ИзТории-Пророки. Художницы и пророчицы
Сериал проекта «Идеи без границ» культурного центра Бейт Ави Хай в Иерусалиме
Хукат || Судей, 11:1–33
Гость выпуска: Дмитрий Пиликин — художник, куратор, арт-критик, историк искусства. Резидент арт-центра «Пушкинская -10» в Санкт-Петербурге с 1989 года. Лектор СПбГУ, Смольного института, Эрмитажа, ГЦСИ.
Ури Гершович (У. Г.): Тема нашего сегодняшнего разговора — недельный раздел Хукат («Закон, устав» — так переводится это слово) и соответствующий отрывок из Книги Судей, который читается в качестве хафтары. Сегодня у нас в гостях Дмитрий Пиликин, художник, историк искусства. Дима, здравствуйте.
Дмитрий Пиликин (Д.П.): Здравствуйте.
У.Г.: Я, как всегда, начну с изложения содержания недельного раздела и того, о чем говорится в хафтаре. Начинается наш недельный раздел с закона о красной корове, рыжей корове, пепел которой должен очистить того, кто оказывается ритуально нечистым. У нас была специальная передача, посвященная этому, поэтому мы на эту тему сегодня говорить не будем.
Дальше рассказывается о смерти Мирьям. Эта смерть сопровождается тем, что исчезает вода, пропадает колодец; народ ропщет; Моисей извлекает воду из скалы, причем делает это, видимо, не совсем правильно. Господь гневается на него и на Аарона и говорит, что он их не впустит в Землю обетованную.
Дальше народ Израиля начинает двигаться в сторону Земли обетованной, хочет пройти через земли Эдома, но тот его не пропускает. Очередная история о том, как народ поднимает ропот и Господь посылает змеев, которые кусают и жалят их, и они начинают погибать. Аарон прекращает это несчастье с помощью специального посоха с медным змеем — это магическое действие, которое останавливает нашествие этих самых змеев.
Ну и завершается недельная глава тем, что обнаруживается все-таки колодец, который пропал после смерти Мирьям. А в дополнение, как я уже сказал, читается отрывок из Книги Судей, где рассказывается про Ифтаха из Гилада, который спасает народ Израиля в тяжелой ситуации. Может быть, мы чуть подробнее поговорим об этом позднее.
Я предлагаю поговорить о женских образах в Танахе, сопоставив их с женщинами в истории искусства, с художницами. Про Мирьям в нашей главе говорится следующее: «И пришли сыны Израиля, вся община, в пустыню Цин в первый месяц. И остановился народ в Кадеше, и умерла там Мирьям, и там же была погребена. И не было воды для общины, и народ собрался против Моисея и Аарона». Началось восстание. Комментаторы пишут, что поскольку смерть Мирьям соположена с исчезновением воды, то, наверное, отсюда можно сделать вывод, что именно благодаря Мирьям и была вода у сынов Израиля. То есть Мирьям была ответственна за наличие воды все сорок лет скитания по пустыне. В книге «Исход» говорится: «И взяла Мирьям-пророчица, сестра Аарона, тимпан в руку свою, и вышли все женщины за ней с тимпанами в хороводах, и воспела она песнь».
В Вавилонском Талмуде (трактат Мегила 14а) упоминается о семи пророчицах. Кто они? Перечисляются семь женщин: это Сара, Мирьям, пророчица Двора, Хана (или Анна), Авигайль, Хульда и Эстер. Вот семь женщин, которые были пророчицами. И когда речь заходит о Мирьям, то откуда мы знаем, что она пророчица? Писание нам это сообщает. Но где пророчества Мирьям, если она пророчица? Когда она пророчествовала? В Талмуде говорится следующее. «Сказала она: “Суждено матери моей родить ребенка, который станет избавителем Израиля”». Талмуд говорит, что в этом было ее пророчество. А когда родился Моисей и весь дом наполнился светом, то встал отец ее, поцеловал ее в лоб и сказал: «Дочь моя, исполнилось пророчество твое». Но когда бросили Моисея в реку, в Нил, встал отец Мирьям, дал ей подзатыльник и сказал: «Дочь моя, где же пророчество твое?» И поэтому написано, что сестра стояла в стороне и смотрела, что же будет дальше с Моисеем. Ну а потом, как мы знаем, Моисей был взят в дом фараона, и оказалось, что пророчество Мирьям — это действительно пророчество.
