ИзТории-Пророки. Конструктор Храма
Сериал проекта «Идеи без границ» культурного центра Бейт Ави Хай в Иерусалиме
Трума || 3 Царств, 5:26–6:13
Гость выпуска: Анна Гусева — искусствовед, историк архитектуры и градостроительства. Доцент Школы исторических наук, академический руководитель магистерской образовательной программы «История художественной культуры и рынка искусства», НИУ ВШЭ.
Ури Гершович (У. Г.): Тема нашего сегодняшнего разговора — раздел Трума («Приношение, возношение») и соответствующий отрывок из Третьей книги Царств, который читается в дополнение к этому недельному разделу. Сегодня у нас в гостях Анна Гусева, историк искусства и архитектуры. Аня, здравствуйте.
Анна Гусева (А.Г.): Добрый день, Ури.
У.Г.: Насколько я знаю, вы занимаетесь японской архитектурой, и мы сопоставим тему нашего недельного раздела и этой хафтары (дополнительного отрывка) с японской архитектурой. Почему архитектура? Потому что на самом деле тема нашего недельного раздела — это указание о создании cкинии. Слово скиния происходит от глагола лишкон — поселяться. Есть понятие шхина — божественное присутствие. И скиния — это не что иное, как своеобразный дом Бога, который Бог приказывает через Моисея построить для Него.
В нашем недельном разделе рассказывается, как Моисей обращается к народу, чтобы принесли необходимые приношения (отсюда название раздела — «Приношения»), для того чтобы создать эту скинию. И дальше дается указание сделать эту скинию со всеми ее элементами. А элементы — это Ковчег Завета, где лежат Скрижали; это крышка на Ковчеге; херувимы золотые, которые на этой крышке изображены; есть стол, есть менора (светильник), жертвенник и двор, в котором располагается эта самая скиния. Это то, что рассказывается в недельном разделе.
А в дополнение к этому читают отрывок из Книги Царств, где рассказывается о том, как Соломон строит Храм.
Естественно, что Храм — это в каком-то смысле расширение, продолжение, и он должен быть похож на скинию. Поэтому понятно, что соотнесение скинии и храма — это как бы вещи одного порядка. Только если скиния была передвижная, то храм — постоянный, который строится на горе Мориа в Иерусалиме.
И вот в нашем отрывке как раз об этом рассказывается. Соломон строит Храм в сотрудничестве с неким Хирамом, царем Тирским, который его снабжает самыми разными материалами.
И было в четыреста восьмидесятом году после исхода сынов Израилевых из земли Египетской, в четвертый год царствования Соломона, он построил дом Господу. Длиной этот дом был в 60 локтей, шириной в 20 и вышиной в 30 локтей.
И дальше рассказывается, собственно, о тех частях, из которых состоял Храм. Грубо говоря, он состоял из трех частей. Помимо двора, был притвор — улам, как его называют на иврите, дальше хейхаль — зал и двир. Двир — это святая святых, внутри зала было отдельное помещение, где хранились Ковчег Завета вместе со Скрижалями Завета с теми самыми золотыми херувимами. Но в Храме царя Соломона были созданы еще громадные херувимы, в этом было отличие как раз Храма Соломона от скинии: в скинии были только золотые херувимы на крышке Ковчега, а в храме Соломона были эти громадные херувимы с крыльями. Ученые считают, что структура этого Храма восходит к финикийской храмовой традиции, примерно к двухтысячным годом до нашей эры. У нас просто есть не так много материалов относительно этих финикийских построек, но исследователи считают, что храм был построен по их модели.
Ну, как мы знаем, Первый храм был разрушен в 586 году до нашей эры. Спустя 70 лет народ Израиля возвращается в землю Израиля, и под руководством Зерубавеля строится Второй храм, который был намного беднее, чем Храм Соломона. И описывается, как после постройки Второго храма оплакивали красоту Первого. Но Ирод реконструирует Второй храм, и создает совершенно феноменальное сооружение, о котором говорится, что тот, кто не видел Храма Ирода, не видел вообще красоты в своей жизни.
