Страдание неизбежно. Философия Артура Шопенгауэра
Автор: @cryptaplatonica
Жизнь невыносима.
Так вкратце можно выразить дух философии Артура Шопенгауэра. Но то лишь дух; в вопросах практики пессимистичный мыслитель пошел дальше своих соотечественников. Шопенгауэр проанализировал и прагматически развил те интуиции, что смутно угадывались в поздних «критиках» Канта.
Итак, жизнь невыносима; но прежде чем понять, отчего она невыносима, необходимо понять устройство мира, в котором протекает эта жизнь.
Главный труд Шопенгауэра, «Мир как Воля и Представление», произвел фурор среди многих образованных людей. Ему удалось затмить сияние великой гегелевской системы, которая в глазах публики грешила чрезмерной абстрактностью. У Шопенгауэра же метафизика шла рука об руку с действительной жизнью, что сам мыслитель успешно продемонстрировал в «Афоризмах житейской мудрости». Известный любитель сермяжной правды, Лев Толстой, писал Афанасию Фету:
Знаете ли, что было для меня нынешнее лето? Неперестающий восторг перед Шопенгауэром и ряд духовных наслаждений, которых я никогда не испытывал <…> ни один студент в свой курс не учился так много и столь многого не узнал, как я в нынешнее лето.
Впрочем, другой русский писатель и философ, Василий Розанов, в «Уединенном» весьма шутливо отозвался о Шопенгауэровской системе:
Из Шопенгауэра (пер. Страхова) я прочел тоже только первую половину первой страницы (заплатив 3 руб.): но на ней-то первою строкою и стоит это: «Мир есть мое представление». // — Вот это хорошо, — подумал я по-обломовски. — «Представим», что дальше читать очень трудно и вообще для меня, собственно, не нужно.
Но такова судьба любой систематической философии: ее необходимо воспринимать как нечто целостное, в единстве всех ее тезисов. Возможно, по этой причине сегодня так популярна бессистемная философская практика. Современные философы не строят систем, избегая риска непрерывной коррекции своего учения в ответ на все новые данные.
Для подготовки к чтению «Мира как Воли и Представления» сам автор советует изучить Платона и Канта. Или же Упанишады — древнеиндийский религиозно-философский трактат. И действительно, в системе Шопенгауэра отчетливо видны узоры восточной мысли. Начиная с Гомера западное сознание привыкло нырять, подобно Одиссею, в новые пространства смысла — при этом испытывая тоску по дому.
Намеки на буддизм и индуизм в философии Шопенгауэра напоминают скорее салонные беседы в компании красивой барышни. Дух настоящего буддизма изобилует нелицеприятными, а иногда и вовсе отвратительными для западного сознания подробностями.
Тем не менее, рецепция восточной мысли в случае Шопенгауэра оказалась весьма успешной. Он единственный из всех немецких классиков создал метафизическую систему, вполне приложимую к реальной жизни.
НЕИЗБЕЖНЫЙ ДИКТАТ ВОЛИ
Начало мира укоренено в мировой Воле. Пользуясь кантовским языком, мировую Волю можно описать как некую слепую силу, формирующую континуум вещей в себе. Вещи в себе противостоят человеческому представлению. Представление подчинено времени, пространству и причинно-следственным связям, тогда как мировая Воля, будучи первоначалом, основывается исключительно на самой себе. Любые связи, которые мы воспринимаем в мире явлений — научные законы, онтологические принципы и т.п. — неприложимы к совершенно свободной мировой Воле.
Существуют разные уровни интенсивности Воли, которые организуют общемировую иерархию вещей. Чем выше интенсивность, тем более индивидуализированной выходит конечная вещь: от неорганической природы (минералы, простые вещества и т.д.) и растительного мира Воля восходит к животным и человеку. Сознание человека — наивысшее напряжение волевых потоков среди всего, что дано нам в опыте.
Необходимо помнить, что разум и сознание — порождение Воли; значит, Воля не может быть объята разумом. Воля является вещью в себе, она не доступна восприятию человека. Однако в преходящем мире явлений ее действие вполне конкретно. Воля снабжает наше сознание априорными формами восприятия (пространство и время) и рассудочными категориями; разум вынужден заниматься бесконечной переработкой всех данных, поступающих от органов чувств. Это занимает все его время:
Первоначально и по своему существу познание находится всецело на службе у воли<…>служащее воле познание не воспринимает в объектах, собственно, ничего другого, кроме их отношений, оно изучает объекты, лишь поскольку они существуют в это время, на этом месте, при этих условиях, по этим причинам, с этими действиями.