И, как я уже сказал, есть еще целый ряд женских персонажей, которые считаются пророчицами. Ну и, прежде чем мы перейдем к судьбам женщин-художниц, я хотел прочитать небольшой отрывок из эссе «Иудаизм и женственность» Эммануэля Левинаса. Он пишет о женщинах в еврейской культуре. Он говорит так: «Жены патриархов, пророчицы Мирьям и Двора, невестка Йехуды Тамар (или Фамарь), Наоми и Рут-моавитянка, или дочь Шауля (Саула) Михаль, или Авигайль, или Батшева (Вирсавия), или Шуламит (Суламифь) и множество других — все они играют активную роль в осуществлении предначертаний Библии, возникая на поворотных пунктах священной истории. Здесь мы далеки от обычных условий Востока, где в лоне мужской цивилизации женщина оказывается целиком во власти мужского произвола или служит средством смягчения и услаждения суровой жизни мужчин. Ицхак втянулся бы в бурные игры и развлечения брата Ишмаэля, если бы не твердая решимость Сары. Эсав восторжествовал бы над Яаковом, если бы не уловка Ривки (Ревекки). Лаван воспрепятствовал бы возвращению Яакова, если бы не соучастие Леи и Рахели. Моисей не был бы вскормлен молоком матери, если бы не Мирьям. Давид и будущий князь праведности Мессия, который должен от него родиться, не появились бы на свет, если бы не упорство Тамар (Фамари), не верность Рут и не политический гений Вирсавии (Батшевы)». Дальше он образно говорит: «На этом трудном пути, где поезд мессианской истории тысячу раз мог сойти с рельсов, женщины охраняли и переводили стрелки». То есть, с точки зрения Левинаса, женщины в Писании являются такими стрелочниками, которые уберегают поезд сакральной истории от крушения.
Ну, это было мое введение, Дим, теперь я предоставляю слово вам.
Д.П.: Ну, для начала я хочу предусмотреть ту критику, которая возможна в наш адрес. Почему мы, двое мужчин, собрались в студии, говорим о женщинах и не приглашаем женщин? Но в этой истории мы не только статисты, мы также участники процесса и мы так или иначе реагируем на все новации, которые происходят в современном мире. Почему они происходят? Мы ведь говорим о такой древней истории, когда выживание человека, его семьи составляло огромную трудность. Только благодаря ежедневному труду по добыванию пищи, по обеспечению безопасности, твоя семья и могла выжить. Это приводило к тому, что все роли в семье были жестко распределены. Соответственно, женщинам передали домашнее хозяйство, воспитание малолетних детей. Но к XIX веку проходит индустриальная революция, и часть наших ежедневных обязанностей, громадного труда появляется возможность переложить на машины, происходит унификация производства. В результате этого появляется такая удивительная категория, как свободное время. Мы можем использовать его по своему усмотрению, в том числе экспериментируя со своими социальными ролями. Но сама эта семейная конструкция ригидна, ее очень тяжело поменять.
У.Г.: Да, свободное время сначала появляется у мужчин.
Д.П.: Да, поэтому ее очень тяжело поменять. В русском языке это отлично отражено, у нас же женщина «замужем», она за ним находится, она не сама по себе, она только за ним. У нас есть чудесный московский историк Галина Ульянова, она недавно выпустила хорошую книжку, которая посвящена русским женщинам-купчихам. Он пишет о довольно интересном отличии русских купчих от жен британских торговцев. Если женщина в Англии теряла мужа, она должна была передать свое состояние кому-то из ближних родственников-мужчин. В России у купчих была возможность самим заниматься состоянием, что привело к довольно интересному феномену, когда женщины стали управлять крупным бизнесом, иногда довольно успешно.
