Конец Иудейского царства. Археология руин
Сериал Земля раскопок (сезон 1, серия 9)
Проект «Идеи без границ» культурного центра Бейт Ави Хай
Ведущая: журналист Эфрат Шапира-Розенберг
Гость: Авраам Фауст — израильский археолог, профессор Университета Бар-Илан, руководитель раскопок в Тель-Итун (Эглон).
Эфрат Шапира-Розенберг (Э. Ш.-Р.): Сегодня у нас особенный выпуск в честь или в преддверии 9 Ава — в этот день еврейский народ поколениями вспоминает разрушение Храма и Иерусалима. И хотя еврейский народ оплакивает разрушение, археологам оно нравится. Возможно, разрушение знаменует собой конец жизни и культуры, но одновременно оно представляет собой отправную точку для археологии, позволяя понять, что происходило в период, когда оно произошло.
Несмотря на то, что 9 Ава — дата разрушения обоих храмов, когда речь идёт о Первом Храме, любовь археологов к разрушению становится особенно пылкой. На протяжении почти всех наших выпусков мы задавались одним глобальным вопросом об отношении, балансе между библейским нарративом и археологическими находками. Известно, что где-то в VI веке до нашей эры Навуходоносор (или другой вавилонский царь) разрушил Храм и Иерусалим. Но вопрос о том, как это разрушение повлияло в широком смысле на жизнь евреев в древней Иудее, всё ещё не разрешён. С одной стороны, есть теория «пустой земли», которая сочетается с библейским нарративом и согласно которой здесь было запустение и массовое переселение народа, и земля осталась практически без населения. С другой стороны, есть теория «непрерывности», и согласно ей Храм и Иерусалим были разрушены, но большинство сельского населения осталось на месте, продолжало жить прежней жизнью, и это разрушение было для него не больше, чем слегка подбитым крылом.
Этот вопрос важен не только с точки зрения исторической правды, но и, прежде всего, из-за его религиозных и культурных последствий: кто остался здесь? Кто покинул территорию и почему? Были ли центром еврейской жизни земля и ландшафт или община и духовная жизнь? В какой степени Храм был центром религиозной еврейской жизни в древности? И в какой степени его разрушение стало религиозной драмой?
Чтобы пролить свет на эти вопросы, я рада приветствовать профессора Авраама Фауста с факультета израилеведения и археологии.
Авраам Фауст (А.Ф.): Факультета мировой истории.
Э. Ш.-Р.: Факультета мировой истории университета Бар-Илана. Научная область профессора Фауста — израильское общество железного века, возникновение этнической идентичности в этот период, сельская община, историческая идентификация археологических памятников. Поэтому вы, как никакой другой специалист, можете пролить свет на вопрос о разрушении Первого Храма и его последствиях для общества. Добрый вечер!
А.Ф.: Спасибо большое.
Э. Ш.-Р.: Начнём с моего первого вопроса: почему археологи так любят разрушение Храма? Извините за формулировку…
А.Ф.: Всё верно. Разрушение как бы всё замораживает: уничтожает, но вместе с тем и увековечивает. Оно замораживает широкую картину: стирает часть данных, а часть сохраняет наилучшим образом. Я приведу радикальный пример: хотя обычно это выглядит не так, но люди хорошо представляют себе Помпеи. Что-то происходит моментально — и всё замирает. Что сгорает — то исчезает, а всё остальное даёт нам понимание деталей: что люди делали и где умерли. Где были те или иные вещи, чем занимались в каждой комнате, всё в мельчайших подробностях.
Э. Ш.-Р.: Помпеи — это Помпеи, но, если говорить о разрушении, произошедшем здесь — какие вещи оно «заморозило»? Что вы как археолог можете сказать о моменте разрушения?
А.Ф.: Я приведу пример. Археологический памятник, который я раскапываю, Тель-Итун, недалеко от Лахиша, был разрушен не вавилонянами, а ассирийцами. Но картина похожая, да и период примерно тот же. Мы раскопали дома — частично, а один полностью. В одной комнате лежали кучи зерна и несколько перевёрнутых кувшинов сверху. В другой комнате мы нашли три кувшина с оливками, три с виноградом, два кувшина с бобовыми.
Э. Ш.-Р.: То есть вы можете определить содержимое кувшинов.
А.Ф.: Да. В другой комнате мы нашли 32 кувшина, видимо, с жидкостью. Мы пока точно не знаем, что было в каждом из них, но это лишь вопрос времени. Ещё одна комната предназначалась для приготовления пищи.
Э. Ш.-Р.: Здесь мы видим…
А.Ф.: Это аэрофотосъёмка в разные сезоны. Но тут в комнате слева, которая находится в верхней части постройки, можно увидеть несколько десятков кувшинов на своём месте (разбитых), до того, как мы их изъяли. Это комната для хранения жидкостей. Про каждую комнату здесь можно сказать, что в ней было накануне разрушения. В одной есть кухня, на ней был замок, в ней также бывали дети. Там была некая перегородка, специально, чтобы дети не бегали по дому.
Э. Ш.-Р.: А, перегородка, чтобы они не смогли пройти!
А.Ф.: Да, про каждую комнату можно рассказать. Часть из них вызывает споры. Например, в одной комнате не было ничего: возможно, там находились нечистые люди, с большой вероятностью — женщины. Каждая такая комната — это научная статья. Отчёт о доме — книга. И это только один дом. И все от этого в восторге (я, во всяком, случае, точно), потому что мы можем получить кадр в высоком разрешении. Это ключ к пониманию не только функций. Если я полагаю, что одна из комнат отводилась для ритуально нечистых людей — значит, мы уже переходим к вопросу о духовной жизни, верованиях, религии.
Например, этот дом обращён на восток… Я не хочу в это углубляться, потому что мы отклонимся от темы, но мы можем выяснить что угодно. И таких домов очень много. Знание о том, что произошло при разрушении… От разрушения у нас остались десятки тысяч наконечников стрел, и я знаю, откуда их пускали. Мы нашли их тут же, во дворе, я знаю точное направление. Они были выпущены концентрированно. Они ударились об стену и упали. Мне известна температура огня, при которой сгорел дом, различные очаги воспламенения.
Э. Ш.-Р.: То есть разрушение замораживает не широкую историческую картину, а именно момент самого разрушения.
А.Ф.: Именно.
