Дорога: Чике-Таман

10

Мы проехали Семинский. Так я и не словила никаких ощущений, кроме того, что сначала был какой-то сплошной длинный подъем в горку, а потом такой же длинный спуск. А затем мы стали подъезжать к Чике –Таману (дорожный щит подсказал, что именно так, через тире, пишется это название). Солнце уже к тому времени плавало где-то у горизонта, и его было сложно увидеть — окрестные горы скрывали его за своими спинами. Судя по свету, оно скоро должно было зайти и уступить место сумеркам. Аленка, видимо, чувствовала это; она потихоньку прибавляла ход и объясняла это тем, что надо бы успеть пройти перевал до наступления темноты. Что ж, трудно было с этим спорить.

Горы теперь стали походить на огромные пирамиды, покрытые уже не лугами, но настоящим лесом. И все равно мне казалось, что эта темно-зеленая ворсистость как будто скрывала истинную мощь камня. Мне до сих пор отчего-то не верилось, что, собственно, это и есть горы. Все равно оставалась глупая уверенность, что такую вот пушистую возвышенность при большом желании можно обойти за небольшое количество времени.

«Мицубиши» кряхтел, бедняга. Все вокруг погружалось в холодный предзакатный голубой цвет, но мозг мой еще не успел распрощаться с солнечными картинками дня. Они продолжали жить во мне, и мне казалось, что есть, есть еще время, что еще совсем не вечер. Между тем, дорога стала почти пустой. Только при подъезде на самый крутой участок мы увидели одинокого велосипедиста, похожего в своем остроконечном шлеме и в облегающем цветастом костюме на инопланетного Ихтиандра. Выглядел этот товарищ очень странно в данный момент, в этот час и в этом месте, и смущал не столько его суперспортивный вид, так контрастирующий с окружающей архаикой природы, сколько его яркая одинокость. «А прикиньте, девки, если он тоже с Новосиба! Во, психанул парень!» — это уже из меня вырвалась. Все дружно прыснули смехом; видимо, мы одновременно думали об одном и том же. «Интересно будет посмотреть, как он на склон поползет» — съехидничала Алена. Как выяснилось, парень оказался не таким двинутым. Он карабкался на перевал пешком, тяжело вдавливая уставшие ноги в наклон подъема.

Я вдруг почувствовала, что нашему японцу внезапно полегчало; его перестало тянуть вниз. Он как будто обрадовался, что подъем, наконец-то, закончился, у него появилась прыть, и мы резво подъехали к открытой площадке на самом пике. Все — мы на стоянке. Припарковались. «Так, девки, перекур!», — и Алена резво выпорхнула из салона. Ира же вышла не спеша, обратившись всем телом в сторону, куда садилось солнце. Я прежде увидела ее вдохновленное лицо, увидела, как она втягивает благоговейно воздух, и при этом медленно прикрывает глаза, задерживается так на мгновение…, а затем начинает тянуть в аккуратной улыбке уголки маленьких узких губ, одновременно распахивая свои прекрасные лисьи глаза навстречу уходящему золотистому свету. Весь ее вид говорил: «Ну, здравствуй, Чике-Таман! Как долго мы не видались!». Она ступила пару шагов к краю, уходящего вниз в крутой склон. Она не намерена была спешить; я знала, что она осознанно это делает, как бы стараясь вобрать в себя всю эту красоту, будто крепко обнималась со старым другом, по которому так соскучилась. Даже Юля была оставлена на мгновение сама с собой; та только осторожно к ней подошла, стараясь сохранять такое же почтенное молчание. Ира, закончив свой личный внутренний ритуал приветствия, начала тихо делиться местом со своей подругой.

