ИзТории. Как сделаться пустыней?
Сериал проекта «Идеи без границ» культурного центра Бейт Ави Хай в Иерусалиме
Глава Бемидбар (Числа, 1:1–4:20)
Гость выпуска: Наталья Кортунова — искусствовед, старший научный сотрудник ГМИИ им. А. С. Пушкина, хранитель музейной коллекции скульптуры XIX-XX вв., куратор выставок, преподаватель курсов по истории искусства в вузах.
Ури Гершович (У. Г.): Сегодня мы начинаем четвертую книгу Пятикнижия, Бемидбар (в синодальном переводе — книга Чисел). Бемидбар означает «В пустыне». Первая недельная глава этой книги также называется Бемидбар.
С нами сегодня Наталья Кортунова, искусствовед, старший научный сотрудник отдела искусства стран Европы и Америки XIX — XX веков и куратор выставки «Ответвление». Наталья, здравствуйте.
Наталья Кортунова (Н. К.): Здравствуйте, Ури. Действительно, интересно будет связать вашу тему с темой выставки «Ответвление», которая посвящена органическим формам дерева, ставшим источником вдохновения для многих мастеров XX века — скульпторов и художников.
У нас на выставке представлены русские мастера, но я думаю, что мы расширим эту тему и поговорим про общие тенденции органической культуры в искусстве XX столетия.
Выставка наша в основном посвящена органическим формам дерева. Мы видим работы мастеров, которые практически не обрабатывают дерево, видят в корнях, ветвях и стволах деревьев особую природную красоту, и показывают ее зрителю. Они расставляют лишь некоторые акценты, таким образом, чтобы в куске дереве проявилась, например, мужская фигура или образ Паганини, или какой-то абстрактный образ. Сегодня мы с вами об этом поговорим и заодно замотивируем многих наших зрителей прийти на выставку.
У. Г.: Не так просто будет это связать. С одной стороны, у нас деревья, а с другой стороны — пустыня.
Я, как всегда, начну с описания содержания недельного раздела. В нем рассказывается об исчислении народа Израиля по родам, указывается количество евреев в каждом из колен, а затем говорится о расстановке стана и сообщается функция каждого из колен. Далее рассказывается об исчислении кохенов и левитов, но мне хотелось бы поговорить об общей проблеме — проблеме пустыни. Собственно, книга носит название «В пустыне», и действительно, вся четвертая книга Пятикнижия посвящена скитаниям народа Израиля по пустыне.
Возникает вопрос: почему? Почему они скитались именно по пустыне? Тут есть несколько возможных ответов. Мы знаем, что скитание по пустыне — это наказание народу Израиля за то, что они послушались разведчиков, которые сказали, что в Землю Израиля войти невозможно. Бог говорит, что все поколение будет наказано — будет скитаться по пустыне 40 лет, пока не вымрет, и в Землю Израиля войдет лишь новое поколение. То есть с одной стороны, пустыня — это наказание, очень мрачное место. А с другой стороны — пустыня описывается как нечто позитивное, например, в книге пророка Осии (или Хошеа).
Надо сказать, что каждый недельный раздел имеет дополнение, которое называется хафтара, включающее в себя отрывки из книг пророков. В недельную главу Бемидбар читается отрывок из второй главы книги Осии. В этом отрывке Бог обращается к народу Израиля, который описывается в виде девушки:
Я приманю ее и приведу ее в пустыню. И обращусь к сердцу ее. И оттуда, из пустыни, дам Я ей виноградники ее, а из долины скорби — врата надежды. И воспоет она там, как во дни юности своей и как в день исхода своего из земли Египетской.
(Осия, 2:16–17).
То есть Бог обращается к народу Израиля через пустыню. Пророк Иеремия пишет примерно в таком же духе:
Так сказал Господь: «Я помню о благосклонности ко Мне в юности твоей, о любви твоей, когда ты была невестою, как шла ты за Мною по пустыне, по земле незасеянной».
(Иеремия, 2:2)
Пустыня, помимо всего прочего, является местом, где совершается настоящее бракосочетание между Богом и народом Израиля.