Э. Ш.-Р.: Что было в кладовой дома, кто в нём находился, в каком направлении выпускали стрелы.
А.Ф.: Да, естественно, отсюда можно углубиться в подробности. И чем дальше мы зарываемся, тем глобальнее встают перед нами вопросы. Возникают спекуляции. Сегодня на всём спекулируют. Но самая чёткая картина — это момент разрушения.
Э. Ш.-Р.: И, как Вы говорите, это многому учит с археологической точки зрения. Но важно отметить, что разрушение, раскрывая подробности о моменте, стирает другие детали.
А.Ф.: Да. Опять же, оно их не стирает. Это последствия самого разрушения. Оно уничтожает часть артефактов. Например, здесь мы нашли посуду с содержимым, и часть его — из-за разрушения или по иной причине — исчезла. Мы получаем неполную картину. Жизнь стирает то, что было прежде, и это обратная сторона картины. Эта картина, хотя и нехорошо так говорить, полезна с узкопрофессиональной точки зрения. Она увеличивает пропасть между тем, что мы знаем, и тем, чего мы не знаем. Есть тенденциозность в нашем мире, вне зависимости от периода, говоря о пользе разрушения, и она создаёт искажение артефактов: это мы нашли, а что было до этого — нет. Об одном доме я могу написать целую книгу. О его последнем дне. А чтобы узнать, что происходило до этого, мне понадобится микроскоп, действительно научные методы.
Э. Ш.-Р.: Не просто «до этого», а за сотни лет до этого!
А.Ф.: Верно.
Э. Ш.-Р.: Трудно написать статью про то, что было несколькими веками ранее.
А.Ф.: У нас получилось. Правда, это вызвало другие вопросы, но вообще, нам нужен микроскоп и много усилий, чтобы исследовать артефакты. Мы можем предположить, что речь идёт о 300–250 годах. И об этих 250 годах мы знаем совсем мало, и не будет таких изображений. Здесь я могу показывать фотографии глиняной посуды — целой, с содержимым. А от того, что было до этого, остались лишь небольшие осколки.
Э. Ш.-Р.: Я хотела сказать, что за это вы и любите разрушение. Если бы оно не произошло (и это важно подчеркнуть), мы бы сегодня гораздо меньше знали об этом периоде.
А.Ф.: Верно. И поэтому мы так много говорим о разрушениях — не только вавилонском, но мы исследуем это, и иногда оно оттеняет другие периоды.
Э. Ш.-Р.: И до, и после. До следующего разрушения Храма.
А.Ф.: Именно.
Э. Ш.-Р.: Мы поняли, почему вам нравится разрушение Храма. Разумеется, это шутка. И мы знаем, что имело место — у нас есть артефакты. Но, как я сказала ранее, мы не знаем масштаба этого разрушения. Можно рассуждать о Навуходоносоре, как его звали на самом деле и когда происходили эти события. Но вавилонское разрушение Храма и Иерусалима произошло под конец VI века до нашей эры. Проводились раскопки, были обнаружены артефакты, но каков был масштаб разрушений — об этом ведутся споры.
А.Ф.: Верно, в конце VI века. Там, где велись раскопки, мы обнаруживали следы разрушения. — я лично, археологи. Разрушение имело место, в Иерусалиме и прочих местах. Естественно, в Лахише. Было немало «разрушений», говоря языком археологии — кстати, с этим все согласны. Я упомянул разные подходы… Мы все согласны с тем, что Иерусалим, Лахиш и другие города были разрушены.
Э. Ш.-Р.: А также с тем, что существовал Храм, и он был разрушен.
А.Ф.: Верно.
Э. Ш.-Р.: В предыдущих выпусках мы подробно обсуждали, что именно представлял собой этот Храм, его размер и значение, был ли он построен Соломоном или нет. Короче говоря, Храм существовал, и он был разрушен.
А.Ф.: Да, я полагаю, это бесспорно. Когда и кто его построил…
Э. Ш.-Р.: Это другой вопрос.
А.Ф.: Я не знаю никого, кто сомневался бы в существовании Храма.
Э. Ш.-Р.: Мы его не нашли и никогда не найдём.
А.Ф.: То есть, бесспорно, Иерусалим, Храм, городские центры были разрушены. А что происходит в других местах? Было предположение, что там наблюдалась та же картина. Такова презумпция исторической и археологической науки уже многие годы. Вначале исторической, затем археологической. В какой-то степени мы будем опираться на Танах — наш главный источник, практически единственный. Разрушение было массовым, многое было разрушено, было массовое переселение.
Э. Ш.-Р.: И земля впала в запустение. Потом мы поговорим о Гедалии и постепенном опустошении. В целом, это было для Иудеи драматическим событием.
А.Ф.: Верно. Есть консенсус, согласно которому земля почти опустела. Большинство не возражает. Удар был мощнейшим. И предполагалось, что изображения с раскопок Иерусалима и Лахиша — это иллюстрации разрушения. Можно их «скопировать и вставить» — везде картина будет похожей. Но здесь встаёт ещё принципиальный вопрос: то, что мы раскопали, — репрезентативно или нет?
Э. Ш.-Р.: Это исключение из правила, которое доказывает правило, или наоборот?
А.Ф.: Верно. Это репрезентация общего или частности, какого-то определённого явления. До недавнего времени, до 1990-х годов, классической картиной было глобальное разрушение, которому сопутствовало переселение народа и, как следствие, почти опустевшая земля. С 90-х годов этот подход уже серьёзно критиковали с разных сторон. Первое возражение было в том, что, хотя Иерусалим и Храм правда были разрушены, но это не отражает ситуацию во всей Иудее. Потому что археологи раскапывают города — центры жизни, где творилась и писалась история. Мы практически не раскапываем деревенские поселения. Утверждалось, что, если мы начнём их копать, то увидим там другую картину — без разрушения.
Э. Ш.-Р.: Более того, согласно этой теории, там существовала преемственность. В большинстве этих мест существовала еврейская преемственность, довавилонская. До персидского периода. Они просто не покидали эту землю, всё оставалось, как прежде.