Если мы возвращаемся к распределению профессиональных ролей и к тому времени, когда художник уже получает имя (а для нас это важно), — это время Возрождения. В Средневековье искусство еще безымянно, это ремесло, вложения своего личного кирпичика в общую стену. А вот когда появляется гордость и ответственность за произнесенное сообщение, — в это время искусство выглядит уже как цеховое занятие. Художник организует мастерскую, довольно сложное производство, потому что нельзя просто пойти в магазин и купить холсты и краски, все это ты должен сделать сам. Для того чтобы создать красивую голубую краску, надо купить лазурит, и дальше его кто-то должен растолочь, смешать с маслом и так получить краску. Это ежедневный простой труд. Нанимаются ученики, которые помогают это реализовать, а мастер за ними присматривает. Естественно, что эти ученики в основном мальчики, потому что опять-таки, согласно традиции, женщины занимаются домашним трудом. Но тут сама жизнь диктует новые правила. Например, вы — художник, вы открыли свою мастерскую, вы даже художник преуспевающий, у вас все хорошо, но в браке у вас родилось шесть дочерей. Что делать? Если вы все равно хотите передать им свое дело, вы приведете их в свою мастерскую, особенно если они проявляют какие-то таланты.
Второй способ стать художником — родиться в аристократической или богатой семье. Во-первых, вам не надо заботиться о ежедневном выживании, у вас есть некоторые средства. Да, у вас есть некоторые дополнительные обязанности в браке, но у вас есть возможность заниматься тем, чем вы хотите, нанять себе учителя. И вот, собственно, так с XV века появляются женщины-художницы, которых мы знаем по их автопортретам.
Это очень важный элемент. Художник рисует свой портрет, этот портрет важен для самоутверждения: я — художник, я перед мольбертом, я занимаюсь профессиональной деятельностью, как и мужчины. Есть целая серия таких портретов, и их интересно рассматривать.
Но поскольку женщина живет в мужском мире, случаются достаточно сложные, иногда травматические истории. Именно такая история, наиболее известная, произошла с итальянской художницей Артемизией Джентилески.
Она родилась в семье известного художника, но мать ее рано умерла, и воспитывал ее отец. С детства она проявила способности, отец очень гордился ей, уже к шестнадцати годам она освоила все техники, он ее привлекал к работе.
Но потом он получил большой заказ, и его коллега, художник по фамилии Тоцци (поскольку уже есть юридическое законодательство, даже имена сохранились), с которым они вместе занимались росписью, однажды, когда отца не было дома, изнасиловал дочь. Тяжелая, сложная история. Уже есть юридическое законодательство, но слово «насилие» еще не может звучать как обвинение. Между тем отец подает в суд на оскорбление семьи. Происходит судебное разбирательство, и судьи обнаруживают за этим человеком много разных неприятных вещей. Его осуждают, хотя благодаря родственникам он довольно легко отделался. А отец выдает дочь замуж за не очень знатного художника. Несмотря на все предшествующие события, ей удается сделать довольно удачную карьеру, стать художницей при дворе.
Сегодня мы знаем примерно 70 работ Артемизии Джентилески, и примерно 60 из них посвящены библейским сюжетам, в которых фигурируют женщины.
Часть из этих сюжетов, особенно страстных, связаны со знаменитыми историями, в которых женщины играют активную роль. Это и «Иаиль и Сисара», и «Юдифь и Олоферн», женщины здесь защищают свою честь.
Такие сложные истории, но они нарисованы, ты видишь, прямо с такой страстью, с такими эмоциями, что мы понимаем: они отсылают к ее личной травме.
У.Г.: Это одна из первых художниц, о которых мы знаем, или были до нее тоже?
