«От болезни человек без головы не остается»

Писательница Линор Горалик обсуждает с подростками рассказ израильского писателя Этгара Керета «Человек без головы» в собственном переводе

Проект «Идеи без границ» культурного центра Бейт Ави Хай (Иерусалим)

Линор Горалик (Л. Г.): Я надеюсь, что большинство из вас успело прочесть рассказ. Я вам обещала «кровь, кишки и пирожки» — мне кажется, что это оно и есть. Давайте начнём потихоньку с этим разбираться. Самое первое, о чём мне хочется с вами поговорить: как вам кажется, сколько в рассказе главных персонажей? Кто активно участвует в этой истории? Давайте, Сашечка Лейбман.

Александра Лейбман: Участвует старший двоюродный брат рассказчика, сам рассказчик, хулиган Цури. Мёртвый человек. И, по-моему, папа ещё.

Л. Г.: Есть папа и мама, да. То есть у нас пять персонажей. Давайте посмотрим, кто из них главный. Есть ли у кого-то идеи? Давайте, Яков Шуляцкий.

Яков Шуляцкий: Про главных героев…

Л. Г.: Да, кто из этих персонажей кажется вам главным?

Яков Шуляцкий: Есть мальчик, от лица которого мы всё видим, есть его двоюродный брат. Есть тот мальчик (не помню, как его зовут), который украл голову.

Л. Г.: Цури.

Яков Шуляцкий: И вроде больше никто активно в истории не участвует.

Л. Г.: Мне тоже так кажется.

Яков Шуляцкий: Мы видим ещё имена. Там есть мама, которая успокаивает папу; и папа, который беспокоится. Но они, в принципе, не участвуют.

Л. Г.: Я согласна. Мне тоже кажется, что главных персонажей у нас три.

Я вижу, что поднимает руку Борис Станилевский. Давайте, пожалуйста.

Борис Станилевский: Насколько я понимаю, понятие «главный герой» применимо к персонажам, которые претерпевают изменения по ходу рассказа. Я прав? Именно здесь.

Л. Г.: Это очень хорошее определение, да. Давайте.

Борис Станилевский: Мне кажется, здесь никто не претерпевает изменений. Кроме главного героя, от лица которого ведётся рассказ, но тоже трудно сказать. Каких-то важных фактических изменений я там не заметил. У него изменился социальный статус, появилась девушка, но это не даёт ему права претендовать на роль главного героя всей истории; он рассказчик.

Л. Г.: Я поняла, мне кажется. Мы будем говорить о том, как изменились (или не изменились) в результате эти три персонажа. У рассказчика есть имя, его зовут Рани. Оно один раз упоминается. Я очень хочу поговорить о том, как изменились эти три мальчика — Рани, Цури и Гилад. И мы до этого дойдём, я обещаю. Но это хороший вопрос — изменились они или нет. Хорошо, поговорим.

Из всей этой компании меня больше всех интересует Цури, который украл голову. Он кажется совершеннейшим чудовищем. И я хочу показать вам одну штуку. В каких рассказах, из тех, которые мы разбирали, был мальчик-булли, кто помнит? Давайте, пожалуйста. Вижу руку Марка.

Марк Гаммал: Был папа в рассказе «Разбить поросёнка».

Л. Г.: Где ещё у нас был булли? Я тоже пытаюсь вспоминать вместе с вами, у меня нет готового ответа. Ада, пожалуйста.

Ада Иванова: «Исчезновение Алона Шемеша». Там был мальчик, который задирал всех в классе.

Л. Г.: Да, и обещал съесть фломастеры. Отлично! Был такой. Ещё, Яков, пожалуйста.

Яков Шуляцкий: В «Алоне Шемеше», в «Поросёнке». Когда я слушал, мне казалось, что дедушка из «Лета…».

Л. Г.: «…семьдесят шестого». Он не совсем булли, но жёсткий чувак был, да.

Федя Скворцов.

Фёдор Скворцов: Я хотел вспомнить рассказ «Стрельба по Тувии».

Л. Г.: Да, там был очень страшный папа.