В «Песни песней» тоже упоминается пустыня. Мудрецы Талмуда трактуют «Песнь песней» как взаимоотношения между народом Израиля и Богом. Юноша — это Бог, девушка — это народ Израиля. В третьей главе «Песни песней» говорится: «Кто та, поднимающаяся из пустыни, словно дымные столбы, окуриваемая миррою и фимиамом» (Песнь Песней, 3:6), а в восьмой главе: «Кто та, что всходит из пустыни, опираясь на возлюбленного своего?» (Песнь Песней, 8:5).
В талмудической литературе в сборнике Шир ха-ширим стих из «Песни песней» трактуется следующим образом:
Тора из пустыни, скиния из пустыни, Синедрион из пустыни, коэны из пустыни, левиты из пустыни, царство из пустыни, ибо написано: «И вы будете у Меня царством священников». Все благие дары, который вручил Святой, благословен Он, Израилю — из пустыни.
(Вавилонский Талмуд, Шир ха-ширим раба, 3:5).
Пустыня — это то место, где народ Израиля получает все перечисленное, те самые дары. Почему именно из пустыни? Есть еще один фрагмент, очень известный в талмудической литературе, цитируемый в нескольких трактатах, где говорится, что лишь человек, который себя делает пустыней, может удостоиться реализации Учения. И это наводит на мысль о том, что пустыня является своеобразным полигоном, где народ Израиля обращается к Всевышнему по-настоящему, то есть это место уединения между Богом и народом Израиля. И чтобы это произошло, чтобы случился контакт, чтобы после дарования Торы получить ее по-настоящему, необходимо «опустынивание» взгляда народа Израиля. Получение происходит именно в пустыне, где народ Израиля находится под непосредственным управлением Бога и вроде бы ни в чем не нуждается. В пустыне ничего нет, но Бог дает им манну небесную, охраняет народ Израиля от холода, ветра и дождя. Другими словами, божественное управление проявляется наиболее ярко именно в пустыне.
Есть еще одна возможная интерпретация того, почему народ Израиля скитается по пустыне. Я здесь упомяну Ицхака Абарбанеля, одного из последних средневековых еврейских философов. Он полагал, что первородный грех ведет человека к цивилизации. Прочитаю фрагмент его комментария:
Бог сотворил человека по Своему умственному образу, чтобы человек старался совершенствовать свою душу через познание Творца и постижение Его деяний, чтобы стать подобным Благословенному в своей мудрости. Так как совершенство этого образа в том, чтобы он в наибольшей степени был подобен форме, которая является образом Бога, то так человек и был создан.
И Он также создал для поддержания жизни человека все необходимое для его существования из еды и питья, от плодов деревьев, насаженных Им, до вод его рек. И все это существовало естественным образом, не нуждаясь ни в изнурительном труде и заботе, ни в человеческом ремесле, однако все, необходимое ему, было готово и постоянно находилось рядом, чтобы человек не утруждал себя ради обеспечения необходимого для своего тела, а только ради достижения совершенства своей души.
Поэтому Он заповедал человеку, чтобы тот удовлетворялся естественными вещами, созданными для его нужд, и не тянулся к излишествам, которые требуют дел, связанных с ремеслами и с известными вещами, так, чтобы его разум не утруждался телесным украшением, которое является противоположностью совершенства души. Но человек по собственному разумению и выбору пошел во тьме и все спутал.
(Ицхак Абарбанель. Комментарий к Торе на Берейшит, 2:5–7).
Абарбанель имеет в виду, что человек обратился к тому, что не является сущностным для него. Так появляются орудия труда, так человек создает себе славу, почет, окружает себя вещами, так рождается цивилизация. По мнению Абарбанеля, окончательное избавление возможно только когда человек вновь обратится к естественному образу жизни и откажется от излишеств. С его точки зрения, скитание по пустыне — это снятие шор цивилизации. И тогда сможет возникнуть контакт с Богом. Чтобы получить указания, то есть божественную Тору, необходимо снять цивилизационные очки.
Вот так можно воспринять пустыню. Я думаю, что в этой точке мы, вероятно, сможем найти пересечение с органическим искусством, о котором вы говорили. Взгляд художника должен «опустыниться», так мне кажется. Насколько это верно, как вы считаете?
