ИзТории-Пророки. Перверсия обмана
Сериал проекта «Идеи без границ» культурного центра Бейт Ави Хай в Иерусалиме
Толдот || Малахия, 1:1–2:7
Гость выпуска: Ксения Голубович—писатель, критик, литературовед. Преподаватель Московской школы нового кино и Международного университета в Москве, кандидат филологических наук, председатель жюри литературной премии имени Александра Пятигорского (2017–2021).
Ури Гершович (У. Г.): Тема нашего сегодняшнего разговора — недельный раздел Торы Толдот, что означает «Порождение» (имеется в виду порождение Ицхака), и, как всегда, соответствующий отрывок из Книг Пророков, в данном случае из пророчества Малахии, который читается как дополнение к этой недельной главе.
И сегодня у нас в гостях Ксения Голубович, культуролог, писатель, литературный критик. Ксения, здравствуйте.
Ксения Голубович (К.Г.): Здравствуйте, Ури.
У.Г.: Попробуем обсудить сложные темы, которые здесь возникают в сочетании недельной главы и пророчества Малахии. Здесь рассказывается известная история о том, как Яаков и Эсав, еще находясь в утробе матери, начинают между собой драку (итроцацу — такое есть слово). Вплоть до того, что их мать не выдерживает, говорит: «Я сейчас умру». Она идет выяснять, в чем же дело, и, в общем, выясняется следующее. Ей говорят: «В твоей утробе два народа, один будет порабощать другой». Ну и дальше рождаются эти два близнеца — Яаков и Эсав. Эсав рождается первым.
Само слово «эсав» можно прочесть как асуй — «сделанный». Он весь сделанный — волосатый, уже готовый человек. А за его пятку держится его братец Яаков. Имя Яаков однокоренное со словом «пятка» (пятка — это акев), вот он держится за пятку. И дальше — известная история, как Эсав продает свое первородство за чечевичную похлебку. Ицхак в конце жизни не очень хорошо видит, и Ривка (Ревекка) вместе с Яаковом обманывают Ицхака. Яаков предстает в виде Эсава, на него надеты одежды Эсава. Чтобы он был волосатым, ему повязывают бараньи шкурки. И вот он предстает перед отцом. Отец не очень хорошо видит, но слышит. Он говорит: «Что-то руки Эсава, а голос-то вроде Яакова». Он принимает Яакова за Эсава и дает ему благословение.
Вот таким обманным путем Яаков его получает. Эсав узнает об этом и замышляет убийство. Он думает: «Вот отец умрет, при отце не хочу я этого делать. А вот когда отец умрет, я непременно расправлюсь с Яаковом». Ну а мать Яакова Ривка понимает всю эту коллизию и отправляет Яакова куда подальше, в Харан, к родственникам, чтобы его Эсав не убил. Вот содержание недельного раздела.
И в дополнение к этому читают отрывок из пророка Малахии. Малахия — последний из тринадцати малых пророков, он пророчествовал уже во времена Второго храма. И начинается его пророчество так:
Пророческое слово Господа к Израилю через Малахию:
«Я возлюбил вас», — сказал Господь. А вы говорите: «В чем явил ты любовь к нам? Разве не брат Эсав Яакову?» Слово Господа: «Но возлюбил я Яакова, — говорит Господь. — А Эсава возненавидел я и сделал гору его пустошью, а удел его — жилищем шакалов пустыни». И если скажет Эдом (Эдом — это Эсав; об отождествлении Эдома и Эсава мы тоже, может, скажем в дальнейшем): «Разорены мы, но вернемся, отстроим наши развалины», — так Господь говорит так: «Они построят — я разрушу».
В общем, бедный Эсав-Эдом, Бог против него ополчился. Понятно, что это начало перекликается с конфликтом Яакова и Эсава в недельной главе. Но дальше Малахия переходит к обличению народа Израиля. Что Бог сделал? Бог выбрал Яакова. А вы что — Яаков? А вы, значит, делаете что-то непонятное.
«Сын почитает отца, раб — господина своего. Если я отец, то где почтение? Если я господин, где боязнь передо мной?»
Малахия говорит о том, что приносят не те жертвы.
