Спасти рядового Досса: о подлинном разнообразии
В апреле 1945 года американский рядовой Десмонд Досс, будущий обладатель Медали Почета, прибыл на Окинаву в составе 77-й пехотной дивизии, чтобы принять участие в одной из самых кровопролитных битв Второй мировой войны — битве за Окинаву. 400-футовая высота Маэда (также названная hacksaw ridge — «перевал-пила») поначалу была захвачена без потерь, но пятого мая японцы двинулись в контратаку. Американцы были выбиты с высоты и оставили множество убитых и раненых, после чего санитар Досс сделал то, за что его впоследствии наградили Медалью Почета: остался и под вражеским огнем и вытаскивал уцелевших, спуская их вниз на веревках. По разным оценкам, спас он тогда от 50 до 100 человек (сам Досс говорил, что 50, его сослуживцы настаивали на сотне — в итоге обычно можно увидеть цифру в 75 человек).
Сам Десмонд Досс умер в 2006-м, на восемьдесят восьмом году жизни, большую часть которой ему приходилось отправлять восвояси многочисленных паломников, желающих написать о нем очередную эпическую книгу или снять героическое кино. Досс опасался, что события будут показаны неточно. Спустя десять лет после его смерти на экраны все же вышел героический фильм Hacksaw Ridge о тех событиях от режиссера Мела Гибсона (в русскоязычном прокате «По соображениям совести»). События в фильме скомканы: после обучения Досс сразу попадает на Окинаву, хотя на самом деле до того он служил на Филиппинах; будущая жена Десмонда в фильме показана медсестрой, хотя стала она ею уже после свадьбы, и т. д. Однако, по мнению Десмонда Досса-младшего, события фильма «в общем и целом» соответствуют действительности.
Фильм показал главное: молодого добровольца Досса в армии сначала травили, а затем и вовсе отправили под трибунал. Дело в том, что Досс был убежденным христианином — адвентистом седьмого дня, наотрез отказывался брать в руки оружие и делать что-либо по субботам.
Зачем же он тогда вообще пошел в армию?
Не хотел отсиживаться в тылу и решил, что можно приносить пользу и без убийств, будучи санитаром. Но в армии были другого мнения. Худоба, застенчивость и вегетарианство Досса также не прибавляли ему популярности в коллективе. Его сначала пытались выжить при помощи издевательств (в фильме также показано, что Досса били сослуживцы, хотя подтверждений этому вроде нет), затем отправили под суд, который в итоге принял его сторону, признав его право на «отказ по убеждениям».
Немаловажно, что сослуживцев и командиров Досса можно понять. Им искренне казалось, что этот странный молодой человек весом в половину от нормального солдата поставит под угрозу их жизни на передовой. Досс был настоящим чудаком. Но оказалось, что именно таким и нужно быть, что вытащить из-под огня 75 человек. Больше всего в жизни Досс боялся не вражеских пуль, а убить человека. С детства ему об этом напоминал висевший в доме плакат с Десятью заповедями, где шестая — «Не убий» — была проиллюстрирована изображением Каина, убившего Авеля. Десмонд всю жизнь отказывался признавать за собой особые заслуги и приписывал все Богу.
Никогда не говори слово «задница»
«Ангелы и демоны» — картина М. К. Эшера, которой Ф. Зимбардо любит иллюстрировать свои взгляды на человеческую природу
Перенесемся теперь с Окинавы в Пало-Альто, Калифорния. В августе 1971 года молодой психолог Филип Зимбардо вместе с группой товарищей задумал смелый эксперимент, который стал затем самым известным и противоречивым в истории психологии. Зимбардо на тот момент был убежден, будто человеческое поведение — это такой податливый пластилин, которому придает форму социальный контекст. Незадолго до этого Зимбардо провел такую проверку: два одинаково искореженных и с поднятым капотом автомобиля он оставил в разных районах — приличном калифорнийском Пало-Альто и в скверном нью-йоркском Бронксе. Судьба автомобиля в Бронксе была быстрой и печальной: «Грабить машину принялась целая семья. Папочка отдавал приказы: мамочке следовало почистить багажник, а сыну — заглянуть в бардачок. Отец семейства тем временем снимал аккумулятор». А вот в Пало-Альто машина простояла неделю без единого случая вандализма, а когда Зимбардо ее забрал, соседи даже заявили об угоне. Это стало единственным практическим доказательством того, что называется «теорией разбитых окон» — предположения о том, что атмосфера запустения сама по себе продуцирует преступность.
Но в августе 1971-го Зимбардо решил набрать студентов из благополучных белых семей и предложить им «поиграть в тюрьму». Одни студенты, согласно жребию, стали «заключенными», другие — «охранниками».
Так начался «Стэнфордский тюремный эксперимент», целью которого было узнать: как тюремная система провоцирует насилие и что с этим делать?
