Мы с Артемом

Забывать друзей — это так грустно. Не у всякого человека вообще есть, или был, друг.

Антуан де Сент-Экзюпери «Маленький принц»

Мы с Артемом всегда были вместе. Не сказать, что мы братья или даже друзья, просто так получилось.

Наверное, это странный дуэт. Сейчас-то уже, думаю, никого не удивит ситуация, когда у нас с Артемом была одна девушка на двоих. Но в этом приключении было и кое-что еще более необычное. Мы на тот момент не знали, что пытались встречаться с одним человеком, поэтому это не совсем то, что обычно приходит слушателю в голову, как только начинаешь рассказывать.

Артем и я живем в одной комнате. Там две кровати, два шкафчика для вещей и один большой шкаф. Впрочем, он делится на две части, и эти части мы тоже поделили между собой. С Артемом мы в целом не очень ладили. Он просыпался рано и шумел, а я хотел спать, поэтому мы начинали ненавидеть друг друга уже с самого утра. Каким-то чудом мы все равно все делали вместе. Квартира, в которой мы жили, принадлежала старому гробовщику. Звучит как какая-то выдуманная чушь из банального американского сериала ужасов, но этот мужичок действительно делал гробы на заказ, работая в ритуальном агентстве. Ручная работа, типа. Стругал он их сам или, может, заготовки какие правил — не знаю. Я всегда гадал, не ездит ли он по городу в этих дымящих полуразваливающихся небольших автобусах с надписью «Ритуал». Всегда ожидаешь там увидеть скорбящие лица родственников, а на деле там трясутся все какие-то обычные. Я бы даже предположил, что на такие мероприятия массовку заказывают с условием выдерживать одну и туже мимику, но сам бывал в этом автобусе, и массовки там не было. Артему занятие нашего арендодателя не нравилось, мол, не совестное дельце, а мне было по фигу. Гробовщик выглядел как обычный пенсионер, только в одежде подороже. Он почти все время приезжал за арендной платой с задержками, было сразу понятно, что наши кровные на его финансовое состояние мало влияют. Смотря на него каждый месяц, я уже тогда начинал понимать, что смерть — это хороший бизнес даже для обычного плотника. Лицо гробовщика чаще всего не отражало эмоций: наверное, он повидал много горя и ничем его теперь не удивить. Это играло нам на руку, потому что за все эти годы он ни разу не задался вопросом по поводу своих необычных жильцов — нас.

У нас с Артемом почти не было вещей. Ну, точнее было бы сказать, что на двоих у нас было вещей мало. Смешно звучит в наше время, но даже компьютера нормального у нас не было. И прилагающегося к нему ДСП-шного стола с выдвигающейся подставкой под клавиатуру тоже не было. У меня был старенький греющийся ноутбук, который я никогда не выпускал из рук и стабильно ремонтировал раз в месяц, а у Артема был помимо рабочего ноутбука планшет (понятия не имею, откуда он его взял). Денег, конечно, у нас тоже не было. Большая часть заработка уходила на аренду квартиры и еду, а остальные гроши шли на какие-то непредвиденные платежи или складывались в копилку. Но это моя ситуация. Артем деньги не ценил, поэтому я у него их почти и не видел. Наша с Артемом жизнь была похожа на очень скучный сериал, который должен был закончиться года два назад, но его все еще кто-то смотрит по привычке, в фоне.

Каждый месяц мы уезжали к родителям. Я ездил в соседний город к маме. Хотя городом это было сложно назвать, скорее село городского типа. Она меня кормила, а я ей говорил, что все нормально. А потом уезжал, прихватив с собой целый рюкзак пирожков, котлеток и прочего провианта. По пути обратно я всегда ощущал себя каким-то пиратом-неудачником, который вместо грабежа караванов грабил мамин погреб. Артему же приходилось держать путь не так далеко: всего часок на автобусе в другой конец города — там жили его родители. Я был о них не очень осведомлен, мы о них не говорили, как, собственно, и о своих я не рассказывал. Я только знал, что у него есть сестра. И все, больше ничего не знал.

Закончив школу, мы с Артемом решили поступать в один институт, так и сошлись, еще в очереди на вступительные экзамены. Сначала жили в общежитии, но потом его родители подкинули нам ту самую квартиру, в которой сейчас и живем. С одноклассниками никто из нас больше и не виделся. В народе говорят «поддерживать общение», и как раз с этим как-то не срослось. Не то чтобы мы были изгоями или непопулярными ребятами, просто как-то все резко закончилось. Хотя популярным парнем я, конечно, тоже не был. Ситуация была такая, будто всем было стыдно за те года и никто больше не вспоминает про это недоразумение. О школьных временах я почему-то вообще не вспоминаю, поэтому и рассказать о них нечего. Как-то раз, сидя на уроке физики, я подумал, что мы как два электрона одного атома. Вращаемся себе где-то внутри, прыгаем, испуская фотоны. Я тогда так и не понял смысла всего этого действа, как до сих пор не пойму и смысла своего существования. Сижу иногда, читаю статью о том, как очередной подающий надежды молодой американский «entrepreneur» еще чуть-чуть и поменяет мир своей инновационной технологией, и думаю: а я что?

