактовка художника.
Но вернемся к репрезентации меноры в искусстве. Я специально подобрала пример меноры, которая была выполнена в конце XIX — начале XX века.
Ее изображение не слишком отличается от того, как изображал менору гравер, живший несколькими столетьями ранее. То есть художники последовательно и пристально следили за традицией, старались ее соблюдать.
И тут я сама себя перебью и задам вам, Ури, вопрос. Что означают те элементы, которые характерны для меноры? Почему именно семь светильников? Почему плоды яблока, почему цветочки миндаля?
У. Г.: Даша, прежде всего, я хотел бы сказать по поводу изображения. Во всех приведенных вами примерах менора изображается с шестью ветвями, которые, закругляясь, плавно поднимаются вверх.
Но среди еврейских комментаторов нет единства мнения по поводу того, как изображать менору. Существует, например, мнение, что ветви должны быть прямыми и располагаться по диагонали.
Этот спор восходит к талмудической эпохе, и средневековые комментаторы, в том числе такой авторитетный автор, как Рамбам (Маймонид), считал, что менора должна выглядеть именно таким образом.
Насколько я знаю, действительно, обнаруживаются древние изображения еврейской меноры именно такой формы, то есть не с закругленными, а с прямыми веточками.
Теперь по поводу символики. Сегодня многие исследователи спорят, думают, гадают и пытаются предположить, что же, собственно, вкладывалось в символику меноры. Я перечислю мнения нескольких исследователей. Некоторые говорят, что менора выражает некую мессианскую идею. Другие считают, что поскольку использована символика растительного характера, то, возможно, менора — это изображение Древа жизни. Есть мнение, что это отображение космоса. По мнению других исследователей, это символ Эдемского сада и грядущего мира. Некоторые полагают, что менора — это указание на окончательное избавление. И так далее.
Итак, есть целый ряд исследовательских догадок. Почему же их так много? Потому-что в еврейских источниках, в том числе талмудических, как ни странно, мы почти не встречаем символического объяснения всех этих элементов.
Зато мы встречаем их в эллинистическом еврействе. Например, Филон Александрийский говорит следующее: «Менора символизирует небесный мир: ветви символизируют движение светил, а чашечки символизируют планеты». То есть семь чашечек меноры — это семь планет, птолемеева астрономическая система, в которой есть семь светил, и все они вращаются вокруг Земли. «И Солнце, — говорит он, — четвертое». (Филон Александрийский. О жизни Моисея).
Д. К.: Это такой образ мироздания?
У. Г.: Да, модель космоса. Одно из мнений. Солнце — четвертое. Почему? Потому что оно освещает три планеты, расположенные выше него, и три, расположенные ниже. Это Филон Александрийский.
Иосиф Флавий, в каком-то смысле, повторяет эту идею. Он тоже говорит, что семь лампад, на которые разветвляется светильник, обозначают семь планет. (Иосиф Флавий. Иудейская война, V, 5:5). Среди эллинистических евреев была распространена эта астрономическая интерпретация. Интересно, что она возникнет позднее и в средневековой еврейской мысли. Например, рабби Ицхак Арама (XV в.) будет говорить, что средняя ветвь — это Солнце, на которое возложена основная функция, а шесть остальных — это планеты. (Рабби Ицхак Арама. Акедат Ицхак, разд. Шмот, 49). Вспомним, что у Филона планеты — это как раз чашечки, а ветви — это движение планет. А у Ицхака Арамы и Иосифа Флавия ветви — это сами планеты.
В Талмуде же, в трактате Шабат, приводится следующее высказывание рава Шешета. Он цитирует стих из книги Левит, где говорится, что «вне завесы откровения в шатре собрания Аарон должен ставить менору пред Господом от вечера до утра». И задает вопрос: «Разве нуждается Бог в светильнике и в свете? Ведь все сорок лет, что сыны Израиля скитались по пустыне, светил им божественный свет. Но вот для чего нужно зажигать светильник, — говорит он. — Это свидетельство для всех пришедших в мир, что Шхина, божественное присутствие, пребывает с Израилем». (Вавилонский Талмуд,
Шаббат, 22б). То есть менора и свет, который горит в Храме или в скинии, это не что иное, как указание на божественное присутствие.
