ИзТории-Пророки. Изгнанники или дезертиры?
Сериал проекта «Идеи без границ» культурного центра Бейт Ави Хай в Иерусалиме
Шлах || Иисус Навин, 2:1–24
Гость выпуска: Варвара Бабицкая —редактор, литературный критик, переводчик. Редактор проекта «Полка». Делала литературные и культурные разделы и печаталась на портале OpenSpace.ru, а затем Colta.ru, в проекте «Сноб», на радио «Свободная Европа»/«Радио Свобода», в журнале The New Times, писала для сайта «Афиша–Воздух», сайта «Горький» и других. Как редактор и переводчик сделала несколько книг для издательств «НЛО», Corpus, «Стрелка».
Ури Гершович (У. Г.): Тема нашего сегодняшнего разговора — недельный раздел Шлах («Пошли»). Имеется в виду, что Бог говорит Моисею: «Пошли разведчиков». И соответствующий отрывок из книги Иисуса Навина в качестве хафтары. У нас сегодня в гостях Варвара Бабицкая, литературный критик, редактор, переводчик. Варя, здравствуйте.
Варвара Бабицкая (В.Б.): Здравствуйте, Ури.
У.Г.: Я, как всегда, начну с краткого содержания тех отрывков, о которых мы будем говорить, а потом мы более внимательно их рассмотрим. Первый рассказ — о разведчиках, которых посылает Моисей вроде бы по приказу Бога.
Там же излагается закон о принесении жертв за непреднамеренный грех общины. Есть небольшой рассказ о человеке, который собирал дрова в субботу и был казнен за это. Завершается недельный раздел изложением закона о цицит — кисточках на одежде, которые должны напоминать иудею о заповедях.
А в качестве хафтары, то есть дополнения, читается отрывок из книги Йехошуа, Иисуса Навина, где тоже рассказывается о разведчиках. Собственно говоря, связь между недельным разделом и отрывком из Книг пророков как раз за счет этого.
Мы остановимся сегодня на драматическом отрывке о разведчиках. У нас две драмы: одна драма в Писании, в Пятикнижии, а другая драма в книге Иисуса Навина. Рассказывается о том, что Господь говорит Моисею: «Пошли от себя людей, чтобы высмотрели землю Ханаанскую, которую я даю сынам Израиля», — и дальше перечисляются имена тех, кто должен пойти. По одному человеку из каждого колена должны отправиться исследовать эту самую землю.
«И послал их Моисей высмотреть землю Ханаанскую и сказал им: „Поднимитесь туда и посмотрите, какова земля: хороша она или худа, каковы города, в которых живет народ, есть ли там крепости какие-то, тучна эта земля или она не очень тучна, есть ли на ней деревья или нет. И если будете смелыми, то возьмите еще плодов этой земли и принесите, покажите“».
Разведчики сорок дней исследуют эту землю, возвращаются и говорят: «Пришли мы в землю, в которую ты посылал нас, и действительно, течет она молоком и медом, и вот плоды ее», — то есть они прихватили плоды. «Но силен народ, живущий на этой земле, и города укрепленные, и весьма большие, и мы видели великанов». В общем, они говорят, что земля-то хорошая, но нам не справиться. Обитатели этой земли гораздо сильнее нас, поэтому предприятие безнадежное.
И дальше говорится так: «И распускали худую молву о земле, которую обозрели, и говорили: „Это земля, поедающая живущих на ней. И весь народ, который видели мы на ней, люди великорослые, исполины, и мы были в глазах их словно саранча“».Ну вот такой рассказ о Земле обетованной. Община поднимает плач: «И подняла вопль вся община, и плакал народ в ту ночь». И говорили: ну что ж, Моисей и Аарон привели нас непонятно куда, то есть какой-то утопический проект, который реализовать невозможно. Лучше бы, может, вернуться в Египет, вообще зря мы оттуда вышли.
