“Великая красота”: размышления о Риме и любимом режиссёре.
Если красота спасёт мир, то итальянцы являются нашими земными спасителями. Когда я впервые увидела фильм неаполитанца Паоло Соррентино «Великая красота», я пребывала в состоянии экзальтированного транса. Пожалуй, нечто подобное можно было бы испытать от созерцания потолка в Сикстинской капелле под аккомпанемент вечного реквиема Lacrimosa. Это момент визуального и слухового опьянения, когда кружится голова и пол плывёт под ногами.
Схожий эффект я приписываю кинематографическим произведениям Соррентино. И если вдруг вы почувствуете некий сумбур в моих размышлениях, виляние и желание ухватиться за опору, то знайте, я пишу в состоянии художественной интоксикации.
Итак, первое проявление моей шаткой мысли заключается в отматывании плёнки памяти в 2008 год.
Мне столько лет, сколько уже не будет, и я пребываю не в самом приподнятом настроении (не из-за возраста конечно). Мой заботливый итальянский коллега по работе, осознав, что из состояния tristezza меня не способен вывести даже собственноручно приготовленный braciole di pollo, дарит мне на день рождения билет в Рим. Здесь должны звучать величественные аккорды органной музыки, потому что Вечный Город появился в моей жизни в самый подходящий момент, никогда после я не чувствовала необходимости и желания ехать куда-то одной. Моя сольная прогулка по Риму длиною в 3 дня раздосадовала бы мсьё Стендаля. Он говорил, что «в Риме нужно проводить время, если это возможно, так: три дня в обществе веселых собеседников и три дня в полнейшем одиночестве. Люди, не лишенные души, сошли бы с ума, если бы они все время оставались одни.» Вот и доверяй классикам после этого. Мой разум не помутился, а, наоборот, прояснился. В этом смысле мой личный опыт больше совпал с виденьем современника и соотечественника Стендаля, поэта Шатобриана: «Там земля, питающая размышления, прогулки, которые всегда о чем-нибудь ему расскажут и заменят общество».
Изящные развалины и лабиринты истории в буквальном смысле встряхнули меня. Пантеон (церковь Санта-Мария Ротонда) с его устремлённым оком в небо, встреча с античностью на Римском Форуме, вечерняя служба в одной из самых древних базилик Рима — Санта-Мария в районе Трастевере, отдых от часовых прогулок в уличном кафе на пьяцца Навона — до сих пор мне даже вспоминать удивительно, как эти вещи повлияли на меня. Находясь в Риме, я приняла одно из самых важных решений в моей жизни. И ещё я простила одного человека. У меня есть подозрение, что для нас предназначены не только встречи с людьми, способными изменить нас, но и встречи с местами. Думала ли я, будучи школьницей и вглядываясь в иллюстрацию развалин Коллизея в учебнике, что этот Вечный Город, оказавший беспрецедентное влияние на историю человечества, окажет влияние и на мою собственную?
В долгоиграющей перспективе влияние было настолько положительным, что в мои последующие поездки в Рим я уже не предавалась рефлексиям. Во второй и третий разы я приезжала не одна и смотрела на Рим глазами путешественника, приехавшего в город наслаждаться, а не искать ответы на сложные вопросы.
Паоло Соррентино в «Великой красоте» устраивает зрителю кинематографическую экскурсию по Риму. Конечно, можно ухмыльнуться и заметить — велика заслуга! Вон Вуди Аллен, устав идеализировать Нью-Йорк, взялся за Барселону, Париж и тот же Рим. Но, на мой взгляд, он показал города очень поверхностно, я бы даже рискнула сказать — лубочно, хоть и с голливудским размахом. Соррентино снимает совсем в иной стилистике. Он – философ-созерцатель и преданный последователь идей Федерико Феллини.Внешней величественности Рима он противопоставляет пороки римской богемы.
С одной стороны, этот город завораживает туристов. Некоторых даже настигает синдром Стендаля с летальным исходом. Восхищённый японский турист, сделав пару снимков с холма Яникул, замертво падает. Это буквальное приведение в действие грозных слов, которые ещё минуту назад зритель мог заметить, когда камера сфокусировалась на памятнике Гарибальди, — Roma o Morte (Рим или смерть).