Когда приносите вы для жертвы слепое — не скверно ли это? Когда приносите хромое и больное животное — не скверно ли это? Поднеси-ка это правителю своему — будет он благоволить тебе или нет? А вот вы приносите награбленное, хромое, больное — и приносите это в дар Богу.
То есть, Малахия обвиняет народ Израиля: Бог избрал вас, возненавидел Эсава, а вы теперь приносите ему не те жертвы, которые следовало бы приносить. В конце этого отрывка говорится о том, что, если не послушаетесь, не примете к сердцу, эти слова, то, конечно, будет плохо. Ну а если удастся вам всё-таки вернуться на путь истины, то все будет более-менее хорошо.
Вот, собственно говоря, содержание недельного раздела и пророчества Малахии. Естественно, тема, которая здесь напрашивается — это братская конкуренция. Мы эту тему отставим сейчас, поговорим о ней более подробно в другом недельном разделе, Ваишлах, где будет пророчество Овадьи, которое будет прямо говорить о войне. А здесь я предлагаю эту конкуренцию рассмотреть как раз в том аспекте, о котором идет речь в пророчестве Малахии, а именно в аспекте выбора. Кто выбирает того, кто будет продолжать сакральную историю? В данном случае Яакова выбирает Господь. Но на самом деле благословение и все остальное получено обманом. Так что, обман — это хорошо? Так и нужно делать? Почему возлюблен Яаков, а не Эсав, который никого вроде бы не обманул? Я предлагаю, Ксения, нам остановиться на этой теме — теме подмены, обмана в контексте этой нашей главы.
К.Г.: Мераб Мамардашвили говорил, что мысль должна быть кристаллом, то есть она многогранна.
И пока ты этот многогранник не простроишь, мысль будет плоской; она, собственно, не мысль, это что-то такое, ну, высказывание какое-то. И действительно, в том, как выстроен монтаж этих отрывков, какая история рассказывается и к чему она рассказывается, мне чудится просто трепет такой очень живой и сильной мысли, которую очень хочется ухватить и как-то зафиксировать для себя.
Действительно, с одной стороны, два брата и вот эта тема войны в утробе. И удивительно, что они бегут навстречу друг к другу, как бы к границе, как будто там есть эта граница, вокруг которой они сшибаются. И такой вопиющий крик матери, что «граница — это я»; собственно, материнское тело и есть сама граница.
У.Г.: Да. «Я сейчас погибну».
К.Г.: Это очень яркий, конечно, пластический образ, но здесь важен, мне кажется, момент выбора — кто лучше? Что такое два брата, почему во многих культурах опасаются близнецов?
Если мы возьмем, допустим, древние культуры, племенные — они очень боятся появления близнецов, потому что это два человека с одним лицом, претендующие, по сути, на одно и то же. И при этом близнечный миф пронизывает собой все. И если мы подумаем, например, о таком сложном понятии, как граница, то у нее всегда есть внешняя и внутренняя сторона: у нас есть границы государств, личные границы и так далее. Но что она подразумевает? Двоих. Граница отделяет одного от другого. То есть мы сами в некотором смысле суть близнецы, да? Эта близнечность — в нас самих, потому что без границы нас не существует. И здесь есть вот этот поразительный элемент: к чему, выходит, это упоминание об Эсаве и Яакове? К подмене. Бог обвиняет Израиль, собственно, в том, что совершилось с его позволения, — в подмене. В подмене того, что Ему приносят в жертву. Отцу привели не того сына, и как будто бы здесь Израиль продолжает делать то же самое.
У.Г.: Здесь немножко сложнее ситуация. Получается, что Бог вроде бы допустил этот обмен, одобрил эту подмену, одобрил этот обман, а теперь недоволен, что его обманывают. Ну, Израиль мог бы сказать: так мы, собственно, научились этому, вот и приносим.
К.Г.: И действительно, кто выбирается — Ромул или Рем? Даже если взять римский миф об основании города, их и зовут похоже. То есть как выбрать между «Ром» и «Рем»? Это очень сложно, практически невозможно, в именах нет выбора.