Вот что я хочу показать в этой истории. Мне всегда очень интересно наблюдать, как у писателя появляется какая-то сквозная тема. У Керета такая тема — это булли, которые кого-то обижают. Она появляется во многих рассказах, не только в этих. И вторая сквозная тема — страх перед этими людьми. Важно увидеть, что в рассказах Керета часто возникают образы людей, которые боятся булли. В «Поросёнке» — это мама, которая не может заступиться за сына.

Здесь совсем другая история. Здесь есть мальчик помладше, который решается выступить против булли. А есть его старший брат, большой и сильный, который не решается это сделать. Мне хочется обратить ваше внимание на то, как из рассказа в рассказ повторяется образ человека, который травит остальных и которого надо бояться. И как разные люди с этим человеком взаимодействуют, как они себя с ним соотносят. Вот это я очень хочу вам показать.

До сих пор, обсуждая булли, мы говорили про людей, которые обижают своих близких. В «Поросёнке» мы говорили про папу, который терроризировал мальчика и маму. В «Стрельбе по Тувии» мы говорили опять про папу. Там дело было уже не в том, что мальчика поили какао с пенкой, которую он ненавидел, а в том, что папа был просто чудовищем, он стрелял в собаку, и всё было очень жёстко. В «Исчезновении Алона Шемеша» был мальчик-задира, он ни в кого не стрелял, но всё время задевал своих одноклассников.

Что происходит здесь с Цури? Каким он оказывается в этом рассказе? Кто может поговорить со мной про Цури и попробует описать этого человека? Каким человеком он вам представляется? Давайте, Саша, пожалуйста.

Александра Лейбман: Мне кажется, что внутри он нормальный. У него очень мягкая душа, просто, видимо, её кто-то изранил, и поэтому он всех обижает. Видимо, у него проблемы в семье, потому что в десятом классе он бросил учёбу и пошёл работать. Вряд ли это от хорошей жизни.

Л. Г.: Спасибо большое, что вы это заметили. Сейчас мы об этом поговорим. Послушаем Сашу Ясько, пожалуйста.

Саша Ясько: Я думаю — может, он и хороший, этот Цури.

В рассказе говорится про его девушку, а значит, у него есть ещё какая-то компания таких же детей-хулиганов. И он заработал какой-никакой респект и место в этой компании, может быть, даже стал её главарём. Он строит из себя хулигана, ведёт себя так, чтобы все думали, что он крутой.

Может, он и вправду плохой человек, и тогда ничего не поделать. Просто такая уж семья, папа-пьяница, и из-за этого он тоже стал таким плохим. Но если он будет один, то, может, и станет хорошим. А когда рядом с ним кто-то есть — он абсолютно меняется. Вот о чём я думаю.

Л. Г.: Я понимаю, о чём вы говорите, и расскажу, как это бывает. А вы поправьте меня, если я неправильно вас поняла. Это мысль о том, что поодиночке люди ведут себя лучше, чем в группе. Когда некоторые люди собираются вместе — они превращаются в стаю. Они оказываются более жестокими и грубыми, чем каждый из них по отдельности. Вы ведь это имеете в виду? Да, я понимаю, такое бывает.

Но нам ничего об этом не говорится, хочу вас поправить. Речь идёт про девушку Гилада и про девушку, которая потом появляется у Рани, но нам ничего не говорят про девушку Цури. Но это не отменяет вашу версию. Всё вполне могло быть именно так. Лика, дорогая, пожалуйста.

Лика Мотыхляева: Я согласна, что могут быть какие-то проблемы в семье. Про характер мне сложно сказать, потому что могут быть разные версии. Но нормальный человек, у которого всё хорошо в семье, никогда не станет брать отрубленную голову и нести её непонятно куда и непонятно зачем. Видно, что что-то не то происходит. Обычно за этим следят родители, воспитывают в том смысле, что так делать не надо.

Л. Г.: Да, очень похоже на правду, сейчас мы поговорим об этом. Марк, пожалуйста.