Несмотря на черно-белый оттенок студенческих лет, в моей памяти пылятся воспоминания о небольшом приятном знакомстве в этот период. Нисколько не преувеличивая, другом моим был и является до сих пор преподаватель, который в моем представлении оказался очень примечательным персонажем. С первых пар я стал его любимчиком. Не знаю, как так получилось, но я феноменально удачно вник в то, что он рассказывал и, что необычно для меня, начал принимать активное участие в дискуссиях. Как выяснилось позже, по специальности он был химиком, но преподавал социологию. В целом, ничего странного — типичная ситуация для русской интеллигенции. Виктор Степанович не раскрывал в себе общительного человека, но, когда я остался задать ему какой-то вопрос после пары, в один незаметный для нас обоих момент вокруг не осталось ни души, а мы уже двадцать минут как что-то обсуждали. Точнее, говорил он, а я слушал, периодически беспорядочно покачивая головой в знак одобрения и пытаясь не отвлечься на какой-нибудь непримечательный предмет, попавший в поле зрения. И я, и он считали немного странным такое плотное общение, поэтому, конечно, я не предлагал ему встретиться вечерком за чашкой чая и обсудить насущное. Переломный момент наступил, когда он предложил мне посетить одну из выставок, где выступал лектором. С того дня наше общение становилось все более интенсивным — мы постоянно переписывались в Интернете, что привело к тому, что, по сути, он стал моим жизненным советчиком. Наставлял, так сказать, на путь истинный. Виктор Степанович часто говорил: «Истина — в вине», однако за распитием какого-либо напитка я его так никогда и не видел. Не хочу уделять моему ментору много внимания, поэтому, проведя черту после его имени, можно резюмировать, что без него я бы многое в этой жизни не понял.

Однажды летним воскресным днем у нас с Артемом произошел конфуз — он купил пряники и оставил их на подоконнике, рядом с холодильником. Меня тогда это взбесило, потому что они заветрелись. Пряники я не ел, я вообще был не сильным любителем конфет и всяких сладостей, просто мне всегда не нравилось, когда что-то напрасно пропадает. Мы жили на шестом этаже, и балкона у нас не было. В общем, когда Артем вспомнил про пряники, уже ближе к вечеру, он попросил меня за ними сходить, потому что сам был занят — писал письмо кому-то. Артем часто писал письма от руки, а когда я его спрашивал, кому он их пишет или вообще зачем это делает, он отшучивался, уходя от вопроса, или просто молчал. У меня иногда складывалось впечатление, что эти письма никуда не отправляются, а просто пылятся где-то у него под кроватью или за шкафом. Придя на кухню, я увидел, как у окна сидит небольшой бело-серый кот и пытается сгрызть пряник, аккуратно смыкая челюсть, предварительно широко ее открыв. Я хотел было его спугнуть, но задумался: как кот может есть пряник? Мои познания о котах не были блистательными и ограничивались милыми картинками и видео в интернете, но, думаю, каждый согласится, что коты не едят пряники. По крайней мере, не должны. Кот не испугался меня, а, наоборот, будто всю жизнь ждал, когда же я его поглажу. Так у нас появился кот. По иронии судьбы в конце этого знаменательного летнего дня у меня во рту был какой-то привкус сладкого, отчего я перед сном чистил зубы секунд на 15 дольше, чем обычно, чтоб уж наверняка.

Артем долго не обращал на него внимания, потому что думал, что кот скоро убежит так же неожиданно, как тогда непонятным образом попал к нам в квартиру, но Пряник не убегал, он исправно жил у нас, периодически хулиганя и сглаживая наш комнатный досуг. Пришлось покупать ему еду и туалет, а пряники он больше не ел, хотя мы как-то их и не покупали после этого случая. Как-то раз Пряника ужалила оса, прямо в морду, Артем тогда спохватился и отвез его к ветеринару. Звонил мне, сообщал обо всех своих шагах, откуда только руки свободные были. Это был конец месяца, когда у Артема не было денег, я тогда не мог поехать с ним, потому что заболел и работал дома. Конечно, поспать в итоге не получилось. Весь вечер работа не шла, я все думал, как Артем выкрутится, ведь у него наверняка нет денег — он тратит их в первую неделю получки. Даже не понимал, от чего просыпался каждые полчаса: от жара или от волнения. Но Артем успешно вернулся домой с лекарствами и дрожащим Пряником, испуганно стреляющим глазами в стороны, будто попал в самую гущу космической перестрелки. В тот день я узнал что-то новое о своем сожителе, это было необычное чувство. В целом подобные эмоциональные события происходили редко, поэтому день и запомнился. Хозяин-гробовщик кота оценил — увидев его при очередном своем визите, задвинул очередной случай с работы, когда к «клиенту» приводили кота, проводить. Он всегда пытался рассказать какую-то историю, чтобы не возникал неудобный момент тишины во время подсчета денег. Что-то мне подсказывало, что тишины у него в повседневной жизни достаточно было.

Я работал контент-менеджером в одном крупном для нашего города интернет-магазине. Как правило, у магазинов такого объема должно быть много сотрудников наподобие меня, но нас было всего двое: я и девочка по имени Олеся. Не знаю, откуда могло взяться это самое «правило», потому что я еще ни разу не видел места, где все было бы организовано как надо. Это звучит банально, но Олеся выполняла 30% работы, остальное делал я. Каждый день появлялись новые товары, а старые снимались с продаж, и все это менялось в каталогах в ручном режиме мною и Олесей. Работы было много, она была монотонная, но меня все устраивало. Конечно, параллельно я еще делал кучу других вещей, на которые у остальных не хватало рук или желания. Головой я работал дома, когда читал или что-то учил, и мне этого хватало. На прошлом месте работы мой умственный труд был связан с большими, так сказать, стрессами, и я решил сменить подход. Денег, конечно, платили немного, но пока что на лучшее я не мог рассчитывать. Помню, я пытался устроиться по специальности на новостной портал (я же учился на копирайтера, будущий Октав Паранго), но спустя две недели со мной так и не вышли на связь. Как-то так все закрутилось, что я оказался там, где сейчас, и образ жизни как-то сам собой устаканился. Артем предлагал мне подрабатывать в Интернете, писать тексты, но когда я увидел, сколько там таких же, как я, «подработчиков», мне сразу разонравилось быть фрилансером. В свободное время я решил просто писать стихи, чтобы потом их кому-нибудь дать прочитать, а пока выкладывал их только на дурацких форумах в Интернете. Артему я их не читал, глупо это все. Так что каждый раз, когда я оставался дома один с Пряником, он был единственным реальным ценителем моего творчества.

