«Сегодня уже не нужно уметь делать коктейль Молотова»

Писательница Линор Горалик обсуждает с подростками рассказ израильского писателя Этгара Керета «Лето семьдесят шестого» в собственном переводе

Проект «Идеи без границ» культурного центра Бейт Ави Хай (Иерусалим)

Линор Горалик (Л. Г.): Что происходит с героем? Во-первых, «Лето семьдесят шестого» — это лето 1976 года, то есть семьдесят шестого года прошлого века. Мне в это время был ровно один год. И наш герой рассказывает, что происходило с ним тем самым летом. Он рассказывает, что они сделали ремонт в доме, что у них в доме появился второй туалет, и что они все, не только он сам, но и вся семья, были очень счастливы тем летом. Так ему, по крайней мере, запомнилось. Видимо, с тех пор уже прошло какое-то время, и мы будем об этом говорить.

Что рассказывает нам герой о своей жизни и жизни своей семьи? Во-первых, герой говорит, что его сестра вышла замуж за репатрианта. Кто такой репатриант? Давайте я быстренько всякие тонкости объясню. В Израиле о людях, о евреях, которые приехали жить в Израиль, говорят не «эмигрировал», а «репатриировался», вернулся на родину. Его сестра вышла замуж за человека, который недавно вернулся на родину, и переехала в Раанану. Я объясню, почему важно, в какой город она переехала, и почему это умножает счастье семьи. Раанана — маленький город, который считался очень богатым. Считалось, что она удачно переехала.

Дальше. Старший брат освободился из армии. Тут надо понимать, что «освободился из армии» — в Израиле это радость немного другого рода. Когда, например, в России про человека говорят «освободился из армии» — это как выздоровел или вышел из больницы, освободился от чего-то очень плохого. Но израильтяне относятся к армии совсем иначе, относятся как к очень важной и хорошей части своей жизни. И «освободился из армии» — означает, что у человека вся жизнь впереди.

И он оказался охранником в «Эль-Але» (это главная израильская авиакомпания, в то время — единственная). Работать охранником в «Эль-Але» было очень престижно, это была отличная работа для человека, который только что отслужил в армии.

«Папа заработал море денег на нефтяных акциях…» Я сейчас не возьмусь объяснять, что такое акции, но если простыми словами — тогда в Израиле это был очень престижный, серьёзный бизнес. Это значило, что папа — серьёзный бизнесмен.

«…И стал совладельцем Луна-парка». Луна-парков тогда, в 1976 году, в Израиле фактически не было, это был первый и единственный Луна-парк. И это значило, что папа для ребёнка — фактически хозяин волшебного королевства, что он занимается самым клёвым бизнесом на свете. Лучше придумать, с точки зрения ребёнка, невозможно.

Что означает надпись на заграничном каталоге товаров: «разные люди — разные мечты»? Тогда люди значительно реже ездили за границу, это было гораздо дороже и сложнее. Поэтому выпускались каталоги товаров, и если ты хотел какую-то заграничную вещь, по ним можно было узнать, что продаётся за границей, выбрать себе вещь, и человек, который ехал за границу, имел шанс её купить.

Про бейсбол вы, наверное, знаете, что это такая игра с мячом, тут ничего не надо объяснять. А вот «кручёные» — это кручёные удары, которые бывают в бейсболе. Считается, что их труднее всего отбить.

Что происходит дальше? Мы будем обсуждать те ужасные вещи, которые происходят вокруг мальчика, но важно объяснить здесь две частности. Во-первых, мальчик говорит: «Маме одного парня из моей школы отрезали сисю». Это значит, что у неё был, скорее всего, рак груди, и ей сделали операцию, в результате которой она лишилась молочной железы, одной из грудей. Во-вторых, брат Далит погиб во время учебного марш-броска. Учебный марш-бросок — это когда для солдат, проходящих срочную службу, в мирное время создают учебные условия, близкие к боевым. Видимо, случилась какая-то катастрофа во время учений, и он не вернулся.

Дальше. «По праздникам мы ездили в Зихрон к дедушке Рувену». Зихрон — полное название города Зихрон-Яаков. Это такой небольшой город в Израиле, его для краткости называют Зихрон.

И последнее, чтобы все детали рассказа были понятны: коктейль Молотова — это такая самодельная бомба. Я не буду вам рассказывать, как готовить коктейль Молотова.

Я сейчас не буду вдаваться в подробности. Надеюсь, что сами слова и понятия из рассказа стали вам яснее. А теперь мы сможем его подробно обсудить.