Вплоть до того, что народ собирается забить камнями Аарона, Моисея и двух представителей этих самых разведчиков, а именно Йехошуа бен Нуна, собственно самого Иисуса Навина, и Калева бен Иефуне, которые говорили: нет-нет-нет, все нормально, у нас все получится, давайте не бояться и пойдем туда. И сказала вся община: «Забросать их камнями!» Но тут слава Господня явилась при шатре соборном. Господь разозлился, естественно, на то, что народ Израиля не собирается реализовывать Его план, и говорит: «Все эти люди, видевшие Славу Мою, знамения Мои, которые я совершал в Египте и в пустыне, испытывавшие Меня уже десять раз и не слушавшие голоса Моего, не увидят земли, которую я клятвенно обещал отцам их, и все, гневившие Меня, не увидят ее». Разведчики погибают немедленно от мора, который начинается в стане, а дальше Бог говорит о том, что и все поколение вымрет: «В пустыне этой падут трупы ваши, и все исчисления ваши… от двадцатилетнего возраста и выше, за то, что вы роптали на меня». Бог наказывает народ Израиля сорокалетним скитанием по пустыне. Сорок дней разведчики исследовали землю, и за это сорок лет народ Израиля должен скитаться по пустыне, пока все поколение старше двадцати лет не вымрет. Но на этом еще история не кончается.
После того как народ понял, что совершил ошибку, появляется группа, которая говорит: давайте все-таки пойдем и завоюем. Моисей им говорит: «Поздно, уже поздно, надо было сразу, теперь уже все, теперь Бог не с нами, и у вас ничего не получится». И вот те люди, которые решили все-таки исправить ошибку, «дерзнули подняться на вершину горы, а ковчег Завета и Моисей не двинулись из стана. И сошли амалекитяне и хананеи, жившие на той горе, и разбили их, и громили их вплоть до Хормы». Вот такая драматическая история.
Народ Израиля вышел из Египта. Египет — это что? Египет — это самая нижняя точка земли, нижнее царство, порабощающее и поглощающее. И вот они оттуда вышли, освободились. Но для того чтобы стать настоящим народом, они должны приобрести землю, то есть родину. И вот эту родину они не приобретают, такая драма. И они становятся дважды изгнанниками. Или, может быть, даже есть здесь элемент того, что они становятся беженцами, потому что из родины, которую еще они не видели, они уже изгнаны.
Вот этот мотив, мотив такого изгнания из Земли обетованной, потеря родины, потеря того, что, может быть, ты и не обрел, но о чем ты мечтал, — я думаю, этот мотив мы с вами можем обсудить.
В.Б.: У меня возникает первая ассоциация с интеллигентским комплексом вины и с трагедией русской эмиграции — что первой, что нынешней, — потому что это повторяющийся сюжет. А возможно, это очень уж метафорическое сравнение со скитанием евреев в пустыне, и это объясняется эффектом, который описывал Григорий Дашевский в свое время применительно к читателю поэзии. Он говорил, что идеальный читатель поэзии — параноик. Человек, одержимый какой-то неотступной мыслью, которую он прикладывает к любому тексту, с которым он сталкивается. Читатель говорит с текстом так же, как текст говорит с ним. В общем, понятно, что русская интеллигенция сейчас очень много об этом думает. У нас произошел очередной Исход, можно сказать.
У.Г.: Ну, это изгнание, я бы не сказал «исход». Но по-разному можно понять это, действительно.