У.Г.: Нет, в имени как раз есть намек. Яаков — это «пятка», но, как всегда в иврите, есть еще значения. Например, лааков — «обходить». И когда Эсав узнаёт, что его в благословении обошли, он говорит: «Вайааквени зе паамаим» «Он меня обманул уже дважды, он меня обошел уже дважды». То есть он, с одной стороны, держится за пятку, а с другой стороны — ухитряется обойти того, кто вышел первым.
К.Г.: Обойти — это показать свою пятку.
У.Г.: Вот именно, да.
К.Г.: И мне кажется, что здесь, в этом обмане есть момент: а на что смотрит Бог, почему Он выбирает одного, а не другого?
У.Г.: Ну да, мы можем вспомнить про Каина и Авеля, естественно; этот мотив есть с самого начала.
К.Г.: Да, и это интересно, особенно в сцене, когда его одевают в другие одежды и его пеленают вот в это, как будто бы здесь кроется какой-то странный момент того, что не нравится, а что нравится. Возникает вопрос: какой вкус у Бога, кого берем?
У.Г.: Там есть борьба вкусов, Ксения, там сложная ситуация. Там есть Бог, есть мать Ривка и есть отец Ицхак. Ицхак любит Эсава — так говорит, по крайней мере, Писание. Почему он его любит? Потому что Эсав воин, он все время охотится, он мужественный человек. И Ицхак, который, в общем, не самый мужественный человек. Мы помним его судьбу «закланного агнца», которая, по-видимому, с ним остается. Он любит Эсава. А Ривка любит Яакова.
К.Г.: Но каков Яаков? Он мягкий как будто бы по сравнению с Эсавом. Эсав действительно полностью «сделанный», то есть ему ничего не надо прибавлять, он сам уже таков, как есть. И очень часто, я помню, есть в Библии мотив человеческой гордости, когда кто-то как исполин над армией, кто-то абсолютно мощный, яркий воин, и вот в него будет бить эта молния. А есть кто-то, кто как бы не завершен, кто мягок. Вот если мы посмотрим этих всех избранных — они как будто бы немножко мягкие. Даже если мы вспомним Давида и Саула, тоже такая пара, — кого выбирают? Мягкого, очень юного, того, кто как будто бы не вполне завершен. И вот мне очень близок этот мотив.
У.Г.: Тот, кто имеет возможность к росту. Получается, что если есть возможность роста и развития, то это как раз и есть то, что выбирается. Так же, как и с Авелем и Каином.
К.Г.: А что такое возможность роста?
У.Г.: А вот это да, это надо понять, что такое возможность роста. Это сложная история.
К.Г.: Да, у меня все время стоит перед глазами этот мальчик, кожу которого делают более грубой, а он сам такой мягкий. По сути, в этом есть жертвоприношение, это мотив, который роднит Яакова и его отца. Потому что жертвенный Исаак — его же подменяют на этого агнца. И в этом есть служение. Бог начал с этой подмены вообще-то. То есть потребовал всего и подменил.
У.Г.: Ну да.
К.Г.: Это мотив, который в этой семье все время продолжается и дальше он будет.
У.Г.: На самом, деле рецепта нет. Предположим, мы сформулировали: ага, мы поняли, теперь понятно, кого будет Бог избирать. Ага, будет мягкого избирать. Подставляем Ему мягкого — а Он опять подменит.
К.Г.: А Он опять подменит.
У.Г.: Окажется, что в данный момент мягкий не годится. Понятно, что с Каином и Авелем это тоже работает. Имя Авеля — означает «пар», то есть ничто. В отличие от Каина, имя которого означает «приобретение», он твердо стоит на ногах, он земледелец. А Авель — ну так, овечек пасет. Но его приношение угодно почему-то. Как оказаться избранным? В итоге получается, что один из, может быть, главных и неуловимых мотивов Писания — а как же оказаться избранным?
К.Г.: Мне кажется, здесь действует закон благодарности. Что такое благодарность?
УГ: Ксения, сразу перебью. Когда мы говорим про благодарность, то вспоминаем имя Иуды, если мы говорим про иудаизм. Вот мы говорим «христианство» — что такое христианство? Христианство этимологически от слова «Христос», Христос — это помазанник, Мессия. Значит, христианство — это мессианство, если переводить. А иудаизм — от Иуды, а Иуда — это что? Иуда — это Йехуда, от слова леходот. На иврите леходот означает, с одной стороны, благодарить, а с другой стороны — признавать свою ошибку. И получается, что само понятие иудаизма включает в себя именно то, что вы сейчас сказали, — тот, кто способен быть благодарным, и тот, кто способен признать свою ошибку.
