ИзТории-Пророки. Архитектура и культ
Сериал проекта «Идеи без границ» культурного центра Бейт Ави Хай в Иерусалиме
Ахарей мот || Иезекииль, 22:1–16
Гость выпуска: Максим Атаянц — архитектор и художник, преподаватель истории архитектуры и архитектурного проектирования. Заслуженный архитектор Российской Федерации (2018), член-корреспондент Российской академии архитектуры и строительных наук (2021).
Ури Гершович (У. Г.): Тема нашего сегодняшнего разговора — раздел Ахарей мот, что переводится как «После смерти» (имеется в виду — после смерти сынов Аарона). Мы будем также разбирать фрагмент из пророчества Иезекииля, который читается в дополнение к этой недельной главе. И сегодня у нас в гостях Максим Атаянц, архитектор. Максим, здравствуйте.
Максим Атаянц (М.А.): Добрый день. Рад всех слышать.
У.Г.: Я, как всегда, начну с изложения общего содержания главы и хафтары, то есть дополнения, а дальше мы посмотрим, какую тему из этого выберем.
В недельной главе рассказывается подробно о том, как проходит служба в Йом Кипур, в День искупления. Дальше перечисляются запреты на употребление крови животных, запреты на половые связи между родственниками, запреты на мужеложество, скотоложество. Это все грехи ханаанских народов, которые народ Израиля повторять не должен. Таково содержание недельной главы.
А в дополнение читают фрагмент из пророчества Иезекииля, (Йехезкеля), где он обличает народ Израиля как раз в том, что они поступают не так, как следует, в частности занимаются идолопоклонством. Я прочитаю одну фразу:
И скажешь: так сказал Господь: «Город, проливающий кровь в среде своей, чтобы пришло время его, и делающий идола в себе, чтобы оскверниться, кровью твоей, которую ты пролил, ты провинился, и идолами, которых ты сотворил, осквернился ты».
Дальше следуют другие обвинения — в притеснении вдовы, сироты, в нарушении моральных законов. Иезекииль говорит о том, что Храм будет разрушен. Он, действительно, пророчествует накануне разрушения Храма, он сам уже находится в Вавилонии и оттуда пророчит о том, что вот-вот будет разрушен Первый храм.
Вот содержание наших недельного раздела и хафтары. И, Максим, я думаю, что, поскольку вы архитектор, мы поговорим о том, каким образом соотносится архитектура Храма и архитектура капищ, в которых осуществлялось идолопоклонство. У нас есть замечательное описание, сама Тора рассказывает довольно подробно, как должен служить первосвященник, но есть еще более подробное изложение того, как он действовал, в Мишне. Мишна — это компендиум Устной Торы, который был составлен в III веке, он рассказывает достаточно подробно о том, что делал первосвященник в этот день, в День искупления. Мишна описывает действия, которые происходили, по-видимому, во Втором храме. А Второй храм — это Храм, который был отреставрирован и переделан Иродом в 19 году до нашей эры. Передаю слово вам.
М.А.: Дело в том, что у царя Ирода была совершенно удивительная мания строительства. Он поддерживал, финансировал и живо лично участвовал в огромном количестве строек, причем далеко не только на территории Израиля и Иудеи. И я сейчас хочу сказать тем, кто более или менее себе представляет античную архитектуру, что так называемая колонная улица — это важнейшая часть античного города. Огромное количество римских античных городов по всему Римскому Востоку, по Северной Африке украшают колоннады, у которых были крытые тротуары и открытая проезжая часть.
И это как раз придумали архитекторы Ирода, а началось это именно с Антиохии. Самое, наверное, с архитектурной точки зрения интересное, что есть в комплексе Второго храма — я специально беру весь комплекс, не только само здание Храма, — это довольно резкий контраст архитектуры собственно здания Храма и огромной территории Храмовой горы, которую я совершенно без всяких колебаний назову греческим словом теменос, которое, собственно, означает священный огороженный участок.
