«Убийство в Лемберге» Майкла Станиславски
Рецензия Рэйчел Манекин (AJS Review, 32(1), 2008)
Материал к сериалу «Стертые следы. Загадки еврейской истории Украины» проекта «Идеи без границ» культурного центра Бейт Ави Хай (Иерусалим)
Перевод с английского — Любовь Чернина
Translated with permission of the University of Pennsylvania Press (see the original article)
Оригинал на английском языке на сайте Academia
Майкл Станиславски. Убийство в Лемберге: Политика, религия и насилие в еврейской истории Нового времени. Принстон, Нью-Джерси: Изд-во Принстонского университета, 2007. vi, 152 c. (Michael Stanislawski. A Murder in Lemberg: Politics, Religion, and Violence in Modern Jewish History. Princeton, NJ: Princeton University Press, 2007. vi, 152 pp.)
doi: 10.1017/S0364009408001190
«Убийство в Лемберге» Майкла Станиславски — это рассказ о событиях вокруг гибели Авраама Кона, прогрессивного проповедника из лембергского (совр. Львов) темпля и местного раввина, отравленного в разгар революции 1848 г. Первая половина книги описывает исторический контекст. Вторая половина, посвященная суду и его последствиям, построена на ранее не известных архивных материалах, включая дело из апелляционного суда (далее АС). Открытие этого материала позволило Станиславски подробнее изучить дело и впервые узнать, что приговор обвиненному в убийстве был отменен в результате апелляции, поддержанной австрийским верховным судом. Это настоящее открытие и новый исторический источник, за введение которого в оборот мы должны быть благодарны автору.
К сожалению, автор решил построить повествование на истории заговора и интриг, не имеющей доказательств и основанной на спорном прочтении источников, включая судебные материалы, которые довелось изучать рецензенту. Хотя Станиславски признает, что «технически убийство Авраама Кона все еще не раскрыто», его собственный вердикт очевиден: Герш Орешнтейн и Якоб Герц Бернштейн составили заговор с целью устранить «реформистского раввина», поскольку будучи лидерами ортодоксов, они испытывали отвращение к его религиозным нововведениям, а будучи «главными налоговыми откупщиками» Лемберга — к его постоянным попыткам отменить налог на свечи и мясо. С этой целью они «вероятнее всего» наняли убийцу, Авраама Бера Пилпеля. Оренштейна и Бернштейна вместе с другими сообщниками осудили за сговор с целью совершения убийства. Пилпеля сначала признали виновным в убийстве, но лембергский апелляционный суд признал, что вина недостаточно доказана; отмену приговора утвердил верховный суд в Вене. Остальные участники были объявлены «невиновными», и суды высшей инстанции утвердили оправдание из-за «невероятной политизированности дела, возникшей в качестве реакции на революцию 1848 г.» «Вполне можно допустить», что Оренштейн и Бернштейн подкупили прокурора и судью фон Польберга. Из того, как автор излагает дело, можно заключить, что все определяли политика, религия и деньги, а правосудие в любом случае не свершилось.
Однако внимательное чтение материалов дела показывает, что Оренштейна и Бернштейна никогда даже не обвиняли и тем более не судили и не оправдывали за убийство или за сговор с целью убийства. Под давлением прогрессистов вскоре после предполагаемого убийства их арестовали и продержали в заключении около шести недель, пока шло расследование выдвинутых против них обвинений. Из-за отсутствия существенных доказательств 17 октября 1848 г. их освободили¹. Более того, в документах того времени, включая судебное дело, ни разу не упоминается, что Оренштейн и Бернштейн были «налоговыми откупщиками», а тем более «главными налоговыми откупщиками» еврейской общины. Оренштейн был отпрыском состоятельной раввинской семьи. Бернштейна австрийский губернатор Галиции Франц фон Штадион называет в отчете «торговцем»². За несколько месяцев до предполагаемого убийства Оренштейн и Бернштейн заявляли, что не имеют никакого отношения к петиции об отмене налогов на свечи и мясо³.
Что же касается Пилпеля, то автор заявляет, будто «все взрослые свидетели незамедлительно и без колебаний» выбирали Пилпеля из группы, представленной им для опознания прокурором Филонсом, исключением стала только восьмилетняя дочь Кона. Но согласно материалам дела в опознании участвовали только дочь Кона и еще одна взрослая свидетельница, соседка Эстер Вайц, и обе они не увидели в Пилпеле человека, который заходил на кухни к Кону и Вайц⁴. По словам Станиславски, Пилпель ходил к цирюльнику постричься через несколько дней после предполагаемого убийства, «чтобы изменить внешний вид». Но в материалах дела сказано, что Пилпеля отвел к цирюльнику прогрессист Радомский, который узнал его и оставил под охраной цирюльника, пока сам бегал за солдатами Национальной гвардии. Потом апелляционный суд признал, что стрижка Пилпеля не указывает ни на какие криминальные намерения, потому что он оказался у цирюльника не по собственной воле⁵.