В.Б.: Можно понять по-разному — как изгнание или как исход, да. Но смысл в том, что мы разлучены со своей Землей обетованной. Это не новое на самом деле чувство, вот почему я начала с этого интеллигентского комплекса вины. Русская интеллигенция с самого начала чувствовала свой трагический разлад с народом. Она чувствовала, с одной стороны, ответственность за то, чтобы менять его судьбу, за то, чтобы сделать Россиию Землей обетованной. Понятно, что Россия никуда не девается, но люди, живущие в ней или бегущие из нее, равно чувствуют в какие-то исторические моменты, что их она пропала, ее нет. И как бы нам ее получить? Понятно, что, например, первая эмиграция, я имею в виду литераторов, не хотела никуда эмигрировать, приветствовала Февральскую революцию, но потом этим людям пришлось уехать. Тэффи, например, которая вообще мало писала о политике, это был ее принцип, но в период 1917–19-го годов она-таки написала ряд политических фельетонов, и один из них называется «Дезертиры» — это слово мы часто можем увидеть и сейчас, скажем, в каких-нибудь патриотических пабликах. Тэффи пишет, что интеллигенция увидела восставший русский народ и ужаснулась. Она его всегда идеализировала, а тут понятно, что с ним ничего нельзя поделать, что это какая-то орда варваров, и остается только бежать куда угодно, куда глаза глядят. Но, говорит Тэффи, а что же вы ждали от русского народа? Вот, говорит, под Николаевом крестьяне поймали двенадцать конокрадов, сожгли их живьем и, беснуясь, танцевали вокруг живых костров. Говорит: разве я этого не знаю? Я это знаю, они их не съели только потому, что они были не голодны, а в следующий раз съедят. Но, говорит она, простите, это такой мучительный процесс рождения новой России, у этих людей не было никакой возможности стать более цивилизованными и наша задача — оставаться с ними и всячески способствовать появлению этой новой России, то есть, можно сказать, поиску своей Земли обетованной.
У.Г.: Варь, перебью вас на минутку. Здесь интересный момент, что эта идея связывается скорее с неготовностью народа, то есть народ не готов. В каком-то смысле можно провести параллель, что народ Израиля, вышедший из рабства, тоже не готов — не готов к смелому жесту, который, собственно, от него требуется для того, чтобы войти в Землю обетованную.
В.Б.: У меня аналогия, скорее, была другая: что народ-то, конечно, не готов, но народ в этом смысле немножко лишен субъектности. В этом действительно есть некоторый грех русской интеллигенции, то есть эта идеализация связана с тем, что интеллигенция считает с самого начала: наше дело — объяснить людям, что такое права человека, дать им образование, и это наша ответственность. Поэтому мы оказались несостоятельными. Это было воспринято русской литературой как собственное моральное поражение, как моральное поражение всей русской культуры в каком-то смысле. И это чувство ответственности — оно идет с самого начала, с народовольцев каких-нибудь.
И с самого же начала писатели отвечали на это сатирой, насмешками. Например, Тургенев в своем последнем романе «Новь» описывает невозможность преобразований руками рефлексирующего идеалиста. И поэтому, когда писателям пришлось оказаться в эмиграции, они переживали это, с одной стороны, как свое моральное поражение, то есть как вину. Но с другой стороны, они не простились со своей Землей обетованной, они ждали, что двери России откроются и они туда возвратятся. Оттуда возникла концепция, формулируемая фразой: «Мы не в изгнании, мы в послании», которую часто приписывают Зинаиде Гиппиус, хотя на самом деле она принадлежит Нине Берберовой. Но приписывают ее Гиппиус не зря, потому что она была главным идеологом этой концепции: русская культура опрокинулась на Запад, вся вытекла, купель ее опрокинулась, русская культура оказалась в изгнании, где она должна эту культуру как бы сохранить в неизменном виде и потом, когда наступит прекрасная Россия будущего, вернуться и положить на место, как было.
У.Г.: Я говорю: далеко не все, наверное, разделяли эту концепцию. У Набокова, например, по-моему, не было таких иллюзий.
В.Б.: Да, конечно, были люди, которые отрясли прах с ног и тоже, кстати, воспринимали это как часть своего наказания. Например, Георгий Иванов, наверное, был одним из самых пессимистичных в этом отношении людей. Он писал:
Хорошо, что нет Царя.
Хорошо, что нет России.
Хорошо, что Бога нет.
Только желтая заря,
Только звезды ледяные,
Только миллионы лет.
Хорошо — что никого,
Хорошо — что ничего,
Так черно и так мертво,
Что мертвее быть не может
И чернее не бывать,
Что никто нам не поможет
И не надо помогать.