Приведу еще один, современный, комментарий рабби Нафтали Цви Йегуды Берлина. Это известный автор, который руководил знаменитой воложинской ешивой. В своей книге он пишет о символике меноры. По его мнению, менора указывает на то, что изучение Торы должно сопровождаться освоением различных наук. То есть она является символом изучения Торы. А почему у нее семь ветвей? Тора — главный стержень, а шесть остальных ветвей — «внешние науки». Эти внешние науки являются дополнением к Торе, но они нужны, чтобы добраться до истины. Вот пример символического прочтения. (Рав Нафтали-Цви-Цехуда Берлин из Воложина. Ха-амек давар, разд. Ваякхель, 37:19).
Но есть и другие комментарии, связанные с символикой. Я сейчас обращусь к замечательному комментатору, рабби Шимшону-Рефаэлю Гиршу. В своем разветвленном комментарии он говорит: «Все указывает на строение цветущего растения. И символ цветения нужен, чтобы показать возникновение плода. То, что менора создана из цельного куска золота, указывает на вечный рост и цветение. Горящий фитиль символизирует то, что приводит к плодоношению. И этот свет оплодотворяем духом Господа, который оживляет и развивает плод. Это не что иное, как символика духовного развития». (Рабби Шимшон-Рефаэль Гирш. Комментарий к Торе, Исх., 25:39).
Д. К.: Очень емко, да.
У. Г.: Теперь по поводу этой семерки. Семерка здесь, безусловно, не случайна. Мы уже несколько раз говорили в наших передачах, что семерка — это символ темпоральной полноты. В то же время восьмерка является символом сверхполноты. В витрине за вашей спиной, помимо меноры, мы видим ханукальный светильник — так называемую ханукию, которая связана с праздником Ханука.
Праздник Ханука — это, условно говоря, победа над греческой культурой. И мы знаем замечательную историю, когда Маккавеи освободили Храм и хотели зажечь менору в Храме, но не нашли нужного количества чистого масла. Они нашли только совсем маленький бочонок с чистым маслом, которого могло хватить лишь на одну свечу. Пока они добывали чистое масло, случилось чудо, и этот светильничек горел в течение восьми дней. И поэтому праздник Ханука отмечается зажиганием восьми свечей. В меноре семь свечей, а в ханукие — восемь. Мы видим, что между ними есть родственная связь. Действительно, менора — это то, что должны были зажечь, а ханукия — это то, что зажигают во время Хануки.
Число восемь тоже не случайно, оно означает избавление из «царства интеллекта», как его называют мудрецы Талмуда, за счет иррационального преодоления культуры, порабощающей разумом. Греческая культура воспринимается как культура, которая порабощает с помощью разума, а чудо, которое случилось во время Хануки, является преодолением этого ограничения. Не то чтобы мудрецы Талмуда отрицали разум, но они говорят, что разум — это еще не все.
Д. К.: Если мы посмотрим чуть ближе на эти ханукальные светильники, можно увидеть маленькие кувшинчики, которые, вероятно, напоминают о том самом чуде с бочонком.
У. Г.: Да, ханукальные светильники бывают выполнены очень по-разному. И в отличие от меноры, которая находится в синагоге как символ и служит сакральным предметом, ханукия является предметом бытовым, в определенном смысле. Есть обязанность — каждая семья, каждый еврей должен зажечь во время Хануки последовательно восемь свечей. Восемь дней празднуется Ханука, и в первый вечер зажигается одна свеча, потом вторая, третья, четвертая, и так далее, до восьми.
Д. К.: Ури, меня как представителя христианской культуры очень впечатляет метафора «процветающей меноры» или цветущего объекта, потому что я сразу же вспоминаю наши цветущие кресты, или хачкары, которые можно встретить на территории Армении.