Однако Соррентино раскрывает город и с другой стороны. Рим становится фоном, на котором разворачивается жизнь римской элиты. В центре повествования оказывается 65-летний сибарит-писатель Джеп (в исполнении Тони Сервилло), переживающий экзистенциальный и творческий кризис.
Его первое появление в кадре — наглядный пример того, как Соррентино использует изобразительную и музыкальную драматургию. Красота и необычность данного фильма заключается не в повествовательной стороне, а именно в визуальной и звуковой. Фильм начинается с церковной одухотворённой музыки. Женский хор стоит на балконе барочного Fontana dell’ Aqua Paola и исполняет удивительную по своей тонкости композицию на идише «I Lie», сочинённую Дэвидом Лэнг.
Камера скользит по полуденным видам, открывающимся с самого высокого холма города — Gianicolo, заглядывает в сквер, передаёт колыхание листвы, замирает на сидящих на скамейках фигурах людей, приближается к лицу солистки хора, стремительно захватывает лазурную воду в фонтане… Эту идиллию нарушает пронзительный женский крик на танцполе.
Добро пожаловать на крышу здания, где в экстазе танцуют люди не первой свежести под задорный итальянский техно-поп Fare l’Amore. Эта энергичная сцена представляет собой современную зарисовку по мотивам «Сладкой жизни» Феллини.
Из-за неоновой вывески Martini и движения камеры кажется, что вы смотрите рекламный или музыкальный ролик. На самом деле, это всего лишь прелюдия к знакомству с главным героем Джепом Гамбарделла. Толпа раздвигается и появляется виновник торжества — седовласый бонвивант с самовлюблённой улыбкой и зажатой в зубах сигаретой. Ему исполняется 65 лет. В какой-то момент эмоция на его лице меняется, из неунывающего Арлекино он превращается в Пьеро. Внимательный зритель даже углядит схожесть с блаженным выражением лиц многочисленных статуй святых в Риме.
Вообще, противопоставление святого и мирского/вульгарного является главным художественным приёмом Соррентино в данной картине. Этот контраст он передаёт через звук и образ.
Я уже не раз писала, что мне очень тяжело даются повторные просмотры фильмов. Я думала, что больше 2 раз даже понравившийся фильм я смотреть не могу. «Великая красота» убедила меня в обратном. Если вы смотрели его только один раз, считайте, что вы его не видели. Почему?
Первый просмотр этого фильма — обывательский взгляд, так вы смотрите даже самый незамысловатый голливудский блокбастер. Первый раз сразу отсеивает тех, кто готов довольствоваться кино-фастфудом, от тех, кто думает о себе лучше и представляется киноманом. Для этой второй категории второй раз — это взгляд посетителя музея. Если вы второй раз попадаете в Прадо, то будете рассматривать триптих Босха «Сад Земных Наслаждений» ещё детальнее, чем в первый, вы будете поражаться ещё больше и видеть то, что было затуманено первичным эффектом вау. Третий раз — взгляд заинтересованного ученика, прилежно выполнившего домашнюю работу. В случае с «Великой красотой» это можно объяснить опять же на примере музыки. После первого раза, вас, скорее всего, заинтересуют две зажигательные композиции, под которые отплясывают итальянские crème de la crème — Fare l’Amore (Заниматься любовью) и испанская Mueve la Colita, которая даже взрослым дарит ощущение детского утренника, правда посыл «Встаньте, дети, встаньте в круг» проходит через возрастной апгрейд — припев призывает тётенек двигать своими попами, а потом звучит вопрос — Куда нравится женщинам? На него предполагается отвечать определённым откровенным телодвижением. И далее в том же духе.