Итак, скиния, Храм Соломона и Второй храм — сначала Зерубавеля, а потом Ирода, о котором тоже мы читаем в пророчестве Йехезкеля: «В тот самый день была на мне рука Господа, и Он привел меня туда». И что происходит? Происходит следующее. «И Он привел меня туда… И вот — муж, вид его подобен виду меди, и шнур льняной в руке его и трость для измерения, и стоит он в воротах». То есть специальный человек, который как бы показывает… как фильм такой. Йехезкель видит: перед ним стоит человек, который показывает ему все. «И говорил со мной муж этот: „Сын человеческий, смотри глазами своими, ушами своими слушай, обрати сердце свое ко всему, что я показываю тебе, ибо ради того, чтобы показать тебе, привели тебя сюда“». И вот он просто ходит и подробно показывает ему: вот такая стена, и такая, и такая. То есть, по сути дела, Йехезкель видит передачу о будущем храме, его пророчество как раз во время разрушения Храма, и Йехезкель видит новый Храм во всех его подробностях, со всеми деталями, комнатами для тех или иных целей и так далее. Все это ему показывается.
Ну, все это дает нам повод, Аня, поговорить о храмовой архитектуре. Попробуем сравнить то, что у нас имеется в еврейской традиции, с японской.
А.Г.: Да, давайте попробуем. Слушая вас, Ури, я как раз вижу много каких-то параллелей или, действительно, ассоциаций. Хотя точного, конечно, описания в тексте в японской традиции нет, есть только упоминания о храмах. Наверное, начнем с того, что, если мы говорим просто о храмовой традиции в Японии, то это в первую очередь две основные линии: религия синто («путь богов») и буддизм. Синто — это наиболее древняя религия Японии, хотя само название восходит к XIX веку. А буддизм — это уже заимствованная религия, которая пришла с континента несколько позже. И эти две религии, безусловно, разные. Они дали не только разные способы поклонения, они дали две разные модели самого храма, его устройства. Но интересно — это может быть характерно как раз для Японии, что эти две модели прекрасно сосуществовали вместе. И в этом не было какой-то борьбы между богами; синтоизм отвечал за свое, буддизм — за свое. И в японском сознании тоже нет борьбы двух этих религий. Есть даже такая поговорка, я слышала ее от японцев: «Мы рождаемся синтоистами, а умираем буддистами». Потому что синтоистские обряды связаны, как правило, с рождением, входом человека в мир.
А буддийские обряды связаны уже со второй половиной жизни человека, особенно всякие поминовения, они обычно буддистские.
О синтоизме мне все время приходится вспоминать, когда я говорю, например, об архитектуре второй половины ХХ века. Тангэ Кэндзо, один из самых известных архитекторов ХХ века в Японии, говорил о том, что японский синтоистский храм — основа всей японской архитектуры. И поэтому, рассказывая, например, об архитектуре модернизма, я всегда рассказываю о синтоизме.
Главное отличие синтоизма в том, что там есть божества, которые по-японски называются ками, но, хотя они имеют сейчас антропоморфные черты (есть развитая мифология, особенно связанная с созданием мира), многие трактуют ками скорее как сгусток энергии или сгусток силы. Японцы называют их манифестацией жизненной энергии мусуби («узел» в буквальном переводе). Ками собирают жизненную энергию и могут проявляться или собираться в каких-то определенных местах, например на каких-то предметах, в каких-то камнях, в каких-то деревьях, в скалах, в лесах. Они могут на время обретать антропоморфные черты, например, иногда они могут быть душами предков. Но в любом случае формы поклонения им могут быть как связаны с архитектурой, так и не связаны, это может быть что-то в природе. Естественно, сама эта религия восходит к древним, совершенно анимистическим верованиям древних японцев.