А если вернуться к вашему комментарию о том, что ряд толкователей Торы представляли себе менору не с загнутыми светильниками, а с прямыми, то хочу вспомнить авангардные опыты художников XX века, которые как раз отошли от многовековой традиции изображения меноры. Тут можно вспомнить мастеров декоративно-прикладного искусства и дизайнеров, которые делают менору похожей на полотно Кандинского, где фигурируют только прямые ответвления или отдельные элементы не связаны друг с другом, но все еще сохраняется нужное количество светильников.
Можно вспомнить серию литографий под названием «Алия», созданных Сальвадором Дали в 1960-е годы. В этих работах тоже очень оригинально трактуется образ меноры. Пассажиры, прилетающие в аэропорт имени Бен-Гуриона, видят скульптурную менору, выполненную Сальвадором Дали в абстрактной манере.
Ее форма отличается от традиционного образа меноры, использовавшегося художниками на протяжении долгого времени.
Подобные своеобразные трактовки мы видим и у других художников второй половины XX века. И в XXI веке многие обращаются к этому священному образу — настолько он важен, настолько он волнует людей, настолько им хочется окружать себя этими объектами.
У. Г.: Конечно, любопытный вопрос, что важнее — предмет или его функция? Вообще говоря, функция меноры — это светить. И свет играет важную роль в еврейской традиции.
Ханука — это праздник, который иногда называют хаг ха-урим («праздник света, огней»). Синонимом слова ор является слово нур. Нур — это тоже «огонь» или «свет». А откуда взялось слово менора? Оно произошло от слова нур. От него же происходит слово нер («свеча»), которое в библейском тексте обычно переводят как «лампада». Соответственно, нер и менора — это однокоренные слова.
Зажигание субботних свеч — одна из важнейших заповедей. В Мишне даже говорится, что это одна из тех заповедей, нарушая которые женщина рискует погибнуть при родах. Удивительно, да? Если женщина не зажигает субботние свечи, это может привести к тому, что она погибнет при родах. Какова же связь между родами женщины и светом?
Свет — это очень важный символический образ, который, возможно, не связан с менорой. Давайте поговорим о свете как таковом, и я в дальнейшем отвечу на вопрос, почему женщина, не зажигающая свечи, вдруг должна погибнуть при родах. Пусть это будет пока своего рода загадкой, на которую я отвечу потом. Расскажите, Даша, об изображении света и символике света в живописи, а потом мы вернемся к этому вопросу.
Д. К.: С удовольствием. Поговорим о том, как к свету относились художники в самые разные времена. Но прежде я хочу вернуться к теме перевода и трактовки слов. Правильно ли я понимаю, что вы тоже, в каком-то смысле, являетесь воплощением света, если переводить ваше имя?
У. Г.: Да, мое имя, Ури, означает «светлый». Оно связано с тем же самым словом ор.
Д. К.: Тогда поговорим о том, как важен был свет для людей в самые разные времена. Обратимся сначала к самому древнему этапу человечества. Первые божества, еще языческие, были связаны с временем суток, отвечали за наступление дня и ночи, олицетворяли противостояние света и тьмы. Люди ассоциировали свет с добром, безопасностью, святостью, внешней защитой.
Обратимся к истории Древнего Египта. У египтян не было бога света, зато был Амон-Ра, верховное божество, которое воплощало собой Солнце. Сейчас мы можем посмотреть на ритуальную ладью одного из фараонов, найденную в гробнице.
В центре этой ладьи плывет Амон-Ра, символизируя надежду на благополучную загробную жизнь.
Свет был настолько важен, что даже храмы строились с учетом точки восхода или захода Солнца. Если мы перейдем к эллинистической культуре, к древнеримской традиции, то невозможно не упомянуть Аполлона, который был богом света, а также богом искусства и богом красоты.
Таким образом, очень важные жизненные проявления воплощались в одном божестве.
И тут сразу же вспомним «храм всех богов», Пантеон, который был построен в начале II века н. э. в Риме.
Этот храм стоит до сих пор. По замыслу архитектора свет в этом здании играл особенную роль. В определенный день — в день основания Рима — солнечный луч проходил через окулюс в куполе Пантеона и освещал императора, входившего в пространство храма. Таким образом, император визуально становился воплощением света.
