ИзТории-Пророки. Кинокатарсис
Сериал проекта «Идеи без границ» культурного центра Бейт Ави Хай в Иерусалиме
Тазриа || 4 Царств, 4:42–5:19
Гость выпуска: Василий Степанов — кинокритик, главный редактор журнала «Сеанс».
Ури Гершович (У. Г.): Тема нашего сегодняшнего разговора — недельный раздел Тазриа — «Когда зачнет» (имеется в виду: когда зачнет женщина) и соответствующий отрывок из пророческой литературы, из Четвертой книги Царств.
Сегодня у нас в гостях Василий Степанов, кинокритик, главный редактор журнала «Сеанс». Василий, здравствуйте.
Василий Степанов (В.С.): Здравствуйте, Ури.
У.Г.: Я, как всегда, начну с изложения содержания недельного раздела и хафтары, и дальше мы выберем тему для нашего разговора. В недельном разделе у нас их не так много. Вот говорится: «Когда зачнет женщина…» И дальше, после родов, в зависимости от того, мальчика она родила или девочку, есть определенный период, когда она является ритуально нечистой и после этого должна пройти обряд очищения. Рассказывается о признаках проказы, каким образом она определяется, и о признаках проказы на одежде. Вот содержание недельного раздела.
В дополнение к этому разделу читают отрывок из Четвертой книги Царств, в еврейской Библии это Вторая книга Млахим (Книга Царей). И там рассказывается следующая история. Некий Нааман, военачальник арамейского царя, болен проказой. Ему вдруг сообщают о том, что у Израиля есть возможности для очищения. Он направляет депешу царю. Царь говорит: «Ну как я? Я же не Бог, как я его могу? Ну больной человек — больной». А тут у нас пророк Элиша, который творит самые разные чудеса. Он говорит: «Ну присылайте ко мне этого Наамана, я что-нибудь придумаю». И вот Нааман приходит к Элише (к Елисею), и тот ему говорит: «Пойди омойся семь раз в Иордане, и вернется к тебе чистота тела твоего, и будешь чист». Ну, Нааман не сразу выполняет это предписание, он говорит: «Ну что, у нас мало рек? У нас тоже есть реки. Что Иордан? Чем Иордан отличается от остальных рек?» На это ему говорят: «Ну, раз пророк сказал, может быть, все-таки стоит попробовать». И действительно, Нааман осуществляет то, что сказал Элиша (Елисей). «Спустился он, погрузился в Иордан семь раз, по слову человека Божия, и вернулась к нему чистота тела его, и стало оно как тело маленького ребенка, и он очистился».
После этого он приносит дары Елисею, то есть пытается его отблагодарить, тот отказывается и так далее.
Возникает такая тема — тема очищения как погружения в воду. Семь раз он погружается в воду реки Иордан и таким образом очищается.
Интересно, что в библейском тексте у нас, вообще-то говоря, этого омовения или погружения почти нет. Оно встречается всего один раз в истории с очищением с помощью пепла красной коровы — там, действительно, говорится об омовении. А вот, например, про роженицу, которая должна пройти обряд очищения, ничего не сказано про омовение.
Про омовение, как это ни странно, учат из предыдущей главы. В предыдущей главе рассказывается совершенно другая история — про нечистых мелких животных, ползающих по земле: слепыш, мышь, черепаха, варан, ящерица и так далее. Какие-то такие животные, труп которых является источником нечистоты. Если он попадает на какую-то посуду, то посуда тоже становится нечистой. И говорится, что «только источник и колодец, вместилище воды, остаются чистыми». Вместилище воды — это микве маим, миквы. Отсюда происходит название ритуального бассейна: микве или миква — это, собственно говоря, «собрание вод».