Я же прежде всего почувствовала, как у меня затекло все тело. С трудом вытащилась из машины, кое-как выгребая конечности. Долина Чике-Таман,– любимый фотообъект всех проезжающих мимо туристов, — скрывалась за огромной глыбой у самой дороги. Я тоже не торопилась. Дело такое: надо все это в себя как-то спокойно пускать, без спешки. Сначала я потянулась, растягиваясь во все четыре стороны, а потом уже решила на миг присмиреть, чтобы затем деликатно войти в новое пространство. Глыба подождет; два шага сделать — вот тебе и Чике-Таман перед глазами. Я прежде почуяла, как же, вместе с похолоданием и наступлением предсумеречной тишины, мы все устали. Мы много энергии и эмоций, — больше всего за всю дорогу, — потратили именно на эти два перевала, и теперь, дойдя до пика, резко расслабились, и, одновременно как будто бы стихли, угасли слегка. Мы едва разговаривали друг с другом, и каждый по-своему проводил время на стоянке. Алена все так же суетилась с псом, поторапливала его, чтобы он поскорее «делал дела», при этом постоянно наклонялась, чтобы распутать поводок между его лап. Она любовалась долиной по стольку-по скольку; пару раз делала попытки щелкнуть вид на смартфон, но Альт, «говнюк», постоянно дергал ее в сторону. Ира и Юля стояли вдвоем, глядели за обрыв и тихо между собой переговаривались. Время, когда они едва могли оторваться друг от друга, прошло, и теперь они просто спокойно существовали в обществе друг друга; Ирка так же романтично вглядывалась в ту точку, откуда змеей выходила лента реки, а Юля солидарно молчала рядом, по-товарищески разделяя с ней увиденную красоту. У меня же не было никого, кому я лично, могла бы сказать свои глубокие слова от увиденного, но мне этого и не надо было. Я тоже устала, а когда я устаю, я не люблю тратить силы на поиски правильных слов. В одиночестве гораздо проще вникать в окружающее, оно как-то своим языком быстрее доходит до сердца. Я просто взобралась на камень, тем самым получив хороший обзор. Сначала я подумала про то, что я, должно быть, сейчас неплохо смотрюсь со стороны: такая вся романтическая, глядящая вдаль, но потом я решила, что это все глупости, и выгляжу я, скорее всего, потрепанно, и при этом наверняка сутулюсь. Чике-Таман тоже устал, как и мы; он лениво встречал нас, сонно прячась за синей вечерней дымкой. Все растворялось в ней, все детали. Да, фотографировать это уже нельзя, решила я, все превратиться на картинке в сплошную сине-зеленую кашу. Да и ладно, бог с ним, таких фото — именно с этого места — наверняка в интернете сотни. Подумаешь, одной плохой фотографией больше, одной меньше. Лучше и вправду тихо постоять и попытаться за короткое время чуть-чуть понять, что это за место.

И все равно, было немного досадно, что я не могу забрать с собой свои визуальные впечатления. Я уже убедилась, что фотоаппарат мой не решает амбициозной задачи передать мое видение окружающего, и я лишний раз не доставала его. Фотографировать горы было сложно, если не сказать невозможно. Я смотрела на удивительную долину. Она была идеальной в том смысле, что именно так представлялась мне все, что я понимала под словом «долина». Мохнатые горы почтенно расступались перед тонкой змейкой реки, и в то место, откуда она вытекала, в то место, где как раз чашей расходился великий камень, — именно в это место каждый день плавно входил золотистый диск солнца. В прощальном привете он, видимо, озарял всю эту красоту медовыми, теплыми лучами, и в ответ река искрилась розовыми переливами. Но, увы, мы уже не видели этого. Солнце не ждет. Чике -Таман медленно растворялся в своих голубых дымчатых снах.

Я все же решила сделать фотографию. Пусть она будет самой паршивой на свете, но почему-то мне стало важно зафиксировать этот вид. Словил картинку — утащи к себе в рюкзак.