Смотрите. Мальчик говорит, что его семья, и он сам, были очень счастливы летом семьдесят шестого года. И рассказывает, что хорошего происходило с его семьёй в это время; с этим всё более или менее понятно. Но он также рассказывает, что плохого происходило в окружающем мире. Какие три примера он называет? Давайте по одному. Кто может назвать первый, второй и третий? Давайте, пожалуйста, Сашечка, начинайте вы первая.

Саша: Что его одноклассница, девочка красивая, решила подружиться с ним, не посоветовавшись с подружками.

Л. Г.: Нет, это хорошее. А он приводит три примера, что плохого происходит в мире вокруг него.

Давайте, Марк.

Марк Гаммал: Первое — это то, что три матроса съели своего капитана.

Л. Г.: Да. Я проверила — такой истории не было. Керет придумывает эту историю. Давайте второе. Что ещё плохого происходит вокруг него? Давайте, Ада.

Ада Иванова: Собственно, то, что говорили — кто-то погиб на учениях, на марш-броске.

Л. Г.: Кто-то погиб на учениях на марш-броске. Что третье плохое происходит? Давайте, Марк.

Марк Гаммал: Что маме одноклассника отрезали сисю.

Л. Г.: Да, что мама его одноклассника, видимо, заболела раком груди и перенесла операцию.

Что важно понимать? Смотрите, он перечисляет эти плохие вещи, и сразу после этого говорит, что самая красивая девочка в классе захотела стать его подружкой, как сказала Саша. Кто может объяснить, что значит «даже не посоветовавшись с девчонками»? Как вы думаете, почему он об этом говорит, почему это важно? Давайте, Лика.

Лика Мотыхляева: Ну, иногда девочки советуются, стоит ли так поступать, насколько он хороший, спрашивают совета. И так бывает, что уже большинство девочек знают о том, что одна хочет подружиться с тем парнем. Вот она ни с кем не посоветовалась, и это было в тайне, и это лучше для парней — чтобы никто не знал об этом.

Л. Г.: Давайте, Саша.

Саша: Я считаю, что некоторые девочки могут приревновать и сказать, что нет, не надо, он такой плохой, он меня обозвал тогда-то и тогда-то.

Л. Г.: Согласна. Но есть ещё один важный момент — почему он об этом говорит. Мне кажется, это ужасно важно, что она «не посоветовалась с девчонками». Значит, он так ей нравился, что она даже ни у кого не спросила совета. Ей было настолько ясно, что она хочет с ним быть, что ей даже совет не понадобился.

Смотрите, он перечисляет: плохое, плохое, плохое, и «она захотела быть моей подружкой». Ему было так хорошо тогда, что он сбивается с плохого на хорошее, не может о плохом думать — у него не получается, он сразу переходит к хорошему.

Есть ещё одна вещь, которой в рассказе нет, но которую сразу понимают люди, живущие в Израиле. И которую нельзя включить в перевод, даже когда ты — переводчик — сам её понимаешь. Потому что в перевод можно включить только то, что написано писателем. Но зато вам я её могу рассказать, хотя этого не поймут читатели рассказа в большинстве своём.

В июне 1976 года самолёт французской авиакомпании летел из Тель-Авива в Париж, его захватили террористы, и посадили в Уганде (это в Африке). Они разделили всех пассажиров на две группы. В одной группе были израильтяне, 83 человека, а в другой группе — остальные пассажиры самолёта. Всех, кроме израильтян, террористы отпустили. Командир и экипаж самолёта — они были французы — сказали, что останутся с заложниками, не согласились уходить. Они были, на мой взгляд, по-настоящему героические люди. Операцию по освобождению заложников Израиль разрабатывал неделю, и всю эту неделю вёл переговоры с террористами. А потом Израиль за полтора часа провёл операцию и освободил заложников. В результате этой операции погибли четыре человека, и был ранен капитан экипажа. Но самое главное, что почти все — 102 человека — были спасены. А погиб — это очень важно помнить — человек, который командовал освободительной операцией. Его звали Йонатан Нетаньяѓу, и в его честь операция получила название «Йонатан», чтобы мы о нём помнили. Страна была совершенно потрясена этой ужасной историей, о ней очень много говорили и писали.

Так вот, рассказ построен на том, что мальчик — рассказчик, который тогда был маленьким мальчиком — её просто не помнит. Он настолько её не помнит, что в рассказе её просто нет. И он говорит, что вокруг происходили ужасные вещи. Но самую ужасную вещь он настолько не видит, что даже не может вспомнить, чтобы о ней рассказать. Это потрясающий, на мой взгляд, рассказ, потому что весь его смысл в том, чего там нет. Удивительная история.