Так вот после второго просмотра, вы возможно задумаетесь о чём-то более важном, чистом, вечном и поинтересуетесь словами к другим музыкальным композициям фильма, которые звучат по-христиански умиротворяюще. Вы узнаете, что одна из песен является музыкальным переложением известных стихов шотландского поэта Роберта Бёрнса «My Heart in the Highlands» («В горах моё сердце»). Другая называется «The Lamb» («Агнец») и была написана на слова стихотворения Уильяма Блейка из цикла «Песни невинности». А сквозная музыкальная тема называется «Beautitudes» — это «Заповеди блаженства», музыку к которым написал наш русский композитор и музыковед Владимир Мартынов (отечественному зрителю он может быть известен по саундтреку к фильму «Остров» П. Лунгина). Получается, что, отыскав слова к этим песням, мы приобретаем фоновые знания, позволяющие глубже воспринимать происходящее в фильме. Для меня, например, стала открытием одна интересная деталь, когда музыкальный образ становится визуальным. Я писала выше, что фильм открывается лиричной песнью «I lie» («Я лежу»). Тему лежачего положения Соррентино поддерживает на протяжении всего фильма при помощи кадров, в которые попадают люди и статуи в горизонтальном положении. Это может быть голое тело красавицы Рамоны.
Или сам Джеп то в гамаке, то один в своей кровати, то не один в чужой кровати.
Или уснувшая на полу “Святая”, монахиня Мария. Либо, ставшая визитной карточкой фильма, статуя лежащего Марфорио (одна из 6 «говорящих статуй» в Риме).
У Соррентино всё, попадающее в кадр (и, конечно, здесь велика заслуга соратника режиссёра — оператора Луки Бигацци), имеет важную эстетическую, а лучше сказать — гедонистическую, функцию.
Эта скульптурная «горизонталь» хорошо контрастирует с портретной вертикалью.
Подобно Феллини в «8 ½» Соррентино использует фантасмагорию. Сцены с исчезающим жирафом в ночной обстановке древнейших терм Каракаллы или со стаей фламинго, слетевшейся на крышу квартиры Джепа, стирают границу между вымыслом и явью.
Главная красота фильма заключается в его недосказанности и загадке. Не все зрители после первого просмотра понимают, что фильм «Великая красота» — это виртуозный кинематографический фокус. Итальянский режиссёр проверяет зрителя на внимательность. Подсказка есть в самом начале и в самом конце. В качестве эпиграфа на чёрном фоне появляются слова французского писателя Л.Ф. Селина из романа «Путешествие на край ночи»:
Путешествовать — полезно, это заставляет работать воображение. Все остальное — разочарование и усталость. Наше путешествие целиком выдумано. В этом его сила.
Оно ведет от жизни к смерти. Люди, животные, города и вещи – все выдумано. Роман — это всего лишь вымышленная история. Так говорит Литре, а он никогда не ошибается.
И главное: то же самое может проделать любой. Достаточно закрыть глаза.
Это по ту сторону жизни.
Трюк Соррентино в том, что его герой Джеп закрывает глаза на протяжении фильма несколько раз. Где он грезит, а где живёт по-настоящему — это нужно определить зрителю. Задача режиссёра — постоянно наводить вас на сомнения. Действительно ли умерла новая подружка Джепа, Рамона, прямо у него в квартире, или это плод больного воображения писателя?
И только внимательные зрители поймут, что появившийся в конце на экране заголовок «Великая Красота» является названием не только фильма Соррентино, но и второго романа Джепа Гамбарделлы.
Разбирать такое кино можно долго. Помимо сильной изобразительной и музыкальной драматургии, у «Великой красоты» много слоёв и философская заряженность. Каждый пытается найти в жизни свою красоту, свой смысл жизни. Что для 104-летней монахини — Христос, для Джепа — любовь его молодости, Луиза. Понять это можно только благодаря прекрасно выстроенной смене кадров, которые объединяет единая линия восхождения.
Старая монахиня на коленях поднимается по Святым Ступеням к изображению распятого Христа, а Джеп поднимается по лестнице в живописном месте к молодой и прекрасной Луизе.
Для себя я отметила, что формула успеха «Великой красоты» была повторно использована Паоло Соррентино в сериале «Молодой папа». Он снова сделал ставку на величественную архитектуру Рима, фотографическую передачу человеческих слабостей и пороков, духовную красоту и едкий, но поэтичный социальный комментарий.