Марк Гаммал: Мне кажется, что когда он с кем-то наедине или когда он один, он намного лучше себя ведёт. А когда он в группе, то он пытается самоутвердиться за счёт кого-то.

Л. Г.: Спасибо большое. Вы прямо предугадываете какие-то моменты, которые я хотела с вами обсудить. Сейчас мы до этого дойдём. Ада, пожалуйста.

Ада Иванова: Я вижу закомплексованного мальчика, который пытается самоутвердиться. Человек, у которого всё нормально с самооценкой, не будет угрожать, говоря: «Я что-нибудь с тобой сделаю». Он будет просто приводить нормальные аргументы: «То не сходится, это не сходится, почему же ты меня обвиняешь?» А он говорит: «Я с тобой что-нибудь делаю».

Л. Г.: Это хорошее наблюдение, сейчас я покажу, как оно здесь работает. Саша Лейбман, пожалуйста.

Александра Лейбман: Когда Лика напомнила мне про голову и про семью, у меня выстроилась в голове теория: он утащил голову близкого родственника или друга, чтобы полиция не смогла её найти и понять кто это.

Л. Г.: Красота! Целый детектив! То есть вы считаете, что он прикрывает кого-то из своих ужасных родственников.

Александра Лейбман: Ещё я заметила, что у девушки рассказчика похожие черты с убитым. Может, это была иностранка. А может, она приклеила голову того человека…

Л. Г.: Саша, вы молодец. Мне всегда очень нравятся ваши версии. Принято, окей. Саша Ясько, вы хотите дополнить? Давайте.

Саша Ясько: Я хотел уточнить, просто спросить. Если рассказчик видел, как этот хулиган куда-то тащил голову, то почему он не может его шантажировать тем, что видел, как Цури эту голову уносил? Если Рани скажет, что видел, как Цури убивает человека, то ему поверят. Потому что голова — была, и, скорее всего, он её трогал. То, что он её трогал, это логично, потому что он её нёс. Почему Рани не шантажирует его? Почему не скажет: «Если ты меня ударишь или сделаешь что-то со мной или с кем-то из моих друзей, то я расскажу полиции, что ты убил этого человека или что ты эту голову носил»?

Л. Г.: Сейчас, мне кажется, наши друзья ответят.

Фёдор Скворцов: У меня есть идея. Это началось до того, как полиция научилась хорошо распознавать отпечатки пальцев. Хотя я не уверен, что пальцы хорошо читаются на голове. Но точно, что ДНК не могли расшифровывать так хорошо, как сейчас.

Да и это просто могло не прийти в голову человеку. Не знаю. Но я подумал именно, что полиции сложно было бы об этом узнать.

Л. Г.: Я долго с этим разбиралась, сейчас попробую рассказать. Давайте, Илана, пожалуйста.

Илана Алиева: Мне кажется, что либо он не подумал, либо просто мог испугаться, потому что возражать — это тоже страшно, тоже угрожает чем-то. А ещё он мог подумать, что его обвинения не будут засчитаны, что этот человек не примет их всерьёз и будет только смеяться над ним, или опровергнет их.

Л. Г.: Окей. Мне тоже так кажется, сейчас я расскажу. Ада, пожалуйста.

Ада Иванова: Мне кажется, что наш рассказчик не мог так поступить, потому что, как мы выяснили, это булли. А булли — это тот, кого люди боятся, просто боятся. И с этим страхом сложно что-то сделать. Рассказчик может понимать, что в итоге ему ничего не сделают, но в тот момент это страшно.

Л. Г.: Это правда.

Ада Иванова: Мы смотрим со стороны, абстрагируемся от обстоятельств и не понимаем, какая была обстановка. Поэтому можем рассуждать с холодной головой, а рассказчику в тот момент просто страшно.

Л. Г.: Мне тоже так кажется. Смотрите, мне видится, что перед ними человек, которого они и так боятся.

