Михаил Зыгарь: “Наша аудитория — это люди, которые имеют привычку думать”
“Никто в России не будет платить за телевидение. Оно же бесплатное, там, в телевизоре”. С таким скепсисом отнеслись медиаэксперты России к новости о том, что телеканал Дождь вводит платную подписку на свой прямой эфир. Тем не менее, канал уже 11 месяцев существует в интернете, практически без рекламы, только на деньги своих зрителей. 28 февраля в креативном пространстве “Часопис” главный редактор телеканала “Дождь” Михаил Зыгарь рассказал о трудностях и успехах своей команды в эпоху, когда люди перестали смотреть телевизор.
Рождение телеканала
Телеканал Дождь придумали примерно 7 лет назад, а существует он 5 лет — с апреля 2010 года. С самого начала не было даже мысли, что это должен быть политический новостной канал. На тот момент в России было ощущение, что люди перестали смотреть телевизор. Это довольно странно, потому что в мире телевидение — довольно актуальный и бурно развивающийся жанр. В России было все совсем наоборот — очень многие люди стали хвастаться тем, что они перестали смотреть телевизор, и уж тем более они не смотрят новости по телевизору. И идея, которая была у нас в тот момент — нужно придумать что-то, что таким людям было бы интересно смотреть.
Первыми слоганами для Дождя, которые мы придумали, были “Дайте телевидению еще один шанс” и “Не бойся включить телевизор”. Это был с самого начала эксперимент без какой-то конечной цели и без какого-то конечного плана. Редакцию наняли уже после того, как фактически построили студию, поставили пульт, установили камеру, и все остальное. В тот момент, когда технически телеканал был готов к тому, чтобы запускаться, хозяйка телеканала Наталья Синдеева вдруг, построив все, обнаружила что мы можем выходить в эфир, но непонятно, что туда выдавать — производство собственного контента еще не началось. И довольно скоро стало понятно, что единственное, чего не хватает людям, которые перестали смотреть телевизор, которые не любят федеральные телеканалы, единственное что им нужно — это новости. Потому что именно с новостями на российских федеральных каналах все было особенно неубедительно. Собственно, это контекст, в котором мы возникли и в котором мы развивались.
Набор команды
В самом начале у меня, как у главного редактора, который набирал людей в команду телеканала, была довольно странная задумка. Я решил не брать на работу людей с опытом в сфере телевидения, потому что, скорее всего, у таких людей есть стереотипы, которые им помешали бы. Всякий раз, когда я пробовал отойти от этой мысли, как правило я наталкивался на то, что главной новостью, по мнению опытного российского телевизионщика, является “Президент Путин посетил детский сад”, а второй по важности новостью — “Премьер-министр Медведев посетил свиноферму”, или наоборот. Это главная вещь, которая нас категорически не устраивала — мы хотели по-другому отбирать новости и, что важнее, по-другому о них говорить. Говорить человеческим языком, а не тем языком, которым, как кто-то решил, положено говорить на телевидении. Поэтому мы с самого начала набирали профессиональных журналистов, но, как правило, из газет — людей, которые умеют проводить глубокую журналистскую работу, но при этом, может быть, не умеют преподносить ее в кадре. Была такая теория, что проще научить человека хорошо произносить текст перед камерой, чем научить его думать. Если он умеет думать, то какие-то актерские навыки добавить ему проще.
Первые годы было довольно тяжело, потому что такая концепция всеми нашими коллегами категорически высмеивалась. Нам говорили, что мы очень непрофессиональный телеканал, что люди у нас работают косноязычные и не умеют разговаривать… И еще дразнили нас “Домофон-ТВ” из-за того, что у нас качество плохое и аудитория не очень большая. Я, в общем-то, не очень обижался, потому что это было намеренно и, как мне казалось, журналист не должен говорить как Левитан — ему попросту перестанут верить. Он должен говорить как парень из соседского двора — на очень простом человеческом языке. Я обычно объясняю новым сотрудникам, что любую историю они должны рассказывать так, будто рассказывают они ее маме или бабушке — очень просто, максимально разговорно, но при этом без слэнга, который бабушка не поймет.
