Еще несколько слов от Роджера Желязны: Влияние и вдохновение
Теодор Крулик
Роджер был открыт любому влиянию. Друзья, которые играли с ним в настольные ролевые игры, могут рассказать, насколько он был хорош в импровизации с персонажами. Если кто-нибудь, кому он доверял, предлагал интересную мысль, Роджер тут же ее развивал.
Когда я брал интервью у Роджера перед заполненным залом на Лунаконе в 1989 году, я начал таким образом: «Сегодня мы поговорим с человеком, намеревающимся стать лучшим американским фантастом на Земле. Кто вы на самом деле?»
Роджер взял микрофон и сказал аудитории: «Сеймур Джист, крупье на пенсии из Акрона, Огайо. Роджер Желязны нанял меня на подмену для таких случаев. Он очень замкнутый человек. Я встретил его в Кливленде около десяти лет назад и проиграл спор. С тех пор я расплачиваюсь за долг.»
Появление «Князя Света»
Источником одной из величайших работ Роджера было совершенно обыденное происшествие. Небольшой инцидент позволил ему открыть воображение навстречу возможностям и создать поразительный мир с исключительным персонажем по имени Махасаматман, который предпочитал, чтобы его называли Сэмом.
«Идея романа “Князь Света” пришла мне в голову, когда я поранился во время бритья перед выступлением на конвенте. Мне пришлось идти с большим порезом на лице. Я помню, как думал: хотел бы я уметь менять тела. От этой мысли потянулась цепочка: если бы кто-то умел менять тела, какой бы у него был культурный фон? Что-то вроде переселения душ и реинкарнации — здесь бы подошла религия. Похоже на буддизм. Какую истории можно из этого сделать?
Идея продолжала крутиться, пока я был на конвенте. Я сделал быстрый ментальный поиск: многие фэнтезийные романы, которые я читал, использовали скандинавскую мифологию, а еще ирландскую и греческую, но я не встречал книг с индуистской мифологией. А в ней скрывался интересный конфликт, ведь сам Будда использовал свою религию, чтобы реформировать предыдущие. В некотором смысле, это было политическим действием.
Помимо многих других вещей, я читал «Сиддхартху» Гессе, пока писал “Князя Света”. Мне казалось, что это подходящее время, чтобы посмотреть, что он может сказать о Будде. В первой главе я думал в терминах большой боевой сцены из “Махабхараты”. Это помогло мне визуализировать битву в моем романе.
Каждая из глав в этом романе почти независимая история. На самом деле, несколько из них я продал в качестве рассказов. Эд Ферман купил один для сборника Фэнтези и Научной фантастики под названием “Смерть и Палач”. В том рассказе было все, что нужно для сборника.»
Это и следующие воспоминания Роджера происходили в первую неделю ноября, 1982 году, когда он пригласил меня для интервью в свой дом в Санта-Фе, Нью-Мексико.
Откуда появилась фигура бессмертного
Я расспросил Роджера о его постоянном интересе к бессмертным протагонистам, которые появляются во многих его работах. Откуда взялась эта концепция? Это был простой вопрос, который любой бы задал.
Он подскочил и провозгласил: «Я могу рассказать, откуда взялась фигура бессмертного.»
Он отошел в сторону и начал что-то искать на своих книжных полках. Он нашел нужную книгу и с восторгом в глазах вручил ее мне. Указывая на нее, он объяснил:
«Ты знаком с трилогией Джорджа Сильвестра Виерека и Пола Элдриджа? Возможно первые из прочитанных мной книг, в которых рассказывает о бессмертном персонаже.
Книга, которую ты держишь в руках, была первой: “Мои первые две тысячи лет: Автобиография Вечного Жида”. Ее опубликовали в 1928. Вечный Жид рассказывает свою историю во время Первой мировой войны. Он с группой других людей на полгода оказывается в ловушке на Афонской горе. Среди них есть психоаналитик и один из героев — протагонист — соглашается принять участие в эксперименте и пройти психоанализ. Оказывается, что его память охватывает две тысячи лет. Он рассказывает о своей жизни от времен Иисуса, сквозь Средние века и до двадцатого столетия.
Виерек умер какое-то время назад, но Элдридж умер только 26 июля этого [1982] года, в возрасте 94 лет.
Следующие их книги рассказывают ту же историю с точки зрения двух других бессмертных, которых Вечный Жид встретил в первом романе. В его рассказе Вечный Жид постоянно встречает странную женщину. Оказывается, что она Саломея, проклятая Иоанном Крестителем, когда из-за нее он потерял голову. Авторы рассказывают ее историю во второй книге, “Саломея, Вечная Жидовка: Мои первые две тысячи лет любви”.
Третья и последняя книга, “Неуязвимый Адам”, рассказана с точки зрения очень странного слуги Вечного Жида, которого тот встретил в Африке. Хотя слуга свободно разговаривает с другими людьми, Жиду он говорит только одно слово — Катаф — Бог. Вечного Жида это поражает.
Слуга тоже бессмертный и невероятно силен. В последней книге, мы узнаем его историю, когда он проходит сквозь те же эпохи, что и Вечный Жид.