Н. К.: Этот вопрос встал очень остро в начале XX века. Вообще, XX век, конечно, можно назвать трагическим. И художники, похоже, это предчувствовали, предвидели еще в самом начале XX столетия. Многие из них говорили, что научно-технический прогресс приведет нас к катастрофе. И эта катастрофа происходит в 1914 году, когда начинается Первая мировая война.
Собственно, органическое направление было своеобразным противопоставлением футуризму, который делал ставку на машины. Футуризм провозглашал, что за машинами будущее, что человек станет роботизированным существом, превратится в иное существо планетарного масштаба. Так вот, представители органического направления считали, что мы, наоборот, должны вернуться в лоно природы, буквально раствориться в природе. И даже в искусстве они предлагали творить так же, как творит природа. Они задавались вопросом: сколько уже можно копировать и срисовывать? Природа сама нам показывает, как создавать произведения искусства.
Представленный на выставке «Ответвление» художник Михаил Матюшин говорил о своих произведениях, известных нам как «корневые скульптуры», что они созданы самой природой. Органическое направление во многом отталкивалось от философских идей немецких романтиков XIX века, от идеи пантеизма, заключающейся в том, что в каждом природном элементе присутствует божественное начало, и что человек — неотъемлемая часть всеобщего природного организма. И лишь вернувшись в лоно природы, мы будем себя ощущать комфортно и сможем постичь Бога через природу.
А если мы идем по пути машинизации, то, как показывает XX век, мы приходим к трагедии — чем дальше, тем больше. Мы с вами можем ощутить это и в начале XXI века.
У. Г.: Насколько легко совершить этот акт? Что получается? Получается, что человек должен отказаться от своего творческого начала, предоставить творить природе, а сам должен, в каком-то смысле, устраниться. Легко ли это сделать? Когда у нас есть уже достаточно развитая культура и цивилизация, легко ли взглянуть на природу как на источник творчества? Не требуется ли здесь «опустынивание» взгляда, чтобы человек увидел творчество в природе, а не в самом себе?
Н. К.: Действительно, этот момент присутствует. В XX столетии формируется так называемый биоморфный стиль, который выстраивается на основе органических и неорганических природных форм. Одним из ярких представителей «биоморфной скульптуры» был Ханс (Жан) Арп, который говорил: «Я просто привожу свои произведения в мир, отпускаю их, и дальше они могут жить природной, естественной жизнью».
Он утверждал, что искусство должно сплавляться с природой. Если позволите, я зачитаю его замечательную цитату:
Так же легко, как след зверя на снегу, искусство должно как бы теряться в природе и даже смешиваться с ней. Но это достигается не подражанием и копирование, а средствами как раз противоположными натуралистическому срисовыванию и копированию.
Он сравнивает искусство с плодом, который вырастает из человека:
…Как плод из растения, как ребенок из лона матери. Но в то время как плод растения представляет собой независимую форму и иногда напоминает баллон или президента во фраке, — художественный плод человеческой деятельности в большинстве случаев обладает смешным сходством с обликом других вещей. Разум говорит человеку, что он должен стоять над природой и быть мерилом всех вещей. Так человек верит, что способен жить и творить вопреки законам природы.
(H. Аrp, J.Hancock, S. Poley. Hans Arp: 1886–1966. Hatje Cantz Verlag, 1986).
Арп и многие другие представители органического направления призывают вернуться в лоно природы и следить за тем, как сама природа создает формы. Например, на чем акцентирует внимание Михаил Матюшин в своих корневых скульптурах?
Он показывает, что форма ветвей, ствола и корней деревьев обусловлена тем, как дерево стремится к воде или к солнцу, как оно пытается противостоять ветру. То есть форма растения меняется в зависимости от природных жизненных обстоятельств. Когда Матюшин во время прогулок находит какие-то интересные природные формы — ветви, сучья, корни, — он их практически никак не обрабатывает. Он просто ставит их так, чтобы мы с вами могли увидеть какую-то движущуюся фигуру, и называет это свободным движением.
По сути, художники просто демонстрируют нам элемент природы, мимо которого другой человек пройдет и даже внимания не обратит. Они акцентируют внимание на естественной природной красоте. По их мнению, не надо ничего привносить от себя, природный объект сам по себе прекрасен, нужно просто обратить на него внимание.
