“Отцы и дети” в образовании

Это размышление – ответ на дискуссию, начатую Михаилом Эпштейном в преддверии конференции по альтернативному образованию “Школа, открытая в мир”. Речь идет о “разрыве поколений” между старыми педагогическими практиками, до сих пор действующими в поле, и “молодежью, хлынувшей в образование.

Мне показалось интересным, во-первых, отрефлексировать свой путь в образовании в этом ключе — он вроде бы показателен. И задать вопросы, на которые я еще не вижу ответов.

P.S. Если я что-то неверно отражаю, приглашаю коллег, участвовавших в описываемых событиях, дополнять и исправлять :)

Первый важный опыт, сложивший мой background — это социальные проекты. 3,5 года я работал в международной молодежной организации AIESEC: организовывал международные волонтерские обмены, конференции и события. По сути, это были два ключевых опыта: социальное предпринимательство (эти слова стали модными позднее) и самоуправление (i.e. социотехнический опыт).

После этого в образование я ушел уже с чисто “миссионерским” заходом — менять мир через изменение людей. Интересно было не обучать конкретным предметам/навыкам, а заниматься… хм, развитием (формулировка многократно менялась по пути, сейчас самым подходящим кажется термин «антропопрактика»). Мы с коллегами запустили стартап «Международный центр инноваций в образовании» и после нескольких проб сделали LifeCamp — интенсив для подростков по самоопределению/профориентации (эти понятия мы стали разделять тоже позднее). Постфактум, я считаю, что первые версии LifeCamp были, в общем, дилетантскими педагогически, но драйвовыми и живыми: мы многое взяли из опыта соц. проектов и волонтерства, проводили тренинги на soft skills, делали первую игротехническую симуляцию, давали подросткам самим организовать конференцию, ездили на экскурсии в компании.

P.S. Уже здесь можно заметить много схожестей с существующими практиками, которые мы «изобретали заново». Какие-то мы принесли из других сфер (форму тренингов, тим-билдингов, проектную деятельность), некоторые нащупывали интуитивно (механику игры придумывали, еще не зная о школах игропрактики; а финальная конференция силами самих участников напоминала элемент коммунарских лагерей, хоть с ними мы тоже не встречались).

Так или иначе, все это всем очень нравилось (и нам, и участникам, и родителям), подростки зажигались от нас и много копировали. Но происходило вот что.

Мы обнаруживали, что яркие эффекты, происходящие на эмоциональной волне программы, не превращались для участников в долгосрочные изменения.

Они возвращались в обычную среду, семью, школу — и весь запал «управлять своей жизнью», «думать о важном», обнаруживать навязанные мнения, делать проекты сходил на нет. Говоря «нашим» языком — образовательный эффект не переходил в образовательный результат.

И вот на этом месте мы всей командой усиленно начинали учиться.

Искать примеры инновационных педагогических практик, изучать литературу, подтягивать знания из разных дисциплин, прокачивать собственные компетенции. Тогда-то для меня открылось многообразие школ практик в образовании. За следующие годы в поле зрения и прямой практики появились как российские, так и заграничные методики и подходы (см. ниже). Мы немного увлекались EdTech, но быстро уверились, что он особо не меняет статус-кво. Какие-то вещи мы видели, но все равно изобретали велосипед сами (например, когда хайп о компетенциях и навыках XXI века уже шел вовсю, мы таки сами занялись разработкой собственной модели компетенций будущего). Выход в нетворк действующих образователей и поле “экспертов старой закалки” ощущался как прыжок в большой мир.

Сейчас ретроспективно мне кажется почти чудом путь, который мы прошли, хотя тогда это казалось очень естественным.

Нас вел драйв и желание заниматься действительным развитием, а не профанацией, становиться профессионалами и экспертами в этом. Мы понимали, чего нам не хватает, расширяя видимость своей «зоны незнания», но при этом были уверены в своих силах.

Нас поражала глубина и разнообразие разработок, уже существующих в мире, но воодушевляло чувство, что «правильных ответов» еще не найдено (поэтому мы продолжали экспериментировать и думать самостоятельно, опираясь на труды других).

Мы не были последователями какой-то конкретной педагогической школы, но сами искали крутых практиков, экспертов, носителей методик — дотягивались до них, знакомились, дружили, перенимали методы и мыслили совместно.

