Climate Police
Дождь лил пятнадцатый день. Мне казалось, это должно свести меня с ума. Не сразу, нет. Вначале этот дождь показался мне благословением. На Земле я не видел дождей уже полгода, да и были они не дождями, а шквалами, штормами, яростно накинувшиеся на пустынные пески — с такой же яростью пес кидается грызть свой хвост, когда ему надоедают блохи.
Здесь же все было по-другому. Стена дождя была мягкая, покрытая туманом и почти неподвижная. Небо меняло свои цвета, облака образовывали новые фигуры, а дождь продолжал лить. Благодать. Я долго стоял у окон первое время. Если оказывался в помещениях стеклянных — подолгу смотрел на воду.
К концу пятого дня в общей зале офиса ко мне подошел Макс:
- Никак не насмотришься?
Я ответил не сразу:
- Мне правда это нравится. Может, вы здесь уже забыли о засухе и о песке, который застревает в волосах, в носу и в глотке, который скрипит на зубах при разговоре и покрывает язык, словно ты его никогда не чистил… а я только оттуда, и мне этот дождь — словно что-то, что было отнято у нас…
Макс промолчал. Он понял, что меня уже не раз спрашивали про дождь и что я говорю искренне. Еще он помнил. Он все помнил, но у него была своя правда , которую мне еще только предстояло понять. Он положил ладонь мне на плечо.
- Смотри. Смотри за всех нас.
Вскоре мы пошли в столовую ужинать.
Той ночью, в своей спальне, я во второй раз не смог заснуть на Венере. В первый раз, я не спал в ночь по приезду: новый климат и новые виды тогда так захватили меня, что я едва удержался от того, чтобы не одеть костюм, не сесть в капсулу и не полететь исследовать местность. Вместо этого я проторчал у открытого окна под самой крышей Солнечного города, время от времени дыша в маску, чтобы не задохнуться. Желанная экскурсия по местности была только на второй день.
В этот же раз мне мешал заснуть не интерес к невиданному. Мне начал мешать сам дождь. Я ворочался так и эдак, но слышал его размеренный стук. В конце концов, не веря, что делаю это, я одел беруши. И даже с берушами мне казалось , что я продолжаю слышать дождь. Заснул я незадолго до звонка будильника, а на следующее утро не стал говорить о происшедшем никому.
Мне предстояло еще десять дней тренингов и семинаров, двухмесячная практика здесь же, после чего я должен буду лететь в другую колонию на Марсе — много более позднюю и сложную, где все по новой. Пройдя Марс, я смогу выбирать одну из трех колоний в других галактиках для продолжения обучения. В конце, там я пройду тесты, которые определят, где я смогу работать лучше и не сойду с ума. С того дня, как компьютер вынесет мне вердикт, начнется моя миссия по возобновлению климата. Климатическая полиция. Это звучало гордо. Я хотел быть ее частью с четырех лет. Так некоторые хотят быть биоинженерами и выращивать из ничего коров и конечности. Так другие хотят быть кодировщиками и быть властелинами тех языков, которые говорят и управляют всем, что происходит на любой из наших планет. Я же хотел быть климат-полицейским. Мой дед был таким же, а до него — его дед и отец. Его дед — мой прапрадед — был в составе первой бригады климатических полицейских. С тех пор эта профессия довольно изменилась.
Мой прапрадед не был ни ученным, ни инженером, ни доктором. Он был одним из тех кодировщиков, которые в то время звались программистами. Еще я знаю, что он и до полиции занимался вопросами изменения климата. Иногда когда я думаю об этом, я задаюсь вопросом — а что было бы, если бы у него получилось? Если бы у нас получилось?
Был последний день учебных семинаров. Завтра мне предстояло рассказывать местным школьникам про свою профессию. Про то, что сейчас на Земле, про то, что я видел.
Стоя в аудитории перед пяти десятью учеников от 9 до 11 лет, я показал модели городов Земли, так глубоко посаженные в природе, что в некоторых местах можно услышать тяжелые вздохи планеты, я показал как ветер гонит красные пески — и они зажмурились, предчувствуя его в ноздрях, я показал черные пустоши, ранее бывшие ледниками; я показал единственный из бывших океанов — и единственный город, построенный в его водах. Я называл даты, цифры, отмечал первую колонию, вторую и все последующие. Я упомянул про день, когда вокруг планеты рассыпались зеркала, невидимые глазу. Мы надеялись спасти ее. Я показал им Землю 2050 — еще переливающуюся синевой, лазурью и изумрудом. Они видели ее множество раз. И все же каждый покрутил появившуюся перед ним голограмму немного, словно удивляясь и немного не веря. В конце я задал тот самый вопрос, на который не знал ответа и сам: что, если бы у нас получилось? Почему то я думал, что будет тишина. Во мне самом была тишина от этого вопроса. Я не ожидал нажатых кнопок и зажегшихся голограмм над ними.
- Да — я ткнул пальцем в ближайшее изображение лампочки, — ты.
- Я думаю, мы бы все равно колонизировали планеты, — отвечал мальчик. Он был, как и все, тонким, невысокого роста и с темными коротко стриженными волосами. Выделяли его глаза — зеленого, редкого цвета.
- Как тебя зовут? — спросил я.
- Марк.
- Спасибо , Марк. Да, — обратился я к другому ученику.
- У нас были бы океаны и некрытые города
- Мы бы не стали делать колонии
- Мы бы не успели
- Настоящие дикие животные бы были… — прозвучало мечтательно
- Мы бы забыли об этом со временем. А в другой раз бы не успели. — сказала светловолосая девочка. Я отметил еще одну непривычную для нашего времени внешность.
Я слушал их, резко осознавая свою с ними разность. Дети говорили о месте, с которого я прибыл, словно его не было. Оазис и мечта о большем оазисе — вот что для них была Земля. И чем она не была для меня.
Я выслушал их. Я поблагодарил за идеи. И похвалил их. И ушел так быстро, как только мог. Меня мутило. Хотелось обратно — в пески и в жар, лишь бы подальше от дождя, который вымывает генетическую память о доме.
Я не уехал. Я остался. Еще два месяца. Полгода пути и еще три месяца. И снова в путь. Но теперь я понимал, что я не просто гость в этих просторах. И не просто хозяин на просторах, нами искусственно созданных. С этого урока я вынес с собой чувство: нам предстоит вернуться и восстановить дом. А до этого мы — проходимцы. И до этого в моем деле есть смысл.