И, как это ни странно, именно из этого фрагмента учат, каким образом должно происходить очищение. В Мидраше говорится: «Мы делаем отсюда вывод, что будут чисты; и сказано также о тех, кто окунается в эти источники и колодцы, чтобы очиститься». (Сифра, Шмини, 8а). Мудрецы Талмуда говорят, что источник очищает независимо от того, сколько там воды, а колодец — это собрание вод, и это собрание исчисляется мерой 40 сеа. Сеа — это мера сыпучих веществ и воды; по разным мнениям, от 300 до 700 литров должен содержать этот колодец или бассейн. (Сегодня современные миквы делают на всякий случай где-то порядка 1000 литров.) Это бассейны собранных вод, вод естественных, благодаря которым происходит очищение.
Мы сегодня, наверное, поговорим на тему ритуальных бассейнов или ритуальных источников, или воды, благодаря которым происходит очищение.
Прежде чем мы перейдем к тому, каким образом эта тема трансформируется или рефлексируется в кинематографе, я скажу еще два слова о христианской традиции. Дело в том, что это окунание (твила) — еврейская традиция. Уже в период Второго храма существовали бассейны, миквы, в которых люди проходили очищение перед тем, как пойти в храм, они раскопаны археологами. То есть это была распространенная вещь. А в христианской традиции происходит нечто иное. Эта самая ритуальная нечистота связана, как я уже сказал, с прикосновением к мертвому. Мертвые — это источник нечистоты. И, собственно говоря, очищение — это в каком-то смысле оживление. Человек, который прикоснулся к мертвому, был близок к царству мертвых, а после того как он окунулся в бассейн, он в каком-то смысле заново родился.
В христианской традиции происходит небольшое смещение понятия очищения — оно понимается как очищения от грехов. В еврейской традиции совсем не так, это очищение от специального понятия, которое называется тума (скверна) — ритуальная нечистота. А в христианской традиции это связано с очищением от грехов. В Евангелиях мы читаем о том, как Иоанн Креститель осуществлял процедуру омовения. К нему приходили разные люди, в том числе фарисеи, саддукеи, которых он окунал в воды Иордана. Приходит туда и Иисус. Ну и знаменитый фрагмент, где Иоанн Креститель говорит Иисусу: «А окунаться-то к чему? Тебе ведь не нужно окунаться. Наоборот, ты пришел для того, чтобы спасти весь мир». Но тем не менее Иисус окунается, это называется «крещение» в христианстве. Считается, что проходя крещение, человек умирает для жизни плотской, греховной и возрождается для Святого Духа.
И я прочитаю предложение буквально из «Послания к римлянам»: «Итак, мы погреблись с ним (имеется в виду — с Иисусом) крещением в смерть, дабы, как Христос воскрес из мертвых славою Отца, так и нам ходить в обновленной жизни». Ну и, например, купель, в которой проходит крещение, иногда называется «иордань» в память о реке Иордан, где проходил омовение Иисус.
Вот такое немножко длинное предисловие, которое нас подводит к теме ритуальных бассейнов, миквы, окунания, очищения, трансформации, которые происходят с человеком. Василий, передаю вам слово. Что мы видим в киноискусстве?
В.С.: Ури, вы вбросили такое количество тем, что мне вдруг пришло в голову следующее. Мне кажется, что кино само по себе можно уподобить каким-то водам, которые куда-то текут, и зритель в них так или иначе окунается.
У.Г.: И с ним происходит катарсис, очищение.
В.С.: Катарсис, очищение — да, несомненно, но это в хороших случаях. Не всегда так происходит. Не в стоячих водах, а в каких-то правильных водах этот катарсис может произойти. Но и, в принципе, бассейн, омовение и разного рода водные процедуры — мы с ними часто сталкиваемся в кино. Можно говорить какие-то банальные вещи. Если мы смотрим голливудские фильмы или фильмы, сделанные где-то на юге Европы, мы постоянно видим эти бассейны, и они неизбежно становятся какими-то смысловыми узелками в сюжете, и через них рассказывается часто история. Но я думаю, что здесь есть, конечно, элемент простого какого-то гедонизма, потому что бассейн вообще такая вещь, которая говорит нам о физическом здоровье, и часто духовное из него вымывается, как это ни странно.