Неудобная прямоэфирность
Первая сложность — нам нужно было убедить ньюсмейкеров в том, что они могут себе позволить ходить на небольшой и довольно странный телеканал, журналисты которого разговаривают как обычные ребята с улицы. Но самое сложное было уговорить их ходить на прямые эфиры — за долгие годы в России исчезла эта традиция. И убедить чиновника давать незаписное интервью было чудовищно трудно. Большую роль в том, чтобы помочь чиновникам переделать свой мозг, сыграл тогдашний президент Дмитрий Медведев — он случайным образом зашел на экскурсию в нашу студию примерно через год после того, как мы возникли. Из-за огласки этой истории, с одной стороны мы довольно резво стали не только цитируемым новостным телеканалом, но в то же время и телеканалом, куда не смотря на нашу резкость и прямоэфирность, перестали бояться ходить чиновники.
Потом мы неожиданно обнаружили, что общество, в котором мы живем, меняется. Мы вовсе не рассчитывали на это, когда запускались, потому что в 2010 году российское общество было довольно апатичным. Все считали, что гражданского общества в России в принципе нет и довольно часто спрашивали у нас “а для кого вы работаете?” и “зачем?”, говорили “во-первых, вас закроют, а во-вторых вас никто не смотрит — нет тех людей, кому было бы нужно то, что вы делаете”. Я отвечал, что два эти тезиса полностью противоречат друг другу — или не смотрят, или закроют. Потому что закрыть нас могут только в том случае, если нас кто-то смотрит. Нет смысла закрывать непопулярный телеканал — зачем? Есть смысл закрывать только популярный телеканал. Но внутренней уверенности, что есть много людей, которым правда нужно то, что мы делаем, у нас правда не было. Мы искали ту аудиторию, которой надоело смотреть федеральные телеканалы, но мы не были уверенны что они правда так страстно хотят того, чего на федеральных телеканалах нет.
Твиттер-травля
В 2011 году после довольно странных выборов в Государственную Думу, вдруг оказалось, что гражданское общество, о котором так давно мечтали, в России существует. И была целая зима, в течение которой в разных городах, и, в первую очередь — в Москве, происходили митинги на Болотной, проспекте Сахарова… В тот момент с нами случилась еще одна проблема. Мы конечно все эти митинги освещали прямом эфире от и до. И тут возник еще один стереотип — о том, что Дождь — это оппозиционный телеканал, и более того — о нас говорили, что мы едва ли не организаторы всех этих массовых акций протеста.
Перед самым первым митингом на Болотной площади, в Твиттере была очень мощная кампания. Может вы знаете, в России существуют такие люди, которых принято называть прокремлевскими блогерами. Часть из них — довольно известные журналисты и телеведущие, например — Владимир Соловьев, который сейчас работает на канале “Россия 1”. Вот он — очень активный пользователь соцсетей и у него есть довольно много братьев-близнецов. Легко заметить, что в какой-то момент несколько очень популярных блогеров начинают писать одно и тоже прям под копирку. Будто им снизошло сверху какое-то одно озарение на всех — они начинают хором кого-то клеймить или хором кого-то превозносить. Так вот в тот момент, накануне митинга на Болотной площади, вот все эти, наверно, 20 потрясающих журналистов писали, что если на Болотной прольется кровь то мы знаем, кого обвинять — это “кровавый Дождь”. Я помню хорошо вот это утро, потому что мы шли на работу как в последний раз — мы думали, что если не дай Бог что-нибудь случится, нас реально всех арестуют просто за ту кампанию, которая развернулась в Твиттере. Ничего не случилось, все закончилось мирно, радостно и счастливо и ничего кроме осадка от той неприятной кампании в Твиттере, которая продолжалась неделю, не осталось.
Спустя ровно 3 года те же самые люди, ни с того ни с сего, в конце декабря 2013 года, когда в городе Волгограде случилось 2 страшных теракта прямо накануне Нового Года, вдруг начали писать, что Дождь очевидным образом поддерживает чеченских террористов. “Вот, смотрите, на канале Доку Умаров, лидер чеченских террористов, дал интервью, они предоставили трибуну террористу”. По официальной версии, на тот момент Доку Умаров уже полгода как был мертв и распространяемый ими скриншот был полугодичной давности — фотографией, которой была окартинена новость о смерти Умарва. Ни о каком интервью, конечно, речи идти не могло, потому что по российским законам нельзя предоставлять эфир террористам. Но твиттер-кампания была довольно обширной и мы даже немножко начали переживать, стоит нам серьезно к этому относиться или нет. Поскольку это изначально был фейк, и это было накануне Нового Года и в любом случае сошло на нет, мы об этом тоже благополучно забыли. Ровно через месяц оказалось, что история с волгоградским Доку Умаровым была просто репетицией — ровно через месяц случилась точно такая же кампания, когда нас обвинили в том, что мы — фашисты и поддерживаем Гитлера. Это было после теперь уже печально знаменитого опроса в программе “Дилетанты”, которая была посвящена блокадному Ленинграду.