У. Г.: Но обратить внимание не так просто. Получается, что его нужно увидеть. Но ведь можно и не обратить внимания. Я, допустим, могу не увидеть, что вокруг меня — произведения природы. Для этого необходим Матюшин или кто-то еще, кто покажет мне, обратит на него мое внимание.
Наташа, я хотел спросить: что мы можем сказать о генезисе этого направления в искусстве? Как оно, собственно, возникло, и чем закончилось? Или не закончилось?
Н. К.: Здесь мы упомянули немецких романтиков, но истоки стоило бы поискать в рассуждениях немецкого философа Якова Беме, который одним из первых высказывает мысль о том, что в каждом природном элементе зашифрованы знаки, помогающие постичь Бога и божественное начало. И чувствительной натуре, которая обладает душой поэта или художника, будет проще их воспринять. Собственно, эту идею берут на вооружение сначала немецкие романтики, а потом художники.
Кстати, многие из тех, о ком мы говорим сегодня, совмещают художественную практику с поэтической — тот же Ханс Арп, или Елена Гуро, жена Михаила Матюшина, которая на него сильно повлияла. Эта мысль присутствует в их теоретических рассуждениях, есть в их текстах, потому что они берут за основу тексты немецких романтиков. И затем они пытаются претворить эти идеи уже в живописи или в скульптуре. Мы видим это в работах Матюшина, Арпа и многих других мастеров начала XX века.
На мой взгляд, это естественное внутреннее противопоставление тому, что происходит в мире на рубеже XIX и XX веков. Как мы с вами знаем, мир в ту эпоху меняется кардинальным образом. Вспомним — у нас появляются автомобили, человек осваивает небесное пространство. Возникает радио, телефон, телеграф, электричество. Происходит эта самая машинизация, которая очень резко проявляет себя, когда начинается Первая мировая война. То есть новые технические средства приводят к трагическим последствиям. И на это реагируют художники. Они заявляют, что нужно вернуться в лоно природы, тогда не будет техногенных катастроф, не будет разделения между людьми, не будет войн. Мы все будем детьми природы, будем ее абсолютно естественными частями. И с этим связано возрождение органического начала. Художники во время прогулок обращают внимание на какие-то элементы природы, собирают их, зарисовывают, работают с ними.
Эта тенденция характерна для 1920–1930-х годов, даже если мы с вами вспомним какие-то более реалистические произведения. Макс Эрнст обращался к ветвям, к листьям, которые он прорабатывал в своих произведениях. Пикассо вводит в пространство своих картин некоторые элементы живой природы. Многие мастера, о которых мы говорим, проживут долгую жизнь и пронесут свое видение через весь XX век. Большинство из них пережили Вторую мировую войну и неоднократно подчеркивали, что еще в начале XX века предупреждали нас о том, к чему приведет разрыв с природой.
И ситуация идет по нарастающей. Интересно, что у Ханса Арпа после Второй мировой войны появляются скульптуры с плоскими срезами. Он сам говорит, что эти срезы являют собой знак того, что человек отрезан от мира природы. Например, у нас в музее есть его произведение под названием «Человек, за которым наблюдает цветок». Оно выглядит так: сидит странное абстрактное существо без ручек, с какими-то странными ножками, а на уровне головы у него срез. Таким образом Арп подчеркивает, что мы, с точки зрения природы, слепы и беспомощны. Природа нам, собственно, регулярно показывает, что она может с нами сделать. И когда природа подкидывает нам землетрясения, цунами и так далее, мы погружаемся в состояние, близкое к первобытному. Несмотря на наши высокотехнологичные процессы, природа во многом господствует над нами.
У. Г.: Наташа, ваш рассказ мне напоминает очень интересную фигуру — одного из идеологов раннего сионизма. Его звали Аарон Давид Гордон.
Он родился в 1856 году в Волынской губернии, в религиозной ортодоксальной семье и был родственником знаменитого Гинзбурга. Гордон большую часть жизни прожил именно там, в Волынской губернии, мечтая о Земле Израиля. И уже в возрасте 48 лет, в 1904 году, он приезжает в Палестину. Тогда еще нет государства Израиль, но в самом разгаре так называемая «вторая алия», то есть вторая волна репатриации. Он начинает работать — просто работать в поле и на виноградниках. Очень интересная судьба человека, который в уже достаточно зрелом возрасте пытается физическим трудом соотнестись с природой. Он много занимался самообразованием, получил обширные познания в самых разных областях. Начиная с 1909 года, он пишет статьи в журнал «Молодой рабочий». Он создает и большое произведение, которое называется «Человек и природа». И в этом произведении он говорит примерно о том же, о чем вы сейчас говорили — о необходимости единения человека с природой.