Давайте начнём с самого начала: у нас есть Рани — рассказчик, и есть его брат Гилад. Гилад — одноклассник Цури, они одного возраста, взрослые люди, в общем. Десятый класс — это подростки, конечно, но уже взрослые. И Гилад — баскетболист. В тексте сказано, что он высокий — метр восемьдесят. И он сильный, у него есть какой-то социальный статус. Такое впечатление, что Гилад может противостоять Цури. Но делает это Рани, хотя он маленький. Рассказчик очень боится Цури, но в какой-то момент противостоит ему. Он прямо говорит ему: то, что ты делаешь — это очень плохо; если бы это был твой папа, ты бы не хотел, что кто-нибудь украл его голову.

Но перед ними не просто человек, которого они боятся. Перед ними человек, который только что перешёл грань. До тех пор он был подростком-булли, а теперь стал взрослым преступником, даже, я бы сказала, взрослым подонком, подлецом. Когда ты крадёшь человеческую голову у трупа, ты перестаёшь быть просто подростком-булли, ты становишься кем-то другим. И противостоять такому человеку, конечно, страшно и тяжело. Потому что думаешь: что он с тобой сделает?

Я часто думаю о том, как Керет, и вообще любой хороший писатель, строит диалоги, разговоры между людьми. И я в восхищении была от того, что он говорит. Когда мы читали про Алона Шемеша — там есть смешной момент, мы тоже обращали на него внимание, когда он писклявой девочке говорит: «Если ты с нами не пойдёшь — я съем все твои фломастеры». И понятно, что он задира, даже не булли, просто он её задирает и подначивает. И ясно, что он не съест все её фломастеры, это такая колкая шутка. А Цури — совсем другое дело. Он не говорит: «Я тебя побью» или: «Я дам тебе в глаз». Он просто говорит: «Я не знаю, что с тобой сделаю», и это очень страшно. Он как будто не угрожает ничем конкретным, но от этого ещё страшнее. Так говорят люди, которые могут сделать с тобой что угодно, нет нужды уточнять, что именно, но ты чувствуешь, что за этими словами стоит настоящая угроза. И это очень важная писательская находка, потому что она очень естественная. Так говорят люди, которых имеет смысл бояться.

Нам показывают, как Цури в одну секунду делает шаг от плохого подростка к взрослому преступнику, украв голову. Помните, в рассказе «Стрельба по Тувии» описывалось, как Тувия становился из маленького кусачего щеночка злобной собакой? И я тогда сказала, что так описывают историю преступника. Происходящее с Цури тоже подходит под описание того, как плохой подросток становится настоящим преступником. Наступает момент, когда он вдруг совершает взрослое преступление. И я подумала, что у многих людей есть такой стереотип: «плохой» подросток обязательно должен стать взрослым преступником. И подобная картина мира часто подталкивает подростка на этот путь — и это ужасно, несправедливо и нехорошо.

И тогда я вдруг поняла самую главную вещь во всём рассказе — никто не знает, украл ли Цури голову, но все ведут себя так, будто украл. В самом начале рассказа написано очень ясно: «Пока полиция добиралась до места, Цури, который как раз играл с моим двоюродным братом в футбол и смеялся, что Гилад моет руки в фонтанчике, совсем как баба, из-за какой-то ящерицы и капельки крови, просто взял голову и смылся». И затем идёт самая главная, на мой взгляд, фраза в рассказе: «Не то, чтобы Гилад его за этим застукал, но почти сто процентов, что именно так всё и было». Значит, может быть, и не было. Но есть такие подростки, от которых люди ждут плохих поступков.

Саша Ясько: Извините, пожалуйста. Я вот слушал вашу историю. Вы этого не читали на самом деле.

Л. Г.: Как это?

Саша Ясько: Вы этого не читали, я этого не помню.

Л. Г.: О! Это место очень многие пропускают в этом рассказе.

Саша Ясько: Вы тоже. Этого не было, я точно помню, я слушал. Но я могу ещё раз проверить.

Л. Г.: Хорошо, давайте считать, что мы читаем это сейчас.