Д.П.: Были. Но в ее творчестве все это наиболее ярко проявилось. Для меня было важно, что они изображали сами себя. Эта история всегда связана с двумя путями попадания в профессию. Либо это семья художника, либо аристократическое происхождение. Да, все меняется очень существенно к XIX веку, когда случается взрыв — явление женщин-художниц, потому что кроме академий появляются художественные школы, куда ограниченно берут женщин. Им не разрешают присутствовать в классе, где рисуют обнаженную натуру. Соответственно, они не могли позволить себе отработать навыки естественного изображения пластики тела, которые необходимы каждому живописцу. Но потом появляются уже частные школы в том же Париже, и Париж становится такой меккой искусства для художников: и мужчин, и женщин.
И уже в конце XIX века, авангард, это целый всплеск интереснейших женщин.
У.Г.: Дима, до авангарда давайте с XV века посмотрим наиболее значимые какие-то женские имена.
Д.П.: Прежде всего, это Катарина ван Хемессен, потому что известен ее автопортрет, именно она сидит перед мольбертом.
Она дочь художника, она получила должность при дворе и возможность писать портреты царской семьи, то есть практически сделала карьеру.
У.Г.: В истории искусства она заняла какое-то место или что про нее известно? Знают ли про нее мужчины? Конкуренция или, наоборот, она помощница?
Д.П.: Естественно, она конкурентноспособна, раз она сумела стать придворной художницей. Есть и довольно интересные варианты, когда женщина понимает свою роль. Диана Скультори тоже была дочкой художника, и ее муж был художником, причем, как оказалось, гораздо менее известным, чем она впоследствии.
Но когда они получили возможность работать в Риме, переехали, она посвятила все свои усилия, задействовала все свои связи тому, чтобы, в первую очередь, продвинуть мужа.
У.Г.: Это у нас XV или XVI век?
Д.П.: Это 1552 год.
У.Г.: XVI век, да, понятно. И в основном в Италии, да? То есть все художницы первые, о которых вы говорите, жили в Италии?
Д.П.: Да-да-да, ну это расцвет искусства, расцвет школ и художников. Все туда ехали учиться, собственно.
У.Г.: И это уже не обязательно женщины из семьи художников?
Д.П.: Не обязательно. Они просто могут купить образование. Хотя еще буквально до конца XIX века по-прежнему существует неофициальный запрет: женщинам нельзя быть с мужчинами в одном классе, когда рисуется обнаженная натура. И поэтому организуются специальные, исключительно женские классы. Но в конце XIX века все эти границы снимаются, и женщина получает возможность образования и работы на общих правах.
У.Г.: Я остановлюсь на мысли, которую вы сказали относительно семейственных связей, когда муж — художник, жена — художница, семья художников. У нас в Писании тоже есть подобного же рода ситуации. Ну, как мы видели, Мирьям — сестра Моисея, который считается пророком пророков, и Аарона. Интересно, что Махараль из Праги, известный автор и комментатор Писания XVI века, говорит о том, что Мирьям была ответственна за интимную связь между народом Израиля и Богом. Имя Моисей означает «вытаскивающий», он вытаскивает. Аарон подталкивает снизу народ Израиля для того, чтобы выйти из Египта, ну и во всех приключениях. А Мирьям ответственна за эту самую связь.
Ну и в дальнейшем в Писании у нас есть пары. Может быть, не очень известный библейский персонаж пророчица Хульда, сестра пророка Иеремии. И в Талмуде даже говорится: как же она могла себе позволить пророчествовать тогда, когда есть пророк Иеремия? (Вавилонский Талмуд. Мегила, 14б). Есть Иеремия, а тут его сестра тоже оказывается пророчицей, царь Йошияху обращается именно к ней.