И главное — это была часть нашей практики, а не оторванное обучение. Наши проекты (поздние версии LifeCamp и далее — LifeSchool) менялись и становились глубже, сложнее, осмысленнее и (!) радикальнее с тем, как менялись и учились мы сами.

И кстати — ни у одного из нас не было «формального педагогического образования».

Я весьма условно числился в ВУЗе на управленческой специальности, но со всем происходящим быстро осознал бесполезность этого и на последнем курсе отчислился из университета, посчитав это единственно честным. Так что мое формальное образование — 11 классов средней школы. Опять же, мы не отбрасывали опыт предыдущих поколений и очень ценили шансы дотянуться до «гуру» педа-/андрогогики. Но выяснилось, что знакомиться с ними лично, имея собственную практику — гораздо эффективнее, чем через ряды парт и кафедру лекториума. Хотя честно скажу — порой это совсем не просто (и это мой опыт как той самой «молодежи»).

И да — мы пытались строить все это как бизнес.

Мы быстро поняли, что на поддержку государства, школ и официальных структур рассчитывать не приходится. Академическая деятельность нас тоже не сильно привлекала. А кушать что-то надо было. Но миссия и смысл для нас всегда были важнее денег. Мы пробовали запаковывать это все в понятные продукты (поэтому на плакатах LifeCamp — это «лагерь по профориентации», хотя мы терпеть не могли оба этих слова). Но получалось это с переменным успехом, по факту мы поддерживали «сложные и любимые» проекты на плаву за счет параллельного ведения курсов по английскому и специальности (программирование, архитектура). Мы экспериментировали с маркетинговой стратегией, убивали кучу времени на набор и рекламу, запаковывали это как продукты для инвесторов, пытались продавать франшизу. В общем, как бизнес мы были на грани самоокупаемости, но никогда бы не пожертвовали глубиной и смыслом ради денег. Пару раз даже думали браться за подготовку к ЕГЭ, но это совсем противоречило нашему видению ;)

И это все, по сути, за 2,5 года — безумно интенсивных года. Потом было еще много чего: я год провел в Индии, путешествовал там по альтернативным школам и образовательным проектам. Там я понял, в какой степени советско-российская педагогическая традиция основана на мышлении и ограничена им, знакомился с духовными школами в образовании и инноваторами, куда радикальнее наших (слабая система законодательного контроля в этой стране дает более плодородную почву для расцвета альтернатив).

Вернувшись в Россию, я поработал еще с некоторыми образовательными проектами, которые как раз можно отнести к этой категории «молодежи, пришедшей в образование».

Это были проекты в профориентации, семейные школы/центры, конференции и форумы, события для сообществ, летние школы для взрослых, просветительские проекты в политике и истории.

Мне очень не хочется приклеивать ярлык, но вроде бы это примерно те команды, которые описывает Миша в первоначальном тезисе. Начавшие собственные образовательные проекты, придумывающие это с нуля или черпающие вдохновение из совсем других – не педагогических — отраслей, задающие вот этот стиль новой волны.

И они правда другие. Дальше я лишь предполагаю, но по ощущениям во многих из них есть такие отличия:

1. Подход (даже, скорее, стиль) edutainment в них — естественен. Процесс учения может и должен быть веселым, увлекательным, вовлекающим, причем типы вовлечения могут быть разные. И это даже не какая-то отдельная мысль, а просто базовая установка, аксиома.
2. У них нет моральной дилеммы «деньги или смысл». Если продукт хороший — он должен зарабатывать. Они не делают это исключительно ради денег, но и не готовы их игнорировать.
3. Как следствие, они обычно начинают с обнаружения потребности или ниши («Чего люди хотят»), а потом — придумывают крутой продукт, который самим хочется делать
4. И как следствие, большая доля этих проектов направлены или на edutainment, или на прикладные навыки. Гораздо реже — на все то, что можно условно назвать «антропо-развитием».
5. Они, и правда, быстрые. Прототипирование, пробы, ошибки и новые пробы должны происходить постоянно. Но в этом мы, скорее, похожи.
6. Их способ учиться — очень широкий. Пусть не всегда они лезут в глубину, зато подтягивают и интегрируют вещи из огромного числа совсем разных областей, находя удивительные пересечения.
7. Это не правда, что они говорят исключительно на языке бизнеса и эффективности. Скорее, они говорят на множестве разных языков в зависимости от суб-культуры, в которой находятся и текущей деятельности. Но при этом удивительным образом они легко и быстро понимают друг друга.
8. Они (хоть и не все) аутентичны. В своих образовательных проектах они транслируют собственный образ жизни. Вообще, большая часть из них предпочитает делать проект самим и напрямую общаться со своей аудиторией — работа над методической разработкой в кабинете, которую реализует кто-то другой, вряд ли их устроит.
9. Как следствие, они интуитивно умеют создавать сообщества вокруг своего проекта, находить like-minded людей и закручивать коллективную энергию (возможно, это характеристика нетипична на социальном срезе, потому что такие проекты все таки создают пассионарии)