К.Г.: Например, в ситуации, когда уже Яакову путем обмана вручается не та жена. Он работал семь лет, и его обманули. Вот что делает при этом человек, который полностью в себе уверен? Он берет оружие и идет убивать отца, захватывает Рахиль, выкидывает не ту жену, то есть он чинит справедливость. Он имеет право, его обманули. Что делает Яаков? Он принимает и продолжает работать.
У.Г.: Ну, он должен вспомнить, что он сам обманул.
К.Г.: То же самое потом сделает Иосиф, когда он не накажет братьев, а спасет. И это опять же не рецепт, это не то, что мы должны всегда действовать так. Здесь, мне кажется, вот эта странная игра благодарности, когда ты не знаешь, что на самом деле окажется этой самой благодарностью. Что такое любое предписание? То, что нас завершает. «Будь мягким!» — и человек становится мягким, а от него в этот момент требуется не это.
У.Г.: Да, именно так. То есть любое правило оказывается неправильным. В итоге закон, если его буквально соблюдать, это не то, что нужно. Интуиция, на самом деле, — очень правильная. Идея, что, действуя строго по правилам, я действую неправильно, — она существует и в иудаизме, и в христианстве, просто она решается по-разному. Мне необходимо уловить нечто, что находится как бы за пределами правила, но не нарушает его. Вот такая странная история.
К.Г.: И это возвращает нас к понятию границы. Потому что, с одной стороны, за границей оказывается тот отвергнутый брат. И здесь есть понятие того, что выполнение правил наполняет нас чувством самоудовлетворения. Аристотель сказал когда-то, что «добродетель сама себе награда», и был прав. Потому что в выполнении, в «бытии добродетельным» есть это завершенное, в чем можно обвинить греков. В чем обвиняли греков — что они очень самодовольны.
У.Г.: Ну, христиане обвиняют в этом и иудеев как раз — что иудеи переполняются гордостью, выполнив, так сказать, полностью законы.
К.Г.: Выполнив все правила, да, исполнив закон. А суть-то здесь очень странная. То есть ты выполнил правила, ты уверился в том, что ты, так сказать, полное существо. И Бог всегда, получается, ударяет в это ощущение полноты. Всегда приходит тот другой, который побежит против тебя. И вот вопрос: что от тебя требуется? Как тебе узнать, что нужно? Как тебе в чем-то опознать опять же своего брата? Как тебе узнать, что это требуется? И в этом есть, наверно, и момент избранничества. Видимо, это момент как раз того существа человеческого, в котором Бог усматривает возможность либо оставлять границу открытой, либо чувствовать ее. Знаете, как вот когда у младенца не закрытое темечко, то есть он не полностью завершенный человек. Не полностью завершенный человек — не полностью вставший на свою границу — не полностью вставший на свою собственную сторону. Как тот, у кого есть некий тайный лаз, обманный ход. Это очень хорошо видно в притче про блудного сына. Потому что старший сын говорит отцу: «Я тут был, я все исполнял, я был твоей опорой, а ты обнимаешь моего брата». Это мягкое отцовское объятие, практически благословение, достается другому. И почему? Почему отец выбирает блудного сына? Он падает на колени и говорит: «Я признал ошибку». И вот это признание ошибки — оно оказывается самым мягким местом человека, в нем человек наиболее уязвим.
У.Г.: Нужно оставаться уязвимым, да, безусловно. Здесь мне сразу несколько вспоминается мотивов, которые как бы с этим соотносятся. Ну, например, мне вспоминается «Путеводитель растерянных» Маймонида (так название его книги перевели на русский язык), где этот знаменитый автор обращается к своему ученику и говорит, что он даст ему рецепт. Он не снимет все его сомнения, а он даст ему рецепт снятия сомнений. Но если мы вчитываемся в этот его трактат, то выясняется, что этот трактат не только пособие по снятию сомнений, но и пособие по зарождению сомнений. У него оказывается, что в итоге только сомневающийся — нужен. «Путеводитель растерянных» в двух смыслах: это и снятие растерянности, и зарождение новой растерянности. То есть человек не растерянный оказывается человеком, который не способен двигаться дальше; для движения необходима растерянность. Ты преодолеваешь одну растерянность и попадаешь в другую — то, что вы сказали.