Бывают подростки, от которых ничего хорошего не ждут. Это называется «репутация». У них скверная репутация, от них ждут плохих поступков, и это разрушает их жизнь. Потому что, если от человека ждут плохого, ему трудно поступать хорошо. И даже если он поступает хорошо, ему трудно делать так, чтобы на него не валили всё плохое, что происходит вокруг в мире.

И я вдруг подумала: а что, если Цури вообще не брал эту голову, но все ведут себя так, будто Цури точно украл голову. У Цури тогда есть два пути. С одной стороны, он может начать оправдываться. С другой же стороны, он может решить, что оправдываться — это унизительно, и повести себя жёстко. Он же ни разу не говорит: «Я не крал голову», ни разу не говорит: «Я украл голову», он вообще ничего не говорит про голову. Он просто ведёт себя так, будто все должны сами всё понимать. Когда я до этого додумалась (а додумалась я не тогда, когда переводила, а сейчас, когда готовилась говорить с вами), для меня весь рассказ совершенно перевернулся. Потому что выяснилось, что у него нет ни единого шанса.

И тут я вспомнила историю из своего детства. Тогда ещё был Советский Союз, это важно. Мне было 10 лет, и со мной в классе учился один мальчик, не буду называть его имени. Он не относился к хулиганам, но он был троечник. Сейчас я понимаю, что у него была очень несчастная семья, но мы были маленькие и не понимали этого. И он всегда то опаздывал, то не делал домашку, и его называли «отстающим» — человеком, который не успевает за остальным классом. Я помню, как кто-то из нас пошутил, что он списывает. И он расплакался. Его было страшно жалко. Я до сих пор считаю, что это была одна из самых ужасных сцен в моём детстве. Ни у кого из нас не было доказательств, что он списывает, просто от него ждали плохих поступков. Все привыкли, что у него репутация человека, который плохо учится, опаздывает, не сдаёт домашние задания. Почему бы не считать, что он ещё и списывает? И это было совершенно ужасно.

И когда я готовилась говорить с вами, я вдруг поняла, что Цури в таком же положении. Он человек, от которого ждут плохих поступков. Нигде не говорится, что он украл эту несчастную голову. И тогда я задалась вопросом, который хочу задать вам. Почему бы ему не сказать: «Я не брал голову, отстаньте все от меня»? Почему он продолжает вести себя так, будто его устраивают эти обвинения? Давайте, Сашечка.

Александра Лейбман: Мне кажется, он не боится испортить себе репутацию. Скорее, он боится сказать: «Нет, это не я», потому что тогда от него отвернутся его плохие приятели, которые думали, что это сделал он, и говорили: «Вау, прикольно!».

Л. Г.: Окей, мне тоже так кажется. Давайте, пожалуйста, Федя Скворцов.

Фёдор Скворцов: Я не до конца уверен в своей версии, но мне кажется, что он тогда потеряет власть. Сейчас он пока находится сверху над ситуацией, является своего рода «авторитетом». Не до конца, но всё-таки. А так ему перестанут верить, начнут буллить и, возможно, сдадут в полицию. А сейчас его ещё пока боятся, и поэтому не пытаются сказать полиции, что это он украл голову.

Л. Г.: Да. Марк, пожалуйста.

Марк Гаммал: Мне кажется, что здесь много факторов. Во-первых, у него нет человека, который бы его поддержал в ситуации, когда он скажет: «Нет, это не я, я ничего не делал, я не трогал». Все ожидают от него плохого, и если он так скажет, не будет никого, кто его поддержит, даже друзья, потому что они сами такие же.

Во-вторых, сколько бы он ни говорил, ему уже никто верить не будет, потому что он наделал гадостей, и это у всех осталось в памяти. Но люди его боятся, и мне кажется — некому даже выслушать то, что он будет говорить.

Л. Г.: Я понимаю. Ада, пожалуйста.

Ада Иванова: Мне кажется, он боится, что когда он скажет: «Это не я», с него слетит образ жестокого человека. Он просто не представляет, каково это — жить, глядя на людей не сверху вниз, а на равных. Да, мы не идеальны, но мы друг друга не боимся. Он привык, что его все боятся, и боится, что потеряет это.