Потому что тут контраст в чем заключался: что Ирода самого к строительству Храма и к его проектированию, в общем-то, и не подпускали, потому что этим потомственно занимались те, кого учили с самого начала именно заниматься Храмом. Поэтому, собственно, насколько сейчас можно реконструировать сам Второй храм, он скорее был похож на месопотамскую архитектуру по своему характеру: у него были квадратные башни, лаконичные достаточно фасады с вертикальными тягами, скорее всего, такие вот ступенчатые зубцы по верху.
Это элемент очень важный, мы к нему еще, когда про язычников будем говорить, тоже вернемся. Он возник еще в шумерское и вавилонское время — как крепостные зубцы, за которыми прятались лучники, которые защищают стену. Они приобрели вот такую форму зубцов, а потом это стало применятся очень активно во всей месопотамской архитектуре, и потом в западно-семитский мир это тоже перешло, использовалось уже как декоративный элемент, потому что это создает красивый кружевной верх у силуэта. И особенно это было важно, потому что мы должны оценивать громадность и то, насколько Храм доминировал над Иерусалимом, то есть поднятая территория самого священного участка над низиной. Над обычной городской уличной территорией верх Храма поднимался выше 70 метров. Это много, 25 этажей, просто представьте себе. И вот это величественное, месопотамское по стилю, так сказать, сооружение (или то, что в прежние времена в книжках европейских называлось «ближневосточного характера») было окружено и покоилось на основании, совершенно неотличимом от больших храмовых площадок эллинистического мира и раннего римского, который окружал со всех сторон, собственно, Израиль.
У.Г.: Путешественник, который приезжал в Иерусалим, не удивлялся?
М.А.: Нет, нет. Вообще, я бы хотел сказать, что, с точки зрения материальной культуры, вне прямого религиозного контекста, и в частности с точки зрения архитектуры, все-таки Израиль был плоть от плоти эллинистического мира. Я напомню сейчас слушателям, что после прокатившихся по всей этой территории завоеваний Александра Филипповича Македонского, местные культуры были покрыты сверху достаточно тонким слоем греческой, и это в архитектуре и в искусстве очень своеобразные, интересные формы приобретало. Вот здесь, в случае Второго храма, это оказалось очень разделено, потому что сам храм не имел ни малейшего, никакого, так сказать, эллинистического этого оттенка.
У.Г.: Это было традиционное здание, восходящее к финикийским храмам, да?
М.А.: Стопроцентно традиционная, восходящая к Финикии, к Первому храму архитектура. А вот окружение — это была мощная платформа, причем та ее часть, которая нам известна как Стена Плача, это часть огромной подпорной стены. И самое интересное, вот опять по поводу этой связи между Храмом и капищами языческими, сейчас считается очень вероятным, что могучую подпорную платформу под храм Юпитера в Баальбеке делали те же инженеры, которые делали подпорную стену Храмовой горы.
Потому что там характер тески блоков, характер их соединений, размеры тоже — все это достаточно близко. А храм Юпитера — это для Баальбекского храма название, скажем так, синкретическое, потому что, конечно же, это храм Баала. Потому что этот античный языческий синкретизм — это такая история, когда одни язычники, у которых есть пантеон божеств, приезжая в какую-то другую местность или знакомясь с верованиями другого народа, где тоже много божеств, соотносят своих богов с местными.
У.Г.: Распределяют, да.
М.А.: Распределяют: кто как. Раз небом, громом и молниями Баал заведовал, значит он — Зевс или Юпитер.
Вот поэтому, собственно, сами храмовые дворы, огромные колоннады и галереи, которые огромные храмовые дворы по периметру окружали, — это все было в такой достаточно традиционной эллинистической архитектуре с античными колоннадами. Контраст этой рамы или подставки, на которой стоял Храм стоял, и самого Храма — он как раз и придавал всему архитектурно резкое своеобразие. Это если говорить про Второй храм.
У.Г.: Значит, у нас получается так. Само здание выдержано в традиционном, восходящем к финикийским корням стиле; все окружение — в эллинистическом. А вот этот двор? Во времена Второго храма там находились очень важные вещи, например жертвенник, умывальник, место, где животных приносили в жертвы. Потом разделение на дворы: есть двор общий, есть так называемый женский двор, двор Израиля, священнический двор. И если все окружение эллинистическое, было ли наполнение этих дворов у язычников похожим или нет?