Очень наивно думать, что эта работа разума не влияет на наше «Я» — особенно после стольких исследований в области нейрофизиологии и философии сознания.
ПУТИ ПОБЕГА
Как бороться с диктатом Воли? Вероятно, зацепка кроется в формулировке вопроса; любая борьба уже являет собой конфликт внутренних волевых потоков. Поэтому сопротивление — это солидаризация с диктатом, а не его отрицание.
Единственный путь — выпасть из «течения» Воли. Но поскольку самое человеческое «Я» целиком организовано мировой Волей, такое выпадение одновременно означает полное исчезновение «Я» как такового. Это вполне буддистский ход, сравнимый с достижением нирваны. На этом ходе Шопенгауэр строит всю методологию своей когнитивной терапии.
Нельзя совершенно отстраниться от мировой Воли, так как она есть все. Но человек, будучи частью Воли, обладает собственной, индивидуальной волей. Мы, в отличие от животных, контролируем свои инстинкты; более того, мы можем управлять потоками Воли, приспосабливая окружающий мир под свои нужды. Индивидуальная воля способна пойти наперекор Воле мировой, приближая человека к истокам мироздания. Шопенгауэр намечает несколько путей подобного «приближения».
Первый путь — путь нравственности. Главным источником нравственности Шопенгауэр считает сострадание. Сострадание не подчинено оковам причин и следствий; оно заставляет человека отречься от своего «Я», прочувствовать боль другого. Если понимать сострадание метафизически, то оно есть свидетельство глубинной связи всех людей в мировой Воле.
Но опыт сострадания приближает человека к пониманию неизбежности самого страдания. Движение Воли Шопенгауэр представляет как «великий сон», полный гармонии и порядка. Но на уровне единичных вещей этот сон зачастую оборачивается кошмаром; всеобщее благо теряется за туманом отдельных страданий.
На уровень «тумана» мировая Воля ставит и человека. Она подчиняет себе не только разум, но и тело человека посредством полового влечения, чувства голода и комфорта. Поэтому самый радикальный способ борьбы с деспотизмом Воли — аскетизм, «добровольная и преднамеренная нищета». Венец этой борьбы — героическая смерть за идею или самоуморение голодом.
Но есть и другой, гораздо более приятный путь — путь эстетического переживания. Наблюдение за прекрасным ни к чему нас не обязывает; в угодьях красоты нет нужды гнаться за цепью причинно-следственных связей. Прекрасное не нужно осмыслять или разбивать на элементы логических категорий; более того, оно противится этому, ускользая от разумения горе-эстета.
Совершенной формой прекрасного, по Шопенгауэру, является музыка — в ней ничто не ограничивает чистое созерцание. Музыка понятна без слов и оговорок: наслаждаясь ею, мы никогда не можем точно выразить свое наслаждение. Это самое чистое воплощение платоновских идей; интуитивно, почти мистически схватываемая Воля в форме музыки понятна любому человеку, вне зависимости от его рассудочной способности.
Музыка, — пишет Шопенгауэр, — не касаясь идей, будучи совершенно независима и от мира явлений, совершенно игнорируя его, могла бы до известной степени существовать, даже если бы мира не было вовсе, чего о других искусствах сказать нельзя. Музыка — это непосредственная объективация и отпечаток всей Воли, подобно самому миру, подобно идеям, множественное явление которых составляет мир отдельных вещей. Музыка, следовательно, в противоположность другим искусствам, есть не отпечаток идей, а отпечаток самой воли, объектность которой представляют идеи; вот почему действие музыки настолько мощнее и глубже действия других искусств: ведь последние говорят только о тени, она же — о существе.
Для Шопенгауэра свобода и творчество — почти синонимы. В искусстве как в великой освобождающей практике находили свое успокоение многие люди 19–20 вв. Быть может, седьмая симфония Шостаковича, транслируемая через немецкие приемники в блокадном Ленинграде, служила делу освобождения людей по обе стороны баррикад.