Л. Г.: Да, я тоже так думаю. Лика, пожалуйста.

Лика Мотыхляева: Я думаю, он не сказал, потому что ему было, в принципе, всё равно. Его уже и так считают плохим человеком. И что бы он ни сказал — вряд ли это сильно бы повлияло. И ещё, может, он не хотел наводить на себя подозрение в случае, если он этого не делал. Иногда бывает, что когда человек начинает отнекиваться, его могут заподозрить. Если у него будет слишком бурная реакция, то подумают: всё понятно, точно врёт. И все будут на него думать, хотя он ничего не делал. Иногда люди предпочитают просто молчать, чтобы не вызвать подозрения.

Л. Г.: Не привлекать к себе внимания. Это верно.

Теперь я хочу показать вам ещё одну штуку. Тут есть важный для меня момент. Когда начинается следствие, выясняется, что этот человек — гой. Все ли понимают, что означает это слово? Это слово значит: он — не еврей. Такое, не самое лучшее слово, которое можно о человеке сказать. В смысле, делить людей на евреев и неевреев — не самое лучшее, что можно сделать. И из этого следует несколько вещей.

Во-первых, этот человек, скорее всего, иностранец. Это дети понимают довольно быстро, потому что, если бы он был израильтянином, семья уже начала бы его искать, конечно. Не конечно, но скорее всего. И затем происходит очень странный поток выводов. В какой-то момент мальчик говорит: «Если он гой — значит, у него нет детей». Это очень дикая мысль. Поэтому надо объяснить, что у мальчика в голове.

Я прочту маленький кусочек, и хочу сначала объяснить, а потом немного о нём поговорить. «Раз он гой (это говорит рассказчик), у него наверняка нет детей, а если они и есть, они и знать не знают, что он вообще умер». Ещё я хочу напомнить, как ведёт себя папа мальчика. «Мой папа сказал, что когда-то в Израиле женщина могла идти ночью одна по улице и ничего, кроме арабов, не бояться. А теперь тут стало как в Америке — люди курят наркотики, а на школьном дворе валяются безголовые трупы».

Смотрите. Некоторые израильтяне относятся к неевреям как к людям, которые хуже евреев. Это такая форма фашизма, в общем. И у меня создалось впечатление, что мальчик живёт в подобной семье, и у него в голове совершеннейшая каша. Он может думать, что неевреи не любят своих детей, или заводят меньше детей, или вообще не заводят детей. Судя по тому, как его папа говорит об арабах, он может точно так же высказываться обо всех неевреях. У мальчика в голове может быть некоторый хаос на эту тему.

То есть, с одной стороны, у нас прекрасный рассказчик. Он не боится сказать подростку-булли всё, что думает, в отличие от старшего брата. Он сочувствует человеку без головы, и ведёт себя замечательно. С другой стороны — он тоже растёт не ангелом. У него свои тараканы в голове.

Федя, пожалуйста.

Фёдор Скворцов: Я хочу сказать по поводу воспитания в семье. Возможно, это больше связано с друзьями, с отношением к девушкам. Но в целом это про воспитание и про то, как устроено общество: «круто, когда девочка даёт себя полапать, даже если через одежду».

Л. Г.: Да, об этом у Керета очень много. У него часто речь идёт о такой социальной среде, в которой женщин оценивают по тому, как они выглядят, и по тому, что они позволяют с собой делать. И здесь как раз рассказывается о мальчиках из такой среды, где девочки ценятся за то, насколько они красивые и что они позволяют с собой делать. И это, конечно, ужасно примитивно и довольно глупо. Но сейчас мы говорим об этой среде. Такое бывает, это вполне может начинаться из семьи, от друзей — мы не знаем, откуда именно.

Интересную вещь сказал Федя в самом начале, когда мы говорили про главных и неглавных героев — о том, кто меняется под влиянием этой истории. У меня сразу возникло хулиганское желание сказать, что меняется человек без головы, потому что раньше он был с головой, но я удержалась. Но это, конечно, важный вопрос. Какие изменения происходят с рассказчиком, с его братом и с Цури? Чем для каждого из вас заканчивается весь рассказ? Давайте, Саша, пожалуйста.