У.Г.: Аня, я прерву вас на минутку для того, чтобы провести какое-то сравнение. Я слышу две вещи в ваших словах. Первое — что синтоистская религия в каком-то смысле может обходиться без всякой архитектуры, не нужно никакого сооружения. То есть, в принципе, все эти силы и энергия могут находиться где угодно, они могут проявлять себя в самых разных предметах, или в природе, или еще где-то. Это напоминает нам библейские рассказы о том, что Яаков заснул и увидел лестницу во сне. И он говорит: «Ну, наверное, это место силы, место Бога».
И он ставит там камень, капище. Но в монотеизме другая ситуация. Бог говорит: «Вы должны мне построить дом в совершенно определенном месте». Так делает Соломон. И связь с Богом осуществляется только в этом месте, библейский текст нам ясно об этом говорит. И когда выбрано определенное место, больше нельзя строить новые капища или места поклонения. Это место — гора Мориа. Естественно, комментаторы говорят, что и Яаков видел лестницу на горе Мориа, то есть это то же самое место, оно одно. Так же как Бог один, так же есть одно место, где пребывает его божественное присутствие. И тогда возникает вопрос о том, каким должен быть этот самый дом. Возникает потребность в каком-то архитектурном сооружении. Насколько я понимаю, в синтоизме тоже возникает на определенном этапе желание что-то построить. Как это происходит?
А.Г.: Да, безусловно. Надо сказать, что есть предание о сне, оно тоже связано, кстати, с постройкой самого известного святилища — Исэ-Дзингу, дом богини Аматэрасу, где она пребывает.
Это именно дом, это не просто некий символ, это именно ее жилище. Дочь правителя страны Ямато, по записям, совершает двадцатилетнее путешествие-квест в поисках нового места для жилища богини Аматэрасу. И она является ей во сне и говорит: «Мне нравится место Исэ, и вот там я хочу жить». И там они тогда воздвигают храм, как бы маркируют это место. Но первый храм воздвигается где-то в VII веке.
У.Г.: До нашей эры или нашей эры?
А.Г.: Нашей эры.
У.Г.: По сравнению с финикийскими храмами…
А.Г.: Это довольно молодая история. Запись об этом есть в анналах Японии уже при императоре Тэмму. Позже есть запись, что в 692 году была сделана первая перестройка храма. То есть этот обряд, который сохраняется до сих пор. И здесь нет формы самого святилища, они довольно простые и создаются (по-видимому, все-таки с некоторыми вариациями) на протяжении более полутора тысяч лет.
У.Г.: А откуда они берутся? Это люди сами придумали? Или что? По еврейской традиции Бог говорит Моисею сделать скинию так, так и так. То есть сам Бог показывает Моисею во всех деталях, что он должен сделать. Моисей ничего не знает, мы не знаем, как строить. Бог сам архитектор в каком-то смысле. Точно так же, когда мы читаем о строительстве храма Соломона, там вроде бы этого нет. Но комментаторы, естественно, говорят, что Бог показал Давиду все, что нужно сделать, и Соломон действовал по вот этой картинке.
Что касается Второго храма, я цитировал Йехезкеля: пророк видит фильм — Бог является и режиссером этого фильма, и архитектором. И там есть персонаж, который рассказывает Йехезкелю, как и что нужно построить во всех деталях. При этом детали носят как бы инструментальный характер, каждая деталь. Ковчег играет определенную роль; менора (в Храме Соломона, кстати, их десять, а не одна); стол, который был в скинии (в Храме Соломона десять столов), тоже играет определенную роль.
Все это вместе представляет собой либо структуру космоса, либо некую антропоморфную структуру — в соответствии с разными комментаторами. Но каждая деталь является чрезвычайно значимой и несет определенный символический смысл. Я здесь остановлюсь, передам слово вам, чтобы вы объяснили, как это происходит в синтоистской традиции. Откуда берутся детальки?
