Бакур Бакурадзе и его “Брат Дэян”
Новый фильм Бакура Бакурадзе надо смотреть в отрыве от комментариев и интервью самого режиссера о том, что подлинный герой фильма — Ратко Младич, последний югославский генерал, “боснийский мясник”, как его окрестили в западной прессе. Всякие отсылки к историческому персонажу европейского театра военных действий 1990-х, уверен, будут снижать впечатление от того глубоко волнующего действа, которое развивается на наших глазах в течение почти двух часов экранного времени. Когда мы говорим об эстетизме и визуальной изысканности постановки, обычно подразумеваем зрелищность — здесь другое, — кино очень аскетичное, мужское, и своими кадрами иногда напоминающее застывшую живопись.
Мне показалось, что и актер, исполняющий роль героя сербских националистов (совсем недавно я расспрашивал сербов об их отношении к Ратко — он для них икона вроде Фиделя для кубинцев) сознательно старается свести на нет всю аффектацию, шлейфом сопровождающую реальную “газетную” историю генерала. За весь фильм он не произносит не то что манифестов, но и связного предложения. Но в том-то и секрет этой медитативной драмы — молчанием, только лишь взглядом описать бурю чувств, кипение эмоций и психологическую взвинченность. Как-будто струна достигла своего предельного натяжения, еще усилие и все взлетит. Мало кто в сегодняшнем европейском кино может показать длительность момента, текучесть времени так, как это делает Бакурадзе, кто проверяет на прочность человека, его душу и нутро с таким исследовательским упорством.
И по форме, и по содержанию это грандиозно. У Бакурадзе свой язык, ни с кем не спутать. У нас как-то привыкли считать это наследием Тарковского — долгие крупные планы, паузы, длинные панорамы, в какой-то степени это стало неотъемлемой частью нашей фестивальной стратегии, экспортоориентированным оружием. Но Бакурадзе другой — он глубже, мощнее этих лукавых визуальных практик, в его неспешном рассказе чувствуется подлинность и, даже не столько честность, а сколько — честь. Он отвечает своей честью за каждый кадр своего фильма. Его цель — не панно в привычной с еще перестроечных времен стилистике микста “русской чернухи” и библейских сказаний в надежде получить одобрение “Нью-Йорк Таймс”. У него нет Роднянского, который лбом прошибет любую стену и получит номинацию на статуэтку, — фильм снят не на деньги Минкульта с его кодексом и правилами поведения художника. И актеры его не из тех, кто своим лицом пополняют кассу. И саундтрек — старый добрый Перселл, а не дорогущий и модный Гласс. Он как-то подчеркнуто внетусовочен, любые киноиерархии его волнуют не больше, чем писк комара. Но когда вы оказываетесь во власти Бакурадзе — есть повод подумать и о себе самом. И как раз это и ценно.
Этот фильм почти наверняка не получит никаких призов — академики и критики не жалуют и даже избегают остроты политической полемики, или — допускают ее — но в контурах “цивилизационного” понимания, что есть хорошо, а что плохо (попробуй найди какую-нибудь “свободную” прессу, которая бы открыто признала то, что у всех на устах — как “старушка” Европа слила и раздербанила Югославию). Но именно такие фильмы и остаются в истории, их будут изучать не просто как эстетический образец, как пример оригинального киноязыка, но и — позиции художника, не побоявшегося плыть против течения. После своего шедевриального “Шультеса” Бакурадзе во мне только укрепил мнение о том, что он, пожалуй, самый крупный и интересный киноавтор на сегодняшний день. Кого бы они там не посылали на “оскар”, и кому бы не раздавали своих “орлов”.