Александра Лейбман: Тем, что человека без головы забывают, всё становится почти как прежде, но, как только главный герой переходит в следующий класс, у него появляется девушка. А что ещё случилось?

Л. Г.: По сути — больше ничего, вы совершенно правы.

Александра Лейбман: А ещё этот хулиган перестаёт учиться и идёт работать.

Л. Г.: Да. По факту вы рассказали всё абсолютно правильно. Но меня ужасно интересуют детали. С одной стороны, у рассказчика — у Рани — появляется девушка.

Да, пожалуйста, Яша, добавьте всё, что хотите. Может быть, вы скажете то, что я хотела сказать.

Яков Шуляцкий: Я именно об этом и говорю — о том, что у неё ямочка на подбородке.

Л. Г.: Да, ямочка на подбородке.

Яков Шуляцкий: И возникает вопрос: это совпадение? Не думаю.

Л. Г.: Не думаю, да. Ямочка на подбородке — это дико крутая фишка! Она заключается в следующем: ямочка на подбородке у любого человека генетически обусловлена. Если у человека ямочка на подбородке — значит, ямочка на подбородке была или у мамы, или у папы. Ни от каких других причин у человека ямочка на подбородке не появится. И ты сразу начинаешь думать, не является ли девочка родственницей человека без головы. Давайте, Ада, пожалуйста.

Ада Иванова: Мне это напоминает концовку любого сериала. Первый сезон заканчивается на самом интересном месте, и ты думаешь: хоть бы поскорее вышел второй сезон!

Л. Г.: Да, это первое, что возникает. Ты немедленно начинаешь думать, не является ли она родственницей.

Но, мне кажется, тут есть более тонкая идея. Керет делает очень красивую штуку. Вроде бы человек без головы забыт, история закончилась. У мальчика началась абсолютно новая жизнь. Страшный Цури ушёл из школы, и его можно больше не бояться. У него появилась девушка, и она ему очень нравится. Он говорит, что у неё самые карие глаза, которые ему случалось видеть, и губы, которые всегда казались влажными. Но единственное, о чём он может думать — это человек без головы. Эта мысль его преследует. Он смотрит на свою девушку — и думает о человеке без головы. И это ответ на Федин вопрос о том, насколько он изменился. Он, видимо, очень сильно изменился, потому что не может отвлечься от этой истории, не может забыть эту историю. Он не может теперь отмахиваться от историй такого масштаба. Он больше не ребёнок. У детей тяжёлый опыт забывается или остаётся глубоко внутри, влияя на их поступки, не оставляя воспоминаний. А он теперь взрослый человек, который помнит всё тяжёлое, что с ним происходило. И он смотрит на свою девушку, а видит человека без головы. Это первое изменение.

А какие изменения произошли с Цури? Мы не знаем, почему он ушёл из школы и стал работать. Первая версия — потому что он уже был на этом пути. Он уже был человеком, который постепенно сходит с рельсов. А с другой стороны — может быть, это произошло из-за человека без головы. Мы ведь не знаем, что было с ним дальше: куда делась голова, что он с ней сделал, кому он её принёс? Что с ним сделали эти люди, что они ему сказали? Например, тот, кому он её принёс, мог сказать, что Цури сошёл с ума, что его надо срочно забирать из школы, что ему надо работать. Мы не знаем, что произошло с жизнью Цури после этого. Может быть, это повлияло на него гораздо сильнее, чем мы себе представляем.

В этой истории меня очень интересует старший брат — Гилад. Мне кажется, что Гилад — ужасно странное существо. Он никому не говорит про Цури и про голову. Он не объясняет Цури, что тот неправильно поступает. Он почти не защищает своего младшего брата. Он сам какой-то… как ящерица. Как будто от прикосновения ящерицы, которая побежала по его руке, он сам превращается в ящерицу, и живёт как ящерица. И я не удивлюсь, если Гилад ни капли не изменился. Я не понимаю, что с Гиладом происходит, он какой-то замороженный. А может, он стал таким из-за этой истории, а раньше таким не был. Может, эта история так его шокировала, что он не может прийти в себя и ходит отмороженный.