И здесь я вижу как раз аналогию с этим поколением, которое должно вымереть, чтобы какие-то новые люди (и это, действительно, тоже абсолютно тургеневская идея), дети, которые лучше нас, другое поколение — оно будет достойным. Достойное поколение — оно бы эту Россию как-то возродило, оно смогло бы в нее вернуться и поучаствовать в ее становлении как Земли обетованной. А вот нам Земли обетованной уже не видать.
У.Г.: То есть вы имеете в виду, что современная ситуация такова, что нет надежды на возвращение русской культуры?
В.Б.: Тут мне трудно сказать, она слишком жива, эта ситуация. Но вот священный текст дает нам в этом отношении некоторую надежду, если воспринимать его как знамение. Но конечно, нынешняя эмиграция очень сильно отличается по настроениям от прежней, ситуации разные, и например, можно оказываться в России — ну, не всем, конечно, но многим. Мир стал гораздо более проницаем и открыт. А уж кто хранит надежду или не хранит — это личное дело, мне кажется. Мы только и делаем, что это друг с другом обсуждаем.
У.Г.: Понятно. Варя, я еще раз вернусь к этой любопытной, с психологической точки зрения, ситуации, которая описана в Писании в отношении народа Израиля. То есть народ Израиля (и может, у вас это вызовет тоже некую аналогию) оказывается в каком-то смысле между двух стульев. С одной стороны, есть Египет, откуда они, собственно говоря, выбрались. С другой стороны, есть вот эта Земля обетованная, в которую они не попали и которая для многих является потерянной родиной — потерянной по крайней мере на период сорока лет скитаний. И настроения внутри очень разные. Некоторые говорят: давайте вернемся в Египет; может быть, Египет — наша родина. То есть уже после того, как они потеряли возможность войти в Землю обетованную. У нас есть несколько эпизодов, где это звучит. Ну например, в шестнадцатой главе книги Бемидбар, когда Моисей призывает неких Датана и Авирама. Там было восстание Кораха (Корея — по-русски), и эти Датан и Авирам тоже присоединились к восставшим против Моисея, и Моисей послал их призвать к себе, чтобы поговорить и так далее, а они сказали: не пойдем.
И говорят ему так: «Разве мало того, что ты вывел нас из земли, текущей молоком и медом?» Земля, текущая молоком и медом — так обычно говорится про Землю обетованную.
В.Б.: Это он про Египет?
У.Г.: А они про Египет, они говорят про Египет. То есть они подменяют эту Землю обетованную Египтом, говорят, что надо вернуться в Египет. «Ты вывел нас из земли, где течет молоко и мед, чтобы уморить нас в пустыне? Ты еще властвовать над нами хочешь? А в землю, где течет молоко и мед, ты нас не привел. Нет тут ни полей, ни виноградников, ты нам не дал». То есть там была Земля обетованная, а не здесь. Вот это раздвоение этой самой Земли обетованной, оно любопытно.
А в двадцатой главе книги Бемидбар то же самое. Там ситуация такая, что нет воды, и народ Израиля начинает роптать. И тоже спорил народ с Моисеем и говорит ему так:
«О, если бы мы умерли тогда, лучше было бы, да. И зачем привели вы, Моисей и Аарон, общество Господне в эту пустыню, чтобы умереть нам здесь и нашему скоту? Для чего вывели вы нас из Египта, чтобы привести нас в это дурное место — место, лишенное посева, смоковниц, винограда, гранатовых яблок, и воды нет для питья?»
То есть это ситуация, когда есть в каком-то смысле две точки, и у меня нет на самом деле точного понимания, где же находится эта родина. С точки зрения метафорической хотя бы — где ее искать? Искать ли ее в Египте или в своем воображении.
В.Б.: Она вызывает у меня ассоциации с русской революцией на самом деле, потому что, вот любопытно, я заметила, когда вы читали, что эта, казалось бы, Земля обетованная — это земля, которая ест живущих на ней.
У.Г.: Да, это разведчики говорят про нее.