А.Ф.: Верно. Утверждалось, что, если они не переселились, то жизнь продолжалась. Другой способ сказать то же самое. Утверждалось, что всё продолжалось. И в этом есть логика: зачем вавилонянам что-либо разрушать — кто будет платить им налоги? Если они все разрушат, откуда им взять налоги, масло? Ханс Барстад, который представил эту гипотезу наиболее развёрнуто, и чья книга положила начало дискуссии, спросил: а зачем им это было нужно? Откуда они будут брать масло, вино. Здесь была необходимая им экономика. И поэтому он утверждает, что в сельской местности жизнь продолжалась. Он говорил об исследованиях этого вопроса и о необходимости это проверить. И это вызвало споры. Может, сейчас в меньшей степени, но в 90-е и позже — очень бурные. О том, было ли разрушение значительным — или удар пришёлся на определённые районы, но в целом жизнь в Иудейском царстве продолжалась, как прежде.
Э. Ш.-Р.: Сейчас мы поговорим об этом заявлении, об интересе вавилонян и их политике. Учитывая, что вы исследуете сельскую жизнь, у вас есть ответ на этот вопрос.
А.Ф.: Да. До того, как я начал этим заниматься, в магистратуре и аспирантуре я изучал железный век. Из-за того, что я занимался деревней, меня попросили поучаствовать. Я пытался понять, что я могу тут сказать. Я ничего не знал о том периоде. «Не знал» — не в том смысле, что я не изучал, но мог прочесть об этом и узнать…
Э. Ш.-Р.: Об этом было ничего не известно.
А.Ф.: Именно. Мы не знали. И это можно объяснить двояко: мы ничего не знаем, потому что не нашли артефакты: всё было разрушено. Другое объяснение было в том, что мы их не нашли, потому что не знаем, как идентифицировать находки. Это очень короткий период, десятки лет. Менее ста лет. У него нет керамических характеристик.
Э. Ш.-Р.: Он не выделяется своей материальной культурой.
А.Ф.: Именно. И когда археологи проводят исследование, они говорят: «А, это как в железном веке, а это персидский период». Выбирают место, скорее всего, вавилонского периода, и идентифицируют его по-другому.
Э. Ш.-Р.: То есть, вы говорите, что вавилонский период здесь страдал от скудости керамики. С керамикой у них дела обстояли не очень. У железного века есть чёткие характеристики, до периода разрушения. У персидского периода тоже. А у нашего периода нет, не было найдено артефактов, которые бы это доказали.
А.Ф.: Верно. Если упростить, то да.
Э. Ш.-Р.: Я очень упрощаю.
А.Ф.: Можно утверждать, что на нас влияет библейский нарратив. И это правда. Изначально мы создали определённую типологию, а то, что не сходится, отбросили — мол, и так сойдёт. Всё сходится. Данные совпадают с теорией.
Э. Ш.-Р.: Да, этого не существует, потому что было разрушение. И всё сходится.
А.Ф.: Не совсем. Обе теории имели объяснение. Те, кто утверждал, что разрушения не было, говорили: «Его же не было, что вы хотите найти?» Тут почти не оставалось людей, искать нечего. А другие говорят: есть чего, но каждый раз, когда вы что-то находите, вы сортируете данные: железный век, персы. И стираете археологический памятник, который, теоретически, существовал только тогда. Тем, что вы сортируете его керамику. Такие существуют два подхода.
Э. Ш.-Р.: Но у вас есть другое объяснение?
А.Ф.: Невозможно было определить керамику, увидев кружку, сказать: она относится к вавилонскому периоду. У нас нет артефактов этого периода. Я предложил найти небольшие местности, а не в крупные поселения. И посмотреть, есть ли там и вавилоняне, и персы. Если и то, и другое есть в крупных поселениях, это мне не о многом скажет. В маленьких деревнях и на фермах люди живут, потому что на момент их постройки им подходил земельный раздел и подобные вещи. Если я найду там артефакты и вавилонского, и персидского периодов, образцы — не единственный археологический памятник…
Э. Ш.-Р.: Это значит, что есть преемственность, разрушения не было. Люди остались там.
А.Ф.: Верно. А если образец противоположного характера — видимо, что-то произошло. Опять же: я говорю о выборке, а не об одном археологическом памятнике.
Э. Ш.-Р.: И каков вывод?
А.Ф.: В таких местах ведутся аварийно-спасательные раскопки. В Израиле их очень много.
Э. Ш.-Р.: Что это означает?
А.Ф.: Проектируется строительство района, дороги. Например, трассы 6. Сперва проводят проверку: есть ли на местности археологические артефакты. Если о них уже известно, их стараются обойти. Это дорого, да и их не хотят разрушать. В Израиле невозможно…
Э. Ш.-Р.: Куда ни брось камень — везде артефакты.
А.Ф.: На многих памятниках проводят раскопки. Фиксируют всё необходимое, и трасса пролегает через них. Эти раскопки не зависят от моего желания исследовать крупное поселение, найти дворец или нечто подобное. Они зависят от развития инфраструктуры. Наоборот, крупные памятники не будут так копать. Не выдадут разрешение проложить трассу через древний город. Кроме того, это дорого. Никто не будет это спонсировать. И это дополняет мою картину. У нас есть несколько десятков памятников железного века. Они небольшие, деревенские. Иудея и другие области. В большинстве из них нет артефактов персидского периода. А если и есть, то совсем не много.
Э. Ш.-Р.: Из этого вы делаете вывод, что разрушение коснулось и этих нескольких десятков памятников, не переживших персидский период, и сельской местности.
А.Ф.: Да. Около 50 памятников, в части которых жизнь продолжалась. Возможно, иногда это случайность, но, так или иначе, иногда люди там селятся. Я думаю, в некоторых местах люди остались. И в горах тоже. Но думаю, что удар был очень серьёзным. Большинство сельских поселений не выжили. Жизнь в тех, которые остались, не была такой уж бурной. В городских поселениях вообще практически никого не осталось. Всё указывает на то, что удар был невероятно сильным.
Э. Ш.-Р.: Раз уж мы говорим об ударе, не только поселенческом, но и демографическом: мы знаем, что объём населения сильно сократился.
А.Ф.: Да. Части поселений не стало, часть сильно уменьшилась. Естественно, был удар по демографии.
Э. Ш.-Р.: Вопрос в том, что случилось с населением.
А.Ф.: В том-то и вопрос: что случилось? Всех переселили?
Э. Ш.-Р.: Да, где же люди? Произошёл такой демографический спад, что случилось с людьми?
А.Ф.: Важно помнить, что, хотя мы знаем о переселении народа, и не только еврейского, для христиан это тоже значимо… Но давайте пока это оставим.