Сам Артем работал программистом. В институте, как уже можно было догадаться, мы с ним учились в разных группах, но я еще тогда точно знал, что он талантливый. Артем не относился к учебе положительно, поэтому не был отличником — прогуливал занятия, но это только потому, что он очень упрямый. За последний год он сменил три работы. Иногда он возвращался домой под утро, пару часов спал и шел обратно, говоря, что придумал что-то очень важное. Как-то раз он показал мне программу, которую выпустила его фирма. Это был какой-то видеоплеер, который искал похожие видео в сети и таким образом мог показывать только то, что интересно пользователю. Но потом проект купила большая контора и Артем ушел оттуда, не захотев работать в большом коллективе. Интроверт — сказала бы девочка с факультета социальной медицины. Не знаю, совпадение это или нет, но проект после этого загнулся и про него забыли. Артем был увлечен своей работой настолько, что пару раз попадал в больницу. Работая сутками напролет, рано или поздно он сильно заболевал и слегал на неделю-другую. Как я и говорил, денег Артем не ценил, а его работодатели этим успешно пользовались. Артем работал за идею, но идеями быстро перегорал. Именно поэтому никто никогда не увидит его имени в титрах — к моменту их составления все его коллеги обычно его ненавидели, а некоторые не успевали даже запомнить. В общем, резюме у Артема было не очень.

В августе мы с Артемом купили машину. Артем планировал поехать на ней в Москву, а я хотел таким образом впечатлить какую-нибудь девушку. Хотя кого я мог в том возрасте впечатлить этой помойкой?.. Иногда я лежал по ночам, глядя в потолок, и думал, чем я, обычный парень с минимальной зарплатой, вообще мог кого-то впечатлить. Но всегда найдется кто-то, кому хуже. Проблема только в том, что когда лежишь и смотришь в стену или на потолок в темной комнате, никого хуже рядом обычно не бывает. Поэтому спустя время я просто искал кого-то, кому можно прочитать свои стихи. Старая советская «Волга». Мы купили ее за 20 тысяч рублей у какого-то пропитого мужичка с соседнего района. Я просто увидел объявление на заднем стекле, когда шел из кино. Нагуглил, как поменять топливный фильтр и масло, после чего она уже нормально заводилась. Были все в говне после этих ремонтных выходных, но по глупым ухмылкам, отражавшимся в разбитом зеркале лифта, можно было понять, что сделали что-то полезное для себя. Артем спер на работе какие-то микросхемы, припаял их к зажиганию, и на удивление получилось сделать автозапуск — теперь для того, чтобы завести машину, нужно было позвонить на мой старый телефон, который лежал под капотом, или просто нажать кнопку в салоне. Зачем это было сделано, не знаю, но наше настроение было поднято на дни вперед. Через неделю поездок по району мы как-то остыли к машине и большую часть времени она стояла во дворе. На поездку в Москву мы все равно так и не решились, поэтому отложили ее до лучших времен. Помнится, Виктор Степанович был очень рад за нас, когда я рассказал ему про машину. «Это хорошо», подытожил он тогда. Так наступила зима.

Артем перестал задерживаться на работе, но дома его все равно не было. Говорил, что ходит в какой-то клуб. Не танцевальный, конечно, а, видимо, любителей чего-то. Это как клуб анонимных алкоголиков, но все называли это хобби. Ну мне это было как раз кстати — я подсел на очередную компьютерную игру и играл в нее с ребятами с работы целыми вечерами. Со временем группа обросла еще и интернет-задротами, и ребят с работы там почти не осталось. Я начал даже ходить на встречи игроков в разные забегаловки с одним символом доллара в среднем чеке, если искать их на сайтах ресторанных обзоров. Там-то я и встретил Ирину. Артем продолжал исчезать изо дня в день, но я об этом не волновался. Ира была девушкой не очень красивой, но, как это бывает в игровом сообществе, пользовалась популярностью по факту своего пола. Мы подружились сразу, я ей понравился. А она мне нет. Мне было интересно завести новых друзей и все такое, а в результате я видел зависть и уважение в лицах геймеров из-за внимания Иры. Мне это было почему-то не интересно. Пару раз мы все же поцеловались, сходили в кино. Она все чаще писала мне, делилась какими-то историями из жизни, рассказывала, как с ней флиртуют парни в институте, и все такое. Играть в игру резко надоело, тогда-то я и увидел весь мир женской ревности и прочего бреда. В какие крайности только не бросались люди ради всего этого внимания. Было весело первое время, но довольно быстро этот период стал для меня пройденным этапом. Стихов моих так никто не услышал, а я просто отдалился от этой компании, отдав все свои игровые вещи и персонажей, хотя мог продать их за половину своей зарплаты. Такой широкий и щедрый жест был оценен другими кратким «спс».

