Яд генерала
Слободан Пральяк покончил с жизнью в прямом телеэфире, в зале заседаний Международного Гаагского трибунала по бывшей Югославии. Услышав, что апелляционная коллегия подтвердила приговор суда, в 2013 году приговорившего его к двадцатилетнему тюремному заключению за совершение военных преступлений, бывший начальник Генерального штаба Хорватского совета обороны (армия боснийских хорватов) воскликнул: “Слободан Пральяк — не военный преступник! Я с презрением отвергаю ваш приговор!” и поднес к губам темного стекла пузырек с неведомой жидкостью. Через несколько часов врачи гаагской больницы HMC подтвердили сообщение о смерти 72-летнего заключенного.
Так, трагически и театрально, завершился последний и самый долгий судебный процесс в четвертьвековой практике Гаагского трибунала. Обвинение против шестерых руководителей так называемой Хорватской Республики Герцег-Босния прокуратура выдвинула в 2004 году. Вскоре Пральяк сдался международному правосудию — “защищать свое доброе имя в суде”; слушания по делу открылись в 2006-м, тянулись неспешно, в конце концов всех шестерых обвиняемых осудили.
Он не всю свою жизнь командовал армиями — до начала военных конфликтов в Хорватии и Боснии и Герцеговине Пральяк, инженер-электротехник по первому образованию, был режиссером: служил в театрах Загреба, Осиека, Мостара, кое-что даже ставил для телевидения. Настоящую известность в бывшей Югославии он обрел после начала сербско-хорватского конфликта в 1991 году, сформировав добровольческий отряд из “интеллектуалов” и творческих работников. Пральяку быстро, по законам военного времени, присвоили звание генерал-майора, а потом, учтя еще и боснийское происхождение, командировали из Загреба на малую родину. Такое вот впечатление — шумного интеллигента, надевшего военную форму, — он произвел и на меня осенью 1993 года в Меджугорье. Радушный улыбчивый генерал охотно цитировал Достоевского и упоминал Чехова, но от конкретных вопросов уходил. Предпочитал говорить в общем: о патриотизме и святой защите национальных интересов (сейчас бы сказали — “хорватского мира”) от “сербского и мусульманского агрессоров” повсюду, где “подлинному патриоту” такая агрессия только почудится.
Через месяц после нашей встречи под выстрелами хорватских танковых орудий в Мостаре обрушился Старый мост, строение удивительной красоты, замечательный памятник османской архитектуры. Прокуратура трибунала обвиняла Пральяка и в гибели Старого моста тоже, но прямой ответственности не установили. Кроме того, подтвердилось, что боснийские мусульмане использовали мост для переброски боевого снаряжения, и судьи пришли к выводу: хотя применение силы избыточно, этот объект представлял-таки собой военную цель. Старый мост был пусть самым известным, но всего лишь одним из десятков эпизодов обвинения по делу IT-04–74-A, многие из которых не пробудили в судьях колебаний по вопросу о том, каким должен быть вердикт.
Последний в жизни, самурайский поступок Слободана Пральяка, взятый в отрыве от конкретной ситуации, мог бы вызывать уважение или по крайней мере сочувствие — как любое экстремальное движение сильной натуры, мотивированное крайним отчаянием или отсутствием сомнений в своей правоте. Личные представления о чести, впрочем, далеко не всегда соотносятся с правом. В заключении генерал, похоже, лишь укрепился в своей вере в невиновность. Но люди, бывавшие в разрушенной мусульманской деревне Ахмичи, жителей которой, от стариков до малых детей, хорватские военные перебили весной 1993-го; люди, знающие о совершенных хорватами этнических чистках в долине реки Лашва, да хотя бы те, кто листал многотомные материалы процесса, участником которого проходил Пральяк, составят о его карьере полководца вполне определенное мнение. В зоне ответственности начгенштаба совершались военные преступления, о которых он не мог не знать и которые обязан был предотвратить (или, если предотвратить не смог, — должен был наказать виновных), даже если сам не отдавал заведомо злодейских приказов. Эти приказы — как часть кампании прямого военного вмешательства Хорватии в ситуацию в соседней стране — и “потянули” в итоге на двадцатилетний тюремный срок, две трети которого Слободан Пральяк, кстати, уже успел отбыть, держа свою последнюю безнадежную оборону.
Возможно, во всем виноваты не врожденные или приобретенные качества характера, а национализм, пропаганда, война: это они деформируют представления о добре и зле, о том, как можно и должно поступать и чего нельзя в самом себе допустить ни в коем случае, это они способны исказить патриотизм до его противоположности. Это они — национализм, пропаганда, война — превращают симпатичных здоровенных бородачей в обвиняемых и осужденных. Наверное, не случись той ядовитой войны, Слободан Пральяк не лежал бы сейчас в больничном морге, бездыханный, а с успехом и удовольствием ставил бы Крлежу, Чехова или Шекспира. Но только война — случилась, и Слободан Пральяк стал ее генералом, совершившим преступления.
Андрей Шарый — журналист Русской службы, в 1990-е — корреспондент Радио Свобода в республиках бывшей Югославии
Высказанные в рубрике “Право автора” мнения могут не отражать точку зрения редакции Радио Свобода