У.Г.: На самом деле — просто другая традиция. Помимо иудео-христианской традиции, с омовением, которое должно производить с человеком какую-то трансформацию, греко-римская традиция — это совсем другой подход. Это купальни, где, действительно, культ тела и так далее.
Я прочитаю фрагмент из Вавилонского Талмуда по этому поводу. Там некий рабби Йехуда говорит: «Сколь прекрасны дела римлян! Рынки устроены, мосты возведены, бани они сделали». И рабби Йосе промолчал, а рабби Шимон бар Йохай говорит: «Все, что они сделали, они сделали только для себя. Рынки — разводить там блудниц, бани — чтобы нежиться там, а мосты — чтобы взимать пошлину». (Вавилонский Талмуд, Шаббат, 33б) То есть он критикует греко-римскую культуру, которая является, действительно, гедонистической.
В.С.: Где уж, как не в Голливуде, говорить о гедонизме, о стяжательстве, о какой-то мирской славе, символом которой в каком-то смысле является бассейн. И я тут вспоминаю фильм «Сансет бульвар» (многие, наверное, его смотрели), который буквально начинается с иронии, черной иронии по поводу такого подхода к жизни.
Главный герой лежит мертвый в бассейне, и закадровый голос некоего условного диктора говорит, что вот человек всю жизнь мечтал оказаться в бассейне — и вот он в нем оказался.
У.Г.: Бассейн как символ благополучия, да?
В.С.: Да, благополучия, успеха, какой-то славы в ее максимальной точке. И кстати, что интересно, этот бассейн потом в нескольких фильмах еще появляется, потому что это реальный бассейн, не построенный где-то в декорациях. И, так или иначе, у него складывается своя судьба. В 1950-м году он с трупом, этот бассейн, а уже через пять лет это пустой бассейн, по которому ходит Джеймс Дин, неуверенный в себе герой, бунтовщик без причины.
Но мы, наверно, с вами говорим о других бассейнах и о других омовениях.
У.Г.: Да, хотелось бы какие-то мотивы трансформации, может быть, смерти и воскрешения.
В.С.: Если вспоминать примерно из той же эпохи фильмы, то мне кажется, что нужно отдельно сказать про фильм «Эта замечательная жизнь».
Не потому, что там очень смешная сцена с бассейном где-то в середине картины, где много парочек, танцующих на школьном выпускном вечере. Хулиганы нажимают кнопку, и все падают в раскрывающийся бассейн, люди в вечерних платьях, в смокингах, но это всем весело. А потому что там есть две важные сцены, одна в начале, другая в конце фильма. Первая сцена, в которой главный герой спасает своего маленького брата, упавшего в прорубь, в какой-то размыв льда, а вторая сцена, где он так же, подытоживая фильм и свой жизненный путь, спасает незнакомого человека. А перед этим он хотел утопиться.
У.Г.: Насколько я помню, он не раздумывая бросается, он-то думает покончить с собой, а тут ангел его перехитрил, это же ангел, который спустился, чтобы его спасти.
В.С.: В том-то и дело. И это очень, мне кажется, важный фильм как раз в этом контексте. Мы говорим о двух перерождениях, даже вначале, когда что-то с ним происходит, и жизнь по-другому у него складывается из-за того, что он не слышит одним ухом.
У.Г.: То есть из-за того, что он погрузился в эту прорубь и спас брата, вся его жизнь пошла определенным путем. Потом ангел ему показывает, что было бы, если бы его не было, когда он решил покончить с собой.
В.С.: Именно так.
У.Г.: Ангел говорит: «Давай теоретически представим, что тебя нет». И весь мир, весь городок меняется.
В.С.: Да, и неслучайно этот фильм — один из, мне кажется, самых популярных американских фильмов. Это же еще рождественская история, в этом тоже можно найти определенный смысл.
У.Г.: То есть этот эпизод, когда он пытается покончить с собой и ангел его спасает, он происходит как раз в Рождество?