Мне очень нравился главный персонаж книги Пелевина про рекламу. Он тоже там читал стихи, но только проституткам. Как-то раз мы с Артемом и решили заказать проститутку. Идея была его. Посоветовались с соседом, у которого постоянно были тусовки, и решились. Звучит так, будто мы, словно два ботана, пришли к соседу и спрашиваем совета, но было не так. Сосед был любитель поведать о своих романтических путешествиях, и даже ничего спрашивать не понадобилось, он сам все давно рассказал — где и как. Сели в машину и поехали на «точку». Зима уже почти кончалась, снег таял. Дворники еле справлялись с тающими хлопьями снега, поэтому они просто размазывались по стеклу. Артем хорошо водил, поэтому мне нечего было бояться. Ехать было недалеко, пару раз свернуть во дворы с мерцающим светом и неубранными дорогами, но нервы и неопределенность растянули временной отрезок этой поездки. Почему-то я задумался о завтрашнем дне, о том, что надо будет просыпаться, идти куда-то. Завтра же суббота, один из свободных от работы дней. Затем Артем изрек глубокую мысль: «Знаешь чем обычная шлюха отличается от морской? — Нет, чем? — Морскую не только ебут, но ее еще и укачивает!». Я шутку оценил, но мы оба по-прежнему молчали. Иногда так получалось, что мы с Артемом понимали друг друга без слов: в этот момент, например, он будто знал, что я усмехнулся, хотя я не произнес и звука. Через несколько минут мы общались с толстой дамой, которая подробно и долго рассказывала про качество оказываемых услуг. Я молча слушал ее, пытаясь быть вежливым и внимательным, Артем же оглядывался по сторонам, спрятав руки в карман. Затем к нам вышли, гм, проститутки. Я, конечно, раньше видел и представлял себе подобные места, все они почему-то походили на старые советские коммуналки, где в общей тесноте тусовались исключительно алкаши и наркоманы. Это место было в целом одним из подобных, если не брать в расчет современные обои на стенах. Неужели и правда все эти профильные места одинаковые? В общем, то, что вышло к нам под видом проституток, описать было сложно. Лет им было под 40, наверное. Если бы где-то существовало устройство измерения простых углеводов в теле, то оно бы, вероятно, взорвалось, занимаясь их анализом. Этот завораживающий вид дополнялся криво улыбающийся хозяйкой, которая стояла в стороне, уперев одну руку в бок, будто ожидая своей очереди в паспортном столе. Артем решительно подытожил эту ситуацию, коротко сказав «Пиздец», и, не вытаскивая рук из карманов, вышел из квартиры. Я быстро засеменил за ним, не оглядываясь. Нашему доброжелательному соседу мы эту историю не поведали, а домой ехали молча. В этот дождливый вечер даже наша серая «Волга», казалось, немного охуела. Похоже, это была единственная ситуация, которую я постеснялся бы рассказать даже Виктору Степановичу.

На Новый год мы с Артемом обычно оставались вместе. Мои родители уезжали к родственникам в другой город на праздники, я с ними, конечно, не ездил — у меня были планы на эти дни. Как будто были планы. Артем просто почему-то оставался дома — не знаю почему. Мама передала мне оливье, а я купил мандаринов. Все в магазине покупали мандарины с праздничным настроением. Я, стоя в очереди и глядя на пахнущие свежестью цитрусы, надеялся перенять хоть каплю этого настроения. Искренне пытаясь радоваться, мы с Артемом поели в полночь, сходили на улицу посмотреть, как все запускают фейерверки, поулыбались людям вокруг, а потом смотрели телевизор. Я думал о том, что было в этом году. Артем, наверное, прокручивал в голове то же самое.

Праздники пролетели быстро. Я читал книги, ездил за всякими покупками и играл в игры. Пару раз ходил в кино с друзьями. Артема я в кино никогда не брал. Почему-то я редко куда-то брал его с собой. Хотя он сам никуда не хотел идти: вероятно, мои друзья его смущали или он чего-то стыдился, а возможно, ему просто доставлял дискомфорт тот факт, что это были мои друзья. На моей памяти Артем никогда специально не избегал компаний, но его все равно было сложно причислить к какой-нибудь тусовке. Пару раз сходил в музей с Виктором Степановичем. Я делился с Виктором Степановичем своими мыслями об Артеме, а он всегда любил послушать, хотя первым никогда не спрашивал. После всех этих выходных было ощущение некоей недоделанности — будто я знал, что мог сделать что-то еще, но у меня вытянули эту запись из головы в момент боя курантов и оставили в прошлом году.

Я придумал новую идею для проекта, в котором работал. Она действительно была очень классной, и ни у кого из конкурентов ничего похожего не было. Каждый день я пытался донести ее до руководства, но меня игнорировали. Я искренне не понимал, почему никто не воспринимал мой подход. От этого становилось не по себе. Каждому человеку нужна своя сцена. Кто-то находит ее перед веб-камерой, а зрителей ищет на YouTube. Кто-то рвется дальше. Кому-то достаточно признания собственных детей или родственников. Не знаю, где моя сцена, но когда тебя не слышат, твой голос не возвращается эхом. От этого становилось не по себе. Что я делал не так?..

Однажды утром в конце января я проспал и решил поехать на работу на машине. Я вообще почему-то никогда не высыпался, сколько бы времени ни проводил в постели: порой винил в этом Артема, он ведь всегда рано вставал и мешал пускать слюни в подушку. Водить я не умел, поэтому поставил своего сожителя перед фактом: мне повезло, и в этот день он как раз собирался отправиться на работу позднее обычного. Когда я вылез из автомобиля, который Артем припарковал возле офиса, мои коллеги странно на меня смотрели и посмеивались. В тот день я окончательно перестал любить свою работу и своих коллег. Их поступок показался мне очень банальным и глупым. Готов был спорить, что во время обеда они обсуждают меня и смеются либо над тем, что меня привез мой непонятный друг, либо над тем, что у меня не машина, а ведро с болтами. Пару следующих недель я ходил в офис молча и работал тоже не раскрывая рта. Мне было безразлично все вокруг, и я уже даже искал другую работу. Один мой знакомый как-то написал мне, что ему резко разонравилось на его текущем месте и он срочно ищет другое, хотя условия были хорошие. Я тогда его вообще не понял и удивился, а сейчас все прояснилось, будто я взглянул на мир его глазами. Одна женщина из бухгалтерии как-то поинтересовалась, все ли у меня хорошо. Я тогда слегка нахамил ей, хотя она была ни в чем не виновата. Но даже сейчас при воспоминании об этом мне почему-то все равно.