А с другой стороны, мне вспоминается из совсем другой области. Был такой замечательный проект Бориса Юхананова и Григория Зельцера, который назывался «ЛабораТОРИЯ».
Я был свидетелем их длинного путешествия. И там у них было понятие «индуктивной игры». Индуктивная игра — это игра, правила которой ты не прописываешь, они рождаются в момент твоего действия, и они оказываются правилами развивающимися. Собственно говоря, в еврейской традиции понятие «устная Тора» — это и есть не что иное, как аналог, это тоже в каком-то смысле индуктивная игра. Мудрецы Талмуда как бы эти правила производят, их пишут, то есть в каком-то смысле пишут сценарий своего действия. Но на самом деле немедленно их меняют. Потому что в тот момент, когда эти правила заморозились и стали жесткими и ты их выполняешь как заученную роль, как актер в театре, — ты выпадаешь из этой игры. То есть ты теряешь, можно было бы сказать, избранность, теряешь это самое благословение. И поэтому вот этот самый обман или подмена видится как некий инструмент провокации человека на это движение. В каком-то смысле нет другого инструмента, тебя все время провоцируют. И тогда вот это пророчество Малахии можно читать тоже как своего рода провокацию: «Вы окаменели». Не в том дело, что они приносят не те жертвы, а «Вы окаменели в этом принесении жертв, вы их приносите на автомате. Пробудитесь, Я выбрал вас!»
К.Г.: Это как в супружестве практически, когда люди каменеют в быту, и вдруг неожиданно: «Ты должна вспомнить, что я тебя люблю и что я тебя выбрал». И вот о чем тогда все это? Это очень важные вещи, с которыми мы сталкиваемся постоянно. Собственно, литература на этом стоит. Все, о чем мы пытаемся говорить, — именно об этом. Здесь, в пророчестве говорится, это важно, о лучшей части. И вопрос о том, когда человек может сделать нечто хорошее. То есть мы думаем: когда мы выполняем правила, мы делаем нечто хорошее. Нет, мы еще ничего не делаем. А что такое «сделать нечто хорошее»? Человек призван делать вот это хорошее, производить хорошее, то есть производить лучшее.
Я рассказывала вам, Ури, историю, когда мне англичанин сказал: «Вот ты здесь сейчас сделала то, что евреи называют хорошим делом». «Good deed», — он мне сказал. Я вообще не знала, что есть такой отдельно выделенный термин «good deed», то есть хорошее дело. Я просто опишу то, что происходило. Мой отчим попросил меня позаботиться о его друге фотографе, который приехал из Англии снимать Москву, а у него была в свое время травма ноги. Он приехал, это был очень неприятный февраль, это было месиво, крошево. Он жил в гостинице «Украина», мы ходили с ним и грязь месили. И я не знала, что я делаю, почему я должна оставить все свои дела только по просьбе своего отчима, заниматься каким-то человеком, который и без меня бы справился, ну что, только из-за больной ноги? И вот мы ходили и ходили, он мне рассказывал о своей судьбе, о том, как у него отобрали детей, о том, как что-то происходило в его жизни, он дружил с Ленноном, в свое время был хиппи. Какое-то прошлое, какие-то истории… Мы ходим, ходим, ходим по этой Москве, а потом через много лет я узнаю, что вообще-то он приехал в Москву совершить самоубийство.
У.Г.: То есть вы его спасли, сами того не подозревая?
К.Г.: Да, и просто тем, что я ходила с ним. Что здесь было? Я ничего такого не говорила, я не сказала ему, и более того, я не знала обстоятельств. Потому что, если ты знаешь обстоятельства, ты знаешь, с чем имеешь дело, ты думаешь, как поступить по правилам, что в этой ситуации надо делать. А тут выясняется, что ты делаешь что-то другое, но делаешь как раз то, что должен.