В изобразительном искусстве есть приём, который называется «негативное пространство» — когда художник не кладёт краску на какой-то кусок холста. Например, представьте себе, что мы берём белый холст и чёрную краску. И всё-всё-всё закрашиваем чёрным, кроме одного контура, и внутри у нас получается белый слон. Это негативное пространство.

Так вот, в этом рассказе использовано негативное пространство, чтобы описать операцию «Йонатан». Её в тексте нет, но для меня весь рассказ — про неё. И за это я очень этот рассказ люблю.

Что лично для меня, как для читателя, оказывается здесь главным вопросом? Вот сейчас идёт, например, война. В Израиле войны — частое дело. И люди, которые размышляют о войне, о несправедливости в мире, часто задаются таким вопросом. Мы знаем, что сейчас погибают и страдают люди. Но при этом мы каждый день встаём, идём на работу, идём по делам, пьём чай, смотрим мультики, смеёмся с друзьями. Мы знаем всё время, что происходит ужасная трагедия, как этот мальчик знал. И мы всё равно можем жить своей жизнью. Как нам это удаётся? У меня нет ответа. Но я знаю, что, слава богу, очень хорошо, что нам это удаётся, иначе бы мы сошли с ума, наверное.

Как нам это удаётся? Если кто-нибудь из вас знает ответ — расскажите мне.

Марк, давайте.

Марк Гаммал: Я думаю, когда ты занят своими делами, то ты как-то понимаешь, что это происходит, думаешь, что, да, это важно, но ты ходишь, занимаешься своими делами и весь день об этом не задумываешься. А когда, условно, смотришь новости — вспоминаешь про это. Ты всё время знаешь об этом, но просто не задумываешься об этом.

Л. Г.: Да, это правда. Давайте, пожалуйста, Саша Ясько.

Саша Ясько: Когда страна воюет, например, Израиль, то это происходит сравнительно часто. И жители Израиля уже привыкли и знают, что делать. Насчёт данного случая с Россией и с этой всей историей, мне кажется, пока Россия не встала в такое полувоенное положение, всё было так… Никто, конечно, особенно не говорил об этом напрямую, потому что это всё запрещалось, со свободой слова плохо. И поэтому на этот пример никто внимания особо не обращал. А сейчас это уже все знают, уже мобилизация была, всё уже плохо. И поскольку уже все знают — об этом приходится думать, потому что по-другому тут никак.

Л. Г.: Спасибо большое. Давайте, пожалуйста, Яков Шуляцкий.

Яков Шуляцкий: Сложно понимать, что всё постоянно плохо, ведь тогда просто сойдёшь с ума. Ты просто абстрагируешься от этого, даже если понимаешь, что происходит.

Л. Г.: Давайте, пожалуйста, Илья Юрченко.

Илья Юрченко: Мне кажется, за меня уже почти всё сказали. Я согласен, я тоже не понимаю. Если даже что-то произошло — ты же не будешь всё время об этом думать. Тогда у тебя не будет ничего получаться, если ты будешь об этом думать и расстраиваться. А если у тебя не будет получаться ничего, и так будет у всех, то это и не закончится никогда.

Л. Г.: О! Я хочу сказать. То, что Илья сейчас говорит, мне очень умный человек недавно сказал: если бы мы всё время сходили с ума от того, что мы знаем о горе и страданиях других, мы бы ничем не могли им помочь. И меня эта фраза совершенно потрясла. Пожалуйста, Ева Ротшильд.

Ева Ротшильд: По-моему, очень часто люди знают, что А или Б происходит, но они же не всё время об этом думают, они про это забывают в какой-то момент и возвращаются к этому потом, если возвращаются. И ещё люди часто воспринимают негативные вещи как что-то негативное и плохое, пытаются об этом не думать, от этого как-то уйти, чтобы не повредить себе. Мы часто пытаемся просто об этом не думать, забываем об этом, потому что делаем что-то другое в этот момент.

Л. Г.: Да. Фёдор Скворцов, пожалуйста.

Фёдор Скворцов: Мне кажется, здесь работают две вещи, которые, в каком-то смысле, связаны. В большинстве случаев ты просто не можешь это воспринять нормально, не понимаешь, что это реально происходит. Когда смотришь эти новости — это как будто книжка или фильм, ты не воспринимаешь, что это реально происходит. И такая защитная реакция, когда мозг старательно удаляет эти воспоминания из памяти, чтобы ты не сошёл с ума. Потому что иначе — да, ты сойдёшь с ума.