В.С.: Совершенно верно, в Сочельник. Странно, но все-таки сюжет очищения в некоем потоке и в некой микве, если можно так говорить, в кино не очень часто встречается. Как будто бы его можно найти, если поковыряться в сопоставлении мертвых вод и живых вод. Я вам говорил про Терренса Малика, там интересная история — как раз с противопоставлением голливудских бассейнов гедонистических и вод океанов, к которым главный герой водит своих избранниц. И вообще туда ходит, чтобы хоть что-то понять о жизни, и так у него ничего не получается, он человек запутавшийся и неспособный к перерождению.
Или мы вспоминали фильм «Пловец» Сидни Поллока, где главный герой приезжает домой, и он, как человек, связанный со строительством, с геодезией, говорит, что сеть бассейнов в его районе — это своего рода река, ему нужно проплыть ее сегодня. То есть у него, с одной стороны, желание поставить какой-то рекорд, что-то спортивное в нем играет, а с другой стороны, светское развлечение. И куда приводит его эта река? К совершенно каким-то неспортивным и негедонистическим выводам. К тому, что жизнь прошла безвозвратно и куда-то он не туда заплыл. Вот такой фильм.
У.Г.: Там, мне кажется, бассейн играет роль символа светской тусовки как раз. Жизнь прошла в этих самых тусовках, он как бы все потерял, и в итоге получается, что этот самый бассейн — это скорее не символ перерождения, а символ деградации. Именно бассейн, вот эта тусовочность его, светскость, его интрижки, женщины, друзья и так далее. И вот за этим всем в каком-то смысле прошла жизнь? То есть вместо того, чтобы погрузиться в реку жизни, он погрузился в бассейн. В бассейн как символ как раз выделенного из жизни.
В.С.: Мне кажется, что кинематограф постоянно занимается критикой бассейнов. Потому что, несмотря на то что это самое, может быть, высокозатратное искусство, требующее постоянно невероятных капиталовложений, оно как-то по сути своей часто антибуржуазное. Поэтому, конечно, ему приходится критиковать и бассейны, и связанную с ними какую-то гламурную жизнь. Нередко даже бассейн становится символом смерти, прям гибельный бассейн, в котором кого-то хоронят иногда, кто-то туда падает и плавает, как в «Сансет бульваре». Мы все помним, наверное, фильм «Бассейн» с Аленом Делоном. В общем, ничего хорошего от бассейна кинематографические герои в основном не ждут.
У.Г.: У бассейна есть еще в кино, как мне кажется, такая эротическая окраска, бассейн как символ эротизма. Я посмотрел по вашей рекомендации фильм «Глубина», там бассейн — квинтэссенция эротизма.
Главный герой — юноша, который обслуживает бассейн, его мужскую сторону, влюбляется в девушку, которая занимается тем же, но на женской стороне. В первый же день, когда он появляется, он падает в бассейн. Его страсть — она вокруг бассейна, то есть весь фильм вокруг бассейна. И сцена их совокупления происходит в пустом бассейне, это акт, который, собственно говоря, как раз лишен эротизма. А после этого кончается все тем, что он с нею мертвый снова в бассейне плывет, и в этом полно эротизма. Там есть еще замечательный персонаж — тренер, и вот этот тренер, с девочками как он обращается вокруг этого самого бассейна, похлопывая их по заднице и так далее. То есть это, по сути дела, один из изводов эротизма и гедонизма; и бассейн как что-то, связанное с телом, понятно, что играет такую роль.
В.С.: Мне кажется, что да, и можно какие-то банальные даже примеры приводить. Фильм «Покровские ворота» давайте вспомним. Догилева, символ такого советского эротизма, чем она занимается? Плаванием.
У.Г.: Ну да.
В.С.: Это важный какой-то штрих в общем московском сюжете. Но я хотел еще сказать, раз уж мы про пустые бассейны говорили и вы упомянули про Сколимовского с пустым бассейном: это, конечно, тоже странная история — пустые бассейны. Когда они становятся пустыми, почему они становятся пустыми, что делают в пустых бассейнах и около них, что они символизируют — мне кажется, об этом можно поговорить.