Выяснилось, что провоцирует и еще как: охранники так живо принялись третировать заключенных, что эксперимент пришлось прекратить досрочно через несколько дней после начала. Всех удивило, как смирно заключенные сносили издевательства охранников — таких же вчерашних студентов (например, заключенных заставляли приседать и отжиматься до изнеможения). Но были и такие, чью волю никак не удавалось сломить. Например, Том Томпсон — номер 2093.
До эксперимента Томпсон вел скучную жизнь, полную дисциплины. Много учился, ночевал на заднем сиденье машины, в свободное время занимался спортом. Такой роскоши, как друзья или девушка, себе не позволял. Зато имел строгие до абсурда принципы: «Я никогда не совершал никаких преступлений. Я до сих пор помню, как в пять или в шесть лет мы с отцом пошли в магазин за покупками и я увидел, как отец взял с полки конфету. Мне было стыдно, что он так поступил». Интересно, что поначалу он считался одним из самых послушных заключенных, чем заслужил даже кличку «сержант». Но как-то раз охранники сунулись туда, где у него были настоящие принципы, — коса со звоном сломалась о камень. Они хотели заставить его сказать другому заключенному фразу со словом «задница», но такое ужасное слово Томпсон считал неприемлемым. Он отжимался до упаду, лишился кровати, но так и не произнес того, что требовали, — в тот вечер власть надзирателей потерпела публичное фиаско. Впоследствии Томпсон так описывал свое кредо: «Оказавшись в тюрьме, я решил быть самим собой, насколько я себя знаю. Моя философия поведения в тюрьме не должна была вызывать или усугублять ухудшение характеров других заключенных или меня самого, или создавать ситуацию, когда из-за моих действий наказали бы кого-то другого».
Злодеи, герои и добродетель
Стэнфордский тюремный эксперимент — рабочие будни
Но интересно, что произошло, если бы жребий назначил Томпсона охранником, а не заключенным. Наверняка он скрупулезно выполнял бы все тюремные правила. Однако невозможно представить, чтобы он издевался над заключенными и находил в этом удовольствие, как другие охранники. Вполне возможно, что он, наоборот, пресекал бы «неуставное» поведение надзирателей. Кое-что роднит Томми Томпсона с Десмондом Доссом: они оба фанатики, оба обладали правилами, которые не нарушали ни при каких обстоятельствах, пускай это и казалось абсурдом.
Почти за десять лет до этого суд над нацистским преступником Эйхманом, утверждавшим, что он «просто выполнял приказы», надоумил психолога Стэнли Милгрема провести другой, ставшим позднее известным, эксперимент. Милгрем заманивал людей предложением поучаствовать в работе по изучению памяти: нужно было зачитывать задания другому участнику, а когда тот ошибался — нажимать на кнопку, вызывающую удар током, и постепенно увеличивать напряжение. Вскоре этот второй испытуемый (в классической версии он находился в другой комнате, был слышен лишь его голос) просил прекратить, жаловался на сердце, затем и вовсе подозрительно замолкал. Однако экспериментатор в белом халате требовал продолжать, утверждая, что «ответственность берет на себя». Все было спектаклем, током никого не били, но подопытный об этом не знал. Зловещим результатом эксперимента стало то, что примерно 65% участников были готовы нажимать и нажимать на кнопку даже после того, как человек в соседней комнате замолкал. Сейчас выдвигаются претензии к подсчетам и методологии Милгрема, но общего смысла эксперимента они не отменяют.
Филип Зимбардо считал себя учеником Милгрема, а свой «тюремный эксперимент» — продолжением той же линии исследований. Зимбардо также решил, что нужно сосредоточиться не на большинстве «конформистов», а на меньшинстве «нонконформистов».
Что же заставляет этих людей не поддаваться волшебной силе социального контекста, отказываться подчиняться авторитету?
Один из излюбленных примеров Зимбардо — еще один Томпсон. Во время Вьетнамской войны американские солдаты под руководством лейтенанта Уильяма Келли и капитана Эрнеста Медины убили несколько сотен жителей деревни Сонгми. Увидев расправу с воздуха, капитан Хью Томпсон приказал посадить вертолет и сумел спасти более десятка людей, хотя при этом ему пришлось наставить оружие на соотечественников. Затем был громкий суд над лейтенантом Келли, во время которого многие обвиняли Томпсона в предательстве. Заслуги Томпсона и его команды получили признание только спустя 30 лет после событий, когда всех троих наградили Солдатской медалью США.