Когда в течение какого-то большого периода ты живешь одним занятием или делом, музыка, которую ты слушал в эти моменты, всегда будет напоминать тебе о них. Например, я всегда вспоминаю о школе, когда где-то заиграет старая композиция, которую я ловил своими ушами в те времена изо дня в день. Эту ассоциацию из головы никак не выкинуть: возможно, нужно прожить много времени, чтобы она исчезла из твоего сознания. Такой своеобразный саундтрек к твоей жизни. Этот период был не очень большим, и песня у него должна была быть, однако всегда, когда мои мысли возвращаются к этой эпопее, полной разочарования, возникает такое ощущение, будто к этим тусклым дням подобрали не тот саундтрек.

С работы я не уволился, просто продолжал ходить туда и делать задачи на автопилоте, стараясь ни с кем не общаться. Дни с того момента стали очень тусклыми, поэтому я всегда затягивал дорогу домой, чтобы побольше времени проводить вне четырех стен, на которых я уже, наверное, выучил каждый маленький дефект. Но, как ни крути, нигде, кроме дома, расслабиться не получалось.

Иногда дома я танцевал. Включал какую-нибудь песню на ноутбуке на полную громкость, мирился со скрипом и треском миниатюрных колонок и беспорядочно махал руками. Пряник томно наблюдал за этим действом в полусонном состоянии, а иногда вздрагивал, когда я делал какой-нибудь резкий жест в его сторону. Когда приходил Артем, я его всегда слышал и сразу делал вид, что занимаюсь чем-то другим: например, убираюсь под диваном. Я думаю, Артем подозревал, что я занимался какими-то глупостями, особенно когда вспоминал, что под диваном я обычно не убираюсь в принципе. Как-то раз мне захотелось написать стихи к какой-то музыке, и однажды получилось даже неплохо. Помнится, я тогда наговорил текст в микрофон и поставил поверх музыки, а затем выложил в социальную сеть. Никто особо не оценил, пару лайков поставили из жалости. Еще когда-то давно я нарисовал забавный демотиватор к какой-то на то время актуальной проблеме, так вот он собрал в разы больше лайков, хотя я потратил на него пару минут. На этом и заканчивалась моя слава и популярность.

Я защитил диплом, описав, как можно использовать популярные стихи классиков в рекламных слоганах. Я придумал алгоритм, который подменял слова в строчках стихов, находя по заданному слову наиболее удобное совпадение в четверостишиях, а Артем помог оформить его в виде небольшой странички в Интернете. Такие сервисы уже существовали ранее, и некоторые работали даже лучше, но для дипломной работы и так сойдет. Как говорил Виктор Степанович: «Главное — показать, что ты работал над этим». Конечно, самым популярным словом на этом сайте было «хуй». Все одногруппники зашли туда по одному разу и проявили свое остроумие во всей красе. Правда была в том, что над этим я вообще не работал, я все придумал и написал еще пару лет назад от нечего делать. Поэтому пока все потирали летними вечерами головы, думая, как облегчить свою участь, или искали кого-то, кто подешевле сделает все за них, я уехал к маме, купался и благополучно развлекался. Пряника взял с собой, поэтому у него тоже было несколько недель природного безумства в погонях за местными четвероногими хулиганами. В один из дней даже приезжал Виктор Степанович, шашлык жарил. Я хорошо отдохнул, а что делал Артем, я не знаю. Мы друг другу, похоже, за все это долгое и мутное время поднадоели и общались очень мало. Я уехал, даже не попрощавшись, оправдывая это тем, что его не было дома. Когда я вернулся, его все так же не было, мятые зеленые штаны свисали с кровати, а недавно высохшая от пота футболка забилась в угол матраса, поэтому я сразу понял, что он никуда не уезжал или уже успел вернуться. Весь этот домашний беспорядок показался каким-то родным и успокаивающим. Я решил сразу прибраться, потому что Пряник уже начал закапывать по укромным местам все вещи, которые, по его мнению, лежали не там, где нужно. Зазвонил мой новый айфон, подаренный мамой по поводу окончания института. Артем:

– Але, я в магазине в 20-м доме, подходи.

Затем звонок сбросился. Я попытался перезвонить, но четкий голос дамы из динамика озвучил мне заученную фразу о несуществующем номере. Бред какой-то. Зачем мне туда идти? Что там у него? Может, случилось чего? Может, у него проблемы или просто деньги кончились? Гадать можно до бесконечности, пока не окажусь рядом, не узнаю. Я быстро раскидал оставшиеся вещи из сумки и выскочил из дома, громко захлопнув за собой дверь и сбежав по лестнице, не дожидаясь тяжело тянувшегося старого лифта — он всегда словно поднимался из недр ада через силу, будто его пытались затянуть назад. На улице я бежать не стал, просто шустро зашагал, зачем-то оглядываясь по сторонам. Мимо мелькали огни проезжающих автомобилей и витрин мелких магазинов с кафе. Только начинало темнеть, я заметил, будто вокруг все резко забоялись захода солнца и включили спасительный ламповый свет, чтобы ни одна тень не скрылась. Магазин, в котором был Артем, виднелся через дорогу, поэтому я встал перед переходом и ждал зеленого света. Опустив глаза вниз, я чувствовал некомфортный ком в груди, который заставлял меня глубоко вдыхать сухой дорожный воздух. Краем глаза я увидел зеленый свет и уверенно пошел вперед, считая по привычке белые полосы пешеходной зебры. Через несколько секунд я услышал визг тормозов, а потом мягко приземлился на лопатки, пару раз перевернувшись от удара о парящую решетку радиатора светлого «Жигуля». Сначала я ничего не почувствовал, но через пару пролетевших наверху темных облачных субстанций у меня сильно закружилась голова. Самым трудным было на тот момент ровно удержать глаза, они все время заваливались то на левую, то на правую сторону. От их тяжести мне пришлось наклонить голову на бок, и в этот момент я увидел на другой стороне улицы удаляющегося Артема — он почему-то шел в моей куртке, которую я надевал перед выходом. До меня приглушенно доносился беспорядочный топот чьих-то широких ботинок, а затем бежевые вельветовые штаны, подобранные явно не по размеру, загородили мне Артема. Я пытался высмотреть его, но не понимал, двигаюсь я или нет. А потом я просто потерял сознание.