Э. Ш.-Р.: Да, отложим это. До того, как мы поговорим о переселении.
А.Ф.: Именно. Такие войны — осада Вавилоном, а до этого ассирийской империей, когда кто-то восстаёт, а они приходят спросить по счетам… Во-первых, никто в Иудее не боролся с ними в открытом бою. Люди прячутся за стеной, запасаются всем, чем могут, и читают псалмы. Невозможно остановить армию. Можно только переждать, пока что-то произойдёт.
Э. Ш.-Р.: Опустить голову в песок и надеяться, что они пройдут мимо. Обычно происходит не так.
А.Ф.: Да. И когда пришли вавилоняне, а до этого ассирийцы, если они хотели разрушать, они это делали. В редких случаях они оставляли бунтующее место целым. И это разрушение тотально. Например, осада Иерусалима. По мнению некоторых, она длилась два с половиной года: это означает, что на протяжении этого времени армия систематически уничтожает всё, что есть в окрестностях города. Она убивает людей, стреляя, физически нанося им удары, когда это возможно. Полное уничтожение окрестностей. Внутри города много людей, еда заканчивается. Вода тоже. Зависит от города. Людей убивают на поле боя, есть раненые. Процент смертности выше, чем сегодня, из-за отсутствия медицины. А затем наступает голод, эпидемия, люди умирают.
Э. Ш.-Р.: Трупы не убирают.
А.Ф.: Именно. Идёт процесс, в ходе которого со временем процент смертей растёт. Население ослабевает, шансы выжить тоже. Возможно, здоровые люди выжили бы. Так что население слабое, скученное.
Э. Ш.-Р.: Это идеальные условия для истощения населения.
А.Ф.: Именно.
Э. Ш.-Р.: То есть Вы утверждаете, что были естественные причины… Ну, не совсем естественные, поскольку война и осада — это неестественно. Это дела рук человеческих, которые приводят к смертности.
А.Ф.: Значительной. И это только начало. Когда город сдаётся или проигрывает, а обычно, если осада длится 2,5 года, армия удручена. Нужно дать ей…
Э. Ш.-Р.: Волю.
А.Ф.: Да. Это дополнительные страдания для людей, оставшихся в живых. Часть страданий — это не смерть, но часть — ещё одна причина смертности. Например, кто-то во что-то вмешался — не будет проблемой его убить. Потом, согласно нашим свидетельствам об ассирийском периоде, существует также систематическая смертная казнь. Возможно, не в большом количестве, но многих жестоко казнили. Нам трудно это представить, мы живём в XXI веке, но то, что мы видели у ИГИЛ — это менее жестоко, чем деяния ассирийцев, описанные ими самими.
Э. Ш.-Р.: Ого…
А.Ф.: Если верить надписям, они были более изобретательны. И я думаю, что надписям можно верить. В Лахише есть такие надписи. То есть, во-первых, жестокость: они много убивали. Высокая смертность продолжается, даже когда армия уходит, безотносительно переселения. Армия в древности, как и в Новое время, жила за счёт местных продуктов, которые могла отнять.
Э. Ш.-Р.: Отнять не для того, чтобы показать, кто здесь главный, а чтобы выжить?
А.Ф.: Да. Нет провизионных войск. Если армия не будет добывать себе пропитание, она умрёт. А вероятность, что армия не отнимет, когда есть, что отнять… Если еда остаётся, армия её забирает. И даже после того, как ужасы закончатся, безотносительно переселения… Я говорю сейчас о стандартной ситуации. Люди продолжают умирать. Восстановление не происходит в день окончания войны. Голод и эпидемии продолжаются, и требуется несколько лет, чтобы демографическая кривая стала расти. У нас есть иллюстрация этого. Например, в Ашдоде раскопали малую часть поселения, но в некоторых областях раскопок случайно нашли тысячи скелетов.
Э. Ш.-Р.: Они принадлежат тому периоду?
А.Ф.: Видимо, периоду ассирийской осады. Это тот же мир. Но это необязательно Навуходоносор. Если я правильно помню, их было около 30,000. Часть трупов обезглавлена. И это казнь, а не смерть на поле боя. Опять же: 30,000. Если даже нашли всех умерших в этом бою, каков размер Ашдода — 80 гектаров? То же самое в Лахише, там нашли 1,600, если я правильно помню. Видимо, они периода Синаххериба. Демографический спад как следствие умерщвления, прямого или косвенного, был огромным.
Э. Ш.-Р.: Во-первых, это уже связано с вопросом масштабов разрушения. Этот удар — не просто «подбитое крыло». И с точки зрения деревенских поселений, о чём мы говорили ранее, и с точки зрения значительного влияния на население.
А.Ф.: Да. А затем происходит переселение. Переселение не было тотальным. Но ассирийцы и вавилоняне переселили довольно много. Это было в их интересах.
Э. Ш.-Р.: Давайте вернемся к прошлому утверждению — как вы сказали, 90-х годов. Возможно, чуть раньше, но не сильно. Почему народ переселили, какой у них был в этом интерес? — Им же нужны были налогоплательщики. Надо понимать, что в переселении есть стратегия. Это не наказание и не месть. Что это за стратегия?
А.Ф.: Переселения служили на благо империи. И с этой точки зрения Земля Израиля для Ассирии и Вавилонии слишком далека. Здесь есть масло, вино…
Э. Ш.-Р.: Мы видим карту региона.
А.Ф.: Верно. А в Вавилонии не могут производить ни то, ни другое: не получается. С другой стороны, трудно импортировать это из Израиля. Логистика в Вавилонии осуществлялась по реке, по воде, это было дёшево. Израиль находился слишком далеко. Это было не экономично. Ослы съедали бы по дороге больше, чем перевозили бы. Это абсолютно непрактично, поэтому им нечего делать с местным населением. И ассирийцам, и, затем, вавилонянам. Поэтому идея оставить людей не работает, если цель — выращивать еду. То же самое — ассирийцы. Они переселяли обычно в центр. Вавилоняне переселяли только в центр. Они берут людей, которые им необходимы. Империям нужны люди, чтобы выращивать еду в центре региона. В центре есть те, которые не могут выращивать, и им нужно привозить еду. И вместо того, чтобы использовать землю, они забирают людей. У ассирийцев, а тем более, у вавилонян, нет недостатка в земле. Людей забирают, чтобы выращивать еду и в целом удовлетворять нужды империи.