Мы видим, что он находится под влиянием идей Толстого, а также Торо. Кроме того, ему близки некоторые идеи Ницше. Молодежь, среди которой он выделяется своим возрастом, называет его «пророком религии труда». Имеется в виду, в основном, труд на лоне природы по превращению пустыни в цветущую землю. Именно этот процесс, по его мнению, был определяющим для формирования человека. Труд — не ради того, чтобы вырос сад, а ради того, чтобы сформировать человека. А человек формируется благодаря контакту с природой, слиянию с ней.
Он мечтал о человечестве как о некоем организме, где каждый выполняет свою функцию, как в природе. После его смерти возникло движение, которое называлось «Гордония».
В произведении «Человек и природа» есть глава, посвященная красоте. Приведу маленькую цитату, показывающую, что он пишет о красоте:
Что такое красота? Красота — это явленное сияние, пробившееся от сокрытого света жизни.
В каком-то смысле можно сказать, что этот «сокрытый свет жизни» — аналог божественного света. Этот сокрытый свет жизни должен пробиться, а для этого человек должен прочистить свои глаза.
Есть красота ограничения и красота распространения. Различие между двумя типами красоты можно выразить так: красота распространения исходит из содержания, рождающего его форму. А красота ограничения, наоборот, из формы, порождающей свое содержание. Любое живое или неживое создание (как и весь сотворенный мир) создано не ради красоты; они красивы, потому что они живут и потому, что они есть. Их красота — это свет жизни или свет бытия в них. Дерево, цветок, животное, птица — красота их формы коренится в заключенной в них жизни.
А в искусстве скульптуры или живописи форма порождает содержание, у которого нет никакого отношения ни к реальному предмету, созданному художником, ни к материалу, из которого этот предмет создан. В созданном предмете нет жизни, а жива в нем только форма, которая имеет эстетическое воздействие.
(Аарон Давид Гордон. Человек и природа).
Таким образом, Гордон выделяет два типа творчества. Во-первых, общепринятый вид творчества, творчество в искусстве, а во-вторых — новый тип творчества, который весьма созвучен тем идеям, о которых вы говорили. То есть человек не должен создавать произведения искусства, а должен увидеть их в окружающей природе. Более того, Гордон полагает, что жизнь человека — это и есть основное его произведение. Жизнь в согласии с природой — то произведение, которое он должен создать. А произведения в рамках существующего искусства отражают заносчивость человека, который встает над природой и считает себя творцом, то есть заменяет собою Творца.
Как видим, на рубеже XIX — XX веков эти идеи были довольно-таки распространены. Сам Гордон не занимался художественным творчеством. Он занимался изнурительной работой. Он не был привычен к физическому труду, и все это ему было тяжело. Но он отказывался от любых поблажек и продолжал работать именно на земле. Сельскохозяйственный труд и близость к природе были для него чрезвычайно важны.
Таким образом, мы видим взаимосвязь философа-автодидакта Гордона с теми философскими основами органического искусства, о которых вы нам так замечательно рассказали.
Н. К.: Фраза Арпа мне кажется очень созвучной с тем, что вы сейчас рассказали о Гордоне. Сказано немного другими словами, но идея одна и та же, по большому счету. Философские воззрения немецких романтиков мощно осели на русской почве. Русские философы — Владимир Соловьев, Павел Флоренский, Глеб Успенский, а также родоначальники органического направления Михаил Матюшин и Елена Гуро, как и многие другие представители русской интеллигенции начала XX столетия, черпали свои идеи из немецкого романтизма. Мысль о необходимости единения человека с природой была очень распространена. Та же самая Елена Гуро, например, очень неуютно чувствовала себя в городе.