Л. Г.: Да, хочу сказать, что наш мозг старательно защищается от всякой тяжёлой информации, не потому, что мы плохие, а потому, что мозг вообще так устроен — он старается не помнить то, от чего нам больно, и не думать о том, от чего нам больно. Это не всегда зависит от нашего желания и от нашей воли. Наш мозг такого не любит и старается не есть. Ада, пожалуйста.

Ада Иванова: Мне кажется, что когда этого слишком много, то вырабатывается привыкание к тому, что где-то там всё время плохо, а ещё какой-то процент эгоизма. Не бывает идеально сострадающих людей, у которых на сто процентов «всем во всём помогу», какой-то процент эгоизма сохраняется. В некоторые моменты: «меня это напрямую не касается, пожалуйста, не надо, чтобы меня это касалось».

Л. Г.: И я хочу сказать о том, о чём сейчас говорит Ада — о привыкании. Есть целая теория о том, как бороться с привыканием. Как делать так, чтобы ты не привыкал к чужому страданию, мог его воспринимать и не уставал от него, всё время помнил. Чтобы, например, тебе не «надоедало», что в военных конфликтах, даже если они затянулись, страдают другие люди, чтобы ты помнил, что их страдания подлинные и важные.

И например, когда журналисты освещают военные конфликты — как рассказывать о них, чтобы люди от них не уставали. Это важная тема, спасибо, что вы мне напомнили. Лика, пожалуйста.

Лика Мотыхляева: Иногда бывают плохие ситуации, очень плохие, и некоторые дети (в рассказе ведь идёт речь о мальчике) просто не в состоянии понять всю ужасность ситуации, всё, что происходит на самом деле. Они понимают, конечно, что происходит что-то плохое, но в полной мере ощутить этого не могут.

Л. Г.: Лика, это супер, я об этом не думала вообще. Я только сейчас подумала, что я сделала ошибку, которую всегда прошу вас не делать. Я всегда прошу вас — давайте узнаем побольше о герое, попытаемся понять его. И если бы я это сделала, я бы, наверное, заметила, что мальчику, о котором идёт речь, наверное, лет десять. Мне так кажется, Керет любит писать о детях этого возраста. И в десять лет можно многого не понимать. Он явно никогда не летал на самолёте. Можно не понимать, что такое перелёт, что такое «захватить самолёт», что такое заложники, что они чувствуют, что с ними происходит. Он может всю эту историю с операцией «Йонатан» не до конца понимать, и вы тут совершенно правы, а я об этом просто не подумала.

Смотрите. Дедушка, к которому они ездят, всё время говорит маме о том, что мальчика надо готовить к жизни. А что мама говорит в ответ? Что она готовит его к жизни, только жизнь теперь другая. Она готовит его к другой жизни — к жизни, которая будет не такой, какую прожил дедушка. Вот смотрите, это я очень люблю. Давайте попробуем узнать больше о дедушке, и понять, какая жизнь имеется в виду. Давайте, пожалуйста, Яков Шуляцкий. Что мы можем о дедушке сказать? Как вам кажется, сколько дедушке лет?

Яков Шуляцкий: Если это лето семьдесят шестого года, то дедушка, скорее всего, воевал во Вторую мировую войну.

Л. Г.: Супер! Я сделала такой расчёт: предположим для удобства, что дедушке те самые 76 лет. Значит, дедушка не просто воевал во Вторую мировую войну. Мы предположили, что он 1900 года рождения, значит, позади у него могли быть две войны — Первая мировая и Вторая мировая. Ничего себе история. Давайте раскручивать ниточку, которая расскажет нам, к какой жизни дедушка хотел бы готовить внука.

Мы сказали, что у дедушки позади Вторая мировая война. Вторая мировая война могла по-разному отразиться на человеке, который в 1976 году живёт в Израиле. Он мог получить разный опыт. Первый вариант — опыт человека, который воевал на войне. Тогда понятно, что, на его взгляд, внук должен быть готов воевать. А второй вариант — это опыт человека, который прошёл Холокост. Бывало, кстати, что люди получали и тот и другой опыт.

Может ли кто-нибудь из вас объяснить, что это такое? Или лучше, чтобы объяснила я?

Давайте, пожалуйста, Саша Ясько.

Саша Ясько: Холокост — это когда всех евреев решили истребить любой ценой, потому что евреи — это другая нация. Фашизм — вот, собственно, объяснение. Другая нация — значит, их надо всех уничтожить, они все плохие. Холокост, насколько я понимаю, был два раза — когда был Сталин и, собственно, Вторая мировая война.