А.Г.: В синтоистской традиции как раз нет такого текста, как нужно делать, но есть желание сделать жилище, и сделать его богатым. Если мы посмотрим на иероглифы, которыми записано слово дзингу, которое переводится как «великое святилище», то второй иероглиф — это «дворец», то есть «сделать дворец». Прототипом синтоистского святилища, и на этом, действительно, все исследователи сходятся, является довольно прозаическая, но, с другой стороны, очень важная вещь — амбар.
Амбар, в котором хранили рис, от которого зависела жизнь всех людей определенного племени. Это очень-очень древняя конструкция — амбар с приподнятым над землей полом, что важно для японского климата, потому что он влажный. О синтоистском святилище будем говорить на примере Исэ-Дзингу, которое наиболее хорошо сохраняется: пол приподнят на два метра, само святилище сделано из дерева, из японского кипариса, столбы врыты в землю. Это каркасная конструкция, очень простая, стены забраны тонкими досками, то есть они не несущие, они просто предохраняют. Закрыто это пространство огромной крышей, которая видна совершенно отовсюду. И вот, наверное, образ синтоистского святилища для многих — и для современных людей, и, я думаю, для японцев прошлого — ассоциируется не столько с самой постройкой, сколько с ее гигантской крышей, которая, как зонтик покрывает и саму центральную часть, внутри которой хранится синтай. Синтай — это предмет, в данном случае зеркало, в котором живет богиня Аматэрасу, и он находится на подставке в форме лодки. Это самая святая святых этого святилища, которую не видел никто никогда. Считается, что видит император. Но, например, когда сейчас новый император всходил на престол, использовались копии священных предметов, и фактически император даже их не видел, они всегда закрыты и покрыты. И в других храмах тоже.
У.Г.: Император должен войти в храм?
А.Г.: Да, император — единственный, кто может входить в это святилище. Больше никто.
У.Г.: Здесь у нас параллель, потому что в святая святых может входить только первосвященник один раз в году, он входит туда во время праздника Йом Кипур. И здесь тоже есть такое сокрытое пространство, где находится камень основания — эвен штия, так его называют, и на этом камне основания в храме Соломона стоял Ковчег Завета. Во Втором храме этого уже не было, и не было Скрижалей Завета, остался только этот камень, камень основания.
Но вход в святая святых был доступен только первосвященнику, и больше никому. Так что в этом смысле есть некая параллель. Здесь император — это тот, кто может войти?
А.Г.: Да, здесь только император. И к самому святилищу непосредственно (оно стоит посередине двора, и рядом с ним две небольшие сокровищницы, которые почти похожи по форме, но немножко меньше) могут входить синтоистские священники, они обычно всегда в белом. Паломники не могут туда входить, и сейчас паломники видят это только через несколько ворот.
У.Г.: И здесь тоже параллель, Аня, то же самое. В храме есть двор, так сказать, общий двор, и есть хейхаль — зал, в этот зал тоже могут входить только священники. Есть священнический двор, где происходят жертвоприношения, туда нет доступа кому угодно, люди находятся в общем дворе.
А.Г.: Да-да, очень похоже. До середины, по-моему, XIX века был, скажем, один большой двор и южные ворота, святилище ориентировано на север — юг (это не во всех святилищах, но Исэ именно так ориентировано). И был большой двор и ворота, и, в принципе, можно было увидеть поближе. Потом обнесли еще дополнительными дворами, и современный паломник уже через три пары ворот может увидеть только самые верхние выступающие V-образные характерные стропила, — это тиги, по которым узнаются все святилища.
У.Г.: Это второй момент, который я с самого начала хотел подчеркнуть. Вы все время говорите о современных каких-то вещах — XIX век, XX век и так далее. В еврейской традиции ситуация совершенно иная. Была скиния, был Первый храм разрушен, Второй храм разрушен — и все, храма нет. И дальше заменой храма в каком-то смысле является всем известная синагога. Как устроена синагога? Синагога может иметь определенные элементы, которые напоминают о храме, но архитектура синагогальная очень разнообразна, это зависит от времени, места и так далее, потому что нет никаких указаний относительно того, как строить синагогу.