Хоть время и поджимало, но мы не особо спешили; нам всем хотелось побыть здесь еще чуть-чуть. Алена теперь просто прогуливалась с Альтом вдоль кустов, Ира, насытившись местом, достала телефон и деловито звонила на базу, куда мы ехали, договаривалась с хозяином о встрече. А я…

А я продолжала молча вглядываться в то место, где встречались три стихии: и река, и небо, и горы. Я поймала себя на том, что всю дорогу испытывала нечто конкретное, но из-за новизны ощущений, из-за огромного потока визуальной информации, я была не в силах разобраться во всем этом и описать для себя свое восприятие. У меня попросту не было времени; я с трудом выдерживала мощный визуальный поток, проходящий через меня, и мне было важно прежде оставаться максимально открытой, чтобы вобрать в себя как можно больше. И вот, стоя сейчас на вершине Чике-Тамана в относительном одиночестве, у меня появилась возможность поразмышлять над этим. Итак, что-то новое обнаружилось в моей привычке смотреть на мир. Что именно? И почему оно меня глубоко удивляет?

Через какое-то время я призналась себе, что с самого начала, как только в моем поле зрения стало появляться что-то более-менее перспективное и многоплановое, то есть нечто, что не ограничивалось видом плоскостей неба и сибирских полей, мною овладело еле заметное для меня же самой замешательство. Я что-то увидела новое во всем этом, с чем-то я столкнулась впервые, и это меня удивляло, в том смысле, что приводило в недоумение, в непонимание, но я не могла разобрать, что это было конкретно. И так продолжалось в фоновом режиме всю дорогу, пока я ехала и рассматривала алтайские окрестности. И вот сейчас, стоя на камушке, я, кажется, начинала понимать. В общем, я сделала необычное открытие; почему-то меня искренне удивляла не столько окружающая картина, сколько моя же способность физического зрения. Я задавала вопрос, как, как можно все это видеть ТАК? То есть видеть не просто великие предметы, знаковые, так скажем, вроде ГОР, но дело было не совсем в них. Дело было в том, КАК я их видела. КАК я могу видеть эту бесконечную перспективу панорам? КАК я могу видеть плановость пейзажа? КАК мой глаз фиксирует прежде то, что впереди, ставит это в приоритет, но при этом, как бы смазывает боковые и задние планы, но ни в коей мере не уменьшает их значимости. Я не говорю уже о восприятии тончайших и сложнейших оттенков цвета, молчу о фактурах и текстурах, по которым мозг моментально, молниеносно простраивал представление о том, каково это все на ощупь. ВСЕ, все детали были уловимы, все сливалось в единое неделимое целое, и создавало емкое, мощное ощущение от самой картинки. Пространство как бы проживалось через глаза; я почти чувствовала и потоки этого вечернего воздуха, проплывающие высоко-высоко над землей, над самой долиной, впереди меня. Можно сказать, я видела ТАК, что позволяло раскрыться моей фантазии максимально, я была почти уверена, что правильно представляю текущую ситуацию за километры от себя: я чую и запах горного воздуха на высоте, и движение ветра по коже, и вечернюю прохладу, медленно переходящую в стылый холод. В общем, все это было так правдоподобно в моем понимании, все давило на глаза и как будто добиралось до других органов чувств, вроде вкуса, осязания, обоняния и прочего. И — самое необычное! — одновременно с этим все воспринималось мною очень спокойно. Я не рыдала от счастья и не умирала в катарсисе от увиденного. Наоборот, у меня от чего-то возникло легкое разочарование; это что, все — просто чувствовать через глаза? И это — максимум? Все было красиво, несомненно, но внутри все оставалось спокойно, а я как будто ждала бОльшего. Более того, мне было неловко признавать тот факт, что меня больше удивили свойства моего же физического зрения, а сама картинка при этом оставляла меня в умиротворении и покое. Она всего лишь обещала что-то в будущем, но никак меня не возбуждала в настоящем. В какой-то момент мне надоело торчать на камне и провожать Чике -Таман в туман. Я не люблю сумерки, я становлюсь в них тревожной. Они пугают меня больше, чем ночь…

Мысли прервали задорные Аленкины команды. «Так, девки! Надо ехать! Садимся!».

Вовремя. Все продлилось именно столько, сколько надо. Алена… Кажется, у этой веснушчатой булочки какое-то чутье на Время.