Там странная история немножко. Нашли некую книгу, книгу Торы, открыли ее, прочитали. Прочитали нечто ужасное. Царь Йошияху испугался и послал священника именно к пророчице Хульде, чтобы выяснить, что же их ожидает. И Талмуд говорит: почему же царь Йошияху пренебрег Иеремией (Ирмияху) и послал именно к ней, к пророчице Хульде? Ответ на это такой: потому что женщины милосердны. Он надеялся на то, что слова Хульды его как-то успокоят. Но на самом деле ее пророчество оказалось еще более жестким, чем пророчество Иеремии. Иеремия — обличительный пророк, он не жалел красок для того, чтобы описать все эти беды, которые постигнут народ Израиля. И вот она говорит то же самое. Но если говорить о семейственности, то любопытно упомянуть мидраш, который задается вопросом: а почему вообще Хульда стала пророчицей? И ответ такой: это не что иное, как результат праведности ее мужа. Благодаря праведности мужа она стала пророчицей. А что он делал? Он делал праведные поступки каждый день. Он наполнял мех водой и сидел у врат города. И любому путнику с дороги, который устал, идет, жаждет воды, он наливал воды. И поэтому его жена стала пророчицей.
Но есть у нас и более драматические истории, которые связаны уже не с пророчеством, а с учением, с мудростью. Сначала были пророки, потом судьи, эпоха пророков, эпоха судей, и дальше пророчество заканчивается. Иудаизм развивается в рамках талмудической культуры, где главными становятся мудрецы; они занимают место пророков, судей, царей, священников, потому что Храма нет, он разрушен. Что является центром еврейской жизни? Это бейт мидраш, это синагога и главные в ней — мудрецы. Возникает вопрос: а были ли женщины-мудрецы? И в Талмуде мы находим по крайней мере один очень яркий образ — это Брурия, женщина-мудрец. Есть несколько рассказов о Брурии.
В трактате Эрувин (53б-54а) говорится: встретился Брурии ученик, который еле-еле шептал слова учения и не произносил его вслух. Она его отчитала, приводя стих: разве не написано «уложена во всем Тора и хранима»? Если уложена Тора во всем, то нужно на самом деле произносить ее вслух. Ее муж — известный мудрец рабби Меир (это II век у нас). Рассказывается в трактате Брахот (10а), что по соседству с рабби Меиром жили разбойники, они ему досаждали. И он взмолился Богу, чтобы Он сжалился над ним, стал молиться, чтобы они умерли, эти разбойники. А Брурия услышала эту его молитву и говорит ему: «А почему ты считаешь возможным так поступать, почему ты просишь о смерти людей?» «Ведь написано, — он говорит, — исчезнут грешники с земли». Она обращает его внимание на то, что там написано не «хотим», а «хатаим», не грешники, а грехи. Поэтому она говорит: «Тебе нужно молиться не о том, чтобы они умерли, а о том, чтобы умерли грехи». И рабби Меир принял совет жены, попросил Бога сжалиться над ними, и они раскаялись.
В целом ряде эпизодов Брурия проявляет себя как настоящий мудрец и затыкает за пояс всех прочих. Но в средневековом комментарии Раши (рабби Шломо Ицхаки) к трактату Авода зара рассказывается драматическая история. Раши ее приводит как талмудический источник, но в Талмуде ее нет, только в его комментарии. Он говорит следующее. Есть такая фраза мудрецов в трактате Авот: «Все женщины легкомысленны». И Брурия усмехалась, когда слышала эту фразу, понимая, что она-то уж точно не легкомысленна. И вот рабби Меир, по словам этой истории, решил проверить, насколько мудрецы правы. Что он сделал? Он подговорил своего ученика соблазнить Брурию. И, увы, ученику это удалось. Когда Брурия поняла, что произошло, она покончила с собой, а рабби Меир, по некоторым версиям, сошел с ума, по другим — бежал в Малую Азию. Вот такая драматическая история. На самом деле она имеет некий символический смысл. Она не такая простая, как и вообще все истории в Талмуде.
Мы не говорили еще про хафтару. Как я уже сказал, она посвящена Ифтаху. Почему читают этот отрывок именно в дополнение к этой главе? Потому что Ифтах цитирует эту самую главу. Прежде чем начать войну с аммонитянами, Ифтах цитирует нашу главу и рассказывает царю аммонитян как раз то, что описывается в нашей главе. Просили пройти через Эдом — не дали, с этими пришлось воевать и с теми. Он все рассказал и тем самым описал, каким образом народ Израиля владеет теми землями, которыми владеет. Он предлагает царю аммонитян: «Ну что тебе воевать? Понимаешь, вот такая история, так исторически сложилось». В каком-то смысле он мыслит как сегодняшние геополитики: границы уже установлены, зачем же тебе воевать? Ну, тот не принимает всех этих аргументов, и Ифтаху приходится вступить с ним в бой.