В.Б.: Да, это как Александр Блок писал Чуковскому, что «Россия съела его, как чушка своего поросенка». И это Александр Блок, который пытался примириться с революцией. То есть это движение не пространственное, как из Египта в землю Ханаанскую, это движение историческое, что вот от старой России мы двигаемся в новую Россию и никак не можем решить, на самом деле, которая из них течет молоком и медом.
У.Г.: Да, прошлое и будущее.
В.Б.: И эта раздвоенность присутствует там совершенно у всех. Ну например, Бунин, который рисует старую дореволюционную Россию как идиллию, а теперь наступили «окаянные дни», полное хамство и крушение цивилизации. Там есть Набоков, действительно, который тоже рисует идиллию, но при этом…
У.Г.: Недостижимую, «Другие берега».
В.Б.: Да, недостижимую.
Бывают ночи: только лягу,
в Россию поплывет кровать,
и вот ведут меня к оврагу,
ведут к оврагу убивать.
Но это стихотворение заканчивается тем, что автор просыпается с бьющимся сердцем, понимает, что это был сон.
Но сердце, как бы ты хотело,
чтоб это вправду было так:
Россия, звезды, ночь расстрела,
и весь в черемухе овраг.
То есть он хочет туда, но это недостижимо. И эта раздвоенность, наверное, отражается и сегодня в бесконечных спорах уехавших и оставшихся, причем независимо от того, кто из спорщиков уехал или остался, он может считать, что надо оставаться, нет, надо уезжать, и это вопрос действительно морального выбора. И как Земля обетованная — это же не просто место для жизни, это место, куда Бог тебя направил, и это твоя как бы миссия. Выполнить свое предназначение народ Израиля должен — получить эту землю себе, забрать ее.
У.Г.: Обрести ее как родину. В Талмуде (трактат Сота, 35а) есть довольно любопытные рассуждения, что вот это невхождение в Землю обетованную, этот страх, который испытал народ, и плач явился причиной бедствий на все поколения. Это произошло 9 ава, и Бог говорит: раз вы плакали беспричинным плачем, то будет этот день для вас с плачем на все поколения. И 9 ава становится особым днем, Первый храм разрушен 9 ава и Второй храм разрушен 9 ава, то есть 9 ава — это символ изгнания, разрушения и потери той возможности, которая была.
Эммануэль Левинас в своем эссе «Земля обещанная и Земля разрешённая» по этому поводу пишет: «Нет сомнений, что весь фрагмент из Талмуда обвиняет разведчиков в их этической утонченности, оборачивающейся этической извращенностью. Однако сговор разведчиков не смог бы отравить сознание столь многих, если бы их аргументы не имели хоть какого-то оправдания. Совесть терзала их понапрасну, они плакали без какой-либо на то причины. Беспричинные слезы прекраснодушных опасны, эти слезы влекут за собой истинные трагедии, подобные тем, что мерещились. И можно также добавить, что те, кто идут завоевывать землю, а на самом деле — небеса, должны встать под знамя справедливости. Они должны воплощать собой эту справедливость. Но возможность изгнания уже актуальна. Они принимают на себя ответственность, которая не предполагает прощения за промахи, и должны будут заплатить изгнанием за прегрешения».
И такая фраза замечательная: «Только тот, кто готов нести ответственность за результаты своих поступков и уйти в изгнание, если окажется недостойным родины, имеет право прийти на родину». То есть прийти на родину имеет право только тот, кто готов на то, что если он окажется недостойным, то ему придется уйти в изгнание. Вот это настроение Левинаса, скажем так, которое, конечно, совершенно в другом историческом контексте было выражено, мне кажется, к сегодняшней ситуации подходит как нельзя лучше.
В.Б.: Очень хорошо, да.
У.Г.: Российская эмиграция ощущает, видимо, именно те чувства, которые здесь описаны Левинасом. Это, с одной стороны, некая этическая проблема, с другой стороны — пренебрежение ответственностью. Что-то, что не было доделано, что-то, что не было завершено.