Когда я очнулся, тяжело раскрыв веки, то никого, вопреки тому, как это обычно описывают, не увидел. Моему взору открылся белый потрескавшийся потолок, а уши сразу схватили линейный звук доживающего последние дни конденсатора отвратительной люминесцентной лампы. Рядом не было ни одного прибора, где на экране с плохой цветопередачей мелькали бы всякие динамичные линии, обозначающие мое сердцебиение или еще какие-то показатели. Я просто лежал на скрипящей железной койке, а рядом одинокой капельнице составляла компанию только тумбочка, которая была абсолютно пустой. Пошевелив руками, я обнаружил, что капельница не вставлена, поэтому можно было без последствий вытянуться и размять мышцы. Суставы характерно хрустнули, отдавшись звонким эхом, что заставило меня оглянуться по сторонам и увидеть как три соседние кровати в комнате пустовали. Одна из них явно кому-то принадлежала, судя по мятому белью и разнообразным пакетам на тумбочке, а остальные были даже не застелены, и на них лежали только голые матрасы. Несмотря на все это, мне было удобно, а еще я чувствовал какую-то исключительную ясность в голове: наверное, наконец-то выспался. После минутных раздумий я попытался встать, но сил было мало, а кроме того, вся эта слабость сопровождалась онемением и ноющей болью в ногах. Как только я попытался приподняться, у меня сразу закружилась голова. В этот момент я отчетливо вспомнил, как потерял сознание на грязной дороге возле дома. В углу напротив к стене было приставлено собранное инвалидное кресло: интересно, не для меня ли? Затем сознание снова помутнело, как в тот вечер, и меня опять потянуло в сон. Я беспрекословно уснул, повернувшись на бок.

Второй раз я очнулся от низкого голоса Виктора Степановича:

– Ну, если бы было плохо, мы бы об этом уже узнали. Я бы пока не волновался раньше времени.

– Да как же тут не волноваться…

Второй голос принадлежал, конечно, маме. Через три дня мое пребывание в стационаре благополучно закончилось, что позволило мне покинуть его с пакетом, тянувшимся к земле под тяжестью разных таблеток и микстур, которые мама, суетясь, заблаговременно купила в больничной аптеке. Надеюсь, я не буду скучать о вареных яйцах на завтрак, разносимых всем в большой советской кастрюле с цветочками.

О том, что Артема на самом деле не существовало, я догадался сам. Пока я лежал на грубой железной койке, у меня было много времени все обдумать. С работы я, конечно, уволился, так как не очень представлял себе дальнейшее общение с этими людьми, даже если они не узнают о моей проблеме. Оказывается, мои бывшие коллеги смеялись надо мной не потому, что им не нравилась моя машина, а потому, что я, словно идиот, вылезал из нее через пассажирское сидение. Правильно: за рулем же должен был сидеть Артем, а я был пассажиром. Было еще много ситуаций, которые вгоняли меня в ступор изо дня в день, пока я осознавал все произошедшее. Мама пугалась, что у меня «опять началось». Маму уже давно хотелось отправить домой. Всю жизнь жил, а тут вдруг все перевернулось вверх дном. Хотелось бы посмотреть на тех, кому удалось с таким справиться за пару часов.

Дома не было ни одной фотографии. Ни меня, ни кого либо еще. Вот так совпадение.

Я вспоминал про Пряника — ведь это не он съел те пряники, а я, потому-то я и чувствовал сахар во рту тем вечером. Говорят, коты все чувствуют. Когда я лежал с ним на кровати, я пристально смотрел на него, вспоминая всевозможные моменты его общения с Артемом. Он урчал непривычно и как-то сильнее, а когда я в очередной раз вздохнул, подведя итог своим мыслям, он замолчал и повернулся ко мне, оставив на моей влажной ладони теплые ворсинки своей шерсти. Наверное, он тоже скучает по Артему. На самом деле мне просто хотелось знать, что не я один остался с отпечатком лучшего друга в голове.

Тот самый клуб по интересам, куда ходил Артем, был на самом деле семинаром по микросхемами и прочему, а назывался «Паяльник и Ко». До чего идиотское название — но именно благодаря ему я тогда припаял телефон к зажиганию в «Волге». Смешно.

В институт я поступил на два курса сразу, а потом просто физически не успел набрать баллы по посещению и ушел с прикладной информатики. На двух стульях усидеть не получилось, а ведь мог бы быть и диплом программиста. С работой выходила такая же ситуация: постоянно опаздывая или вообще там не появляясь, Артем лишался ее каждый месяц. Не очень понимаю, как все это вообще можно было устроить.

Непонятным остался только один момент: я точно помню, что у Артема была сестра, но мама говорит, что я единственный в семье. Однако теперь я точно знаю, что мне хотелось бы сестру. Наверное, Артем просто обманывал меня на этот счет. Казалось бы, что удивительного — мы все всегда себя обманываем.