У.Г.: Ксения, я хотел добавить к этой истории очень любопытный момент. На самом деле эта английская фраза, скорее всего, подразумевала мицву. Мицва — это заповеданное. А что значит заповеданное? Это значит, тебе приказали что-то, и ты выполняешь приказ. Но само это понятие — выполнение приказа (по крайней мере, в контексте нашего разговора) — оказывается очень сложным. Казалось бы, все ясно: тебе заповедали, кто-то тебе приказал (цива), и ты выполняешь мицву. Сделал мицву — сделал доброе дело. Это доброе дело так и называется — мицва.
Но на самом деле оказывается, что тебе нужно выяснить, что же это такое, что такое заповеданное, потому что Бог, как мы видим здесь, очень хитро заповедует. Он все время заповедует с помощью обмана, подмены и еще чего-то, и это оказывается иногда тем, что ты не ожидаешь, что это правильно. Ну что это за поступок: взяли и грубо обманули отца. А в итоге оказывается: «Я тебя полюбил за это». Ну как же за это полюбить? Потому что это было правильно, то есть это было в каком-то смысле заповедано. И получается, что вы выполняли заповедь, как бы о ней ничего не зная.
К.Г.: И более того, меня тоже обманули, потому что меня попросили походить с фотографом.
У.Г.: Да, спасать.
К.Г.: Мне даже не сказали никаких обстоятельств, почему меня к нему приставили; меня просто попросили с ним походить. И вот этот странный обман, который связан с темой выбора лучшего. Допустим, Авраам, он же не знал, что все хорошо кончится. Он же ничего не знал, он просто делал то, что ему сказали. Что шло вразрез со всеми обещаниями, потому что если он сейчас убьет Исаака, то что останется, кто останется?
У.Г.: Ну да, и там Бог его, собственно говоря, этому и учит. Когда он заносит уже нож, получается, что нет, не это нужно.
К.Г.: Не это нужно. И вот это странно. Как распознать, или почувствовать, или каким-то образом держать себя открыто в том месте, где, казалось бы, должна быть полностью простроена стена? Что значит «иметь границу и держать ее открытой»? Если признано, что все-таки это было good deed, я могу сказать, что это было странное прохождение вот этой февральской границы — границы времен, границы человека. Когда ты действительно оказываешься на этой границе — это удивительное чувство. И что там должно происходить? А на самом деле, если брать то, с чем пытались работать философы (например, Людвиг Витгенштейн), с этим понятием границы — границы языка, границы, на которой мы оказываемся. Ведь Витгенштейн говорит поразительную вещь: когда мы чувствуем границу? В двух случаях. Это тавтология, когда мы говорим: это есть это, есть это, есть это. И противоречие, а противоречие — это базово та же самая фигура, противоречие нам что-то высвечивает. Когда мы сталкиваемся с движением речи против нас, мы можем оказаться на границе в любой момент, нам для этого не надо ехать на границу.
У.Г.: Более того, мы все время оказываемся на этой границе. Есть разные способы выяснения того, что же нужно там делать. Есть разные традиции, которые на это указывают. Но традиции, которые на это указывают (например, межконвенциональные структуры иудаизма, христианства или еще других религий), — они всегда предлагают схему. Мне как индивидууму они предлагают схему. Для того чтобы из этой схемы что-то извлечь, необходим учитель, который будет обманывать. Учитель или поэт, который на самом деле сможет, помимо схемы, указать мне что-то.
К.Г.: Мысль в обмане. Здесь можно, если вы позволите, привести слова Мамардашвили в этой связи, когда он разбирает Пруста. Он говорит: «Когда человек начинает мыслить? Когда он понимает, что он обманут». То есть в некотором смысле, если ты не попадешься в структуру обмана, ты никогда не начнешь мыслить, ты будешь всегда идти по накатанной.
У.Г.: Да.
К.Г.: И вся замечательная структура «В поисках утраченного времени», которую создает Пруст и разбирает Мамардашвили, — это структура «как я мог так обмануться!» И с этого начинается путь человека. Эти восхитительные пассажи, само произведение, сама речь человека начинается в этот момент. И поэтому у Мамардашвили есть даже такой опыт обмана в любви, когда действительно происходит это событие: ты идешь глазами в небо, ты думаешь, что все у тебя хорошо, а тебе любящий человек вонзает нож в спину. Вот тогда ты узнаёшь, что это такое.