В.Б.: Да-да, это вечный спор про вину и про ответственность, поскольку это разные вещи. Вот сейчас обсуждается отмена русской культуры, которую на самом деле я не наблюдаю, но это модная тема. И так же, например, евреи должны понести свое наказание, взять ответственность за то, что они отступились от Земли обетованной. Но они же при этом не стираются с лица земли, и Земля обетованная в будущем у них не отнята. Это конкретное поколение — да, должно нести наказание, но народ Израиля жив. И так же русская культура — на самом деле можно и нужно ее, конечно, пересматривать с точки зрения антиколониальной оптики, но это не значит, что она должна быть искоренена или что она куда-нибудь денется.
Мне показалось любопытным, что, когда этих первых разведчиков отправили, это уже обещанная земля — не странно ли проверять Господа таким образом и сначала выяснять, какие там растут плоды, есть ли там леса? Уж наверное, Он не послал бы их в какое-нибудь скверное место.
У.Г.: Да, вы задаете совершенно правильный вопрос, которым заняты многие комментаторы, потому что там ситуация какая? В нашей главе написано, что Бог сказал Моисею: «Пошли разведчиков». Раз Бог сказал — Моисей сделал. Зачем Богу говорить Моисею: «Пошли разведчиков»? Как будто Бог не знает, какая там земля.
В.Б.: Что же, Бог сам не знает, куда посылает?
У.Г.: Вот именно, да. А во Второзаконии ситуация описана совершенно иначе. Моисей говорит, обращаясь к народу: «Вы заставили меня послать разведчиков». То есть это противоречие присутствует в самом библейском тексте. Кто, собственно говоря, заставил посылать разведчиков? Это была инициатива Бога? Это была инициатива Моисея? Это была инициатива народа, который боялся? Этот вопрос остается невыясненным. «Это Бог просил послать разведчиков», — можно так сказать. А с другой стороны, может быть, «это мы хотели проверить и, пользуясь именем Бога, как бы прикрывали свои намерения за счет того, что это божественное повеление». То есть манипуляция божественным повелением и божественным провидением в каком-то смысле присутствует в этой истории. Потому что эта история рассказывается дважды. Она рассказывается в нашей недельной главе и во Второзаконии, и рассказывается она по-разному.
В.Б.: Мне кажется, правдоподобнее вторая версия, она логичнее звучит. Бог сказал Моисею, послушный Моисей говорит: «Идем в землю Ханаанскую». Народ не верит ему и говорит: «Ну конечно, Бог тебе сказал, но лучше давай сначала глянем, что там». И в этом смысле это народ, который, можно сказать, не верит интеллигенции, потому что когда мы говорим про народ Израиля, то я провожу аналогию с интеллигенцией как с евреями в собственной стране. Ну кто такой еврей? Еврей, который живет в своей стране, например, он там живет поколениями, но он чужой там, всегда немножко чужой. И народ относится к нему с недоверием.
У.Г.: А само слово иври? Иври, откуда происходит еврей, — это человек с другого берега, эвер — это берег. Авраам первым назван так, Авраам — иври, потому что он пришел с другого берега. В этом смысле само слово «еврей», хотя оно означает в сегодняшнем языке этнос, в принципе означает просто «пришелец с другого берега».
В.Б.: Чужак.
У.Г.: Да, Варь, давайте перейдем к следующему сюжету, потому что мы поговорили о нашем недельном разделе, о первой попытке войти в Землю обетованную, а была ведь и вторая. В отрывках из книги Иисуса Навина рассказывается о второй попытке. Второе вхождение осуществляется под руководством Иисуса Навина, который был из тех, кто ратовал за вхождение в Землю обетованную. Он посылает разведчиков, то есть повторяет ту же историю. Он посылает не двенадцать разведчиков, а двоих. И эти двое — «пошли они и пришли в дом женщины-блудницы, чье имя Рахав, и остались там ночевать».
