Форма нарратива во «Властелине колец». Часть первая
Диана Уинн Джонс
Впервые опубликовано в 1983 году в сборнике «Дж.Р.Р. Толкин: Эта далекая земля», статья также выходила в сборнике Дианы Уинн Джонс в 1995 году.
Когда я говорю «нарратив», я не имею в виду только сюжет. Я подразумеваю гораздо большее. Сюжеты и их формы — чистая структура историй — были тем, чем интересовался Дж.Р.Р. Толкин. Когда я была студенткой, я пошла на курс лекций, который он проводил по этой теме — во всяком случае, я думаю, что это было темой, поскольку Толкина было практически не слышно. Очевидно он ненавидел вести лекции, и, я подозреваю, рассказывать о своих мыслях. В любом случае, за две недели ему удалось уменьшить свою значительную аудиторию до меня и еще четырех студентов. Мы оставались, несмотря на все его усилия. Он над этим работал: когда казалось, что мы можем услышать сказанное, Толкин обычно поворачивался спиной и разговаривал с доской. До меня доносились только обрывки, но они были слишком восхитительны, чтобы пропустить. Он начал с простейшей из возможных историй: человек (принц или дровосек) отправляется в путешествие. Затем он придал путешествию цель, и мы обнаружили, что простой авантюрный сюжет развился в квест. Не уверена, что произошло потом, но дело закончилось тем, что мы обсуждали своеобразную адаптацию квеста, которую сделал Чосер в «Рассказе продавца индульгенций».
Как видите, Толкин и половины своих знаний не раскрывал, даже о сюжетах, и я подозреваю, он никогда не говорил о нарративе, но из «Властелина колец» ясно, что он все знал и о нем. Сюжет «Властелина колец», если смотреть поверхностно, именно таков, как Толкин описывал в лекциях: путешествие, обретающее цель, и развивающееся в квест. Но голый сюжет для писателя не более, чем главная тема в симфонии, требующая добавления других тем, и компонующаяся в единое целое. Чтобы придать нарративу форму, требуется разделить на этапы различные события и проконтролировать их природу, установив значимость, соотношение, предвкушение и ожидание, пока история не перерастет свою простую структуру. Толкин замечательно компоновал: до такой степени, что, благодаря различным нарративным фокусам, он практически развернул нормальное течение квестовой истории, или, во всяком случае, изменил каждую ее частицу, так же заметно, как он описывал в своих лекциях. И никто даже не заметил. Он продолжает меня дурачить даже сейчас, хотя мне кажется, что я знаю, чего ожидать.
«Властелин колец» организован в частях, совсем как симфония, но с вот этим отличием: у каждой части есть расширение, или кода, которое частично отражает только законченную часть, а частично ту, что еще предстоит. Этак кода очень характерна для метода Толкина, и становится все более важна по мере того, как развивается нарратив. Всегда приходится следить за тем, что происходит в этих кодах. И все же они, как и части, которые им предшествуют, ни в коем случае не мешают истории, сами события описываются и постоянно движутся вперед, чтобы раскрываться с максимальной ясностью и регулярностью. Прозрачный рассказ о событиях — одно из главных достижений Толкина, после которого вы обдумываете, все другие вещи, которые он делает. Но чего он не пытался сделать — это выразить свою историю элегантным языком. Его речь пространна и выглядит несколько затертой. Максимум, на что он готов — немного уместности. Когда он занимается хоббитами, он говорлив и немного игрив: «если бы Фродо в самом деле собрался писать книгу и если бы у него была сотня ушей, он бы за несколько минут набрал материалу на десяток глав». В самых крутых местах, он использует высокий стиль: «Ярость его взметнулась как пламя, и черной тучей склубился удушливый страх». Мне кажется, это симптоматично, что он слишком часто использует слово «внезапно». Если взять случайные примеры: «а потом внезапно возвратился с добычей», «Внезапно решимость его окрепла», «Внезапно дорога вырвалась на простор из теснины». Я и сама хорошо знаю, что слова «внезапно» тяжело избежать в нарративе такого типа. Ведь Толкин, как замечает Д.С. Брюер, писал романс в старом смысле этого слова. Романс, в отличие от романа, не привлекает внимание к тому, как он написан. Толкина куда больше заботила суть нарратива, чем его стиль, и он использовал свой несомненный талант к языкам только в изобретении имен, особенно названий мест — что, опять же, совершенно в традиции романса. Мне всегда хотелось, чтобы армия имитаторов Толкина обратила внимание на то, как относительно скромен его язык, а не упорствовала в написании своих вещей в стиле переводной литературы.