Л. Г.: Давайте я проясню. Да, всё очень похоже, я проясню немножко. Сталин тоже, у Сталина были ситуации, когда он уничтожал целые народы, и евреев тоже. Но словом «Холокост» мы обычно пользуемся, когда говорим про период Второй мировой войны.

Давайте, Марк, я вижу, что вы хотите нам помочь.

Марк Гаммал: Холокост — это когда Гитлер считал, что идеальные люди, я не помню, как они называются, это блондины с голубыми волосами…

Л. Г.: С голубыми глазами. Арии.

Марк Гаммал: Но больше всего из народов он не любил евреев, потому что считал, что это ужасный и жадный народ, и поэтому во время Второй мировой войны на территории всех оккупированных им стран были построены специальные газовые камеры, чтобы убивать евреев, и чтобы потом их сжигать. Есть такая книга и фильм, «Мальчик в полосатой пижаме», где рассказывается о сыне одного из командиров такого завода, и он подружился с еврейским мальчиком, они стали хорошими друзьями, и однажды у этого еврейского мальчика…

Л. Г.: Не пересказывайте сейчас, не надо, Марк. Потому что я хочу, чтобы те, кто хочет посмотреть, посмотрели, хорошо?

Марк Гаммал: Хорошо.

Л. Г.: Спасибо, что вы нам напомнили про этот фильм.

Холокост — это огромный кусок еврейской истории. Действительно, нацисты, когда пришли к власти, начали уничтожать евреев просто за то, что они — евреи. Это была часть фашистской идеологии. Это очень страшная огромная история. В Холокосте погибли миллионы людей. Очень может быть, что дедушка мальчика выжил в Холокосте, и тогда его позиция понятна. Мама даёт нам намёк. Она говорит: «Наш мальчик не обязательно должен уметь готовить бутылки с „коктейлем Молотова“ из спирта и гвоздей». Если речь идёт о Холокосте, то, например, было несколько восстаний в концлагерях и гетто, где нацисты держали евреев. Я читала про восстание в Варшавском гетто (в Варшаве было огромное гетто), там восставшие пользовались «бутылками Молотова». И первая мысль, которая приходит мне в голову, это что дедушка мог быть среди восставших в Варшавском гетто. А вторая мысль — что дедушка мог воевать, в некоторых ситуациях «бутылки Молотова» использовались в бою.

Но возможна и другая история — что дедушка не участвовал во Второй мировой войне, а уехал жить в Израиль ещё до её начала. И тогда он мог принадлежать к одной из боевых организаций уже в Эрец-Исраэль, на земле Израиля. Там, где впоследствии будет государство. Эта организация могла называться Эцель, могла называться Лехи, могла называться Пальмах — таких организаций было несколько.

Евреям, которые жили там, где сейчас находится государство Израиль, было очень трудно в те годы добывать настоящее оружие. И бутылки с «коктейлем Молотова» были важной частью их вооружения. Поэтому, возможно, дедушка не воевал во Вторую мировую войну в Европе, а был в это время на будущей территории государства Израиль и состоял в какой-то боевой организации. Так или иначе, ему пришлось несладко. А если продвинуться ещё дальше назад в историю, то может оказаться, что дедушкина молодость пришлась на Первую мировую войну. В это время он тоже мог быть на территории государства Израиль — мы ничего о нём не знаем. Но, так или иначе, понятно, что у дедушки была весьма боевая жизнь.

Подождите, сейчас я спрошу всех, кто поднял руку. Я хочу сказать, что Семён говорит: «Убивать друг друга ради куска хлеба — это похоже на концлагерь, лагерь военнопленных». Семён ещё жёстче преподаватель, чем я. Я решила эту тему не трогать, мне показалось, что она немножко чересчур. Но раз уж Семён её поднял… Мама не просто говорит про «коктейли Молотова», она говорит: «убивать друг друга ради куска хлеба». Это похоже на два варианта крайне тяжёлых обстоятельств. Один вариант — это концлагерь, ситуация в период Холокоста, когда нацисты заставляли евреев жить в чудовищных условиях и испытывать чудовищный голод, когда люди могли, в самом деле, убивать друг друга ради куска хлеба. Вторая ситуация — лагерь военнопленных, когда во время Второй мировой войны (и Первой тоже) одна армия брала солдат другой армии в плен, и люди могли оказаться в лагере для военнопленных. Там военнопленных держали до обмена или пока их не отпускали домой. Условия там могли быть хуже, чем условия для животных, и люди могли буквально убивать друг друга ради куска хлеба. Я решила, что это очень тяжёлый разговор, и мы, может быть, как-нибудь в другой раз его проведём. Но Семён, наверное, прав, и об этом надо говорить. Вот, мы об этом говорим.