Выживание
Сначала в течение короткого промежутка времени, где-то через неделю после упомянутого опроса, многие кабельные операторы выключили нас и примерно 90% нашей аудитории, которая насчитывала около 20 миллионов человек, то есть примерно 18 миллионов, отвалилась. Одновременно ушли все рекламодатели, и при этом никто из коллег по цеху никаким образом не демонстрировал своей поддержки или солидарности. За редким исключением — кто-то спрашивал, чем вам помочь, я им отвечал “ну чем-нибудь помогите!”, но они так и не придумали, чем бы нам помочь.
Был яркий момент, когда мы в самом начале марта прошлого года встретились с тогда главным редактором “Ленты.ру” Галиной Тимченко и главным редактором газеты “Ведомости” Татьяной Лысовой. Они приехали в студию Дождя поздней ночью и мы сидели втроем, думали — может быть создать какой-нибудь профсоюз журналистский, чтобы как-то журналистский цех мог объединяться и отстаивать свои интересы. Но при этом Галя и Таня говорили, что сейчас, конечно, не время, что сейчас вообще такая напряженная обстановка и “до референдума в Крыму не надо делать вообще ничего, потому что это просто смерти подобно”. И если кто-то вылезет, то все. Нужно дождаться референдума и после него, может быть, будет полегче. Галя была права — за 2 дня до референдума в Крыму ее уволили и вся редакция Ленты.ру ушла. То есть, на той нашей встрече, главные редактора, мои коллеги, говорили, что Дождю уже точно хана, а у тех, кто дождется референдума, еще есть возможность выжить. Оказалось наоборот, оказалось что Лента.ру не дожила до референдума, а мы как-то дотянули и даже до сих пор существуем.
Краудфандинг на $2 млн
Что нам помогло в тот момент — это зрители. Как ни странно. Когда у нас закончились деньги и наступило отчаяние и понимание, что все, ничего больше сделать невозможно, потому что нет возможности работать. И почему-то мы объявили компанию по краудфандингу. При этом понятно, что телепроизводство — это очень дорогая вещь. Набрать денег просто у зрителей на долгое функционирование при отсутствии других источников существования это не просто невозможно — это физически и математически невозможно. Тем не менее, почему-то мы начали эту кампанию — она продолжалась неделю и мы собрали 2 млн долларов. Это рекорд вообще для российских СМИ, огромная сумма, но все равно не достаточная для того, чтобы телеканал долго существовал. Этого примерно хватает на 2 месяца. Но важным оказалось другое — вдруг пришло озарение, что люди правда есть и им это правда нужно. Правда нужно чтобы канал существовал и они готовы жертвовать деньгами. И когда у меня тогда спрашивали независимые иностранные корреспонденты, что мол вот 10 лет назад, когда закрывали НТВ, на Пушкинской площади был митинг и тысячи людей выходили защищать свободу слова, а сейчас нет, никто не вышел. Я им отвечал уже после краудфандинговой кампании: “Знаете, мне кажется 2 млн долларов это важнее чем тысяча людей на митинге”. Потому что тот митинг не помог телеканалу НТВ и он закрылся в том виде, в котором его пытались защитить, а наши зрители никуда не вышли, а просто перевели кто 100 рублей, а кто 1000. И они нас спасли. В общем, технический прогресс играет на нашей стороне и есть возможность не таким активным способом, но бороться за то, что кажется верным и нужным. При том, что этих денег, которые мы собрали, было очевидно не достаточно для полного функционирования, но это было очень важно. После этого никакого морального права закрываться и сложить руки, никакого морального права сдаться не было. Все, хотите, не хотите, работайте дальше — зрители вам дали деньги и вы как минимум год должны еще пахать.