Но если мы сегодня говорим о женских образах, то в той же главе рассказывается об одном очень драматическом эпизоде. Ифтах, прежде чем отправиться воевать, дает обет: «Если я одержу победу, то, когда я вернусь домой, первый, кто выйдет из врат моего дома, будет вознесен в жертву Богу». Ну, сам по себе обет довольно странный — кто же это должен выйти? Он побеждает, поскольку на нем Дух Господень, возвращается домой, и первая, кто выходит из его дома, — его единственная дочь. И судя по тому, что сказано, ему приходится принести ее в жертву, причем дочь говорит: «Да, сделай все, как ты завещал, исполни свой обет». Тора черным по белому запрещает человеческие жертвоприношения. Сказано, что это совершеннейший недопустимый грех, за который карается человек смертной казнью, — принесение в жертву Молоху. Естественно, что этот эпизод вызывает огромное количество размышлений комментаторов о том, что здесь произошло.
Один вариант простой, и он в Талмуде озвучивается: Ифтах персонаж амбивалентный, он, хотя и молодец, что справился, но грешник, раз пошел на это. Талмуд говорит: а почему же он просто не пошел к мудрецам и не снял свой обет? Обет можно снять, это не то, что дал, и все, никак. Есть возможность пойти к мудрецу, мудрец снимет этот обет. Это один вариант, что Ифтах нехороший, он поступил плохо. Но у нас много есть персонажей Писания, которые нарушают закон. Вспомним Давида и Вирсавию. Вирсавия — это один из наших персонажей, тоже драма, Давид был неправ.
И Ифтах в данном случае был неправ.
Второй вариант. Целая плеяда средневековых комментаторов говорит о том, что если внимательно прочитать строки, где говорится о принесении в жертву этой девушки (она, кстати, не названа по имени), то можно увидеть, что обет Ифтаха был сложно устроен. А именно: он сказал, что «первый, кто выйдет из дома». Имеется в виду какое-то животное, которое он вознесет в качестве жертвы. А если выйдет человек, то он будет посвящен Богу. И поэтому никто не погибает, просто дочь Ифтаха оказывается своего рода монашкой, она посвящена Богу, она не может выйти замуж и так далее. Поэтому она оплакивает свое положение несколько дней с подругами, а дальше продолжает жить как невеста Бога.
Сама фигура дочери Ифтаха становится очень важной для христианской культуры, для самого понятия «монашество». То есть она — посвященная Богу девушка. Дим, но вернемся к художницам. Есть ли какие-то драматические истории в истории искусства?
Д.П.: Ну, специально драматических историй, конечно, искать не будем.
У.Г.: Не будем. Специально — нет. Я думал, может, есть случайно.
Д.П.: Интересно, что уже в Новое время появляется возможность от этого выбора: либо родиться в семье художника, либо быть аристократкой, и появляются совершенно другие возможности. Художница Сюзанна Валадон широко известна, но она из третьего сословия, ее мать крестьянка.
Они приезжают в Париж как раз в тот момент, когда город перестраивается бароном Османом. Отца у нее нет вообще, отец где-то умер, был алкоголиком. Но девочка очень красивая, очень живая, подвижная. И вначале она ищет какую-то работу, а художников, когда город начинает перестраиваться, выжимают на Монмартр, и там идет своя отдельная жизнь. В первое время, поскольку Сюзанна такая подвижная, симпатичная, она занимается цирком, работает наездницей, гимнасткой, но потом неудачно падает, и на этом ее цирковая карьера прекращается. Но тут ее замечают художники, и она становится натурщицей, и ведет себя при этом довольно вольно. Первым ее нанимателем был, по-моему, Пюви де Шаванн, потом она переходит к Ренуару, потом к Тулуз-Лотреку.