Но на Цури и на рассказчика эта история сильно повлияла. Это я отвечаю на вопрос о том, как мы отделяем главных героев от неглавных.

После прочтения рассказа у меня остаётся вопрос: смогут ли они когда-нибудь перестать думать об этой истории? И тут мне хочется спросить — какое у вас ощущение? Если бы вы были на их месте — вы смогли бы когда-нибудь перестать думать про такую историю? Может ли такая история забыться — если бы вы нашли в кустах человека без головы и подозревали, что Цури украл голову? Как на вас повлияла бы такая история? Давайте, пожалуйста, Илана.

Илана Алиева: В какой-то момент она отошла бы на задний план, но долго бы оставалась в голове. И ты бы про неё регулярно думал и постоянно возвращался к ней. И это точно повлияло бы на что-то.

Вроде бы ничто не предвещало, и тут — раз! — ты находишь человека без головы. Так себе история!

Л. Г.: «Так себе» — хорошая формулировка. Пожалуйста, Федя.

Фёдор Скворцов: Слушайте, а не может быть такого, что двоюродный брат украл голову, и теперь очень тревожится — ведь мало того, что он украл голову и никому об этом не сказал, так ещё и подставил другого человека, на которого теперь все думают!

Л. Г.: У меня сейчас просто мозг вскипит. В голове сразу возникают какие-то бешеные картинки про то, что он баскетболист, и он ею, конечно, играет в баскетбол. То есть какой-то совершенный бред пошёл. Окей, принято. Я подумаю об этом. Пожалуйста, Ада.

Ада Иванова: Определённо останется какой-то осадок. Это странно — играешь себе, школьный двор, первоклашки бегают, а тут — труп без головы…

Л. Г.: Да, мне тоже так кажется. Эта история, может, и не перевернёт всю твою жизнь, но она остаётся с тобой. Я сейчас расскажу ещё одну историю. Давайте, Александра, пожалуйста.

Сашечка! Александра — это вы.

Александра Лейбман: Я просто не привыкла, что меня Александрой называют.

Л. Г.: Я больше не буду, договорились.

Александра Лейбман: Мне кажется, если бы я такое увидела, мне бы стало немножко плохо. Но я бы обязательно обратилась в полицию или к какому-нибудь частному сыщику. Я бы рассказала об этом, дала показания, но мне бы запомнилась эта история как очень жуткое событие в жизни.

Л. Г.: Ну да. Слушайте, у меня была история. Я вам расскажу напоследок историю о том, что бывает, когда находишь что-то очень странное.

Однажды мы с друзьями на пустыре нашли отрезанную руку. Нам было лет по восемь, и я до сих пор не могу понять — нам это показалось или мы сошли с ума. Мы позвали взрослых, нас тут же разогнали по домам и сказали, чтобы мы об этом никому не говорили. И мы об этом больше никогда не разговаривали. И я не понимаю, что это было. Моя версия — это был протез или рука манекена. Но это было очень страшно, ужасно неприятно и совсем не весело. И совершенно не напоминало весёлый хоррор. Поэтому могу сказать, что если ты, будучи ребёнком, находишь что-нибудь очень страшное и напоминающее человека, то вот, пожалуйста, тебе 47 лет — а ты до сих пор помнишь, как это было. Так что они эту историю как минимум запомнят.

И я думаю, она их не изменит, но останется с ними. А у них всё было круче, потому что добавилась история про Цури — украл он или не украл голову. И это довольно-таки серьёзный сюжет.

Так что мы посмотрим и ещё подумаем о том, что будет с ними дальше. Но версия о том, что голову украл рассказчик, меня очень впечатляет.

Слушать, как Линор Горалик читает все 10 рассказов Этгара Керета в собственном переводе

Читать разборы всех 10 рассказов Этгара Керета из сериала «Читка»