Создавая опыт
Диана Уинн Джонс
Это статья о книгах для детей был опубликована в The Times Literary Supplement, 11 июля 1975 года. В оригинале Диана назвала ее просто «Опыт».
Прежде чем писать детскую книгу, я говорю себе: ты пытаешься подарить детям опыт, который они примут и он им понравится. Еще можно предложить помощь, информацию и совет, но все это бесполезно без взаимного понимания. Главное, что предлагает книга — это опыт.
Затем я начинаю его создавать. Это всегда что-то вроде эксперимента. Фантастика настолько велика, что мне никогда не хотелось повторяться. Посмотрим на возможности. Опыт, это действия, соединенные с мыслями или чувствами человека, который их осуществляет. Значит, раз опыт описывается в книге, это дает мне как минимум три набора мыслей (или чувств) связанных с действием: во-первых, у меня есть мысли персонажа о действии; во-вторых, что я, как писатель, думаю о нем; и в-третьих, что из этого вынесет читатель. Я могу комбинировать каждый из этих наборов с действием так, как мне покажется интересным. Я могу, к примеру, пойти по пути У. Э. Джонса, и убрать свои мысли из книги полностью. Если вы читали «Бигглз» (пп. Был еще приятный фильм по этой книге), вы помните, как близки вам становятся персонажами, пусть они и взрослые мужчины, а Джонс искусно поддерживает это ощущение, подбрасывая суматошное действие со шпионами и самолетами. Вы получаете очень яркий опыт.
Но если мне хочется писать про обычных детей, занимающихся обычными вещами, как я сделала в «Зубе Уиллкинса», будет ошибкой идти по пути «Бигглз». Мне может понравится восстановление ощущения детства — хотя сомневаюсь в этом — просто потому что я не ребенок. Но для детей в этом не будет никакого опыта. «Мы все это знаем, — скажут они. — Здесь ничего не происходит». Эти слова нельзя принимать за простое требование приключенческого сюжета — это критика метода. Если я собираюсь создать обыденное действие, нужно заглянуть в себя и соединить собственные мысли с действием, чтобы построить необходимый опыт.
Ситуация, которую я пыталась обыграть в «Зубе Уилкинса», была нормальной — дети, сами по себе, играют в свои игры или отдыхают на каникулах. Их единственная защита, постоянный возглас «Это нечестно!» Их мир близок к взрослому, но за его границей, отдаленный, одинокий, как магическое пространство, где они находят себя, после заклинания Бидди. С этого момента на взрослых нет надежды. «Помогите!» — однажды говорит Джесс. «Прошу прощения?» — отвечает взрослый. Те же взрослые, с которыми они все-таки взаимодействуют, слишком эксцентричны, чтобы оставаться частью собственного мира.
Столкните читателя с этой ситуацией, и она будет его испугает. Все это слишком знакомо большинству детей. И все же я собираюсь убрать их последнюю опору, предположив, что крик «Это нечестно!» не слишком-то помогает в жизни. Так что я попыталась сделать ситуацию приемлемой тем же способом, который используют сами дети — сделать ее смешной. Дети всегда смеются, язвят и шутят. Они не закрываются с помощью смеха от внешнего мира. С ним они учатся. Смех отгоняет страх, ужас или растерянность, которые они могут чувствовать, и помогает им справиться с фактами. Если также поступать с фактами в «Зубе Уилкинса», то можно пофантазировать об идее справедливости — «Это нечестно!» ведет к ситуации «зуб за зуб», как следствие, приводит к тайному колдовству — и милосердие с ним невозможно.
Открываются новые возможности. Если вы делаете вещи смешными, как это делают дети, у вас готовый к постройке мост в фэнтези. Дети рассказывают ужасные шутки: В. Что лежит на дне и дрожит? О. Водолаз с нервным срывом. Бедолага. И если уж я соединю свои забавные мысли с действием, почему бы мне не использовать мысли персонажей?