Так или иначе, у дедушки была очень тяжёлая судьба и, конечно, он боится, что если с его внуком когда-нибудь случится что-то подобное, внук будет к этому не готов. Он хочет, чтобы мальчик был, по крайней мере, готов к тяжёлым обстоятельствам.

Сейчас я вернусь к своему вопросу. Мама говорит: «Я подготовила его к жизни, только жизнь теперь другая». Давайте, пожалуйста, Лика. Как вам кажется — к чему мама готовит мальчика? Что значит — жизнь теперь другая?

Лика Мотыхляева: Она очень надеется, что теперь, когда мальчик подрастёт или вырастет, ему будет куда легче жить. И технологии совершенствуются, и мир, скажем так, совершенствуется. Всё становится куда легче, проще — хотя бы для того, чтобы просто жить хорошо. Раньше трудно было, например, просто постирать вещи. Сейчас взял, пошёл, закинул в стиральную машину — уже проще. И она надеется, что к тому времени, когда мальчик вырастет, будет всё лучше и проще.

Л. Г.: Спасибо большое. Давайте, пожалуйста, Яков.

Яков Шуляцкий: Я согласен, это автоматизация некоторых сложных процессов, развитие технологий. И развитие общества тоже. Такого Луна-парка явно не было в сороковые годы. Теперь достаточно просто радоваться жизни, если ты можешь просто её проживать, без всякого такого…

Л. Г.: Да. Саша, пожалуйста.

Саша: Мне кажется, она имела в виду, что наступают мирные времена, необязательно будет воевать, можно будет просто хорошо работать, радоваться жизни, иметь семью. И она его воспитывает, чтобы любить, радоваться, быть хорошим человеком. Чтобы не убивать друг друга.

Л. Г.: Я согласна, я тоже это так поняла. Марк, пожалуйста.

Марк Гаммал: Мне кажется, она готовила его к жизни в достатке, когда уже есть многие продукты, которые не производит само государство. Когда ты можешь уже не идти в армию, а идёшь в университет и учишься по специальности, чтобы идти работать, а не убивать людей.

Л. Г.: Супер! Ада, пожалуйста.

Ада Иванова: Мне кажется, что мама готовила мальчика к тому, что можно будет, собственно, жить, а не выживать. То есть ты будешь не драться за кусок хлеба, а пойдёшь в магазин и купишь себе этот хлеб, и тебе его хватит на неделю спокойно.

Л. Г.: Смотрите. За этим стоят две очень важные истории. Первая история такая: поколение, родившееся, как мама, после Второй мировой войны, выросло с чувством, что происходившее тогда больше никогда не может повториться. Это было так ужасно и дало всем такой важный урок, что это никогда больше не произойдёт. Поколение, участвовавшее во Второй мировой войне, как дедушка, наоборот, часто оставалось с чувством, что люди могут делать друг с другом чудовищные вещи, и к этому надо быть готовым в любой момент. Это очень важно, это называется «разлом между поколениями». Они живут как бы в разных мирах, и готовят мальчика к разному. Мама уверена: ну как же, была такая страшная война, это никогда больше не произойдёт. А дедушка уверен: ну как же, была такая страшная война, это может произойти в любой момент.

Но мы видим, что в мире случаются чудовищные войны, в том самом мире, который, казалось, так изменился. И общество так изменилось, и всё так изменилось — и люди могут опять начать делать друг с другом чудовищные вещи. И мы иногда не можем понять — как же это происходит, когда мы уже получили такие страшные уроки, когда мы уже знаем, что так нельзя, как же это может происходить? У меня на это нет ответа, и я не знаю, кто прав — мама или дедушка.

Особенно важно, что это пишет израильский писатель. Мы, израильтяне, лучше многих понимаем, что война — это реальность. Здесь, в Израиле, часто бывают войны. Очень важно, что они устроены не так, как Вторая мировая война. Враги не приходят ногами на нашу землю и не захватывают наши города, но бомбардировка — это для нас абсолютно нормальная реальность. Иными словами, писатель знает, что мама готовит мальчика к жизни, в которой войны всё-таки будут. Будет ли мальчик служить в армии, останется ли он на всю жизнь военным, будет ли он участвовать в этих войнах — мы этого не знаем. И мальчик сам этого пока не знает. И кто прав — мама или дедушка — мы пока не понимаем до конца.

И вот тут возникает ужасно интересный вопрос: мальчик пытался себя огорчить, «но жизнь была так прекрасна», что у него ничего не получалось. И тут мне становится интересно — а кто нам это всё рассказывает, кто тот человек, который говорит с нами в этом рассказе?