Первая часть нарратива продолжается до побега из Пригорья. В ней, вместе с говорливой манерой, мы находимся в уютном мирке хоббитов, не так далеко ушедшем от сказок и побасенок. Хоббиты обладают той прозаической приземленностью, что ассоциируется с определенным типом детских историй. Они довольно жадные и, превыше всего, надежные. Но в них скрывается больше. В этой части Толкин, как Льюис Кэрролл перед ним, многое берет из пейзажей в окрестностях Оксфордом, где он жил. Так же, как, я уверена, шахматный вид трех графств с холма Уайтхорс породил «Алису в Зазеркалье», из оксфордских пейзажей получился Шир. Но еще Толкин заглядывал в книгу Уильяма Морриса «Колодец на краю мира», и позаимствовал всю верхнюю долину Темзы. Вот заросшие ивой домишки, речушки, длинный курган, пахотная земля и фруктовые сады, заливные луга Темзы и суровые меловые скалы. И он все это использовал: есть даже настоящее место под названием Бакленд. Три других вещи, которые он не использовал здесь, но которые невероятно важны в остальных частях книги, это сама Темза; древняя, доисторическая дорога под названием Риджуэйская дорога, возможно, старейшая в Британии, ведущая с востока на запад (как путь в Серую гавань), иногда тропинкой, иногда размером с шоссе, а иногда исчезая в долинах; и, наконец, странный оксфордский феномен, когда улицы города временами наполняются легким запахом цветов где-то на час, будто доносится запах Небес. В некотором смысле, здесь вор ловит вора, поскольку я жила в Оксфорде много лет и склонна использовать те же вещи. Но знать о них необязательно. Я привлекла к ним внимание, чтобы указать на первый нарративный фокус Толкина: описывая вещи, которые были для него домом, он ухитряется внушить ощущение дома и безопасности читателю.
Но он собирается сделать нечто более сложное, чем Кэрролл и Моррис. Он начинает с вечеринки. Фейерверки и веселье. И здесь он, под шумок, одновременно представляет три главные темы. Первая, и самая важная для книги, это давление событий, которые произошли задолго до начала истории. Позже это давление будет из далекого, героического прошлого; но здесь оно ловко приуменьшено, и кажется лишь похмельем прошлого безумного путешествия Бильбо. В котором, разумеется, Бильбо получил кольцо. Кольцо, помимо всего прочего, всегда приводит трагическое прошлое в настоящее. Но этой стадии Гэндальф, педагогично, чтобы сохранить домашнюю интонацию, просто заставляет Бильбо отдать Кольцо Фродо и уйти на отдых.
Но не ошибитесь. Полутона героического и рыцарского Средневековья также ярко представлены в двух других темах. Одна из них — это сам Квест. Будучи в этот момент обманутыми домашностью Шира и стилем Толкина, вы начинаете думать о книги в сказочных терминах: путь героя к конфликту и сверхъестественная помощь по пути. И конечно герой побеждает. А все-таки история начинается с вечеринки, как самые известные высокие романсы, истории о короле Артуре. Квест почти всегда начинается с пира Короля в Камелоте. Появляется дама или простолюдин, требующий помощи. В этом случае Гэндальф, и Квест отложен, но паттерн соблюден. И нужно помнить, что хотя во многих квестах, как, например, с сэром Гаретом, речь идет о героических победах, в множестве других, как с Гавейном или Граалем, ничего подобного не происходит. Более того, название самого знаменитого сборника историй про Артура — «Смерть короля Артура». Так что Вас Предупреждали — хотя в этот момент вы должны испытать только легкую тревогу.
Свою третью тему Толкин тоже взял из романсов. Поэт, написавший «Гавейна и Зеленого рыцаря» называет Артура «сохранившим детство». Фруассар так же считает это качество одним из самых благородных аспектов настоящих рыцарей (а позже и Киплинг). Сэр Персиваль традиционно по-детски наивен. И таковы же хоббиты, отправляющиеся в путешествие. Так получается еще одна деталь, которая одновременно усиливает сказочную атмосферу и противоречит ей: это уютно, но еще это героично.