Э. Ш.-Р.: То есть это не европейский колониализм, который стремится расширять границы, это не империя, которая хочет расти: «солнце над Британской империей не заходит». Им нужды были люди, рабочая сила.
А.Ф.: Да. Опять же, я не могу сказать, что это были походы за рабами. Расширялись они не для этого. Европейская модель (и это влияет на нашу трактовку) полностью противоположна. Европа расширялась, чтобы, помимо прочего, завоевать земли. Здесь же земли завоёвывали, но это не было главной целью — им не хватало рабочей силы. Часть учёных небезосновательно считает, что Израиль в итоге перестал интересовать вавилонян. Так считают Вандерхуфт, Левави… Думаю, это так. Навуходоносор оставался здесь номинально, потому что это было удобно из-за Египта. Но в целом ему здесь нечего было делать. Больше расходов на управление, чем выгоды. Вавилоняне нуждались в рабочей силе больше, чем ассирийцы. Из-за войн на рассвете Вавилонской империи демография региона упала, и нужда в рабочей силе лишь росла. С этой точки зрения Израиль был для них не так уж важен.
Э. Ш.-Р.: Политика переселения — обширная тема, о которой можно говорить долго. У Персидской империи, сменившей Вавилонскую, была другая политика, поскольку у них были другие нужды.
А.Ф.: Да. На мой взгляд, вавилоняне полностью изменили политику.
Э. Ш.-Р.: Персы.
А.Ф.: — Да, персы. Ассирийцы и вавилоняне не были схожи, но в целом у них была одна политика. Персы по разным причинам, вместо того, чтобы переселять людей из периферии в центр, переселяют людей на периферию.
Э. Ш.-Р.: Из центра Персидской империи на периферию.
А.Ф.: Верно. В данном случае центр — Месопотамия, хотя это и не совсем центр, на самом деле он в другом месте. Это экономическая и политическая революция. Вся экономика провинции другая. В этот период налоги платят деньгами. Не только, но по большей части металлом — серебром.
Э. Ш.-Р.: «Оставайтесь на периферии, производите то, что обычно, и присылайте нам деньги».
А.Ф.: Именно. Сатрап проводит свою экономическую политику. Он берёт не масло, а серебро. Это совершенно другая концепция. На мой взгляд, это позволяет Персидской империи существовать гораздо лучше на гораздо большей территории. И периферия империи ещё больше, потому что внезапно она не ограничена логистикой продукции. Есть серебро, которое становится платёжным инструментом. Это происходит в тот период.
Э. Ш.-Р.: Удивительно, что вы об этом говорите: это задаёт совершенно другой контекст нашему маленькому региону и его интересам, когда речь идёт о возвращении в Сион. Если говорить о 70 годах после вавилонского разрушения, которое произошло здесь, мы всегда упоминаем манифест Кира и возвращение в Сион. А вы говорите: постойте, может, они были не такими уж праведниками мира, не так уж любили Израиль. А предоставили возможность людям вернуться в Сион по абсолютно иным причинам.
А.Ф.: Да.
Э. Ш.-Р.: Вы подтверждаете это, вы уверены?
А.Ф.: Я не могу быть ни в чём абсолютно уверен, но да. Манифест Кира мы знаем из Танаха, он отражает наш очень узкий взгляд, но я думаю, это часть широкой политики. Как евреев агитировали вернуться в Иудею… Я думаю — да что там, думаю: мы же видим манифест Кира на экране — хотя речь в нём идёт о другом регионе, но в нём говорится о восстановлении храмов, их постройке. Не только Иерусалимского храма — как будто персы считали его важным!
Э. Ш.-Р.: Они позволили вернуться и другим народам.
А.Ф.: Верно. Из архива в Сирии мы узнаём, что внезапно люди вернулись в то ли иное место. Думаю, что они в собственных интересах создали идеологию: вернуть всё на свои места. В Иудее — восстановить Храм, чтобы евреи вернулись. Они делали это во многих местах. Частично это было правдой, частично — нет. Но это служило их интересам. Если интерес в том, чтобы люди находились на периферии, это играет им на руку. Они могли поступить как вавилоняне или ассирийцы — взять за ухо и потащить. Но это дорого и тяжело. Если люди делают это добровольно, это намного эффективнее.
Э. Ш.-Р.: Конечно. Я задаюсь вопросом о том, были ли люди, которые переселились из Персии в Иудею, теми же людьми, которые уехали и вернулись. Или это другие люди? Насколько мы уверены в том, что это было именно возвращением, а не просто миграцией населения?
А.Ф.: Это отличный вопрос. Но ответить на него сложно. Я думаю, хотя бы часть вернулась. Есть разница в материальной культуре в рамках археологических памятников. Я думаю, можно увидеть эти памятники. Некоторые указывают на то, что люди вернулись. Например, фермерские хозяйства. Это тоже часть персидской политики: по всей империи создают хозяйства, за тем же. Это малонаселённые районы: туда возвращают людей, дают им землю. так что часть и правда вернулась. Я вижу разницу между такими хозяйствами в Иудее и в других местах. Это уместный вопрос. Я полагаю, что не все люди были такими.
Э. Ш.-Р.: Опять же: это даёт нам новый контекст к вопросу о возвращении в Сион и о том, как оно связано с политикой переселений. Оставим персов и вернёмся к вавилонянам, а также к разрушению. Мы поговорили о переселении. Оно действительно имело место. Оно совершалось принудительно, в интересах империи. Но переселили не всех.
А.Ф.: Разумеется.
Э. Ш.-Р.: А кто остался и почему?
А.Ф.: Во-первых, думаю, все согласны с тем, что переселено было не всё население. Остались, прежде всего, простые люди. Помимо того, что вавилонянам была нужна рабочая сила, им также требовалась элита, ремесленники. Часть переселили ещё раньше — для того, чтобы построить империю. Часть — простая рабочая сила. Но остались крестьяне или земледельцы в разных местах. Остались и другие.