У.Г.: Это вопрос, конечно. Есть ли у режиссера понимание символа бассейна как миквы, как чего-то трансформирующего? Если такое понимание есть, то пустой бассейн — это символ невозможности этой трансформации. Это символ того, что крещение или перерождение, освобождение не произойдет.
В.С.: Возможно, да. И еще я бы сказал, что это символ того, что сам бассейн уже пережил трансформацию какую-то и стал чем-то совсем другим. И интересно, что в этом архитектурном объекте — не знаю, физическом, наверное, — совсем все правила меняются. Там можно ходить в одежде, а она не мокнет, если он сухой. Или там может гореть огонь. Помните, как герой Янковского в фильме «Ностальгия» Тарковского ходит по дну бассейна со свечой?
У.Г.: Ну да, это, конечно, такая культовая сцена. Действительно, ее нужно проанализировать, мне кажется. Что, собственно говоря, совершает там герой Янковского, идя со свечой по практически высохшему бассейну.
В.С.: Он делает что-то, что на самом деле невозможно, а как бы он прошел там, если бы бассейн был бассейном.
У.Г.: Там ведь история какая? Там есть сумасшедший, который пытается все время это проделать. Вообще, мы очень много делаем для того, чтобы изменить мир. Одно из этих действий, которое должно изменить мир, это — я пытаюсь пройти со свечой в бассейне. И меня все время останавливают, потому что думают, что я сумасшедший, мне не дают это сделать. И он поручает эту миссию герою Янковского. Герой Янковского совершает это, и звучит в конце — это же в конце фильма происходит — хор ангелов звучит. То есть он действительно совершает некое действие, которое можно рассматривать как действие…
В.С.: Изменяющее мир.
У.Г.: Подвижническое, изменяющие мир. В этом смысле, я думаю, Тарковский прекрасно понимал эту самую символику. У меня есть прекрасная история. Это хасидский рассказ, который так и называется — «Миква». Рабби Леви Ицхак, знаменитый хасидский цаддик XVIII века, стал раввином в Бердичеве. Его многие не любили, потому что все были привязаны к предыдущему раввину, его звали рабби Либер. Этот рабби Либер тоже был очень знаменательной фигурой. Основатель хасидизма Бааль Шем Тов (БЕШТ) говорил о том, что есть праведники, которым является пророк Элияху, они заслуживают того, чтобы увидеть пророка Элияху. А вот с рабби Либером все не так — пророк Элияху заслуживает того, чтобы встретиться с рабби Либером, такой рабби Либер крутой. Ну вот рабби Либер умер, и, естественно, пришел новый — рабби Леви Ицхак, и все его недолюбливают. А у этого рабби Либера была миква, и, когда он умер, она пересохла. И в определенный момент рабби Леви Ицхак решил эту микву оживить, то есть сделать ее снова миквой. Все над ним смеялись: что у него получится? — ничего не получится. Но он говорит: «Давайте копать в этом месте». И вот копают, копают, копают; он как бы раздевается, входит в пустую яму, и яма начинает наполняться водой. И постепенно он оказывается действительно в микве. И вот когда он оказывается в микве, он объясняет собравшимся, что на самом деле все это не случайно. Что ему приснился сон, в котором рабби Либер ему сказал сделать все это. Для чего? Для того, чтобы снять грех с некоего сторожа в синагоге, который повесился на люстре. Что такое люстра в синагоге? Это люстра, в которую свечи ставятся (это у нас XVIII век). И вот этот самый сторож, как рассказывают, был очень набожным человеком. Он к каждой субботе готовил синагогу во всех деталях, всё-всё-всё. И в один прекрасный день он все сделал, зажег эту самую люстру и подумал: «Что же еще я могу сделать для Бога?» И не нашел ничего лучшего, как повеситься. И он повесился на люстре. Люстра — это огонь, а миква — это вода. У нас, видите, сочетание огня и воды примерно такое же, как в «Ностальгии»: он идет со свечкой по воде. И здесь символика такова, что, по сути дела, этот сторож горел огнем служения. Есть огонь служения, а есть вода. И Тора сравнивается иногда с водой, а иногда с огнем. То есть сочетание огня и воды — это, на самом деле, некий баланс. Огонь сжигает. И мы помним, что в «Ностальгии» произошло: этот сумасшедший, он же аутодафе совершает, то есть он тоже совершает самоубийство. И вот рабби Леви Ицхак, погруженный в воду, говорит: «Я сейчас, в этой микве, хочу освободить этого самого сторожа, погибшего от греха. Прощаем ему этот грех?» Ну, все говорят: «Да, да, да, да, да, прощаем этот грех». И таким образом он искупает это его служение, огненное служение. Он искупил его благодаря чудесному погружению в микву. Удивительным образом, мне кажется, возникает рифма между этим рассказом и сценой из фильма Тарковского.