Кажется разумным упомянуть эти детали, потому что с большой уверенностью можно сказать, что Толкин держал их в уме. Чудо в том, что он сумел с ними управиться так — как и с оксфордской местностью — что читателю необязательно о них знать, чтобы получить послание. Послание — четвертая тема, также продумано традиционная, ее предлагают три основных темы, собранные вместе: люди катятся по наклонной с героических времен. Теперь обыкновенным людям приходится справляться с бедами.
Итак, Бильбо разыгрывает свою шутку и исчезает. Фродо засиживается, даже после того, как Гэндальф появился и всерьез рассказал о далеком прошлом. Для этого типа истории очень характерно, что она о хоббитах и Голлуме в не меньшей степени, чем об Исилдуре и Сауроне. Фродо, с тем, что мы должны воспринимать, как драматическую иронию, отказывается признавать Голлума. Задержка героя приводит к тому, что когда Фродо с друзьями отправляются в путь, наступает осень, со всеми подразумеваемыми ей значениями. Мы должны заметить, что все местные смены сезона космические по своей природе, но внимание фокусируется на домашних пейзажах, по которым путешествуют хоббиты. Получается настолько убедительно, что Толкину удается ввести назгулов легчайшим движением руки. Несколько слов, и от них мурашки по спине. Тебя вынюхивает черная фигура. И после этого они уже превращаются в детские кошмары и прорехи в порядке вещей.
Затем вводится новая тема, когда появляются эльфы. Их песни о былой славе, которая все еще, видимо, живет в их памяти. Это снова тема прошлого, но с большой ностальгией. Здесь начинается ощущение, что наступающая осень, не просто сезон года, она — для всего Средиземья. Но сцены все еще настолько «домашние», что у вас остается только ощущение тоски: по прошлому и по путешествию за море в будущем. Настоящее не касается эльфов. История понемногу начинает растягиваться во времени и пространстве.
В любом случае, мы ненадолго возвращаемся к домашней теме, с грибами и ощущением приключения во время переправы через реку и побега через Заплот. Хоббиты плутают, пока не попадают в настоящие неприятности со зловещим Старым Лесом. Он тоже замечательно пугающ, потому что лишь немногим отличается от настоящего леса. Даже Старый Вяз выглядит, по сути, как настоящее дерево. И снова хоббитов нужно спасать, на этот раз на выручку приходит Том Бомбадил. К этому моменту кажется, у истории так и останется сказочная структура: путешественники, спасаемые от собственных ошибок сверхъестественным вмешательством.
Меня Том Бомбадил невероятно раздражает. Я прекрасно знаю, что он — хтоническая фигура, на которую мы смотрим снизу-вверх, что его присутствие важно, поскольку он стоит между небом и землей в первой по-настоящему открытой стране, но я всегда рада, когда Элронд говорит о нем на Совете. Это облегчение, когда его дистанцируют важными именами вроде Иарвайна, Форна и Оральда. Будучи Бомбадилом, он странный и капризный. Он квинтэссенция детской сказки, свернувшей не туда, как это и происходит. Толкин был прав, добавив этого персонажа, но мне хотелось бы, чтобы он этого не делал. Он был прав, потому что здесь, в одержимой стране Могильников — которая все еще была домашней для Толкина, хотя, пожалуй, уже не для читателей — мертвая история, со всем ее растраченным героизмом и застарелым злом, буквально появляется и хватает хоббитов. Но твари из Могильников на самом деле просто злобные призраки. Однако именно здесь Толкин, ненадолго, ошарашивает вас масштабами нарратива. Том практически вечен. Кости в Могильниках настолько стары, что дела их владельцев уже забыты. Настоящее представляют хоббиты, очевидно не слишком рыцарственные и точно не очень эффективные. Ландшафт вокруг них сначала открывается, затем закрывается, чтобы привезти их к мертвецам, и от мертвых они получают нож, который будет важен позже. Это значительный момент для дальнейшего сюжета, заканчивающийся тем, что их спасает Том.
И это последний раз, когда их спасают таким образом.