М.А.: Давайте мы тут два типа язычников разделим.
У.Г.: Давайте разделим, да.
М.А.: Потому что одно дело — классическое, условно греко-римское античное язычество, а другое дело — язычество как раз семитское, где Баал, Баал-Шамин, Яхрибол, Агрибол и все эти остальные прекрасные божества.
У.Г.: Которым, собственно говоря, по-видимому, евреи и поклонялись, нарушая закон.
М.А.: Да. Налево иудеи уходили как раз к ним, в чем пророки справедливо их обличали. Два самых интересных примера — один я немножко затрону, а второй очень ясно — это два больших храма, построенные практически одновременно со Вторым храмом Ирода. Это уже упоминавшийся мною храм Баала (или храм Юпитера) в Баальбеке и Пальмирский храм Бэла. Вот тут может внимательный человек задуматься, а почему в одном случае Баал, а в другом — Бэл. Я специально у умных людей интересовался этим вопросом, и разница оказалась чисто традиционной — где, в каких источниках что попалось, смысловой разницы никакой. Потому что Баал — это, собственно, Господь, а Бэл — то же самое, но уже на аккадском, восточно-семитском диалекте, где пропал этот звук, который вы знаете, как называется, а я не знаю.
У.Г.: Аин, да.
М.А.: Вот он самый, он там пропал, и поэтому так закрепилось в этом аккадском варианте. Но это тот самый Баал, потому что Баалов-младших, что называется, было много.
У.Г.: Да, их было полно — бэалим, даже в Писании всегда во множественном числе.
М.А.: Конечно, это множественное число, а здесь имеется в виду самый главный. И вот с Пальмирским храмом чрезвычайно интересная история произошла, потому что — почему на нем так интересно это все можно исследовать? Он дает совершенно лабораторно чистый эксперимент, и сейчас вы поймете какой. Дело в том, что Пальмира, точнее Тадмор, поселок этот, который находился в оазисе, — он очень давний, там со времен неолита люди жили. Но звездный час этого места наступил, когда случились гражданские войны в конце республики в Риме, и, как это всегда бывает при потере государственного управления, главные караванные пути, которые шли в сторону Аравии по северу, туда, мимо Антиохии, как раз к Тигру и Евфрату, — они оказались обсижены разбойниками, и ни у кого не было политической воли с этим справиться. Срочно нужно было искать альтернативный путь, и он прошел через Пальмиру.
У.Г.: Звучит довольно актуально.
М.А.: Ну, я за это историю человечества и люблю, что актуально все.
У.Г.: Что ни возьмешь — все актуально.
М.А.: И получилось, что они невероятно абсолютно они в течение одного поколения разбогатели, чудовищно. А их пограничное положение между тем, что начиналось за Евфратом (то есть, действительно, Вавилон и Месопотамия вся, Междуречье), и находящимся эллинистически-римским миром к западу дало им такое какое-то положение лимитрофов, которые очень удачно (опять, видите, как актуально, да?) этим пользовались, и разбогатели феноменально быстро. А правление там было такое олигархическое, там несколько крупных семейств, очень богатых, которые, властвовали, сменяя друг друга.
Богатство нужно как-то продемонстрировать, и там началось бурное строительство, которое практически непрерывно шло где-то лет 250. Начали они с того, что у них было святилище Баала как раз в том месте, где этот храм Бэла, о котором я говорю.
У.Г.: Об этом святилище мы ничего не знаем. Как оно выглядело, неизвестно?
М.А.: Мы о нем почти ничего не знаем, мы только знаем, где оно находилось, потому что там то, что называется тель — такой круглый холм с плоской вершиной. Это очень характерно для этой территории, и там всегда люди селились и, так сказать, что-то было. И вот они там решили построить новый храм Бэла.