Потом случились проблемы с тем, что нас выселили, а потом еще раз выселили. Первый раз нас предупредили о выселении за полгода и это казалось катастрофой, но потом мы уже свыклись с этим. Потом, когда нас выселили второй раз, это было совсем неожиданно и нам действительно пришлось исхитряться и эфирную зону переносить в квартиру. Это оказалось очень хорошим ходом, потому что это воодушевило многих наших зрителей. Как ни странно, они не подумали, что мы сейчас вот умрем, а наоборот — вот какие молодцы и не сдаются! У нас был фантастический всплеск подписок в тот момент. К тому моменту мы уже окончательно придумали модель, при помощи которой можно существовать. Мы бы не придумали конечно этой модели, если бы не все эти неприятности, которые с нами случились.
Жизнь без рекламы
Третьей неприятностью, после ухода операторов и выселений из студии, которая с нами случилась, стал закон, который был принят в течение трех дней в последнюю неделю весенней сессии Государственной Думы. Закон, который запрещает всем платным кабельным телеканалам иметь рекламу. Он поразительный! Это уникальная в мировой практике инновация, потому что обычно в эфире государственных телеканалов нельзя размещать рекламу, а у нас частным телеканалам нельзя. Государственным можно, а частным — нет. Тем не менее, закон быстро приняли, его подписал президент, он вступил в силу 1 января, а по другой причине, совершенно анекдотической, он уже 1 февраля был отменен и просуществовал всего месяц — сейчас уже опять можно. Мы-то не знали! Его приняли в июле и мы полгода готовились к тому, что сейчас наступит конец света и нужно будет как-то работать без рекламы. Очень было счастливое время! Я могу сказать, что я наконец обрел свое редакторское счастье. Потому что все, я победил. Во внутриканальной борьбе межвидовой я, в качестве редактора, победил всех — больше нет коммерческой службы! Больше нет человека, который придет ко мне и скажет “надо запускать кулинарное шоу”! Нет, больше не нужно, все! Потому что никто из рекламодателей не хочет давать рекламу в новости — новости то страшно, плохо и все хотят в кулинарное шоу или программу про автомобили. Все, нет больше рекламодателей! Не нужно кулинарное шоу. Нужно только то, что интересно зрителям, только то, за что зрители согласны заплатить, то, ради чего зрители готовы купить подписку. А они готовы, конечно, за качественную журналистскую работу, за журналистские расследования, за точные и своевременные новости, за хорошие качественные интервью и, в первую очередь, за репортажи и расследования. Все, больше ничего не нужно. Единственное, чем нужно заниматься — журналистикой. И в мире где нет рекламы только это приносит деньги.
Это заблуждение, что рекламы не будет, продолжалось полгода и оно привело к нынешнему моменту, когда мы вдруг научились жить в этой системе, мы приучили очень большое количество зрителей к тому, что за СМИ можно платить и нужно платить. 2 года назад, когда мы впервые стали вводить платный контент, над нами все смеялись и говорили “Нет-нет-нет, в России никто не буде никогда платить за телевидение. Телевидение — оно бесплатное, оно в телевизоре. Никто никогда за него не заплатит”. Мы долго говорили, что в кране вода грязная, а за чистую воду люди платят — она в супермаркете продается. Вот в телевизоре телевидение грязное, а у нас чистое, оно в бутылочках, и вы можете его купить за денюжку. И действительно, это сейчас единственная модель, которая работает. Потому что кризис, потому что рекламный рынок упал у всех. НТВ уволил в полном составе редакцию общественно-правового вещания, всех до одного, потому что просто денег нет. В 3 раза сократились рекламные бюджеты у всех федеральных телеканалов. Поэтому хорошо теперь только тем, кто может существовать без рекламы. Я надеюсь, что мы сможем. Поэтому в данный момент мы находимся в очень странном положении и в последнее время я всякий раз, когда спрашивают как у нас дела, повторяю одно и то же — “по сравнению с ситуацией в стране у нас все просто прекрасно”.
Реклама в украинских телевизорах
Я много раз говорил сам нашей коммерческой службе: “Вот теперь мы сможем зарабатывать деньги на украинском рекламном рынке! А еще же нас в Прибалтике включили!” Это возможно, но они при этом утверждают, что на самом деле на украинском рекламном рынке все очень плохо — денег нет и реально деньги платят не за рекламу. А за размещение. Может быть, это предубеждения моего коллеги, коммерческого директора. За этот год им не удалось никак продвинуться в этом направлении. Я допускаю, что может быть у них руки не дошли, а может это и правда сложнее, чем кажется на первый взгляд. Но наверно правильно было бы этого достичь, но я не знаю, удастся ли это когда-нибудь. Но если кто-то в этом зале готов предложить нам консультационные услуги и помочь нашему коммерческому отделу советом, каким образом проникнуть в эту святая святых, я буду очень рад. Я вам честно говорю — наша коммерческая служба уверена, что реальных денег на прозрачном рекламном рынке практически нет и что все деньги платятся за скрытую рекламу, а не за явную.