Некоторые из их черт можно заметить в людях из моего романа “Этот бессмертный”. В персонажах Конрада Номикоса и Хассана Ассасина.
Кстати, Тед, у меня есть и другие экземпляры “Моих первых двух тысяч лет”. Так что, если хочешь, можешь оставить книгу себе.»
Источник Эйлин Шаллон в «Придающий форму»
В своей повести «Придающий форму», Роджер создал антагониста, противостоящего главному герою, доктору Чарлзу Рендеру. Эйлин Шаллот равна Рендеру, несмотря на ее инвалидность. Эта разница в делает Эйлин еще более интригующей. Мне показалось естественным спросить, как появился этот персонаж. Когда я задал вопрос, Роджер нахмурился, задумавшись.
Вот, что он рассказал:
«До 1964 года «Придающий форму» был самой длинной моей работой. У меня было психологического образование, так что я решил, что почему бы его не использовать. Сама история рассказывает о фигуре, напоминающей о классических трагедиях. Мое использование юнговских архетипов не было сознательным решений. Просто так уж вышло. Единственное место, где я сознательно применил психологические теории — это “Мастер снов” [расширенная версия книги “Придающий форму”].
Я помню, откуда взялся персонаж Эйлин Шаллот. Никто раньше об этом не спрашивал. Я писал “Придающего форму”, когда работал в Администрации социального обеспечения в Балтиморе. Мне позвонили, чтобы сообщить о потере трудоспособности. Я не принял заявление, но по идее, это было мое дело, поскольку мы использовали алфавитную схему распределения работ. Я говорил по телефону с женщиной, как раз в тот период, когда работал над историей. Я уже начал ее писать, но еще не придумал Эйлин Шаллот.
Разговор с той женщиной по телефону — не могу сказать, что с ней что-то было не так. Ничто в том разговоре не указывал на какую-либо проблему. Мы уже заканчивали общение и я сказал: “Надеюсь, нам доведется увидеться.” И вот тут она мне сказала, что она слепая. После того, как я повесил трубку, я подумал: Вот оно. Персонаж Эйлин должен быть слепым!
Все, касающееся мотивов этого персонажа, стало становиться на свои места. Это помогло мне определить главный сюжетные точки, то, как Эйлин была одержима контролем своего окружения. Трагический аспект в конце зависел от ее одержимости Рендером и ее нужды манипулировать им.»
Прием Хемингуэя
Роджер был известен своими экспериментами с различными писательскими техниками. У него была тяга к работе с литературными стилями, которые использовали великие писатели в мейнстриме. Желязны был центральной фигурой в новом поколении писателей, появившемся в 60-х, известном, как «Новая волна». Эти писатели попытались включить в свои работы литературные приемы из мейнстрима.
В интервью 82 года, Роджер рассказал о своей любви к работам Хемингуэя и желании подражать ему:
«Эрнест Хемингуэй мог писать и видеть всю историю, а затем он намеренно убирал какой-то элемент, переписывая ее без него. В его голове, этот элемент оставался. Хотя читатели не знали о нем, элемент продолжал влиять на всю историю. Читатель чувствовал, что есть нечто, хотя и не мог указать на это пальцем.
Я тоже так поступаю, когда пишу. При работе над любым своим романом, я держу в уме несколько вещей, которые произошли в прошлом героя, и никогда не упоминаю их в книге. В “Розе для Экклезиаста” я не рассказал читателю, что Галлинджера звали Майкл. Я видел его как живого человека, и у меня не было причин использовать его имя. Когда я рассказывал историю, я показал только его часть, часть, необходимую для действия. Я знал причину антагонизма для Эмори, фигуры отца в истории, но не видел причин ее разъяснять. Не рассказывая всего, что я знал о Галлинджере, я сделал его реальней.»
Весной 1982 года я отправился в Сиракузский университет, чтобы изучить письма, оригинальные рукописи и другие документы в их библиотеке, которые связаны с Желязны. Я случайно выяснил, что Роджер спрятал в своих бумагах секрет своего писательства. Он и сейчас остается в университетской библиотеке, если знать, где искать.
Я читал рассказ «Набор для вечеринки», оригинальное название «Кладбища слонов». Перелистнув страниц, я наткнулся на совершенно неожиданную вещь. На обороте 38 страницы рукописи большими буквами было написано то, что Роджер скопировал у другого известного автора — и я считаю, что Роджер старался придерживаться этого персонального кредо всю свою писательскую жизнь:
НЕТ СМЫСЛА ЧТО-ЛИБО ПИСАТЬ
ЕСЛИ ЭТО УЖЕ БЫЛО НАПИСАНО
ЕСЛИ ТОЛЬКО ТЫ НЕ МОЖЕШЬ СДЕЛАТЬ ЛУЧШЕ
ПИСАТЕЛЬ В НАШЕ ВРЕМЯ ДОЛЖЕН
ПИСАТЬ ТО ЧТО НЕ БЫЛО
НАПИСАНО РАНЬШЕ ИЛИ ДЕЛАТЬ ЛУЧШЕ ЧЕМ МЕРТВЫЕ ЛЮДИ
ДЕЛАЛИ ДО НЕГО.
ЭРНЕСТ ХЕМИНГУЭЙ, 1936 ГОД.