Если говорить о раннехристианской традиции, то зачастую христианское искусство ассоциируется у многих с золотым фоном. Вспомним мозаики византийских храмов на территории Византии и Римской империи (например, равеннские мозаики).
Вспомним православные иконы и раннекатолические образы. Все эти изображения тоже имеют золотой фон. Что это значит? Это метафора сакрального пространства, божественный свет, который охватывает всех изображенных на иконе в том или ином сюжете Писания.
Пространство храма воспринималось как сосуд света. Мы можем вспомнить готические храмы, буквально наполненные светом разных цветов, потому что в окна этих храмов вставлены разноцветные витражи.
Создавалось ощущение божественного света, охватывающего верующих. Свет мог быть разным в зависимости от времени, когда идет служба. Этот свет был абсолютно не похож на освещение, окружавшее прихожанина в повседневных обстоятельствах — в его скромном жилище или во время каких-то дневных дел вне храма. Свет, льющийся через витражи, конечно, производил очень сильное впечатление и становился своего рода метафорой присутствия Бога.
Обратимся к тому периоду в искусстве, когда произошел переход от иконы к картине, и художники от золотого фона и каноничного изображения перешли к более свободной трактовке композиций и сюжетов. Этот переход мы ассоциируем с эпохой Возрождения, в первую очередь в Италии. В этой связи нельзя не вспомнить Караваджо.
Его моделями были пахари, рыночные торговцы, иногда даже разбойники, с грязью под ногтями, с морщинами на лице. Он подчеркивал их земное происхождение мощными потоками света и контрастами черных и белых тонов. И эта театральность наполняла простой визуальный сюжет, лаконичную композицию, особенным смыслом.
Иначе творил великий европейский художник Рембрандт. В его работах нет резкого контраста света и тьмы. Вместо бурных контрастов он использует мягкие переходы. Очень узнаваемо золотистое сияние его произведений. Вот, к примеру, перед вами картина.
Возможно, это отдых святого семейства на пути в Египет, а может быть — просто отдых путешественников. Пока не приглядишься, не поймешь, кто изображен. Но присутствие особенного света создает сакральную атмосферу даже в обычной житейской сценке путешественников, отдыхающих от долгого пути.
Если вернуться к теме Караваджо и его приемов работы с контрастами света и тьмы, то характерным примером может быть художник Жорж де Латур. На протяжении долгих веков он был забыт, и лишь в начале XX века исследователи снова обратились к его наследию. Для его работ характерно наличие на картине источника света; чаще всего это свеча или какой-то небольшой светильник, который коптит, дает неровный свет, но именно он освещает персонажей картины. В его сюжетах часто встречаются повседневные сценки. Он нередко изображает каких-нибудь актеров или просто женщин, которые готовятся ко сну. В нашем примере мы видим Магдалину, погрузившуюся в молитву.
Она озаряется светом свечи, и зритель подсознательно считывает этот свет как сакральный.
Перемотаем немного хронологическую ленту и перейдем к XIX веку и художникам-импрессионистам. Для них важна была игра света. Свет для них становится непосредственным участником и даже героем изображения. Для Клода Моне свет вообще был идеей фикс — он изображал одни и те же пространства при разном освещении, наблюдая за тем, как свет меняет их. На той картине, которую я вам показываю, солнечные зайчики привлекают внимание художника даже больше, чем девушка.
На ее платье играют всполохи солнечного света, создавая совершенно особую атмосферу картины.
В XX веке для ряда художников свет становится не просто главным героем, но и основным художественным инструментом, позволяющим создать нужное впечатление у зрителя. Например, художник Джеймс Таррелл работает со световыми проекциями и создает на картине эффект объемного присутствия предмета, хотя всю композицию он выстраивает только за счет точно просчитанных лучей проектора.
Его образы притягивают взгляд, заставляют задуматься о происхождении этого света, дают зрителю возможность более плотного, непосредственного взаимодействия с этими неосязаемыми объектами, ускользающими от обычного зрительного восприятия.