Тут я уже многое буду говорить от себя, потому что это часть моей специальности, я же историей античной архитектуры довольно активно занимаюсь. Они, судя по всему, нашли и денег для того, чтобы пригласить самых лучших архитекторов из Дамаска. Поскольку Дамаск и Иерусалим в некоторой ревности были друг к другу, они ревновали к тому, что Ирод строил Второй.
У.Г.: То есть конкуренция такая, у кого храм круче.
М.А.: Да, потому что они построили огромный храм Зевса с гигантской территорией, которая занимала в рамках исторического Дамаска в стенах примерно такой же процент, как храм занимал в Иерусалиме, а храмовая территория от тогдашнего Иерусалима занимала, наверное, процентов двадцать.
То есть не очень было понятно, что это — храм в городе или предместье вокруг храма. И вот они в Дамаске пытались это сделать, и пальмирцы пригласили, соответственно, мастеров из Дамаска. Ну, это можно видеть просто по особенностям строительной технологии, орнаментов и так далее (в это все я сейчас не вникаю). И дальше произошла совершенно удивительная штука. Дамаск был полностью эллинизирован к тому времени, материальная культура и вся архитектура — она не просто под влиянием, допустим, поздней греческой, поздней эллинистической или римской, она рафинированно-столичного, эллинистически-римского качества была.
И эти архитекторы, которые приехали, столкнулись с тем, что они замыслили построить стандартный, роскошный (ну, я имею в виду по функции) эллинистический периптер.
Что такое периптер? Это когда такой тип, который очень долго складывался, еще с гомеровского времени, примерно, Греции, когда есть единое помещение, целла так называемая (или наос по-гречески), у которого с торца единственный вход, дверь, никаких окон, ничего — вот эта огромная дверь, и все это окружено со всех четырех сторон колоннадой. Это то, что называется периптер.
В чем был смысл такого храма? У язычников греческого происхождения в религии античной изображения богов были антропоморфные или, с их точки зрения, это, наоборот, люди были теоморфные, если так говорить.
У.Г.: Ну да.
М.А.: Да, это понятно. И в торце, то есть в самом главном месте этого наоса (или целлы), располагалась статуя.
Только ни в коем случае не нужно думать, что это были такие дурачки, они думали, что это бог, я его себе сделал — и вот он. Конечно, нет. Речь шла о репрезентации, проявленности, вот очень хорошее слово в данном случае, проявленности того, что свыше. И он здесь не просто репрезентация, но и сам более активно присутствует. Поэтому храм понимался как дом для этой статуи.
У.Г.: Ну, в еврейской традиции то же самое. В общем, у нас пророки говорят: построй дом, построй дом для Господа.
М.А.: Я что хотел сказать — что тем самым и с художественной точки зрения это тоже был некий дом, ну, очень устаревшей для того времени уже, эпохи времен, там, «Илиады» и «Одиссеи». Это его происхождение. И вот такое же они замыслили и начали строить. И вдруг выяснилось, что это входит в резкое противоречие с требованиями культа. И пришлось поэтому на ходу полностью все это переделать.
У.Г.: А какие были требования культа?
М.А.: Ну, мы их можем только реконструировать по тому, что они сделали с этой архитектурой. Почему я за этот пример зацепился, это же интересно очень. Потому что по виду это действительно такой периптер, то есть там есть вытянутое единое помещение, окруженное роскошной совершенно коринфской колоннадой с колоннами высотой 16 метров. И все это очень красиво, пафосно. Фронтоны есть вот такие треугольные. Но при этом дальше начинаются не просто странности, а вопиющие странности. На торцах нет никаких входов. Вход был перенесен на длинную сторону. Да, еще, кстати, конечно, как у любого религиозного сооружения, очень важна ориентация по сторонам света. В данном случае он был необычным образом ориентирован, потому что античные храмы, как правило, за редким исключением, с востока на запад. И у них так же это было устроено.
У.Г.: Так же, как и Второй храм, он тоже с востока на запад.