Э. Ш.-Р.: Давайте поговорим об элите, которую переселили. Причины понятны: нанести удар по местному населению, его моральному состоянию. Но, надо сказать, элите нечего здесь делать на этом фоне. Нет смысла оставаться. Элитой можно оставаться, будучи на вершине пирамиды, у которой широкой основание. Если всё основание было разрушено…
А.Ф.: Опять же, здесь осталось несколько тысяч людей. Не знаю точно, сколько, но много. Элита всё ещё может быть на вершине этой пирамиды. Это всё начинается с того, что вавилоняне переселили большую часть населения. А ещё раньше многих убили. Другую часть переселили. Полагаю, что здесь всё же кто-то остался — часть из них, возможно, позже переселилась, но лишь немногие. Для вавилонян прежде всего было важно, чтобы здесь никого не осталось.
Э. Ш.-Р.: Те, кто остался, были землевладельцами, крестьянами, продолжили работать на земле. Когда они пережили смерть, эпидемии, голод, переселение, они продолжили.
А.Ф.: Верно. Некий процент действительно выжил. Иначе их бы там не было. Они всё пережили и не были переселены. В цифрах это тысячи — не знаю, сколько. 10–20% процентов от прежнего населения, не больше. Не считая серьёзной травмы, которую они перенесли, с экономической точки зрения… Травма — это данность. Но всё же было и преимущество: ведь вся хорошая земля свободна. Теперь не нужно искать земли на периферии. С этой точки зрения стало легче.
Э. Ш.-Р.: Даже из библейского нарратива, в который мы не будем вдаваться, мы знаем, что здесь осталась группа людей. Гедалия, с разрешения вавилонян. Они разрешили этим людям остаться и даже сделали их своими представителями. Это всё плохо закончилось и, видимо, продолжалось недолго. Не будем вдаваться. Но, в общем, даже жизнь людей, которые остались, уже не была прежней. Археология указывает на значительные культурные изменения.
А.Ф.: Да. Все согласны: часть людей осталась. Никто не полагает, что земля опустела. Но помимо демографического спада, мы видим, что их мир изменился. В железном веке, например, дом, который мы видели, имеет четыре пространства. О нём я могу говорить часами. Не об этом конкретном доме, а о явлении. Это дом, на мой взгляд, воплощает весь мир израильтян. Как и сегодня наши дома многое о нас говорят. Так же и этот дом. Его ориентация, комнаты, пространства.
Э. Ш.-Р.: Четыре пространства.
А.Ф.: Верно. Базовая идея, именно. Они передают сущность израильтян. И эти дома находят еще в железном веке, в период заселения. Их концентрация приходится на X век, классическую эпоху. 400 лет большинство домов в Израиле и Иудее, в израильских поселениях, относятся к этому типу. У него есть несколько подвидов. В другие периоды нет настолько доминантного типа. И этот дом исчезает.
Э. Ш.-Р.: Исчезает?
А.Ф.: Да. Возможно, в Вавилонский период мы найдём один-два таких дома, но такого явления больше нет. Несколько есть в Персидский период, а в другие периоды его не существует. Это центральный элемент в жизни людей с самого рождения. Люди рождались не в больнице, а дома. Жили в нём, возвращались в него после работы, спали в нём. Вокруг этого дома вращался их мир. Они знали, что находится в каждой комнате.
Э. Ш.-Р.: Вы говорите в основном о постройке дома. Мы видим его на экране. Позже также были дома, но они выглядели иначе.
А.Ф.: Да. И они не выглядели однородно. Здесь мы имеем единое помещение. Если я раскопаю дом и покажу его изображение археологам, все скажут, что это дом из четырёх пространств, даже если видят его впервые. Несмотря на различия между домами, у них есть очень чёткий план. Это продольный дом. В классическом виде имеет 3, 2 или 1 продольную линию, несколько. Вход в центре одной из них. И пространство в ширину внутри. Это его определение.
Э. Ш.-Р.: Это определяет израильское общество в Израиле и Иудее. Рони Райх недавно рассказывал нам о миквах. Их наличие всегда указывало на определённое население. Вы говорите, что не просто этот тип дома пропал, но и не появился другой тип.
А.Ф.: Нет, в большинстве эпох нет таких помещений. Это меня не удивляет. Кстати, об этом ведутся споры. Но израильтяне жили в таких домах. С этим трудно поспорить. Важно не только то, что этот тип пропал, и позднее не возвращался: его уникальность в том, что он в принципе существует. В большинстве периодов нет определённого типа. Невозможно, чтобы, раскопав дом, автоматически определили (если это не церковь и так далее), какого он периода. Есть концепция дома со двором, но я покажу вам план, и вы не сможете угадать период. А здесь ситуация другая. И этот дом пропал. Нечто настолько важное в жизни людей на протяжении сотен лет, что определяло их жизнь, пропадает.
Э. Ш.-Р.: И в этом контексте есть ещё одна исчезнувшая вещь.
А.Ф.: Да — это гробница. В Иудее за 150 лет существования царства развивается стиль захоронения. Его называют иудейским захоронением. Мы видим вход в одну из таких гробниц из Бейт-Шемеша. В самом пространстве есть три скамейке для входящих. Одну мы видим справа, часть другой — слева. Посередине проход. И ещё одна скамья в углу, где колодец. Пространство имеет форму дома, если вы его нарисуете. Это не случайно. В Иудее, по причинам, в которые мы не сейчас не будем углубляться, развивается монументальный тип захоронения. Не пирамиды, но из камня. Постройка похожа на дом. Это общепринятое мнение, которое предложил Амихай Мазар. Гробница напоминает дом. Во-первых, это усиливает значение дома. И это явление тоже пропадает. Видимо, всё ещё продолжают так хоронить, ещё пара поколений использует те же пещеры, но не высекает новых. Если я беру дом и гробницу, элементы, сопровождающие жизнь населения Иудейского царства с рождения и до смерти…
Э. Ш.-Р.: На протяжении сотен лет.
А.Ф.: Верно. Дом — сотни лет, гробница — минимум, 150. Их больше не используют. Возможно, ещё несколько десятков лет продолжают хоронить в существующих пещерах или домах…
Э. Ш.-Р.: Но не продолжают эту традицию.
А.Ф.: Именно.
Э. Ш.-Р.: И это прекращение традиции подводит нас к следующему вопросу. Центральное событие 9 Ава — разрушение дома: Иерусалимского храма. Когда речь идёт о Втором Храме, это ясно. Но когда мы говорим о Первом Храме, возникает вопрос: насколько это разрушение — драматическое событие в религиозной жизни местного населения? Я говорю не о населении Иерусалима, а о более широком, которому сегодня посвящена наша беседа. В какой степени разрушение Первого Храма стало религиозной драмой?