В итоге Зимбардо решил, что таких людей нужно называть «героями». Более того, героические качества в людях можно воспитывать. Таким образом, от представлений, будто людьми правит всесильный социальный контекст, Зимбардо пришел к мысли, что, оказывается, есть аристотелевские добродетели, которыми могут быть наделены отдельные личности. Теперь он пытался придумать, как это воспитать, и с полной серьезностью начал изобретать велосипед — ведь многие тысячелетия культура, религия и философия пытались решить тот же вопрос. Быть может, стоит просто присмотреться к взглядам Десмонда Досса? Или того же Хью Томпсона, чьи родители были прихожанами Епископальной церкви, пускай и весьма прогрессивной?
О пользе фанатизма и настоящем разнообразии
Осада в Уэйко: государство просвещает сектантов
Теперь, наконец, пришла пора объяснить, к чему же все это. Ныне в дискуссиях часто можно услышать слово diversity, что можно перевести как «социальное разнообразие», — мол, его должно быть как можно больше. Увы, на практике (по крайней мере, в левой политической повестке) это разнообразие касается лишь внешних признаков: расы, национальности, пола, сексуальных пристрастий и так далее. И не касается того, что действительно делает нас разными, — взглядов на жизнь. Генри Форд сказал: «Цвет автомобиля может быть любым при условии, что он черный». А нынешние поборники diversity говорят: «Вы можете быть кем угодно — черным, белым, геем или трансгендером — при условии, что вы придерживаетесь наших взглядов!» Если нет — назовут предателем, а то, что вы черный или женщина, лишь усугубит вину.
Особенно тяжко приходится в прогрессивном обществе религиозным людям. Стоит им заикнуться о том, что религия не ограничивается верой в дедушку на облаке, а представляет собой философскую и этическую традицию, — добрые прогрессивные граждане сразу готовы огреть их томиком Докинза по лбу. Живи Десмонд Досс в наше время, он наверняка подвергался бы насмешкам за то, что верит в сборник глупых мифов, написанных 3000 лет назад. «Гагарин летал — Бога не видел!»
В действительности всем нам выгодно, чтобы рядом были такие люди, как Досс, независимо от того, насколько мы разделяем их взгляды. Нам не нужно, чтобы вокруг были одни лишь протестанты: вероятно, такое общество будет походить на Салем образца XVII века. Но и того, чтобы вокруг были одни атеисты-сциентисты, нам тоже не нужно: СССР мы уже видели. Зло рождается не там, где есть религия или, напротив, ее нет.
Однообразие, унификация, отсутствие свободы — вот почва, на которой произрастает зло.
Только свобода может гарантировать, что в случае, если толпой завладеет некая вредная идея, найдется кто-то, готовый сказать «нет». Досс не мог остановить войну, но смог спасти 75 человек. Хью Томпсон не мог предотвратить бойню в Сонгми, но успел вывести группу людей (в том числе ребенка, лежавшего в яме с трупами). Поэтому общество должно быть устроено так, чтобы в нем могли жить амиши и атеисты, коммунисты и либертарианцы, консерваторы и трансгуманисты, — при условии, что они не навязывают свой образ жизни другим при помощи насилия.
Важный момент: подлинное разнообразие не подразумевает обязательную всеядность, умеренность и моральный релятивизм, популярные ныне. Принципы могут быть бескомпромиссными и фанатичными (при условии, опять же, недопустимости насилия). Можно ли представить умеренного Досса? Что ему стоило пойти разок-другой на сделку с совестью, взять чертову винтовку да сдать норматив, чтобы офицеры оставили его в покое? Но это могло стоить ему потери себя — стержня, основы личности. И тогда некому было бы вытаскивать людей из-под огня на Окинаве, притом что физически Досс был бы там. В процессе своего «исследования героев» Зимбардо заметил, что героем может оказаться любой обычный человек, от которого не ожидали ничего подобного. Сослуживцы Досса могли бы добавить: «Не только обычный, но и тот, кто казался странным, непонятным, обладающим архаичными взглядами».
Разумеется, фанатики тоже могут представлять опасность для окружающих, однако нужно помнить, что главные массовые убийцы прошлого века — это государства, уничтожившие десятки, а то и сотни миллионов людей в стремлении отформатировать общество под единую идеологию (коммунизм, нацизм и т. д.). Борьбу с «сектантами», «фанатиками» и всеми прочими, кто не вписывается в общепринятый шаблон (вплоть до любителей гомеопатии), ныне считают чуть ли не обязанностью государства, поданной под соусом «просвещения». Пускай методы унификации сейчас мягче, чем те, которые практиковали Сталин и Мао, но результат тот же.
Каким мог бы быть современный нам Десмонд Досс? Возможно, он был бы среди тех двух десятков детей, убитых американскими спецслужбами во время кровавой осады «Маунт Кармел» — штаба организации «Ветвь Давидова», отделившейся некогда от церкви Адвентистов седьмого дня.
Текст первоначально опубликован в журнале Reed.