Мне очень нравилось это делать в The Ogre Downstairs. Мысли работали как магия, а магия была метафорой для мыслей. Базовая идея, своего рода шутка: что за алхимия может заставить людей, сведенных вместе повторным браком, начать друг другу нравиться? Пусть алхимия станет магической химией и все готово. Магия работает как обычно, позволяя людям летать, уменьшаться, становиться невидимыми, потому что все эти вещи своего рода символы снов, которые мне были нужны. Логика книги должна была быть похожа на сон. Вы участвуете в действии, полном ненависти и ярости, но вас пугает Джонни, который проливает кровь и пытается прибить Огра пылесосом. Книги, как и сны, позволяют получать опыт и отвергать его. Если я сделаю происходящее смешным, вы воспримите опыт охотней. Но в этой книге я столкнулась с куда более серьезной ситуацией, чем в «Зубе Уиллкинса». Здесь нужно было проговорить серьезные вещи и магическая метафора оказалась подходящим инструментом. Метафоры отдаляют от того, к чему относятся, но еще они могут очень хорошо выражать настоящие мысли. Я воспользовалась этим методом дважды: первый раз, когда Каспар буквально ставит себя на место Малколма, и еще раз в главе про «плащ тьмы», чтобы показать, что невидимость означает мысль. Джонни становится всеми мыслями — жестокими мыслями. Они никому не видны, но именно с мыслей начинаются действия.
Прелесть работы над детскими книгами в том, что они признают жестокие мысли и принимают то, что одно жестокое действие ведет к другому. Каждый, кто наблюдал за группой балующихся детей и предсказывал, что через пару минут начнутся слезы, знает об этом. Баловство часто переходит в трагедию, а трагедия всегда рядом с детьми. Но она же вызывает в людях сильные чувства. В детских книга много чудесного и вызывающего сильные эмоции, за это их дети и любят. Возможно эта любовь рождается из зерна трагедии, смягченного фантазией и с жалом, которое удаляет юмор. У взрослых такие вещи приводят к сентиментальности, но дети к ней невосприимчивы. Они признают простые эмоции.
В «Восьми днях с Люком» я пыталась столкнуть читателя с трагедией, высмеивая ее. Дэвид находился в ситуации, которую я считаю одной из самых горьких, — он жил с близкими, которым был не нужен, но при этом требовавшим от него благодарности. Я сделала их смешными, но в самой ситуации нет ничего забавного. Дэвиду пришлось самому найти свое спасение. Его реакция вызывала Люка. Люк — это Локи, и на этот раз метафора нужна не только для того, чтобы выразить мысли Дэвида, но и чтобы добавить немного чуда. На обыденном уровне, Люк олицетворяет внеэтическое действие. Если вы примите его таким, какой он есть, как это сделал Дэвид, вокруг вас начнут происходит удивительные вещи. Остается только учиться. Но ужасные родственники Дэвида ошибаются в природе Люка и не желают учиться ничему, кроме гнева. И появляется мр. Ведн. В результате Дэвид отправляется в Вальхаллу, где находит наконец настоящее сочувствие.
Поскольку нельзя рассчитывать, что дети что-либо читали, я собиралась позволить северным легендам произвести собственное впечатление. Я растворила действие в серии образов в последней части книги, чтобы столкнуть читателя с чудом. У Мирового древа Дэвид обманывает судьбу, обучаясь у нее. Глупые маленькие девочки помогают. Когда кузен Рональд сталкивается с хулиганами и однорукими бандитами, комический взгляд немного уменьшается. Юмор больше не нужен в тех же количествах, поскольку Дэвид уже окунается в чудеса. Я хотела показать, как чудесное может приводить к обыденному и наоборот. Сами боги олицетворяют большие мысли, происходящие из обычных действий, и это такая же часть жизни, как дни недели — которыми, конечно, эти боги и являются.
После этого мне остается только извлечь действие из повседневной жизни и посмотреть, что получится. Как я уже говорила, возможности безграничны.