А.Ф.: Вы правы. У нас есть более поздняя картина, и мы отталкиваемся от неё. Разрушение Второго Храма было, безусловно, настоящей драмой. Разрушение Первого Храма сильно отличается. Это процесс. Во то время, когда построили Первый Храм, это нечто очень локальное. Он был храмом царя. Видимо, не было ещё паломничества, это был маленький храм, за дворцом. Гораздо меньше дворца, спрятан за ним. Я не думаю, что кто-то планировал обширное паломничество — такое было мировоззрение: это нечто, принадлежащее царю. Позднее произошли изменения: развитие культа… Статус храма изменился. Но, видимо, не достиг того положения, которое было у Второго храма, особенно под конец периода Второго Храма. Я не скажу, что статус был незначительным. Я уверен, что для людей разорение Иудеи — семьи, друзей, Иерусалима — было важно, но разрушение храма — менее значимо.
Э. Ш.-Р.: У нас есть несколько минут, чтобы обсудить последнюю тему. Думаю, важно это осознать. Разрушение было не таким важным по двум причинам: концентрация культа в Иерусалиме была новой идеей. Она ещё не укоренилась в обществе Иудейского царства, верно?
А.Ф.: Да. Концентрация культа — это, опять же, процесс. Реформы Иосии, который перенёс весь культ в Иерусалим. Это происходит за несколько лет, полтора поколения…
Э. Ш.-Р.: Что было раньше — до того, как Иосия, по-видимому, нашёл книгу Второзакония и обнаружил, что культ должен быть в Иерусалиме, и совершил крупную религиозную реформу? Какова была религиозная практика?
А.Ф.: Культ отправляли везде, но не в храмах. Люди поклонялись на возвышенностях, «бамот», о чём говорит и Танах. Поклонялись везде. Даже в Исходе мы видим, что жертвенник можно построить где угодно. Поклонение богам Израиля было легитимным. Лишь спустя долгое время оно было признано незаконным.
Э. Ш.-Р.: И даже эта нелегитимность… Все, кто читал Книгу Царств, знают выражение: «И только бамот не убрали». Даже во времена самых лучших и праведных царей есть некая пометка — они не убрали бамот. Но это не было ужасным грехом.
А.Ф.: Верно.
Э. Ш.-Р.: Значит, это было легитимно.
А.Ф.: Да. Я думаю, легитимность общепризнана. До конца периода Первого Храма. Тема, которую вы подняли, очень важна по двум причинам: во-первых, культ был не только в Иерусалиме. И на мой взгляд, Храм в Иерусалиме не был чем-то выдающимся.
Э. Ш.-Р.: А реформа Иосии всё ещё не укоренилась в обществе.
А.Ф.: Верно. Иерусалим был важен и до реформы, потому что он не был разрушен Синаххерибом. И это было основой для принятия реформ. Об этом можно говорить более подробно. С другой стороны, в основном культ существовал вне храмов. Поклонение Богу в Храме, в доме Бога, было чем-то новым, выдающимся в религиозном мировоззрении Израильского и Иудейского царств.
Э. Ш.-Р.: Вы имеете в виду, что есть некое неприятие храмов в израильском обществе Израильского и Иудейского царства. Даже некое сопротивление.
А.Ф.: Думаю, да. Это протест не против Храма как такового, а против положения первосвященников. Опираясь на разные археологические и текстуальные сведения, можно утверждать, что культ воспринимался как нечто, что не нуждается в посредниках. Может, кого-то из местных, поскольку не все знали все детали, но в статусе первосвященника нет нужды. Археологи находят храмы, немного. Культ был разрешён повсеместно, но концепция Храма не находила отклика у большинства населения. И это ещё одна вещь, которая мешала Первому Храму в Иерусалиме стать чем-то значительным. Даже когда сам Иерусалим занял высокое положение, отношение к Храму было всё ещё противоречивым.
Э. Ш.-Р.: То есть люди сопротивлялись институтам, монархизму, иерархичности, которая, по большей части, укрепляла положение первосвященников?
А.Ф.: Это тоже, но не только. Я думаю, что это проявляется во всём. Вот мы видели дом: археологи могут определить, что площадь его 260 квадратных метров. Цокольный этаж. Были и двухэтажные. Они построены из отёсанного камня. Я уже описывал артефакты: 200 целых предметов посуды с содержимым. У нас много и других сведений. Это очень богатый дом. Он принадлежал элите. Из 200 глиняных сосудов, которые мы нашли, ни один не был украшен.
Э. Ш.-Р.: О чём это вам говорит?
А.Ф.: Я это связываю с этосом, выражаясь современным языком. Но тут нужно быть аккуратным: современный язык вызывает другие ассоциации. С этосом простоты и равенства. У нас нет царских табличек, надписей этого этоса, на сегодняшний день мы их не нашли, хотя велось много раскопок. План этого дома позволяет проанализировать пространство: в центральную комнату есть прямой проход. Нет иерархии передвижения. Если вы смотрите на Храм — вершину иерархии, — то там есть Святая святых…
Э. Ш.-Р.: …Кодеш, Кодеш ха-кодашим, Азара…
А.Ф.: В архитектуре есть иерархия. Даже в наших домах, если вы проанализируете. Что-то расположено глубже, ограничивает передвижение. В этих домах, даже если там 9 комнат на цокольном этаже, в 90% случаев во все есть вход из одной комнаты. И это часть того же этоса. Существует крепкий этос, отчасти антимонархический, антихрамовый. Это довольно устоявшийся слой общества, его видно в материальной культуре и хорошо — в текстах. В антимонархических отредактированных текстах. И сегодня в Танахе мы находим тексты против монархии, несмотря на редакцию.
Э. Ш.-Р.: Всё-таки просочились внутрь.
А.Ф.: И остались там. И в других местах так же. Часть из них антисвященнические, и Храм отражает это положение.