М.А.: А здесь он был с севера на юг поставлен, во-первых, и поэтому на западной стороне, на длинной стороне нужно было сделать вход. А это очень странная вещь, поэтому там просто огромный портал был насильственно втиснут прямо в колоннаду. Но самое удивительное, что при абсолютной симметричности этой структуры он смещен довольно резко с центра в сторону юга. И это важно.
У.Г.: Максим, я хотел спросить: а как в стандартном варианте, где находилась эта самая скульптура бога?
М.А.: Она в дальнем торце. Нет, вы не входите для начала, это же дом бога, что вам там делать? То есть это не церковь и не синагога, куда внутрь надо входить.
У.Г.: То есть туда не входят.
М.А.: Туда жрецы, конечно, входят. Почему это на восток, как правило? Потому что низкие лучи солнца в глубину туда светят и позволяют увидеть статую. А собственно жертвоприношение происходит перед домом.
У.Г.: Как во Втором храме как раз.
М.А.: Да, это все общие вещи. То есть идея заключалась в том, что есть, действительно, господин, и на некоторых росписях у греков там показывалось, когда Зевс с Герой, например, восседают как хозяева дома, и на алтарь, который перед ступенями, ведущими в дом, им уже туда приносят торжественно жертвы.
У.Г.: Я скажу два слова про Второй храм. Перед Вторым храмом тоже стоял жертвенник с пандусом, и там приносили жертвы. Также были ступеньки, которые вели в зал, там был такой притвор. И в этот зал, действительно, только священники заходили. И внутри зала находился еще один жертвенник для воскурений, золотой жертвенник, менора, которую нужно было каждый день зажигать, она должна была постоянно гореть. И так называемые хлеба предложения стояли с правой стороны — как бы халы, испеченные для Бога. А дальше, в торце, как раз за завесой находилась так называемая Святая Святых, куда вообще мог вступать только первосвященник, и именно в этот самый день Йом Кипур, с которого мы начали. Здесь есть некое сходство с тем, как это все организовано.
М.А.: А его не может не быть, люди организованы одним образом. И меня, кстати, в связи с этим всегда очень интересовало, почему жертвенник этот, который перед фасадом Второго храма, был расположен не на оси, и не совсем вбок, как-то намеренно ассиметрично. Это очень любопытно.
У.Г.: Это я не знаю, у меня нет ответа на этот вопрос.
М.А.: Дело в том, что композиционно, с точки зрения архитектурной науки, это не имеет никакого смысла. Значит, какой-то должен быть религиозный.
У.Г.: Мне он неизвестен.
М.А.: Вот это очень интересно, и я ответа пока не нашел. Возвращаясь к храму Бэла в Пальмире, это перенесение портала входного на длинную сторону связано было с тем, что эти торцевые, концентрированные два места, их было два (давайте для понятности назовем это алтарными частями) — они несли разную нагрузку.
У.Г.: Это как раз специфика этого служения, с которой они столкнулись?
М.А.: Да. И это, пожалуй, было самое главное. То есть прежде всего смена ориентации здания. Вход по длинной стороне и еще специально сбита середина. А с середины было сбито, потому что статус двух этих торцевых мест — он был разный. И у меня есть подозрение, что какая-то небольшая, пусть это кощунством не прозвучит, аналогия с разделением на Святая и Святая Святых была и там, потому что северная часть имела, видимо, более высокий статус, и есть предположение, что она была тоже отгорожена завесой. Как это было устроено? Ну, торцы эти были очень богато украшены, там были архитектурные такие порталы: в одном случае — с коринфскими полуколоннами, в другом случае — с ионическими, то есть весь орнамент был вполне греко-римский. И в нишах, судя по всему, находились, собственно, сами идолы, то есть статуи, причем или три, или четыре. Изображались они — ну, по рельефам это видно — в некоем таком сияющем головном уборе с лучами. Такие вот мужские фигуры.