Синагога — это просто любое помещение. Достаточно, чтобы там был свиток Торы и десять человек молящихся: это уже синагога. Естественно, что можно туда что-то привносить, добавлять — например, некий светильник, постоянно горящую свечку, которые напоминают о меноре, и так далее. Но все это не принципиально, поэтому в этом смысле есть, конечно, радикальное отличие. Если японская традиция продолжает до сегодняшнего дня строительство священных помещений, то синагогальная архитектура не связана с архитектурой храма.
Я даже прочитаю один фрагмент из Талмуда по этому поводу. Некий рабби Йоси после разрушения Храма отправляется на развалины, потому что ему очень тоскливо, что Храм разрушен. Он считает, что только там, где существовал Храм, можно получить какое-то божественное откровение. И вот рабби Йоси заходит в эти развалины, его там встречает пророк Элияху и спрашивает: «Сын мой, что за голос слышал ты в этих развалинах?» И рабби Йоси ему отвечает: «Слышал я бат коль (божественный глас), что воркует, словно голубь, и говорит: „Горе сынам моим, за их грехи пришлось мне разрушить Храм, сжечь святилище мое, а их самих рассеять среди народов“». Это то, что услышал рабби Йоси. А пророк Элияху на это ему говорит: «Клянусь тебе, не только в этот час, но каждый день по три раза говорит он так. И это не все. Когда евреи собираются в домах молитвы (то есть в синагоге) или в доме учения и при чтении кадиша произносят „Да будет благословенно Его великое имя“, то как раз в этот момент Он качает головой и говорит: „Блажен царь, которого восхваляют в доме его, но каково отцу, изгнавшему сынов своих? И горе сынам, изгнанным от стола отца своего“». (Вавилонский Талмуд, Брахот 3б).
Пророк Элияху рекомендует рабби Йоси не ходить в развалины, чтобы услышать голос. Этот же голос можно услышать в синагоге и в доме молитвы, он может быть как раз везде, где угодно. Вот у меня любое помещение, внесли свиток Торы, десять человек (миньян) собрался, произносят молитву, и можно услышать там голос Бога.
А.Г.: Мы знаем замечательную традицию перестройки, обновления храма, которая в Исэ сохраняется. Это очень сложный обряд, который собирает массу людей со всей Японии. В нем, действительно, все участвуют, подготовка идет восемь лет. Но с синтоистскими святилищами есть проблема, они существуют на средства общины. В больших городах эти общины исчезают, а вместе с ними и храмы. Но и в заброшенных деревнях некому поддерживать эти синтоистские святилища. Найти новые синтоистские святилища сложно. Да, иногда они перестраиваются — это, как правило, очень крупные центры типа Исэ или Идзумо-тайся.
А местные небольшие святилища, как правило, приходят в запустение, что, конечно, очень жалко. И архитектор Кикумо Ватанабэ — он базируется в Наре и работает в префектуре Коти (это остров Сикоку, известный как раз для буддийских паломников, но, естественно, там, как в каждой деревне, было синтоистское святилище), — разработал небольшой проект, который можно назвать «Как построить самому и защитить синтоистское святилище», я бы его так назвала. Он разработал некую схему, очень простую, в виде навеса, которым можно защитить этот синтай, переносное святилище, в котором хранится священный предмет: это может быть скульптура, например, из разрушившегося основного старого здание.
У.Г.: Аня, поясните, это переносное святилище: ты складываешь в ящик, приносишь, где-то раскладываешь, и у тебя святилище готово — так это работает или нет?
А.Г.: Да, почти что, но скорее это ковчег, в котором живет божество. Действительно, это можно сказать некий алтарь, он с дверцами, как микросвятилище — оно повторяет форму этого самого амбара под крышей, только оно обычно небольшого размера, где-то в пределах полуметра, может быть еще меньше. И оно находится уже внутри, например, внутри большого старого святилища. И когда это святилище разрушено, то можно, действительно, взять этот небольшой алтарь, перенести его на новое место и поставить во временное укрытие, пока будут собираться средства на сооружение нового большого постоянного здания.