В.С.: Да, прекрасная история. Мне, к сожалению, не вспоминается каких-то историй настолько же прекрасных из мира кино, но в фильме «Игла» есть сцена, где вода убывает. Помните, главный герой приходит к плохому врачу, которого играет Мамонов, и, видимо, он выключает какую-то кнопку, но, в общем, начинает убывать вода. И Мамонов тоже по-своему заставляет его переродиться как будто бы, сделать хорошее дело, хотя это очень неприятный, плохой человек. Выйти из этой воды, где он услаждает тело, надеть свой костюмчик и как-то сделать что-то неплохое.
У.Г.: Василий, но у нас есть прекрасный пустой бассейн в фильме Коэнов «Серьезный человек».
В.С.: Это прекрасный бассейн и замечательный фильм, и там он на своем месте, когда два брата беседуют. Ну и вообще, это фильм про опустошение и про то, что как будто бы жизнь потеряла не то что смысл, а какой-то рациональный рисунок; ты не можешь понять, какие знаки тебе дают, как это все прочитать. И вообще, имеет ли смысл читать.
У.Г.: Ну да-да, там это кот Шредингера играет, мне кажется, главную роль. То ли жив, то ли мертв, так же как и главный герой.
В.С.: Ларри, Ларри, да.
У.Г.: Да, Ларри, то ли жив, то ли мертв. Но его брат занимается чем-то вроде кабалистики какой-то, у него есть какой-то трактат, который он пишет. Говорит о том, что жизнь не удалась.
В.С.: «У тебя все есть, — [говорит] своему брату, — а у меня ничего нет. И чем я разгневал высшие силы, почему у меня ничего нет, а у тебя все хорошо?» На что ему брат говорит: «Нет, у меня ничего нет». И вот этот бассейн, у которого тоже чего-то нет, при этом он не перестает оставаться бассейном, он как будто бы с ними не в диалоге, а в триалоге, получается так.
У.Г.: Там очень любопытный момент. На дне бассейна написано «no diving» — «не нырять». Но мы не видим последние буквы этого слова, и поэтому получается, что можно прочитать «no divine» — «ничего божественного». И получается, что они сидят у опустошенного — в том смысле, что лишенного Бога — места. Братья Коэны-то как раз прекрасно знают всю символику миквы и так далее. То есть это в каком-то смысле пустая миква, где ты не можешь переродиться, где ты не можешь воскреснуть для новой жизни. Любопытно, что эту сцену сменяет сцена с рекой.
В.С.: Да, сцена с рекой, когда до этого они разговаривают о том, что небеса — это не какое-то там место, не Канада, а они едут как раз в Канаду.
У.Г.: Будущий мир, да. Будущий мир — это не Канада.
В.С.: Будущий мир — это не Канада вам, да.
У.Г.: И вот он едет в эту самую Канаду. То есть, по сути дела, переправляясь через реку, река как… Это все происходит во сне Ларри, и во сне как раз воды полны, то есть там есть река. Василий, ну есть ведь какие-то прямые такие цитаты, киноцитаты. Ну, например, «Крещенское окунание».