Давайте, Яков.

Яков Шуляцкий: Мне кажется, что это всё же условный образ Этгара Керета. Или нет, но я думаю так.

Л. Г.: Может быть. Это догадка очень важная и зрелая.

Яков Шуляцкий: И это образ ребёнка, который не вполне замечает события, происходившие в то время. Для него уже всё хорошо, он всё видит вокруг — что ему привозят подарки, все с ним хотят дружить, у него даже и нет причин огорчаться.

Л. Г.: Могу сказать, что по возрасту Этгар подходит, конечно, но политически он очень чувствительный человек — он всё замечает, всё понимает. Непохоже. Я про другое сейчас пытаюсь спросить. Кто рассказчик? В семьдесят шестом это был мальчик, а кто говорит с нами сейчас? Давайте, пожалуйста, Ева.

Ева Ротшильд: А что, если это тот же самый мальчик, но он уже подрос? Нам же рассказывают о том, что было. Он не говорил «этим летом», он говорил, что лето — именно семьдесят шестого года. И что он тогда пытался себя огорчить, но жизнь была такая прекрасная, что у него ничего не получалось. Окей, это тупо, но, возможно, это тот самый мальчик. Он подрос и рассказывает нам точку зрения того мальчика, которым он был тогда, но намекает на разные штуки, про которые он теперь думает, когда возвращается мыслями в то лето.

Л. Г.: Я думаю, что это совершенно не тупо. Или мы обе тупим, потому что я думаю то же самое. Я думаю, что это выросший мальчик, которому тогда было 10–11 лет. Получается, что с нами говорит взрослый человек, который вспоминает себя в возрасте десяти лет, когда было лето 1976 года. Мне кажется, надо задаться двумя вопросами — прекрасна ли жизнь рассказчика сейчас? И с какой позиции он сейчас говорит? Он говорит: «Моя жизнь была так хороша, мы все были так счастливы летом семьдесят шестого». Немедленно хочется его спросить: «А сейчас-то как?» В этом рассказе для меня столько ностальгии (ностальгия — это тоска по прошлому), столько желания почувствовать себя прежнего, что страшно хочется спросить: «Ты в порядке сейчас вообще, сейчас-то как, по большому счёту?» И непонятно, оказался он в результате готов к жизни или нет, потому что с тех пор много чего случилось — плохого и хорошего. И хочется спросить, какой была жизнь для него. Как вам кажется, что в результате получилось, кто был прав — мама или дедушка?

Давайте, пожалуйста, Марк.

Марк Гаммал: Мне кажется, что мама была всё-таки права, потому что сейчас в Израиле не настолько ужасное время, чтобы нужна была жёсткая военная подготовка, как у дедушки. И мне кажется, что он работает не на самой успешной работе, как его отец, но тоже в неплохом месте, где ему всего хватает. Он живёт спокойной жизнью, и ему не пригодилась бы, и не пригодится, надеемся, дедушкина подготовка.

Л. Г.: Окей, принято. Лика, пожалуйста.

Лика Мотыхляева: Мне хочется верить, что всё-таки мама была права, и что с ним действительно всё хорошо. Он работает на хорошей работе.

Вы задавали вопрос, всё ли с ним хорошо сейчас. Возможно, с ним сейчас всё хорошо, но в детстве-то было лучше. Было беззаботное время, когда можно было не задумываться ни о чём плохом, ужасном. Можно было просто веселиться и радоваться за других, радоваться тому, что есть ремонт в квартире. А сейчас уже вряд ли он чему-то такому простому и необычному будет радоваться.

Л. Г.: Да. Пожалуйста, Яков.

Яков Шуляцкий: Мне кажется, что сейчас с ним всё хорошо. Он в обществе потребления работник среднего класса. И это может подтвердиться тем, что у него, например, находится время вспоминать своё детство. Вспоминать свои мысли, вспоминать свою точку зрения. Вспоминает он, конечно, с ностальгией. Если он не видел ничего ужасного, то у него в жизни-то всё было прекрасно. Сейчас так не получится — сейчас он, например, смотрит новости, потому что у всех появился цветной телевизор.

И с одной стороны, у мамы правильный настрой, потому что ничего такого не случилось, он не проходил через Вторую мировую войну, как дедушка. Но с другой стороны, происходило-то всякое. Были, например, 1980-е годы, когда все готовились к ядерному апокалипсису. И до конца непонятно: с одной стороны, он прочувствовал это, но с другой стороны — ему вроде и не должна была понадобиться подготовка дедушкиного уровня.