Все события в моей жизни постепенно становились яснее, и загадочные ситуации связывались тонкими нитями в единое целое, как только я вспоминал что-то новое. Ощущения были примерно как у Лилу в «Пятом элементе», когда она загрузила в себя все знания человечества. Для меня постичь все откровения собственной жизни оказалось даже крупнее по масштабу. Я же теперь еще и программист…

Благодаря всему этому у меня возникла серьезная мотивация поменять что-то в жизни. Казалось бы, все и так поменялось до неузнаваемости, а мне все мало. Я начал ходить в спортзал, где несколько раз в неделю занимался с большим молчаливым дядей, который не расспрашивал меня о жизни и не задвигал забавные истории, а я послушно следовал его указаниям и советам: в общем, всех все устраивало. На сэкономленные деньги я приобрел новый хороший ноутбук и закупил целую библиотеку всякой учебной литературы, решив не выбирать из двух своих профессий, а продолжать заниматься и тем, и другим. Виктор Степанович многое рассказал обо мне. Звучит странно — но странным стало все, я уже даже порой не удивлялся. Его интерес, по сути, был чисто научный, он сразу разгадал мою болезнь и поэтому проявлял ко мне внимание. Сейчас я вспоминаю некоторые его советы и оценивающий взгляд, когда он пытался проанализировать мою реакцию, щурясь и стараясь уловить какое-то движение на моем всегда безэмоциональном лице. Я на него не в обиде: ведь как я и говорил ранее, без него я бы многое в жизни не понял. Буду ждать какого-нибудь исследования на моем примере в каком-то научном журнале: наверняка ведь напишет. Пока еще я его об этом не спрашивал, но мне эта идея показалась прикольной, я был бы не против. Я, естественно, не спешил рассказывать всем вокруг о том, что со мной было: порой я даже не уверен, что все это произошло на самом деле, но чем меньше внимания уделяешь чему-то нехорошему, тем меньше…

Под второй кроватью я нашел те самые письма, которые писал Артем. Они были аккуратно стянуты тонкой резинкой в два кольца, которая порвалась, когда я попытался ее снять. От резко разорвавшейся резинки с этой пачки, состоявшей из 30 или около того писем, стремительно поднялось небольшое облако пыли, а Пряник сразу схватил отлетевшую резинку и начал с ней играть. Я открыл верхнее письмо и начал его читать:

Какие мысли наполняют вас, когда вы смотрите ей вслед? Когда вы знаете, что в этот раз она не вернется через пару часов. Она просто уходит, а ты смотришь ей вслед. Она идет, возможно, периодически опуская голову, и оказывается все дальше и дальше. Что происходит в мыслях человека, когда он следит за ее походкой? И неважно, отпускаешь ты ее или все происходит против твоей воли: она все равно уходит. Не вернется, не скажет «Привет!». Ее просто больше не будет. Некоторое время назад она была твоя, пускай, быть может, только ты так считал, но это было так, все было хорошо, а сейчас ничего этого нет. И приходится учиться жить без всего этого теперь, ведь она уходит. Раз-два — передвигает ножками. Возможно, совсем недавно ты мог провести пальцем руки по этой ноге и улыбнуться при этом, а сейчас ты больше не можешь этого сделать. Этого больше нет. Самое трудное — осознать, что у тебя больше нет чего-то, что ты имел только что. Буквально выпустил из рук, как улетевшую божью коровку. Ее больше нет. А еще хуже, когда она уходит к кому-то другому, а может, даже и с кем-то. И у тебя больше нет всего того, что было. Это как рыбка, которую ты только что поймал, но она выскользнула у тебя из рук и уплыла обратно. Вряд ли ты ее еще раз поймаешь. Но кто сейчас ловит рыб руками? Почти то же самое, только немного труднее. А что делать конкретно в этот момент? Убегать от всего? Просто стоять и ждать, когда что-то случится? Сложно разобраться так сразу. Вроде прошло уже время, а ты до сих пор не можешь поверить и привыкнуть к тому, что ее больше нет. Никто больше не поскандалит, никто больше не побеспокоится о тебе, никто больше не будет говорить тебе что-то ласковым голосом..А было ли тебе приятно? Сейчас ты об этом подумаешь. Этого больше не будет, по крайней мере — с ней. Теперь ты наконец прекрасно понимаешь значение слова «прошлое». И то, что его не вернуть, ты тоже поймешь со временем, но надежда на обратное всегда будет у тебя внутри. Всегда будет место для сомнения, этого никак не выкинуть. Сама мысль о том, что, может быть, все вдруг станет как раньше, она опять будет рядом, появляется с молниеносной скоростью и не даст покоя жуткое количество времени. А как теперь спать? Перед сном ведь больше не о чем думать, а, как назло, будет не спаться. И вот все это пожирает тебя, и ты готов вырывать волосы у себя на голове, а может, ты даже заплачешь. Так просто возьмешь и пустишь слезу, которая упадет на подушку, неся в себе все твои разочарования и грусть, высохнет и испарится в твоей темной комнате. А все это результат того, что ты смотришь ей вслед. Через какое-то время она и вовсе спокойно исчезнет из поля твоего зрения, а ты, разумеется, захочешь догнать ее и вернуть, но понимаешь, что это уже невозможно. А потом тебе все-таки придется смириться. Покидая это место, ты уже не сможешь вернуться сюда с пустой головой, мысли опять будут есть тебя, как жадный мерзкий пес, пока ты совсем не забудешь все это, если сможешь. Такая вот штука, смотреть вслед прошлому.