Освобождение Оренштейна и Бернштейна вызвало протесты прогрессистов, которые устроили Katzenmusik (музыкальную какофонию) под окнами дома Филонса, били ему окна и высмеивали его в газетах⁶. Опасаясь за свою безопасность, Филонс отказался от дела. Если в решении австрийского Верховного суда и слышна определенная антипатия к прогрессистам, как утверждает Станиславски, то такая антипатия вовсе не обязательно имела «политические и религиозные основания». Прогрессисты с самого начала ставили под сомнение судебную процедуру, обвиняли судью и прокуроров в фаворитизме, небрежении и получении взяток, требовали формального статуса наблюдателей для собственного контрольного комитета и рассылали письма с угрозами.
Станиславски недостаточно учитывает ситуацию, царившую в империи Габсбургов. Например, он утверждает, что в функции раввина в Австрийской империи входила «выдача австрийским властям всех членов общины, которые уклонялись от традиционной еврейской практики, например, соблюдения субботы». Процитированный источник касается конкретного случая, произошедшего в тот период, когда Кон служил раввином в Хоэнемсе: Кон жаловался властям, что несмотря на многочисленные замечания один из богатых членов общины публично занимается перестройкой дома (публичное нарушение религиозных заповедей составляло уголовное преступление). Жалоба, поданная частным лицом, не составляет «функцию раввина».
Другой пример: Станиславский называет лембергский темпль «реформистским», хотя в его уставе говорилось, что богослужение проводится по венскому и пражскому образцу, без какого-либо ущерба для еврейского закона и вероисповедания, в надлежащем порядке и с соблюдением благопристойности, проповедями на немецком языке и хором. Ортодоксальный раввин Цви Гирш Хайес в антиреформистском сочинении 1849 г. Минхат кнаот утверждал, что синагоги в Вене, Праге, Пеште и Лемберге не допускают никаких отклонений, не имеющих оснований в еврейском праве⁷.
Так почему же автор настаивает на термине «реформистский»? Из-за утверждения, будто бы Кон отменил требование, чтобы женщины покрывали голову в синагоге. Однако хорошо известно, что в Европе XIX в. представительницы средних и высших классов редко выходили из дома, не надев модную шляпку, и уж точно не допускали подобного, отправляясь на богослужение. Так что маловероятно, что в лембергском темпле хоть одна женщина сидела с совершенно непокрытой головой. Кон возражал преимущественно против обычая носить Stirnbinde — шарф, украшенный драгоценностями, и вовсе не потому, что это накладывает тяжелое финансовое бремя на семьи, как утверждает автор. Не призывал Кон и к отмене обычая, по которому замужние еврейки покрывали голову, «поскольку это оскорбляло достоинство еврейских женщин того времени». На самом деле раввин возражал против постталмудического обычая, требовавшего от женщин после замужества брить голову. Кон нигде не говорит ничего такого, что приписывает ему Станиславски; наоборот, он пишет, что ничего не имеет против того, чтобы замужняя женщина из скромности покрывала голову, если ей этого хочется, особенно если к талмудическому запрету ничего не добавляется и значение символа не предается забвению.
Точно так же Кон ни разу не пишет в статье, посвященной траурным обычаям, будто польские евреи «известны своей отсталостью и фанатизмом», что они «варвары» и «примитивные люди». Кон действительно отмечает, что некоторые траурные обычаи неприемлемы с точки зрения немецких евреев и их следует отменить. Но для этого он предлагал для принятия решения по этому вопросу созвать верховный религиозный орган (Ober-Religionsbehörde), и это предложение было встречено критикой Йозефа Ауба (по словам Михаэля Мейера, «самого решительного реформатора среди баварских раввинов»), который писал: «Мы не можем и не желаем ждать решения верховного церковного органа (Oberkirchenbehörde) вместе с господином Коном»⁸. В любом случае, Кон прекратил писать статьи о религиозных реформах за несколько лет до того, как стал проповедником в Лемберге.
Несмотря на эти критические замечания, «Убийство в Лемберге» — увлекательная и вызывающая размышления книга, воскрешающая из забвения важную главу в еврейской истории Галиции. Она освещает такие вопросы, как внедрение религиозных нововведений, столкновение старых и новых элит и участие австрийского правительства в еврейской общинной политике в период, которому напряженность разного рода была свойственна как на местном, так и на общеимперском уровне. Эта работа, несомненно, послужит стимулом для дальнейшего обсуждения указанных вопросов.
Рэйчел Манекин
Университет Мэриленда
Колледж-Парк, Мэриленд
[1] АС, Центральный государственный исторический архив Украины, Львов, 150–2–16, с. 2, 76, 89.
[2] Joseph Helfert, Geschichte der österreichischen Revolution I (Freiburg im Breisgau und Wien, 1907), 495–97, особ. 497.
[3] “Erklärung der Herrn Ornstein und Bernstein,” Oesterreichisches Central Organ 1 (1848): 238.
[4] АС, 43.
[5] АС, 66б.
[6] АС, 83.
[7] Коль сифрей Махариц Хайют II (Иерусалим, 1958), 990–993.
[8] Wissenschaftliche Zeitschrift für jüdische Theologie 4 (1839): 40.