Сам перевод «женщина-блудница», может быть, не совсем адекватный. Она называется зона — это проститутка, а не блудница. Хотя на самом деле слово «зона» используется в обоих занчениях, и в переводах на арамейский язык она называется хозяйкой гостиницы, потому что само слово «зона» созвучно слову «мазон» (мазон — это пища). Разные на самом деле корни, но тем не менее некоторые комментаторы объединяют эти два корня и слышат в этом вот такую коннотацию — хозяйки гостиницы. Возможно, они представляли себе так, что хозяйка гостиницы обеспечивает как бы не только едой, она принимает гостей «по полной программе», что называется. Рахав живет в крепостной стене. К ней приходят эти разведчики, и она их, по сути дела, спасает. Их преследуют, она их прячет, а тем, кто за ними гонится, она говорит, что евреи сбежали. Но она поступает дальновидно и выговаривает нечто для себя. Она понимает, что народ Израиля завоюет эту землю, почему-то у нее есть это ощущение. И она говорит: мою семью вы, пожалуйста, не трогайте, когда вы придете ее завоевывать. Разведчики обещают ей это. То есть это уже военная разведка, а не изучение вопроса о том, какая там земля, хорошая, плохая, и что на ней растет или не растет.
В.Б.: Рекогносцировку провести.
У.Г.: Да-да-да, что-то в этом роде. То есть это другого типа разведчики. Ну и в конце говорится: «Эти два человека пошли назад, сошли с горы, переправились, пришли к Иисусу Навину и рассказали ему обо всем, что с ними случилось. И сказали: „Действительно Господь дал всю эту землю в наши руки, оробели все жители земли перед нами“». Откуда они узнали, что жители земли оробели? Это им Рахав рассказала. Она сказала: «Наши люди с вами воевать не готовы». Она была таким информантом, поведала о настроении жителей Иерихона, которые воевать с народом Израиля не готовы.
Варь, поговорим об этом образе?
В.Б.: О Рахав?
У.Г.: Да. Он, мне кажется, имеет очень много самых разных рецепций, в том числе и литературных, о которых вы можете нам рассказать.
В.Б.: Рахав — это просто «пятая колонна» из параноидального патриотического дискурса, оказывается. Но если говорить про литературные ассоциации, насколько я понимаю, это нетипичный для Ветхого Завета сюжет, когда спасительницей оказывается блудница. Не какая-нибудь добродетельная женщина, а пария — не пария, но маргинал. И хотя для Ветхого Завета это не очень характерный сюжет, он чрезвычайно характерен для Нового Завета, это как раз евангельский образ раскаявшейся блудницы. Вся концепция какого-нибудь юродства: например, «и последние станут первыми».
Это характерный сюжет в русской классической литературе, героини Достоевского примерно таковы. Какая-нибудь Грушенька из «Братьев Карамазовых», Соня Мармеладова из «Преступления и наказания», Настасья Филипповна и так далее и так далее. Все эти женщины отличаются, во-первых, сомнительным поведением с социальной точки зрения, но при этом они оказываются прозорливицами. И так или иначе спасают главного героя, прозревая в нем, например, чистую душу. Это к вопросу о том, откуда была в Рахав эта уверенность, что народ Израиля победит. У нее было особое чутье. И этот образ очень развил Достоевский.
У.Г.: Это означает, что маргинал чувствует лучше, поскольку он не так сильно связан социальными канатами. В этом смысле любой маргинал является более чувствительным к разного рода изменениям и вообще более открыт.
В.Б.: Даже само слово «маргинал»…
У.Г.: Да, слово «маргинал» означает «находящийся на полях». Она буквально в крепостной стене города, она на границе.
В.Б.: Рахав же буквально живет в стене города. И человек, существующий на границе, действительно видит в обе стороны и имеет более широкий кругозор и какое-то духовное прозрение.