В.С.: «Крещенское окунание». Даже массовый кинематограф, посмотрите, какие две первые сказки продюсер Сельянов сделал: «Конек-горбунок», где царь в трех водах должен искупаться, чтобы омолодиться, а вторая сказка — «По щучьему веленью», сказка о том, какую прорубь и вода играют огромную роль.
У.Г.: Да, нельзя не вспомнить о фильме Андрея Сильвестрова «Прорубь».
Ты, Щука, давай не юли. Сначала мое заветное желание.
Так знай же, Щука, что я желаю любви, чтобы пришла она в мое сердце печальное.
Где, собственно говоря, тоже происходит вот это самое окунание бесконечное. Но там есть еще, конечно, рыба, Щука, которая в русских сказках находится как раз в этом водоеме и может принести какие-то чудеса с собой, избавление.
В.С.: Это радикально улучшит жизнь.
У.Г.: Ну да, да. Я не знаю, насколько щука из русских сказок связана с этой идеей, с идеей того, что рыбы покрыты водой и над ними не властен сглаз. Например, в Талмуде говорится, что над ними не властен сглаз. Я приведу этот фрагментик. В трактате Брахот есть такой эпизод. Рав Гиддель ходил и садился у входа в микву (имеется в виду женская миква). И когда женщины туда приходили, он говорил им: «Так окунайтесь, так окунайтесь», — он начинал ими руководить. Его спросили учителя: «А не опасается ли господин дурного начала?» Ну, злое начало — это похоть, может взыграть и так далее. На что рав Гиддель говорит: «Нет, они все подобны в моих глазах белым гусям, я не испытываю никакого влечения». (Брахот, 20а). Поэтому он как бы руководил этим процессом. Примерно как тренер в фильме «Глубина», хотя у тренера как раз злое начало там взыгрывало, а вот у рава Гидделя — нет. А следом рассказывается история про рабби Йоханана. Он ходил, садился у входа в микву и говорил так: «Когда поднимаются дочери Израиля и выходят после окунания, после омовения, они смотрят на меня, и их дети будут такими же красивыми, как я». Потому что после миквы (по обычаю, женщина после менструального цикла проходит обряд очищения) обычно она приходит, и в этот вечер исполняется заповедь супружеского соития. Было такое представление у мудрецов Талмуда, что то, на что человек смотрит, влияет на то, каким будет плод. Например, нельзя смотреть на совокупляющихся животных, и вообще нельзя смотреть на что-то плохое перед совокуплением. Поэтому рабби Йоханан представлял себя, а он был невероятным красавцем, его красота в Талмуде описывается очень поэтично. Представьте, нам говорят, серебряный кубок с красным вином, на которое падает луч солнца, — вот такой красоты был рабби Йоханан. И вот рабби Йоханан садился, представлял себя и говорил, что их дети будут такими же красивыми, как он. А его спрашивают: «А не опасаешься ли ты дурного глаза?» Сглаза, собственно говоря. Ну, такой красавец, все время ты свою красоту подвергаешь такому. А он им говорит: «Я происхожу из потомков Иосифа, над которыми дурной глаз не властен». А откуда мы знаем, что над Иосифом не властен? Ну, здесь целый ряд стихов приводится, и эти стихи все указывают на то, что Иосиф подобен как раз рыбам, из стихов это выводится, а над рыбами не властен дурной глаз, потому что они находятся в воде. Я привел такую длинную историю для того, чтобы пояснить, каким образом дурной глаз не властен над теми, кто находится в воде. Ну, например, над рыбами. Что, будем считать, что мы затронули каким-то образом мотив бассейнов, водоемов, пустых бассейнов, мотив трансформации через окунание в бассейн в кинематографе? Ну, и какие-то параллели нашли с еврейскими источниками.
В.С.: Спасибо вам большое за то, что пригласили. Мне кажется, что это очень интересно — рассматривать кино через такую призму.