И в той северной части, более сакральной, тоже была ниша. И, что очень интересно, там был мощный очень, каменный, из единого камня вырезанный свод, где были изображения семи, видимо, антропоморфных божеств. Это явно как-то с небом связано, поскольку Баал за небеса отвечал, как мы знаем. И еще чрезвычайно интересной особенностью храмового устройства было то, что там были окна, в чем в античном храме не было нужды и необходимости. И что, может быть, еще более интересно, была плоская кровля. Казалось бы, эти фронтоны и возникли-то от того, что скатная кровля должна была быть. Но здесь фронтоны оставили как знак этой архитектуры, а кровля была сделана плоской, причем туда вели три лестницы, и они располагались вокруг этих алтарей в торцах — в южном и в северном, в южном было две лестницы, а в северном одна. И самый для меня и ни для кого, в общем-то, не понятный вопрос — почему лестницы были разные, хотя они симметричные абсолютно, но одна была квадратная, вот так, когда идет, а вторая круглая, вот такой подъем цилиндрический.
У.Г.: А лестницы вели на эту плоскую крышу, да?
М.А.: Да, они вели на плоскую кровлю.
У.Г.: Это, может быть, не часть культа, а может быть, инструментальная какая-то часть?
М.А.: Нет, это стопроцентно часть культа, потому что там площадка оформлена была с очень большим пафосом. И очевидно совершенно, тем более что мы знаем, что там (это уже про Баальбек, я два слова потом скажу) строились огромные кубической формы алтари, наподобие Каабы (собственно, Мекки). Вот они были тоже распространены, и там жрецы как раз поднимались на плоскую кровлю и оттуда уже возносили молитвы, и богослужение было.
У.Г.: Понятно.
М.А.: И еще из таких интересных моментов внутри храма — то, что, по крайней мере, французские исследователи, которые много лет им занимались, пишут: жертвоприношение производилось прямо внутри.
У.Г.: Внутри? Не снаружи, не во дворе?
М.А.: Во дворе это точно происходило, но они нашли то, что, как они думают, является стоком крови, внутри около такого пандусного подъема к этой нише, где стояли идолы.
У.Г.: Прежде чем мы перейдем к обсуждению внешнего двора языческого храма, я скажу несколько слов о служении во Втором храме священника, как это описывается в Мишне в трактате Йома. Просто несколько любопытных деталей.
За семь дней до Йом Кипура обособляют первосвященника от его дома и переводят его в палату Палгедрин.
Палата Палгедрин — мы можем ее на схеме Второго храма обнаружить — находится в священническом дворе. Есть место для этих самых палат, и вот есть там палата, которая называется «палата Палгедрин», куда переводили за неделю до праздника первосвященника.
И вот все семь дней он плещет кровь и воскуряет благовоние, исправляет светильники и приносит часть жертвы, которая ему полагается.
То есть он готовится все семь дней. Светильники — это как раз внутри, плещет кровь на завесу, совершает жертвоприношения, то есть готовится служить. Здесь можно выделить пять действий. Утренняя жертва, она называется тамид, и эту жертву он приносит в золотых одеждах. Затем есть служение, именно связанное с Йом Кипуром, с Днем искупления. Жеребьевка двух козлов, брызганье кровью внутри храма, воскурение благовоний — это все он делает в белых одеждах. Дальше он должен принести в жертву барана за себя и за весь народ — это в золотых одеждах. А дальше он несет воскурение с углями в Святая Святых, и там во времена Первого храма он прямо на крышку ковчега воскуряет, а во Втором храме уже не было этого ковчега, вместо него был так называемый эвен штия — камень основания.