Следующий художник, Олафур Элиассон, предпочитает работать с природными явлениями. В своих композициях он, например, пропускает потоки света сквозь туман или брызги искусственного водопада для создания особенной атмосферы.
Для него свет — главный объект показа и самодостаточное произведение искусства. Его зритель ведет свой мысленный диалог непосредственно со светом.
У. Г.: Хорошо, Даша, очень интересный обзор роли света в истории западного искусства. Мы видим, каким образом художники работали и продолжают работать со светом. Теперь вернемся к символике света в еврейской традиции. Попробуем ответить на тот самый вопрос: с чем связан странный закон о том, что женщина, не зажигающая свечи перед субботой, рискует погибнуть при родах.
Я обращусь к талмудическому источнику. Это мишна из трактата Шабат, где говорится следующее: «Тот, кто гасит субботнюю лампаду из страха перед чужаками, перед разбойниками, из-за злого духа или чтобы свет не мешал спать больному, свободен от наказания». (Мишна. Шаббат, 2:5).
Таким образом, если имеются какие-то обстоятельства, вынуждающие человека погасить субботнюю лампаду, он может это сделать. «А тот, кто гасит лампаду, потому что жалеет масло или фитиль, должен быть наказан». Это мишна. А в Талмуде при обсуждении этой мишны говорится следующее. Спрашивают у рабби Танхума, можно ли погасить фитиль лампады ради больного человека в субботу. Казалось бы, в мишне об этом говорится более чем однозначно, тем не менее, ему задают этот вопрос. Он дает пространный и сложный ответ; отвлекается и отвечает как будто о другом, и в конце концов говорит следующее: «Лампада называется лампадой (нер), и душа человека называется лампадой». Он апеллирует к стиху из книги Притчей, где говорится: нер ха-Шем нишмат адам («лампада Господа — душа человека»). «Лучше пусть погаснет лампада человека, нежели лампада Святого, благословен Он». (Вавилонский Талмуд,
Шаббат, 30а).
Лампада человека — это что? Это светильник. А что такое лампада Бога? Это сам человек. То есть одно из основных объяснений света в талмудической литературе — то, что человек является этим самым светом. Рассмотрим процитированный мной фрагмент с этой точки зрения. В какой день Бог закончил творение? В шестой день. Значит, следующий, божественный день — какой? Суббота. В последний день творения Он создает человека. Человек — это и есть Его лампада. Он, в каком-то смысле, зажигает лампаду. Тогда получается, что мы, люди — не что иное, как свечи, лампады Бога, которые зажжены в Его божественную субботу. В этом контексте менору тоже можно рассматривать как символ человека. Человек же в растительной символике уподобляется древу.
С этой точки зрения любопытен комментарий того же самого Ицхака Арамы, который, с одной стороны, повторяет, что менора отражает космос, а с другой стороны — говорит следующее:
Центральная ветвь меноры — не что иное, как возвращение души к ее извечному месту. А ветви слева и справа — это разные силы человеческие: материальные и интеллектуальные. Чашечки намекают на слуховое восприятие, завязь — на открытие и визуальное проявление, а цветы — на возникновение того, чего не было ранее.
(Рабби Ицхак Арама. Акедат Ицхак, разд. Шмот, 49).
То есть он переносит всю эту символику на микрокосм. Человек является микрокосмом с точки зрения средневековых авторов. И тогда менора есть не что иное, как изображение человека, который горит божественным светом, то есть зажжен как светильник Бога. Несмотря на то, что этот образ не очень явно выражен в талмудических источниках, тем не менее, мы можем его оттуда извлечь. Возможно, это будет хорошим завершением нашего сегодняшнего разговора.
Д. К.: Каждый из нас — свеча; хрупкая, без защитных предметов, но яркая.
У. Г.: И, возможно, каждый из нас — менора. С одной стороны мы — светильник, а с другой стороны, как говорит Ицхак Арама, не просто светильник, а светильник, содержащий семь аспектов, которые соответствуют семи дням творения.
Спасибо, Даша, за интересный разговор.