Борьба за аудиторию
LifeNews не наши конкуренты, они не работают на нашем поле, они не борются за нашу аудиторию. Наша аудитория — это люди, которые имеют привычку думать. А LifeNews работает на том же поле, что и телеканал НТВ — это те люди, которые хотят заглянуть в ад. Но я думаю, что зрители телеканала НТВ — они диверсифицировали свои привычки. Раньше они смотрели НТВ, а сейчас НТВ и еще LifeNews. Но я совершенно не вижу никакой конкуренции за нашу аудиторию со стороны LifeNews, никакой борьбы. Если бы она была, это было бы очень хорошо. Есть какие-то СМИ, они — общепринятый тренд, как его положенно описывать, он на самом деле не верен. Положено считать, что ситуация с независимыми СМИ в России очень плохая и что все только умирает. На самом деле все наоборот. Прошлый год, как ни странно, был довольно хорошим. Реально стало понятно, что холдинг РБК, куда пришла новая команда из “Ведомостей” и Forbes — это не фейк, это не попытка достойным журналистам платить почетную пенсию за то, чтобы они ничего не делали. Чем занимаются РИА Новости, на самом деле. Вот те РИА Новости, по которым, зачастую, плачут в России: “вот, как жалко, разогнали РИА Новости, поставили злого Киселева”. Никаких журналистских прорывов РИА Новости не совершало — они платили большие деньги большому количеству очень хороших журналистов за то, чтобы они ничего не делали. Сейчас РИА Новости не существует и многие эти журналисты перешли в ТАСС и теперь там получают почетную пенсию. А вот в РБК не так. За последний год сайт РБК, газета РБК и информагентство (к телеканалу это не относится, при этом телеканал выигрышно отличается) стали прекрасны. Газета РБК — лучшая газета в России, при чем она стала ей за 1 год. Гораздо лучше, чем “Ведомости” и “Коммерстант”. Она качественнее, быстрее и глубже. Это фантастический прорыв, которого не было уже очень много лет. СМИ мало, а журналистов много и часто журналистскую функцию выполняют не журналисты. Например, Фонд борьбы с коррупцией Алексея Навального — это фантастическое СМИ, которое регулярно выпускает довольно хорошие журналистские расследования, при том что они не журналисты, да и не СМИ вовсе. Но в общем, по закону сохранения энергии, все довольно неплохо. Конкуренция есть, конкуренты есть, они не в LifeNews. И это очень хорошо, что они есть, потому что очень тяжело когда нет никого, кроме тебя.
Наша аудитория — примерно 12 млн человек на разных платформах. Интернет и оставшиеся кабельные операторы — много маленьких региональных кабельных операторов, плюс к этому — Smart TV. У нас огромная аудитория в смарт тв. Мы шутили, что когда в декабре прошлого года, когда у нас разразился финансовый кризис, так как у вас недавно, рубль за неделю упал очень глубоко и это была неделя, когда во всех магазинах скупили все телевизоры, при чем самые дорогие, самые огромные, самые гигантские плазменные панели выкупили по всей стране. И это все новые телевизоры с функцией Smart TV. А у нас есть договор с Phillips, LG и Samsung, что во всех этих телевизорах уже предустановлено приложение телеканала Дождь. То есть, люди купили телевизор, а на самом деле они купили уже и возможность смотреть Дождь. Так что в целом, большую часть аудитории, которую мы потеряли в прошлом феврале, удалось заполучить обратно. В основном территориально это не те люди, которые были. Это, в основном, крупные города, потому что пока у нас были кабельные сети и спутники, у нас было очень много сельских районов стопроцентное покрытие на Северном Кавказе, например. У нас было очень много писем из каких-то далеких горных дагестанских аулов, люди писали бумажные письма, рассказывали о своих проблемах потому что поголовно смотрели Дождь в Чечне и Дагестане. Сейчас этого нет, но сейчас зато у нас очень ядерная городская аудитория.