Опять же, мы сразу вспоминаем про то, что вы сказали про куб. Эвен штия — такой камень, и на этот камень, собственно говоря, приносит воскурение. И после этого первосвященник завершает служение послеполуденной постоянной жертвой тоже в золотых одеждах. В итоге получается, что он все время меняет одежды, он то в белых одеждах, то в золотых одеждах. И Мишна рассказывает нам про это следующим образом:
Распростерли льняную простынь между ним и народом, разделся, спустился, окунулся, поднялся, вытерся. Принесли ему золотые одежды, надел их, освятил свои руки и ноги. Подвели к нему жертвенное животное, надрезал, завершает другой. Принял кровь, плеснул ее, вошел воскурять. Утреннее воскурение, исправил светильники, принесли ему голову и части туши…
Видите, здесь подробно описывается, просто буквально пошагово, что он, собственно говоря, делает. И дальше в Мишне говорится, что его приводят к дому Парвы. Дом Парвы — это тоже определенная палата в священническом дворе. «И вот опять распростерли льняную простынь между ним и народом, освятил свои руки и ноги». И все время он переодевается, окунается и так далее. При этом начинает он свою службу с так называемых водяных ворот. Он входит не со стороны основного входа, есть также по периметру священнического двора разные врата. И вот одни из этих врат называются «водяные ворота», через эти водяные ворота и входит священник в храм для того, чтобы совершить свое служение этого дня. Я, наверное, остановлюсь на этом. Там есть, действительно, замечательные подробные описания, каким образом приносится, как выбирается этот самый козел. Там два козла, есть урна специальная со жребием. Он вынимает жребий, один козел должен быть принесен в жертву Богу, другой отправляется в пустыню. Все это в скоплении народа происходит. И мы, наверное, можем попробовать даже схематически на плане Второго храма прочертить линии движения этого самого первосвященника.
Это то, что происходило во Втором храме, у нас есть вот такое подробное описание. Не знаю, насколько у нас есть представление о том, что происходило, например, в храме Пальмиры. Что происходило во дворе? Какая служба велась?
М.А.: Более или менее мы что-то можем даже и по аналогии себе представить — по тем археологическим и архитектурным остаткам. Но я для слушателей хочу еще пояснить: когда вы, цитируя Мишну, произносите слово «палата» — это буквально именно тентовое сооружение, как палатка или шатер. Очень важно, что это именно временное сооружение. Снаружи был очень большой двор, окруженный колоннадами, с торжественным входом, высокие лестницы туда вели, в пропилеи так называемые (греческое слово, которое обозначает торжественный вход). И вот как раз в сторону этого портала на длинной стороне, а дальше, если смотреть на храм, именно с правой стороны располагался очистительный бассейн.
У.Г.: Так же, как во Втором храме, то есть тоже очень похожие вещи.
М.А.: Да, алтарь, собственно, располагался тоже асимметрично, но был сдвинут дальше, вбок. Между входом и алтарем был пиршественный зал. Потому что жертвоприношение предполагает, собственно, то, что божеству-то уходит определенная символическая часть туши, а остальное люди торжественно употребляют, поэтому там был пиршественный зал. А еще интересный момент: поскольку мы с Пальмирой имеем дело, это пустыня, и там, конечно, главное животное — верблюд, они там и на рельефах есть, я не исключаю, что верблюдов в жертву приносили, даже скорее всего.
А по лестнице, ведущей в пропилеи, — ну, это больше этажа, если на наш манер смотреть, — конечно, никакой верблюд по ступенькам не пойдет.
У.Г.: Ну да.
М.А.: Поэтому там был сделан такой «вход в паркинг». Там была арка с уровня земли и длинный-длинный пандус.
У.Г.: Для того, чтобы привести животных.
М.А.: Да, и он ведет практически к площадке возле алтаря. Тем самым мы тоже понимаем, что там приносили в жертву животных, и в торжественных случаях это были верблюды, и даже, скорее всего, белые; и что и алтарь, и пиршественный зал, и бассейн для омовения — все это более или менее похожим образом устроено.
У.Г.: У меня создается такое впечатление, Максим, поправьте меня, если я неправ, у меня почему-то ассоциация с веком Просвещения, когда немецкие евреи строят свои синагоги наподобие христианских храмов, вводят канторское пение, так что если человек не сразу ощущает разницу между церковью и синагогой.
Понятно, что это служение Богу — там одному, здесь другому. Такое ощущение, что в тот период, о котором мы сейчас говорим, было примерно то же самое.
М.А.: Тут я бы коллизию несколько все-таки разделил, потому что в первом вашем случае и Бог даже тот же, понимаете?
У.Г.: Ну да, да.