Уже в то время у многих возникает ощущение, что город — это «каменные джунгли», где человек чувствует себя неуверенно, словно находится в замкнутом пространстве. Сюда же относится идея дачи, как места встречи с природой. У Матюшина с Гуро была дача на Финском заливе, и они вдохновлялись не просто природными элементами, а пейзажами, которые они видели вокруг.
В годы Второй мировой войны, когда художники стремились уйти из города на лоно природы, пейзажами вдохновлялась, например, Барбара Хепуорт, которая жила в Корнуэлле.
Ландшафтами вдохновлялся и Генри Мур; некоторые его поздние произведения напоминают естественные природные гроты, куда можно даже зайти, на самом же деле они представляют собой почти абстрактный образ лежащей женской фигуры.
Таким образом, темой нашего разговора являются не просто природные элементы — камни, стволы, ветви, корни деревьев; мы говорим еще и о пейзаже в целом.
Любопытно, что многие мастера, которые представлены на выставке «Ответвление», — выходцы из народной, крестьянской среды. Это, например, Сергей Коненков, который одним из первых в начале XX века возвращается к дереву как к материалу; он много рассуждает о том, что это естественно для нас — жить в лесном окружении. Собственно, русская культура связана через сказки, загадки и песни с миром леса. Из простой крестьянской среды вышли такие мастера, как Степан Эрьзя и тот же Михаил Матюшин.
У Матюшина неслучайно появляются абстрактные формы, которые он впоследствии назвал корневыми скульптурами.
Он обратил внимание, как в деревнях на севере России люди не просто вырезают из дерева какой-то образ, а подбирают интересные по форме корни и ветви, которыми украшают дома и колодцы. Это вполне естественный элемент народной культуры. Многие мастера, которые у нас представлены, черпают оттуда вдохновение. И конечно, крестьянство в большей мере было связано с природой, нежели жители города.
Возникает вопрос: почему это происходит на рубеже XIX — XX веков? Конечно, этому периоду предшествует промышленная революция середины XIX века, когда все больше людей переезжают в города работать, уходят от земли. И тогда же появляется идея, что надо возвращаться к земле. Зачатки этой концепции прослеживаются уже в конце XVIII столетия. Уже тогда существовали идеи о том, что человек должен вернуться в лоно природы и вести естественный образ жизни, сам себя обеспечивать. Как вы сказали в самом начале, природа дала нам все, что необходимо для жизни. Мы можем исключительно из природы добывать себе пищу и воду, из природных материалов строить себе жилище. Но человек постоянно стремится к чему-то рукотворному, машинному. Как мы уже упомянули, XX век продемонстрировал много негативных тенденций в этом плане. Но при этом цивилизация и прогресс обеспечили нам немало положительных моментов.
У. Г.: Наташа, в заключение нашего разговора вернусь к пустыне. Мы ведь начали с пустыни — евреи скитаются по пустыне, бе-мидбар. Какое отношение пустыня имеет к нашему разговору? Я вернусь к той мысли, с которой начал. Пустыня в данном случае — это метафора: метафора очищения взгляда, метафора опрощения определенного, метафора отказа от внешних вещей. И чтобы с человеком произошла такая метаморфоза, он должен пройти через эту самую пустыню. И эти художники органического направления, их взгляд — это оптика человека, прошедшего через пустыню, которому открывается все то богатство природы, из которого можно черпать.
Я хотел бы закончить цитатой из современного писателя Александра Иличевского. Некоторые его произведения можно воспринимать как гимн пустыне. Недавно вышел его роман «Исландия» — в нем целыми главами воспевается пустыня.
Я прочитаю маленькую цитату, которой мы и закончим:
Только в пустыне можно узнать все величие тишины. Ведь в пустыне глохнешь от того, как бьется сердце. Писк раскаленных камней на закате. Оглушительный посвист упавшей звезды.
(А.Иличевский. «В дороге»).
Здесь он говорит о звуках, которые мы улавливаем в пустыне. Уловить их в обычной жизни невозможно. Мы не слышим посвист упавшей звезды, но в пустыне он слышен. Пустыня дает возможность не только услышать звуки, но и прочистить зрение, по-новому увидеть мир, увидеть божественное указание, как это произошло с евреями, скитающимися по пустыне.
На этом мы можем закончить. Наташа, спасибо вам большое за интересный разговор.