Э. Ш.-Р.: Я постараюсь подытожить всё, о чём мы сейчас говорили. Вы утверждаете, что было разрушение — не только Храма и Иерусалима, но и более обширное. Оно было значительно, нанесло удар по сельскому населению и населению в целом. А те, кто остался, пострадали с культурной точки зрения. И вместе с тем, вопреки моей интуиции, именно разрушение Храма не стало такой уж религиозной драмой в жизни населения Иудейского царства в целом. По-видимому, это было драмой для первосвященников, для тех, кто написал и в итоге отредактировал этот текст. Это просматривается, особенно это видно тем, кто читает свиток Эйха 9 Ава. Он относится к периоду Иеремии, верно? Точно к Первому Храму. Там Храм практически не фигурирует. Это полностью совпадает с тем, что вы сказали: это разруха, смерть, боль, разрушение города, удар по национальным чувствам. Храм в этом случае — вовсе не главное. И в этом смысле перед нами совершенно иная истории, чем в случае Второго Храма.
А.Ф.: Да.
Э. Ш.-Р.: Прежде чем мы закончим: у нас есть вопрос, а может, и несколько. «Почему вы установили этническую связь между домом четырёх пространств и именно израильской идентичностью?»
А.Ф.: Отличный вопрос. Я говорил, что не все с этим согласны.
Э. Ш.-Р.: Я заметила.
А.Ф.: Связь между домом и израильтянами установил не я. Игаль Шило и другие учёные ещё до меня обнаружили, что в израильских поселениях такие дома есть, а в других нет. То есть это израильский дом. В других исследованиях учёные пытались показать, что подобные дома находят и в других районах: в Афуле, в Тель-Кисоне, в Иорданской долине.
Э. Ш.-Р.: То есть это не только Израильское царство.
А.Ф.: Я разделю ответ на две части: во-первых, большая часть этих домов — исключения, они не из четырёх пространств. Люди немного перепутали их с домами из четырёх комнат. По-английски дом из четырёх пространств неудачно называется четырёхкомнатным. И когда некто пишет, что он нашёл дом из четырёх комнат, люди думают, что это и есть дом из четырёх пространств. Большинство домов не такие.
Во-вторых, у меня нет проблемы с тем, что иногда в таких домах живут другие люди. Кстати, в Иорданской долине там жили не израильтяне, так что само существование дома ещё ничего не доказывает. Даже если подобные дома находят в разных местах… Ну и что, что в нём живут не израильтяне? В израильских поселениях — и в этом весь смысл — практически все дома такие. И поэтому я понял, что у нас нет других подобных явлений. Мы говорим о «домах со двором» в железном веке, но это очень расплывчатое понятие. Существуют разные дома. И, как я сказал, это невозможно определить.
Я могу показать план дома, который никто не видел, и археологи сразу опознают дом из четырёх пространств и назовут железный век. У израильтян была какая-то причина жить в подобных домах. Я уже намекал на это… Было развитие, это не произошло моментально. Это был процесс. Но спустя 200–300 лет, по нескольким причинам, этот дом отражал израильское мировоззрение. Дома повёрнуты на Восток, там есть возможность заниматься разными делами. Не с функциональной точки зрения — это возможно в любом доме. Например, иллюстрация. Не знаю, есть ли у нас минута на это…
Э. Ш.-Р.: Полминуты.
А.Ф.: Когда-то мы с Шломо Бунимовичем, моим покойным учителем, делали презентацию об этом доме и пришли к выводу, что такое расположение комнат удобно для того, чтобы держать дистанцию между чистыми и нечистыми людьми. Потому что никто не должен проходить через одну и ту же комнату.
Э. Ш.-Р.: Сейчас мы можем это понять: это как самоизоляция!
А.Ф.: Именно. Это прекрасно передаёт суть. В современном обществе нам трудно понять эту концепцию. Чистота и нечистота — это понятия всех традиционных обществ, это не только Танах. И мы предложили такую идею (не стали её развивать, решив, что она подходит). Я скажу кратко: в законах священнических документов, в отличие от других…
Э. Ш.-Р.: Вы имеете в виду священническое мировоззрение.
А.Ф.: Да. Нечистая женщина не должна покидать дом. В большинстве обществ ритуальная нечистота женщины — практически универсальное понятие.
Э. Ш.-Р.: В то время.
А.Ф.: В досовременных обществах. В традиционных обществах. Во многих из них — до сих пор. В большинстве обществ решение было в том, чтобы удалить женщину. Опять же: не буду вдаваться в причины. А священнические законы предполагают, что женщина остаётся дома. Я не думаю, что дом построили так из-за священнических законов. Думаю, наоборот.
Э. Ш.-Р.: Создали такой закон, потому что это соответствовало дому.
А.Ф.: Именно. Ибо в реальности нет проблемы, так и делали. В период Второго Храма люди за этим следили, видимо, гораздо строже, чем сами законы.
Э. Ш.-Р.: Бдели.
А.Ф.: Это один из примеров связей, которые можно выявить, и их много. О них можно говорить долго.
Э. Ш.-Р.: Удивительно. Мы говорили о том, как архитектура дома и гробницы выражает верования, религиозное, духовное мировоззрение, теологию. Возможно, это тема для ещё одной беседы, которую мы проведём. Возможно, во втором сезоне. У нас есть ещё один вопрос: «Утверждение или предположение, что при Первом Храме нет массового паломничества, в отличие от Второго Храма, основывается на Танахе или на археологических находках?»
А.Ф.: Хороший вопрос. Первоначально на Танахе, потому что мы не нашли Храм в Иерусалиме. Есть библейское описание: дворец был большим, а Храм маленьким. Это историческое описание. Если же нет, то я и многие другие ошибаемся. Но у меня нет археологических данных, которые это подтверждают. Я могу привести археологические данные, которые проиллюстрируют, как выглядел дом по сравнению с описанием. Но утверждение, что Храм не мог быть доминирующим, строится, в первую очередь, на библейском описании. Вообще, наше представление о паломничестве прежде всего базируется на понимании текста и на антропологической картине — что происходит в разных обществах в подобных условиях. Археологическое исследование даёт мне, в основном, то, что храмов почти не было. Идея храма именно в Израиле и Иудее не работала. Потому что в других обществах она существует. Может ли Иерусалимский Храм стать объяснением? Нет. Это слишком маленький храм. И в самом Танахе нет свидетельств о паломничестве. С какого ракурса я ни посмотрю, Храма нет.
Э. Ш.-Р.: Всё сходится.
А.Ф.: В Танахе всё, кроме некоторых стихов о разделении монархии, на это указывает. И это согласуется с общей картиной. Но, как обычно, это интерполяция разных данных, и это не точно, как и многие из вещей, о которых я сегодня рассказал.
