“Довлатов” и “Внутри Льюина Дэвиса” в поисках аутентичности
После появления постера к фильму “Довлатов”, его тут же начали сравнивать с коэновским “Внутри Льюина Дэвиса”. Оба фильма показывают примерно неделю из жизни творческих людей (Довлатов — реальное лицо, а прототипом Дэвиса был фолк-музыкант Дэйв Ван Ронк). Один из героев живет в Нью-Йорке 60-х, второй — в Петербурге 70-х. И они оба ищут подлинное применение своему творчеству.
Я был, я мыслил, я прошел как дым.
— В. Брюсов (в фильме произносит жена Довлатова и не может вспомнить автора)
Перед тем как читать о фильме “Внутри Льюина Дэвиса” и вообще о любом кино Коэнов, помните, что вещи, кажущиеся в них символичными, не всегда таковыми являются. Когда режиссеров спрашивают о метафорах и аллюзиях в их фильмах, они просто смеются в ответ. Коэны часто сбивают аудиторию с пути, провоцируют на поиск второстепенных смыслов. Например, они назвали кота Улиссом, отсылая аудиторию к гомеровской “Одиссее” не там, где это действительно нужно.
Темой фильмов — и “Внутри Льюина Дэвиса”, и “Довлатова” — становится поиск аутентичности, подлинности. Аутентичность в музыке — это стремление воспроизвести музыку так, как ее играли в то время, когда она создавалась. Фолк, который играет Льюин, — один из самых аутентичных музыкальных жанров. Это музыка неизвестных авторов о повседневной жизни людей из социальных низов. В каком-то смысле фолк был музыкой, с помощью которой общество говорило само с собой.
Довлатов Алексея Германа-младшего ищет особую аутентичность в литературе, которая исчезла с появлением соцреализма. Писателю (в фильме он не пишет ни строчки своих текстов) хочется создавать живые истории о настоящих людях, а не искусственных героях социалистического труда. Самые нелепые сцены в фильме — это моменты с попытками Довлатова взять интервью у актеров массовки в образах Пушкина, Толстого и других классических писателей и их героев. Они не любят поэта-Блока за распутство и религиозные излишества, не знают, кто такие Кафка и Малевич, боятся набоковской “Лолиты”. “Толстой” говорит о большой роли русской и советской литературы “в формировании морального облика советского трудящегося человека”. Неидеологической литературе нет места в мире, где индивидуализм в искусстве и личность автора заменила государственная машина, а книга стала “источником трудового энтузиазма”.
Коэновские герои тоже пытаются возродить фолк в самом неаутентичном месте. Хорошо одетые, сытые белые ребята, которые не работали ни дня в своей жизни, стоят на сцене богемного кафе и поют древние песни с историями, которые никогда с ними не происходили. Один из музыкантов, Паппи, даже замечает, что люди приходят на их выступления только потому, что хотят попялиться на местную певицу Джин, а не из-за чувства принадлежности к музыке. Все тут поют не для того, чтобы подбодрить людей после тяжелого рабочего дня на ферме, а чтобы развлечь друзей-хипстеров 60-х годов.
Однажды на сцену выходит Элизабет Хобби (говорящая фамилия!) — обычная пожилая женщина в домашнем платье — и поет песню о своей настоящей жизни. Но профессиональный музыкант Дэвис все равно разочарован, потому что наивное зеркальное воспроизведение далеко от аутентичности. Он публично высмеивает миссис Хобби и позже получает по лицу от мистера Хобби за то, что надругался над “соцреализмом” их частного быта.
В “Довлатове” настоящее, подлинное искусство сохранилось среди отвергнутых государством художников, поэтов и писателей. Их не принимают в Союз писателей, они собираются на квартирниках, издают и покупают нелегальные книги и читают друг другу вслух на кухне свои произведения. Общество не знает их. Довлатов рассказывает зрителям о ситуации за кадром: “Если в СССР тебя не публикуют и ты не член Союза Советских писателей, то тебя не существует. Тебя нет”.
В поисках успеха Льюин едет в Чикаго, где его музыка в очередной раз подвергается проверке на аутентичность. Дэвис приезжает в реально существовавший клуб под названием Gate of Horn. В “Одиссее” Гомера было двое врат, через которые проходят сны. Через врата из слоновой кости проходили фальшивые сны, основанные на лжи и иллюзиях. А врата из рога пропускали подлинные сны — пророчества и знамения. В этом клубе Льюин поет, возможно, самую близкую к его жизни песню — The Death of Queen Jane — английскую балладу о женщине, умершей во время беременности. Не Джейн, а Джин в Нью-Йорке 1961 года сказала Льюину, что ждет ребенка от него. Впервые Льюин пытается передать свои эмоции через фолк, но у него не получается. В случае Льюина врата из рога не работают: они не пропускают его мечту, потому что его музыка только пытается казаться аутентичной.
Сны разделяются на фальшивые и подлинные и в фильме Германа-младшего. Довлатову дважды снятся сны о встрече с Брежневым и признании генеральным секретарем его текстов. Конечно, этому не бывать. Однако в одной из последних сцен фильма Бродский рассказывает Довлатову о своем сне, который становится подлинным: в этом сне поэт предрекает им обоим раннюю смерть.
Мечта Довлатова о независимой литературе не осуществится в Советском обществе. Когда герой честно говорит о том, что не может писать заказные статьи, а тем более — придумывать нелепые стихи, его увольняют. Герой пытается знакомиться с “нужными людьми”, чтобы начать, наконец, издавать свои книги, но это не работает: человек, которого представляют как влиятельную личность в мире Союза писателей и большого любителя античной литературы, оказывается урологом.
Вообще герои не находят подлинности даже в самых обычных вещах. Льюин не различает рыжих кошек и не узнает сбежавшего от него “подлинного” кота. Довлатов в течение всего фильма спрашивает у разных людей, где найти настоящую немецкую куклу для дочери. Никто не знает.
В конце фильма Коэнов Льюин выходит из клуба в тот момент, когда на сцене появляется молодой исполнитель — будущий великий Боб Дилан. Он поет достаточно странно по сравнению с остальными певцами с идеальными голосами. И именно в этот момент мир фолка совершенно меняется. Дилан делает то, что не делает ни один музыкант в фильме до него — приносит на сцену самого себя. Но не унылую копию, как миссис Хобби. Льюин Дэвис видит фолк как “что-то, что никогда не ново и никогда не стареет”. Дилан опровергает это.
Довлатов и его друзья хотят изменений системы, но не хотят уезжать, потому что, как говорит Бродский, “не смогут вернуться”. Однако чтобы изменить литературу и привнести в нее часть себя, нужно решиться на переезд. Бродский эмигрирует из СССР в 1972 году, Довлатов — в 1978.