У.Г.: Ну да.
К.Г.: И вот в этой структуре ты должен, как он говорит, «работать в свете молнии». Ты начинаешь понимать. И с другой стороны, таким же обманом и такой же провокацией может быть, допустим, действительно, беседа с учителем.
У.Г.: Не то что может быть, а так оно и есть, например, в еврейской традиции, в талмудической. Учитель не говорит прямо никогда, мудрецы Талмуда не говорят прямо. У них есть как бы техника, которую я называю «непрямоговорение». Это всегда загадка, это всегда некий обман, некая расстановка, которую необходимо каким-то образом преодолеть.
К.Г.: И когда ты в нее попадаешься, я думаю, что тебя охватывают очень разные чувства, вплоть до ярости.
У.Г.: Да.
К.Г.: Я думаю, что ученик очень часто испытывает просто ярость. Самую обыкновенную.
У.Г.: В Талмуде есть даже специальное клише для этого. Правда, там про отца и сына. Отец и сын, которые садятся за учение, должны сделаться друг другу врагами. Но закончить должны миром. То есть этот шалом, цельность, обретается через борьбу, через войну, они буквально должны воевать друг с другом. Посетители бейт-мидраша так и называются — «воины». Они выступают как воины, они приходят в дом учения как воины, которые приходят сражаться. И вот в этом сражении они, собственно говоря, что-то и получают.
Мне кажется, эта мысль относительно того, что только за счет обмана и можно получить возможность мыслить, прекрасно резюмирует нашу беседу. Я бы еще к ней добавил следующее. В этом отрывке из пророка Малахии Бог говорит народу Израиля: вы меня обманули. Но на самом деле, по-видимому, он хочет сказать: вы сами обмануты, принося не те жертвы. То есть если отвлечемся от буквального значения, что они приносят больное и так далее; если речь идет о том, что они неправильно приносят жертвы. А на иврите что такое жертва? Здесь очень разные значения — в иврите и по-русски. По-русски мы слышим «жертвенность»: я что-то отдаю. А на иврите «корбан» — это приближение, то есть вы приближаетесь неправильно. Потому что слово, которое переводится на русский как «жертва» — это не что иное, как приближение, «приближалка». И получается, что он им говорит: «Так вы приближаетесь ко мне неправильно! Я вас полюбил, я отодвинул другого, я вас полюбил за счет обмана, там был обман, конечно, все такое. А теперь вы как бы меня обманываете, вы не отвечаете на мою любовь. Ну, вы сами оказываетесь обманутыми». То есть здесь получается такая перверсия этих обманных ловушек. Бог сам говорит: «Я не могу вас удержать». Как жену не может удержать муж или что-то в этом роде. Ведь вроде все уже создано, но в этих рамках все равно не работает.
К.Г.: Мне кажется, здесь надо подчеркнуть, что «вы перестали приносить мне ваше лучшее».
У.Г.: Ну да.
К.Г.: И вот это «ваше лучшее» — здесь дело не только в том, что это слепой ягненок или не слепой. Дело в том, что вы так уверены, что вместо Исаака уже будет ягненок, что «я уже выбрал вас». А надо продолжать приносить лучшее. А что это лучшее в каждый момент? Здесь, мне кажется, самое важное — это, действительно, смысловая жертва: «вы должны чувствовать, для чего это, и каждый раз узнавать меня, угадывать меня».
Я хочу последний, может быть, такой комментарий, это очень любимое место, когда Давид, оказавшись в одной пещере с Саулом, отрезает ему…
У.Г.: Краешек одежды.
К.Г.: Да, краешек одежды. Что «я здесь был, оставляю вот эту мету, но я тебя помиловал». То есть «я не сделал того, что мог бы сделать и на что имел право». И в этом отношении, в каком-то важном, сущностном смысле — он сделал лучше. Он мог поступить по правилам, а сделал лучше. И вот эта возможность делать лучше — это и требуется от человека: сделай лучше!
У.Г.: Ну да, да. Но у нас рецептов нет. Мы же не можем дать рецепт, как это сделать, мы можем только обозначить саму проблему. Наша передача, собственно говоря, на это и настроена, чтобы ставить вопросы и не давать ответы. Ксения, спасибо большое.