Со всеми этими мужчинами она спит, но при этом она сознательно считает, что она их сама использует. В том смысле, что она не только позирует, она смотрит, как что делается, и все это время она учится. И через какое-то время художники, которые с ней работают, видят ее работы и говорят: откуда, откуда все это? Но время уже изменилось, и, поскольку это действительно талантливо, они приводят к ней маршанов, то есть людей, которые торгуют искусством, и она получает достаточно хорошие заказы. Но все-таки она не может выжить за счет своего труда художницы.
В какой-то момент у Сюзанны рождается ребенок. Она его, к сожалению, упускает, в том смысле, что ей хочется заниматься своим творчеством, она отдает его своей матери, бабушке.
А у мальчика, видимо, была какая-то нервная болезнь, и бабушка его успокаивала, просто подливая ему спиртного. К сожалению, вырос он алкоголиком, достаточно буйным, и она с ним намаялась. Но она водила его по докторам, пока кто-то из докторов не сказал ей: ты приучи его к своему искусству, может быть, и у него получится. И он стал очень интересным самостоятельным художником, более даже коммерчески успешным, чем его мать, хотя эти все его страшные приступы продолжались.
Она решает выйти замуж, принимает предложение одного коммерсанта, достаточно состоятельного человека. Он покупает им дом под Парижем, он покупает им мастерскую на Монмартре, и она живет с ним тринадцать лет. Но потом все-таки решает, что не может быть с нелюбимым человеком, она от него уходит и выходит замуж или просто живет с другом своего сына, который уже вырос. Все вместе они живут в маленькой мастерской. Сейчас это музей. Уже в конце ее жизни один из крупных коллекционеров на большую сумму покупает у них много работ, что позволяет им купить собственный замок. Финал ее жизни, слава Богу, не такой драматичный, как обычно бывает в судьбе художниц.
У.Г.: Ну вот, Дима, вы рассказали большую драматическую историю Сюзанны Валадон, художницы, которая вошла в историю искусства через позирование, по сути дела.
Д.П.: Нет, ну, можно, конечно, вспоминать еще довольно мрачную историю взаимоотношений, например, между скульптором Роденом и Камиллой Клодель. Роден тоже брал большие заказы, у него были ученики. Тогда уже можно было брать разных учеников, и к нему, в частности, устроились две женщины, одна из них — Камилла Клодель.
Роден, как человек бурный, вел себя, так сказать, как мужчина того времени: он всячески обаял ее, соблазнил, сделал любовницей, а потом просто завел себе другую подружку. И какое-то время у нее была такая сложная внутренняя борьба. Она работала художницей в цеху Родена, и все говорили: ну да, это ученица. А у нее уже были самостоятельные интересные работы, она хотела, чтобы ее воспринимали как самостоятельную художницу, а не какую-то там ученицу Родена.
У.Г.: То есть хотела выйти из-под влияния Родена.
Д.П.: Да, и даже вышла на некоторые интересные собственные линии.
Но эта ситуация, такая эмоциональная, в которую она попала, привела к тому, что у нее начались какие-то проблемы с психикой, и родственники ее просто сдали в сумасшедший дом, где она прожила всю оставшуюся жизнь.
У.Г.: И что-то рисовала там, что-то делала или просто там существовала?
Д.П.: Ну, делала, но уже не такое значительное. Уже все-таки не было такой возможности.
У.Г.: Ну вот еще одна драматическая история. То есть каждая история женщины-художницы оказывается драматической, если присмотреться.
Д.П.: Да.
У.Г.: Итак, мы сопоставили несколько женских образов из Танаха и талмудической литературы с женскими образами в истории искусства. Как мы видели, все эти образы связаны с драмой столкновения женщины с мужским миром. Можно ли сделать какие-то выводы относительно парадигматики этого столкновения женщины с мужским миром? Наверное, в рамках нашей передачи мы делать этого не будем. Ответить на этот вопрос не сможем, но поставить сможем.