У.Г.: Интересно то, Талмуд считает ее одной из красивейших женщин. В трактате Мегила (15а) говорится о том, что четыре красивые женщины были в мире: Сара, Авигайль, Рахав и Эстер. А еще дальше говорится о том, что «Рахав соблазняла посредством имени своего». То есть это не ее внешний облик, а само имя Рахав каким-то образом оказывалось чрезвычайно соблазнительным. И дальше приводятся удивительные слова, рабби Ицхак говорит: «Стоит кому-то произнести: „Рахав, Рахав“, как с ним сразу происходит семяизвержение». На это ему рав Нахман говорит: «Я вот произношу: „Рахав, Рахав“, — и ничего не происходит, мне все равно». Он говорит: «Так это потому, что ты не знал ее. А если бы ты ее знал, то одно произнесение имени привело бы к семяизвержению».
Но, помимо всего прочего, там же Вавилонский Талмуд говорит о том, что вообще приключилось с Рахав. Рассказывается, что она работала (вот кем уж она там работала, проституткой или хозяйкой гостиницы?) с десяти лет. И все сорок лет, пока народ Израиля скитался по пустыне, она работала. Когда к ней пришли, ей было пятьдесят, согласно Талмуду. И она становится женой Иисуса Навина, предводителя евреев, и от нее рождаются пророки.
Нам рисуют такую картину, что восемь пророков, которые одновременно были кохенами, то есть священниками, произошли от блудницы Рахав, и дальше перечисляются их имена в Талмуде.
В.Б.: И это после пятидесяти лет.
У.Г.: Это после пятидесяти лет, да. Ну, достаточно было одного родить, потомки ее стали пророками. То есть ее образ оказывается образом маргинала, который становится солью земли.
В.Б.: Это предвосхищение евангельского мотива.
У.Г.: Конечно, да.
В.Б.: Это очень интересно, раннее такое предвосхищение.
У.Г.: Интересно то, что в Евангелии она упоминается.
В.Б.: «Последние станут первыми».
У.Г.: Она упоминается в «Евангелии от Матфея». Там в родословии Иисуса упоминается Рахав. Говорится, что Насон родил Салмона, а Салмон родил Бооза (или Вооза) от Рахав. То есть в христианской традиции Рахав стоит в ряду прародительниц Иисуса. Так что Рахав — образ женщины-маргинала, которая прозревает то, что должно произойти в сакральной истории, — и она сама входит в эту историю твердыми шагами и играет в ней серьезную роль.
В.Б.: Ну да, и у этого образа далеко идущие последствия, потому что дело, может быть, не всегда в том, что она маргинал, а дело в том, что действительно она — образ спасительницы и святой. При этом она обладает таким необоримым, неотразимым магнетизмом, красотой или даже не красотой, а чем-то неуловимым — именем своим или звуком голоса. Или, как у Грушеньки Достоевского — эдакая линия была от кончика ноги до подбородка, которую описывал сладострастно старик Карамазов: как взглянешь на эту линию, просто Грушеньку больше не забыть, и ничего с собой поделать нельзя.
И это сочетание святости и сексуальной притягательности, оно, например, в культе Прекрасной дамы, уже в Серебряном веке, когда какая-нибудь Любовь Дмитриевна Менделеева была воплощением Прекрасной дамы для символистов и, одновременно, объектом их вожделения.
У.Г.: Ну да, здесь, в принципе, если обобщить, то можно сказать, что образ маргинала (и недаром это образ женщины всегда) — это возможность трансформации, то есть можно дойти до самого низа и подняться на самый верх. И эта возможность остается как раз за тем, кто находится на периферии, кто находится на границе. Во многих смыслах этого слова, то есть это пограничное состояние.
В.Б.: Это немножко закругляет нашу тему про Землю обетованную, потому что, как вы сказали, Египет — это как бы нижняя точка, а Земля обетованная — это верхняя точка.
У.Г.: Совершенно верно.
В.Б.: И в нее надо взойти. Таким образом, Рахав дарит евреям Землю обетованную.
У.Г.: Ну да, они проходят, можно сказать, через Рахав, через широкую дорогу, если Рахав понимать как широту. Хорошо, у нас тема маргинала сошлась с темой разведчиков и перехода из Египта в Землю обетованную. Наверное, на этом будем заканчивать. До свидания, Варя, счастливо, до новых встреч.
В.Б.: До свидания, до новых встреч в Земле обетованной.