Под впечатлением я медленно отложил бумагу в сторону. Неужели Артем любил ту самую девочку Иру, которая надоедала мне своими приставаниями изо дня в день? Ого, это действительно неожиданно. Боже, как же глупо и странно все это смотрелось с ее стороны! Она, наверное, считает меня полным идиотом! Затем, облизнув пересохшие губы, я развернул другое письмо:

Она. Вроде бы у нее такие же блондинистые волосы, как у многих, но почему-то они кажутся мне особенными. Их приятнее ощущать, приятно наблюдать, как они развеваются на ветру. Оказываешься среди людей и сравниваешь иногда: вроде бы ничего особенного, но мне они кажутся лучше. Может быть, я не знаю других волос? Да нет: скорее, наоборот, знаю, и немало. Как-то сложно все. Само ее присутствие пробуждает во мне что-то необычное. Необычное, потому что такого раньше не было. А, может, было, и я забыл. Сомневаюсь, такое не забудешь. Как первый прыжок с парашютом или первый поцелуй. Хм, а я уже и не помню первый поцелуй. И вот она рядом, что-то рассказывает, а я слушаю. Слушаю и молчу, потому что нечего сказать. Никогда не думал, что найду что-то, что нельзя описать словами. Хотя я даже не слушаю, просто делаю вид, что весь внимание. Я просто наблюдаю за ней. Слежу за движениями, улыбаюсь где-то внутри. В душе, что ли, как бы это пафосно ни звучало. При этом ни о чем не думаю: такое состояние, что вроде бы ты задумался, но в тот же момент ни о чем не думаешь, в голове пусто. И чем она ближе, тем сильнее эта эйфория. Наверное, поэтому люди обнимаются. А ведь правда, я прижимаю ее к себе, и становится приятно. Жутко приятно, чувствую себя счастливым, наверное. А как это забавно, когда ты ловишь ее взгляд, эдакое переплетение взоров. Смотришь в глаза и чувствуешь что-то, чего не описать словами. Это не тот случай, когда от твоих действий кому-то станет легче: нет, это сильнее. Когда ты чувствуешь, что от чьих-то действий становится легче тебе. Правильно говорят: сначала думаешь о себе. Интересно, а что почувствует она, когда узнает, какую роль она играет? А ведь прекрасно играет. И никогда не узнаешь, что там в ее глазах. Может, это и к лучшему: все знать тоже не есть хорошо. Где-то я читал, что те, кто акцентирует внимание на недостатках, не увидят настоящего достоинства. А если недостатков нет? Хотя они, конечно, есть, но ты их не замечаешь, потому что само ее существование важнее всего этого. Если сближаешься с кем-то, со временем вы начинаете чувствовать мир одинаково. Смеется она — смеешься и ты, плачет — и тебе хочется плакать. Чувства сливаются. Осознавая все это в себе, мечтаешь о том, чтобы это было взаимно. Интересно, может быть так? Хотя какая разница. Она говорит, что ей приятно, чувствуешь себя значимым для нее. В такое время по ночам думаешь только об одном человеке, если ее нет рядом. Да и не только по ночам: всегда, когда ее нет рядом. Но через какое-то время появляется небольшой страх. Страх забыть и потерять все эти чувства. Говорят, что все самое хорошее ты не забудешь. Однако через пару часов я уже забываю, какой был последний поцелуй, не помню, что чувствовал. Может быть, оттого, что нельзя вспомнить что-то непостоянное. Как-то очень глупо сказано — а все потому, что очень сложно описать все эти переживания. А может, ничего не было? Просто приснилось. Очередной парадокс. Вроде бы ты счастлив, а в то же время несчастен — от своего же счастья. Как-то сложно все. Хочу, чтобы она была рядом. Спала бы на моем плече, держалась бы за мою руку, чтобы поправить туфлю, прижималась бы ко мне, если холодно, обнимала бы меня, если грустно, прыгала бы мне на руки, если весело. Список можно продолжать до бесконечности, хочется всего. И сегодня. Но, как обычно бывает, все не так, как нам нужно. В один неожиданный момент все оборвется и закончится. Не потому, что ты, не потому, что она, а потому что.. да я даже не знаю почему! Наверное, это кому-то надо. Или так должно быть. Я вот что думаю: от счастья не убежишь — догонит и накажет. Правдиво, да? К чему бы все это? Как-то сложно все.

Следующий час я провел за чтением писем Артема. С каждым новым письмом я будто переживал его историю любви, но только начал с конца. Писатель из него, конечно, не гениальный, но в этих буквах чувствовались реальные эмоции. Я уже начинаю привыкать к этим ежедневным прозрениям, открывая для себя все новые эмоциональные границы. Сидя посреди комнаты с разложенными вокруг листами и улыбаясь, я тогда больше всего походил на сумасшедшего. Пряник, устав возиться с резинкой или просто потеряв ее где-то, посмотрел на меня своими круглыми глазами и улегся рядом, покорно положив морду на одно из подростковых произведений моего второго я.

Наверное, он умер, подумал я. Он теперь счастлив. Ему можно завидовать. Хотя когда я ему не завидовал?.. А может, он теперь с кем-то другим. Чей-то личный Артем. Странный и внезапно исчезающий. Но он не мог умереть. Странно, для его исчезновения даже названия нет…

Я задумался, а что бы было, если бы ушел я, а не он? Несколько минут я смотрел в стену, пытаясь предположить такое развитие, но ничего не мог придумать, потому что просто не понимал где он. Я дочитывал последний лист в стопке, который был уже не таким экспрессивным, как остальные, потому что оказался первым в этом сборнике, и положил его к остальным. В комнату зашла мама:

– Артем, иди поешь. И не сиди на полу — он холодный!

– Иду.

***

Мы все завидуем своему второму я. Вымышленному другу, который чем-то лучше нас, а чем-то просто другой. Второе сознание чаще мешает, чем оказывается полезным. Сегодня я пришел домой и понял, что я один внутри своего сознания. Это хорошо, но одновременно я чувствую себя одиноким. Теперь я точно знаю, что это сознание мое, но не уверен, что рано или поздно мне не захочется им с кем-то поделиться.

Наверное, это повесть о тех, кто в минуты погружения в свои мысли не готов поделиться ими с кем-то реальным.

Такова участь большинства людей, которые входят в общение с другими людьми, — в расцвете лет они приобретают истинных друзей и теряют их, повинуясь законам природы. Такова участь всех писателей и летописцев, — они создают воображаемых друзей и теряют их, повинуясь законам творчества.

Чарльз Диккенс «Посмертные записки Пиквикского клуба»