М.А.: Со всеми сложными нюансами. Здесь все-таки, во-первых, он не один, а их много, это принципиально. Но, действительно, дело ведь в том, что форм, в которых человеческая деятельность происходит, придумано не так много. Это сценарные модели, я бы сказал, — что и как в принципе можно делать.
У.Г.: Есть сценарные модели, а есть архитектурные.
М.А.: Сценарные модели, которые оформляются архитектурно. Это буквально как в театре: есть сценарий, а есть художник сцены, который создает материальную среду, в которой это все может быть. Архитектор в этой роли выступает.
У.Г.: А художники сцены — они как бы нарасхват, как вы сказали.
М.А.: Понимаете, в данном случае это не буквально так, но вот когда был целый род, который предназначен для строительства Храма, он строит все-таки Храм без вот таких каких-то монструозных смешений, я имею в виду Второй храм. А когда это поручают обычным хорошим строителям, привезенным из Дамаска, из другой, языческой, ветви, у них отчасти монструозная такая штука получается.
У.Г.: Все, что касается двора, как вы сказали, там как раз есть — колоннады в женском дворе.
М.А.: Да, да. Более того, сейчас я еще Баальбек вспомню.
У.Г.: Давайте.
М.А.: Это тоже очень древнее святилище. Прямо под двором храма Юпитера довольно глубоко есть пещеры, где оставались свидетельства каких-то еще с неолита ведущихся культовых практик. И там еще в доримское время, видимо, начали строить храм на платформе. Потом эту платформу резко увеличили и стали строить храм Юпитера в самом правильном римском понимании — огромный, с чудовищного размера колоннами, почти по девятнадцать с лишним метров высоту, и так далее. То есть это нечто суперграндиозное.
И его бросили недостроенным. Внешняя часть была сделана, но поскольку это тоже не подходило к культу, то это было решено другим образом. Тот двор, который перед недостроенным храмом остался, — там было построено два кубических алтаря. Только в данном случае слово «алтарь» я употребляю условно — это не плоский камень, на котором можно животное зарезать, а это сооружение высотой в шестиэтажный дом кубической формы.
Вот почему я Каабу вспомнил. Малый алтарь более-менее сохранился, от большого почти ничего осталось. Там внутри были переходы и подъем как раз на плоскую площадку, где основные жреческие манипуляции и происходили. И там тоже эти два алтаря были по оси, тем самым была абсурдная картина, когда они полностью закрывали парадный вид на этот храм, а по бокам было два бассейна. Почему два? Мне трудно сказать, как они функционально различались. Видите, все по схеме: двор, алтарь, жертвенник и обязательно очистительные бассейны. Это укоренено в культуре всего Восточного Средиземноморья.
У.Г.: Интересно вы рассказываете про все эти вещи, можно было бы слушать и слушать, но когда-то мы должны остановиться. И я, подводя итог нашему разговору, попробую сформулировать такую мысль, как вы здорово сказали: есть сценарная основа культа, и есть те или иные архитектурные веяния. И, как мы видим, они иногда сочетаются, иногда противоречат друг другу. И это противоречие может быть довольно радикальным, вплоть до того, что не получилось соотнести одну архитектурную модель с тем, что является функционалом самого служения. Во Втором храме, как мы понимаем, Ироду это прекрасно удалось. То есть сочетание было такое: само здание остается таким, каким оно было, традиционно более-менее. А все, что вокруг, оформляется в духе времени. И поэтому, наверное, Мишна, Талмуд говорит о том, что это самое красивое здание, которое только было создано. Наверное, служители культа Бэла говорили о том, что Пальмира — самое замечательное место и самое красивое. Это уже вопрос конкуренции. Таким образом я попробовал подвести итог нашему разговору.
М.А.: Я хотел бы сказать, что стратегия, которая при Ироде была в строительстве Храма применена, позволяет считать его красивым с любой позиции, потому что сам Храм традиционен и красив во всей своей вавилонской красоте, месопотамской; а все окружающее — соответствует вкусу Ирода, самому модному на тот момент, и грандиозности его власти. Поэтому там получилось мудро и хорошо.