У.Г.: Интересно. Это напоминает, на самом деле, еврейскую сукку, потому что это временное жилище — правда, только на определенный период, на праздник Суккот. И конечно, это не жилище Бога, сукка — это жилище человека.
Но это жилище человека, который входит в контакт с Богом, поэтому здесь есть определенное сходство с идеей временного помещения. Ну а насколько сохранение, что ли, традиции храмовой архитектуры влияет на современную японскую архитектуру в принципе? Есть ли элементы, связанные с храмовой архитектурой, в каких-то современных конструкциях?
А.Г.: Мне кажется, речь идет не о заимствование каких-то форм, хотя могут отдельные детали, аллюзии. Снова обращусь к Кэндзо Тангэ, он действительно ключевая фигура для всей японской архитектуры, к его известному стадиону «Ёёги», который он воздвиг к Олимпийским играм 1964 года. Здесь он тоже подчеркнул линию конька стадиона.
Я помню свое впечатление от него: я видела красивую форму, это все было очень интересно. Но японские коллеги обратили мое внимание на этот конек на крыше. У них он сразу вызывает ассоциации с синтоистской архитектурой.
Неслучайно Кэндзо Тангэ ее изучал, писал эссе об Исэ и рассматривал синтоистскую архитектуру как основу, все время к ней обращался. Он считал, что это одна из вершин мировой архитектуры, не только японской, сравнивал святилище Исэ с Парфеноном. Но надо сказать, что Тангэ видел в этом святилище не только явление культуры периода первых веков нашей эры, но и более древних культур, например, культуры Дзёмон. Он видел эти проявления, например, в культе камней: ивакура — так называемые священные камни, на которых может сидеть божество. И говорил, что использование дерева — это, действительно, часть японской культуры, но и любовь к камню тоже. С этим же он связывал использование бетона в современной японской архитектуре. И я бы подчеркнула, что любовь к материалу, как он есть, например, к дереву, которое не окрашено, к бетону, который ничем не закрыт, к выступающему камню — это еще одно влияние синтоистской храмовой архитектуры.
У.Г.: Ну, надо сказать, здесь есть определенная параллель, потому что Храм тоже строился из дерева и камня. Более того, подчеркивается, что не было железных инструментов при создании Храма. Нельзя было пользоваться железными инструментами.
А.Г.: Это колоссальный труд, конечно. Японские плотники все-таки используют металлические орудия. И надо сказать, что современные архитекторы сейчас снова начинают использовать традиционные техники обработки дерева. И те, кто строил храмы, выделялись в определенные сообщества, они не занимались, как правило, строительством жилищ. Это были отдельные плотники, обладающие совершенно уникальным мастерством и техниками. И многие сейчас с ними снова работают и пытаются их восстановить. Они очень быстро забываются, потому что, конечно, строится намного меньше и буддистских храмов, и синтоистских храмов, и это мастерство уходит.
У.Г.: Аня, у меня вот какой вопрос. Насколько какие-то исторические события или жизненные ситуации влияли на изменение каких-то архитектурных деталей? Я приведу пример опять же из еврейской традиции, прочитаю маленький фрагментик из трактата «Сукка», где говорится следующее. Там описывается праздник Бейт ха-шоева, это «черпание воды». Как раз тоже во время праздника Суккот происходит этот ритуал, когда на жертвенник льют воду. На исходе первого дня праздника спускались левиты и кохены на женский двор (женский двор — это как раз и есть вот этот самый общий двор) и устанавливали там великий распорядок. И что это за великий распорядок? Говорит рабби Элиэзер: «Учили: поначалу гладкими были стены женского двора, а затем обнесли его выступами и установили, чтобы женщины сидели наверху, а мужчины внизу». То есть сделали такие балкончики для женщин. Сначала этот общий двор, который называется женским двором (эзрат нашим), был гладким, все было нормально. А потом произошло это изменение — кстати, оно отражено, естественно, в синагогах. Так вот, дальше задается вопрос: почему? что произошло? И рассказывается следующее:
«Сначала женщины сидели внутри, а мужчины снаружи. Но поддавались они легкомыслию, и установили, чтобы женщины сидели снаружи, а мужчины внутри».