Л. Г.: Согласились. Спасибо большое. Пожалуйста, Саша.

Саша: Я сейчас разрушу все теории и всех огорчу. Мне кажется, что дедушка был прав.

Л. Г.: Расскажите.

Саша: Мне кажется, что ему в детстве было намного лучше, что он ужасно скучает по детству, что он радовался простым, но очень весёлым вещам, что ему было беззаботно, а сейчас ему намного хуже. Что, возможно, он был на войне, у него тяжёлая жизнь, не лёгкая. Он бы туда очень хотел вернуться. Может быть, он скучает по маме и папе, потому что он уже человек в возрасте и их уже нет. Вот так.

Л. Г.: Окей. Это тоже точка зрения, сейчас я про неё тоже поговорю. Давайте, пожалуйста, Ада.

Ада Иванова: Раз мы считаем, что рассказчик — это повзрослевший мальчик, то я к вам присоединяюсь. Мне тоже кажется, что рассказывает он сам. Но он уже прошёл жизненный путь, где было и хорошее, и плохое. На мой взгляд, он осознаёт, что неверна ни дедушкина, ни мамина позиция. Потому что неправильно думать, как дедушка, что люди способны только на злое и плохое — это не всегда так. Но и мамина точка зрения, что можно будет только радоваться жизни, тоже не совсем верна, потому что в жизни случается и хорошее, и плохое, и всё-таки надо быть готовым хотя бы чуть-чуть.

Л. Г.: Ева, пожалуйста.

Ева Ротшильд: Мама и дедушка говорили, что они хотят подготовить мальчика к жизни; по-разному, но подготовить. А по-моему, нельзя подготовить кого-то к жизни, потому что у каждого жизнь очень разная, и никогда не знаешь, что может произойти, никогда не можешь быть до конца готов. Даже если ты готовишься и готовишься, и наконец, то, к чему ты готовился, наступает, всё равно невозможно…

Поэтому я не думаю, что мама или дедушка правы. С одной стороны, надеюсь, что у него всё хорошо, и он не будет проходить через то, что прошёл дедушка. Но с другой стороны, никто не гарантирует, что ты пошёл и подписался на хорошую жизнь, и — бум! — больше ничего плохого никогда не произойдёт. То есть подготовиться к жизни невозможно. Можно иметь в виду разные вещи и попытаться понять, как с ними справляться, но подготовиться к жизни нельзя, потому что она разная и очень неожиданная.

Насчёт того, что с ним теперь. Я думаю, что он приобрёл какой-то опыт. Возможно, это что-то личное, но он прошёл через какие-то сложные жизненные ситуации. И прямо сейчас, когда он нам рассказывает это всё, он всерьёз задумался, и думает о разном.

Л. Г.: Напоследок я хочу сказать, что для меня этот рассказ вот о чём. Я полностью согласна с Евой. Мне кажется, что они оба правы — и мама, и дедушка. Хорошо было бы готовить человека к тому, что вокруг будут бегать единороги и какать бабочками. Но то, чего хочет дедушка — чтобы человек был готов и к трудностям, не к таким ужасным трудностям, но всё-таки к разным неприятным вещам — это тоже замечательно. Ева абсолютно права — мне кажется, человека нельзя полностью подготовить к жизни. Это то, чего хотят все родители, и этого, конечно, невозможно достичь. Жизнь непредсказуема и разнообразна.

Но у этого человека есть один козырь в рукаве, и мне кажется, что этот козырь здорово сыграет в его пользу. У него не просто семья — у него семья, с которой он был в прекрасных отношениях, по крайней мере, в детстве. И они все замечательно ладили друг с другом. У него есть мама, сестра, симпатичный муж сестры, старший брат, папа, который в прекрасных отношениях с ними всеми, и был дедушка, который их всех любил. Мало кому выпадает такая карта. Что бы дальше ни было, это огромное везение. Я надеюсь, что это везение будет с ним ещё очень долго.

Но для меня этот рассказ — ещё и о том, что этот кусочек лета семьдесят шестого сохраняется не только в памяти человека, что он сопровождает его по жизни. Если ты пережил одно такое замечательное лето, то ты уже знаешь, как хорошо бывает жить на свете, и это с тобой остаётся. Ещё иногда человеку очень надо мысленно возвращаться в какое-то хорошее безопасное место. И я теперь знаю, что, по крайней мере, у этого конкретного человека есть такое место, куда можно вернуться, а это уже очень немало.

Слушать, как Линор Горалик читает все 10 рассказов Этгара Керета в собственном переводе

Читать разборы всех 10 рассказов Этгара Керета из сериала «Читка»