При этом, опасения, высказанные Михаилом, про недостаток глубины точно имеют почву.

Самая типичная сложная точка, которую я встречал работая со многими проектами, возникала, когда в процессе разработки я задавал вопрос — «А зачем вы делаете именно это?».

• Можно придумать яркую и интересную идею формата, но какой педагогический смысл она несет — неясно.
• Можно понять, как научить конкретному навыку или компетенции, но зачем она человеку — неясно.

Справедливости ради, стоит заметить, что и из «старых школ» далеко не все педагоги задавались этими вопросами. Многие педагогические разработки были чисто инструментальными и изучали, как повысить эффективность обучения (на этом месте, не сильно отличаясь от сегодняшнего бизнеса, пришедшего в образования; разве что на них давили не требования рынка, а госплан).

Но знаете, бОльшая часть этих ребят на самом деле тоже хочет изменить мир.

И в среде, где про это принято говорить, мыслить, чувствовать, разбираться, пробовать — они с радостью идут в глубину (как мы когда-то сами создали эту среду и прыгнули вглубь). И еще они открыты и очень любят учиться (в отличие, кстати, от многих мэтров старых школ и их последователей).

Поэтому, когда встреча с носителями крутой традиции по-настоящему происходит — без снобизма и пренебрежения, без ощущения единственной истины, но с открытостью друг другу — то у традиции появляются все шансы возродиться в новом цвете и с новой актуальностью.

Как эти встречи обустраивать… на этот счет у меня есть только гипотезы. Но так как большинство лидеров «проектов молодежной волны» привыкли учиться через практику, лучший вариант — позволить им погрузиться в собственные среды, почувствовать это на себе, перенять суть и проектировать вместе.

Таким образом, мне кажется причины этого «разрыва поколений» несколько сложнее, чем одна гипотеза. Интереснее тут еще другой вопрос — а надо ли этот разрыв закрывать (и зачем)?

Ощущение, что сама по себе поверхностность многих «молодежных» проектов — не есть следствие разрыва. Тут на помощь должна приходить не столько глубокая педагогическая традиция, сколько её связь и культура философского дискурса. С ним, собственно, сейчас проблемы не только в нашей стране…

Короче, никакой катастрофы в этой потере связи я не вижу. Но, по своему опыту, настоящая встреча поколений (взаимная, а не односторонняя) может дать очень крутой толчок на развитие. И если даже пока не очевидно, как эту встречу устроить — видно, как к этому пониманию идти.

И это все — про «молодежные проекты». А еще есть третья категория.

Многие действующие практики «старой школы» — это «образованцы», переходящие в бизнес (многие, может, и не хотели бы, но им приходится, чтобы существовать в новых реалиях).

Другие — это бизнесмены, приходящие в образование, так как увидели в этом перспективную нишу. Вот с ними у меня слаженная работа особо не построилась, поэтому сложнее точно их охарактеризовать.

Часто там как раз речь идет о приоритете прибыльности, ориентации на востребованность продукта. Маркетинговая стратегия часто может играть на эскалации страха (особенно, родительского — привет, «раннее развитие»), заблуждений (профориентация по отпечатку пальцев), обстоятельств (армия репетиторов к ЕГЭ), политики (проекты по повышению патриотизма), моды (цифровизация всего и вся).

Красота и уникальность «молодежных проектов новой волны» в том, что они преодолевают эту растяжку и поэтому способны по-настоящему создать что-то новое в современных условиях — и масштабировать это. Поэтому очень хочется использовать эту возможность для изменения.