По поначалу женщины были внутри этого двора, а мужчины как бы по периметру. Потом их поменяли местами, но они все равно поддавались легкомыслию. «Тогда установили, чтобы женщины сидели наверху, а мужчины внизу», потому что иначе это легкомыслие пресечь было невозможно. (Вавилонский Талмуд, Сукка 51б). Все это привело к тому, что пришлось менять конструкцию храма. Но как же они решили сделать это — внести изменения в строение храма, если его архитектор — Бог? Как можно было что-то поменять? И тут приводится толкование, которое позволило внести это самое изменение. Это я к чему? Даже во времена существования Храма, как подчеркивает Талмуд, в силу влияния каких-то обстоятельств — в данном случае стремления мужчин к женщинам или женщин к мужчинам, не знаю, — пришлось перестроить, изменить, внести серьезное изменение в архитектуру этого здания. Есть ли такого рода эпизоды в истории храмовой японской архитектуры?
А.Г.: Ну, прямо такие красочные и колоритные мне сложно вспомнить, но приведу несколько примеров. В уже упоминавшемся синтоистском храме Исэ на крыше есть такие цилиндры — утяжелители, чтобы крыша из тростника не разлеталась.
Эта традиция пришла из дворцового строительства, и у нас сохранились записи о том, что, например, император Юряку, который правил в V веке, очень негодовал, когда увидел такие кацуоги (так они называются по-японски) на доме другого знатного человека, и числом они, в общем, были почти таким же, как и на его дворце. И мы знаем, что в VI веке они уже демонстрировали положение владельца дома и близость его к императору. И вот это символическое значение сохранилось, потому что в Исэ, например, число кацуог — десять, это во внутреннем святилище, а во внешнем святилище, которое посвящено богине еды, их уже девять, и на всех других синтоистских святилищах их будет еще меньшее.
Сейчас, когда мы смотрим на кацуоги, они, как правило, позолочены — это, конечно, влияние уже буддистской архитектуры, которая пришла с континента. Китайская и корейская (китайская в первую очередь) традиция принесла другое отношение к материалу: в буддистских храмах использовалось золочение, металлические или бронзовые детали, красный лак.
Если китайская традиция очень симметричная: буддийские комплексы в Китае (в принципе, и в Индии тоже, откуда он пришел первоначально) приобрели очень уравновешенную планировку с храмом посередине, с храмом для проповедей за ним, с двумя пагодами по бокам от центрального прохода — то в Японии интересно, даже на примере самого древнего храма Хорюдзи, который датируется началом VIII века (он основан был в VI веке), мы видим уже отход от этой симметричной планировки, у нас есть пагода и храм, которые стоят на одной оси, но они как бы пропорционально неравнозначны. Это как раз такое выстраивание равновесия из разных форм и пропорций, более сложное.
У.Г.: А в силу чего произошло это изменение?
А.Г.: Сложно сказать, есть свидетельства о строительстве храмов, которые действительно прямо копии китайских, и китайские исследователи изучают свою архитектуру по японским храмам, потому что они лучше сохранились. Но одна из версий, что это влияние синтоизма, где к храму никогда не будет прямого подхода по вырубленной, скажем, в лесу аллее, он всегда будет как бы по диагонали. Вы подходите к Исэ не прямо, а как бы подбираетесь к нему и только потом поднимаетесь по лестнице. Может быть, вот это идея, что нельзя подходить прямо, долго идти по ровной дороге, она оказала влияние на планировку буддистских храмовых комплексов в Японии.