Гости в студии
Мы — российский телеканал, зарегистрированный в России как средство массовой информации. Мы обязаны следовать российским законам. И даже если какие-то законы нам кажутся странными, мы обязаны их соблюдать. Например в России, вплоть до уголовной ответственности для главного редактора, в случае если кто-то у нас в прямом эфире призовет к сепаратизму. То есть, например, подвергнет сомнению тот факт, что Крым является частью РФ. Это запрещено по довольно свежему российскому закону — в эфире любого российского СМИ запрещено говорить, что Крым — не часть России. И мы обязаны этот закон соблюдать. По российским законам, лидеры ДНР не являются террористами, по российским законам Ахмет Закаев, ныне живущий в Лондоне чеченский общественный деятель, является террористом и мы не можем с ним общаться. Мне кажется, что любое ограничение — это минус. Потому что оно не дает нам… Это довольно тонкая грань, но мне кажется, что если есть возможность узнать что-то новое, лучше узнать. Это выбор зрителя — смотреть или не смотреть. Мне кажется, что условное интервью с условным Бородаем было полезным, потому что из этого интервью можно было глубже понять, что это за человек, что вообще происходит и что на самом деле там происходило. И какие механизмы, какие люди… И можно вынести личную моральную оценку вот этому персонажу. На это может быть неприятно смотреть, но это может быть полезно для понимания. С точки зрения историка, это — важно. Такой исторический документ — посмотреть на человека, который совершил пусть даже то, что кому-то кажется преступлением. Но это важно и у зрителей есть право знать. А если они не готовы на это смотреть — это их право выключить. Поэтому добровольно вводить ограничения и черные списки мы не будем и не будет такого, что мы не станем брать интервью у какого-то человека потому что он нам неприятен.
Мне кажется, полемизировать с гостем в студии — последнее дело, и это вообще не нужно. Это не функция журналиста кого-то чему-то учить, кому-то что-то доказывать. Присутствие человека в эфире не означает полную с ним солидарность. Мы журналисты, мы не политические деятели, мы даем возможность нашим зрителям узнать что происходит.
Соцсети — часть жизни журналиста
У нас есть свое правило, сформулированное примерно год назад. Оно очень простое — социальные сети ничем не отличаются от эфира. Любое слово, которое произносит журналист, это его публичное слово. То, что журналист написал на сайте twitter.com ничем не отличается от того, что он написал на slon.ru или tvrain.ru, или на facebook.com. Любое произведение журналиста — его работа. Не бывает никаких личных твиттеров и не бывает никаких личных фейсбуков. То что ты можешь позволить себе сказать в эфире, то же ты можешь позволить сказать себе и в твиттере. Никаких ограничений ни там, ни там, но ты понимаешь, что все что ты говоришь — публичный, а не приватный разговор. Личные — они дома, на кухне. А все записи в соцсетях они публичные.
Неудобный канал
Мы ни в коем случае не оппозиционный телеканал. Когда я слышу от коллег такое определение, мне оно кажется страшным ругательством. Я всегда говорил своим коллегам, что мы — нормальный телеканал и не делаем ничего сверхъестественного и особенного. Мы делаем нашу работу. И то, что у нас есть возможность получать доступ к самым разным людям, которым не задают почему-то вопросы наши коллеги — наш колоссальный плюс.
Я не считаю нас неудобным каналом для Путина. Потому что ровно с того момента, когда мы перешли на платную модель, с того момента, как мы закрыли свой прямой эфир для подписчиков, мы стали максимально удобным телеканалом. Мы сами добровольно загнали себя в резервацию, мы берем деньги с людей за то, чтобы они нас смотрели. Мы никогда больше не станем массовым. Неправильно говорить про Путина, потому что это конечно не Путин этим занимается. Но условные люди, которые сидят в управлении внутренней политики АП, они наверно думают так — опасность гипотетическую представляют массовые СМИ. Мы — не массовое СМИ, мы добровольно взяли на себя ограничения. И поэтому ок, замечательно. Мы могли представлять опасность, когда нас было 20 миллионов, с проникновением в далекие села и перспективой выйти на окупаемость к августу 2014 (по бизнес-плану). Я не думаю, что мы теперь неудобный канал. Я не могу сказать, что есть какая-то запретная тема, которой нельзя касаться. Мы можем догадываться о том, какие причины привели к прошлой кампании против нас и примерно извлекать уроки. Должны ли бы мы пережить ту травлю, которая была, избегать каких-то тем? Наверно, нет, потому что нас смотрят ровно потому, что мы не избегаем никаких тем. если мы начнем избегать, то от нас тогда уйдут зрители и мы закроемся.