У.Г.: Ань, я думаю, давайте мы немножко отойдем от архитектуры, и расскажем, что происходило внутри, буквально два слова. Я скажу о еврейской традиции, а вы нам расскажете о синтоистской или буддистской. Собственно говоря, что происходило в Храме Соломона или во Втором храме? Жертвоприношения. Есть медный жертвенник для принесения в жертву животных, и есть в зале жертвенник для воскурений. Ну, помимо этого, есть светильник, который должен постоянно гореть; есть так называемые хлеба-предложения, которые лежат на золотом столе, — это символ хлебов, которые тоже приносят в жертву.
То есть, по сути дела, вся храмовая служба связана с идеей жертвоприношения. На самом деле, я уже говорил об этом в нескольких наших передачах, само слово «жертвоприношение» не совсем удачное. Слово корбан происходит от глагола лекарев — приближать. И те действия, которые мы называем жертвоприношениями, это не что иное, как попытка приблизить. Что приблизить? Либо приблизить землю к небу, либо, наоборот, небо приблизить к нам. Это акты приближения, которые связаны с забоем животных или воскурениями. Что происходило или происходит в синтоистских, буддистских храмах?
А.Г.: В синтоистских храмах, наверное, самый главный ритуал — это очищение. Потому что в синтоизме нет понятия, например, греха, а есть чистое и нечистое, как бы искривленное, загрязненное, но его можно вернуть к чистоте. Поэтому синтоистские священники, как правило, проводят ритуалы очищения. Они довольно простые.
У.Г.: Здесь я сразу же вставлю, что на самом деле очищение — это тоже важная деталь службы и в еврейском храме. То есть во времена существования Храма нельзя было войти туда, если человек не произвел ритуального очищения, поэтому были специальные бассейны — миквы, в которые необходимо было окунуться, прежде чем туда зайти. Но это не является самоцелью. То есть ты очищаешься для того, чтобы затем заняться приближением.
А.Г.: Вот здесь действительно полное совпадение, потому что и в синтоистской, и в буддистской традиции есть очищение водой, вернее, водой и солью. Например, знаменитая борьба сумо — это же тоже синтоистский ритуал, ритуальная борьба. Сейчас идут большие споры, допускать ли туда женщин. Перед началом боя идет очищение солью, ринг посыпают солью.
Это два таких чистящих вещества. А дальше вот уже действительно может быть очищение более сложное, которое проводит синтоистский священник. И в основном, конечно, молят синтоистских божеств, которые связаны с силами природы. Есть божества, которые ответственны за урожай, есть те, что олицетворяют ветер, другие силы природы, горы.
У.Г.: Ну, в каком-то смысле — это тоже приближение.
А.Г.: Да.
У.Г.: То есть это, в общем, воздействие, попытка определенного воздействия.
А.Г.: Попытка воздействия, но не попытка задобрить, хотя синтоистским божествам тоже приносят приношения, например алкогольные напитки, синтоистские божества любят сакэ. Мы немножко сейчас уходим от темы храмов. Но японцы привносят в синтоистские храмы плоды урожая. И одна из таких знаменитых выставок разных производителей сакэ находится в святилище Мэйдзи-Дзингу, посвященном памяти императора Мэйдзи, в центре Токио. И это можно увидеть везде — и в святилище, и даже, например, в пещерах, в дуплах больших деревьев, которые почитаются как место, где может обитать божество. Там тоже ставится какая-то еда, сакэ, чашечки или бутылочки. И это такое выражение почтения.
У.Г.: Аня, на самом деле, конечно, наш разговор можно было продолжать, видимо, очень долго. Это очень любопытные темы. Мы видим, есть какие-то параллельные процессы, есть и в архитектуре нечто схожее, есть различия. И такое сравнение между столь разными религиями — монотеистической и той, что можно было бы назвать политеистической, — оно любопытно и интересно, ну, мне, по крайней мере.