Эффективность пропаганды
У меня такое убеждение, что только один прибор может победить телевизор — это холодильник. Потому что хлеба обычно хочется больше, чем зрелищ. Когда в холодильнике не будет ничего, тогда телевизор потеряет свою аудиторию. Я не знаю будет ли пропаганда еще более эффективной, мне кажется — дальше некуда, мы, кажется, достигли какого-то апогея. Сейчас она абсолютно эффективна, она работает на 100%, но может и на 140%. Нужно чтобы она работала меньше, а вот максимальные данные это неважно. Я не знаю, что может дальше произойти. Но про кризис и его влияние я могу сказать, что ровно вот на той неделе, когда было максимальное падение рубля в декабре прошлого года, это была самая успешная неделя по финансовым показателям телеканала Дождь — самое большое число покупок наших подписок. В тот момент, когда экономическая ситуация стала плохая, непредсказуемо плохая, люди захотели разобраться в том, что происходит и захотели получить качественную информацию о том, что будет дальше. Так что пропаганда может даже и отступить.
Борьба с пропагандой
С пропагандой, как мне кажется, нельзя бороться контрпропагандой. Потому что против лжи нельзя бороться другой ложью, мне так кажется. То есть, можно наверно, но это не приведет к нужному результату. Мне кажется серьезной ошибкой решение Верховной Рады отказать в аккредитации сотне российских СМИ, в том числе всем телеканалам, кроме телеканала Дождь. Это чудовищная ошибка, это неправильно, потому что санкции против журналистов неверны. Если украинское общество переживает по поводу того, что в России существуют мифы об Украине, если российские журналисты перестанут ездить в Украину, то эти мифы не развеются. Зачем вы запрещаете журналистам ОРТ приезжать? Мне кажется, что если кто-то хочет соврать, он соврет и так. Ему не нужно приезжать, не нужно заходить в Верховную Раду и брать интервью у депутатов. Можно сделать и без этого. Такое решение облегчает желающему соврать его путь. Мне кажется, что открытость могла бы быть более эффективной, но я понимаю, что это очень сложно. Всем очень сложно жить в ситуации войны и когда мы говорим война здесь, то это очень буквально, а когда мы говорим война в Москве, его тоже все понимают, потому что все в общем живут в состоянии войны. Она не буквальная, она ментальная. Общество очень сильно расколото — в головах у людей идет война. Люди за последний год перестали общаться друг с другом. Я знаю, что с моей мамой перестали общаться все люди, с которыми она ходит на работу последние 25 лет — она ходит на работу, но с ней никто не разговаривает. И в этой ситуации войны нам, телеканалу Дождь, очень трудно пытаться не быть участником этих условных виртуальных боевых действий, не быть участником информационной войны. Это цель, которую я ставлю перед собой, но я не в праве никого учить и давать советы украинским СМИ и не могу себя представить на их месте. Мне очень трудно заставить журналистов не чувствовать себя на войне, не чувствовать себя одной из сторон конфликта, не чувствовать, что они должны перед кем-то за что-то ответить, что они должны кому-то что-то противопоставить. Это неправильно, это обреченный путь. Это та проблема, которая есть у меня — мы не должны участвовать в этой войне, иначе мы проиграем.
Эмоциональная журналистика
Раньше российское телевидение выглядело иначе — символом вот того предыдущего поколения была, может вы ее помните, Екатерина Андреева. Такая каменная женщина, которая вела программу “Время” и может ведет ее до сих пор, с абсолютно каменным взглядом и очень скучающая от того, что она сама говорит. Ей было чудовищно не интересно все, о чем она говорила и даже странно почему кто-то думал, что это кого-то еще может заинтересовать. Это, конечно, было странное время в истории телевидения и оно закончилось сейчас, хорошо это или плохо. Но вот мы, как российское СМИ, перешли к новому этапу, который мы вот сейчас называем. В последние 2 года с нами случился такой технологический прорыв — чуть раньше он случился в западных СМИ, на американском телевидении — новостное телевидение перестало быть информационным и стало эмоциональным. Телеканал CNN полностью проиграл в конкурентной борьбе телеканалу Fox News и MSNBC, которые полностью отличаются от довольно нейтрального и спокойного CNN тем, что у них есть экшн. Тем, что они дают новости с максимальной страстью, только Fox News с максимально консервативной страстью, а MSNBC с максимально либеральной страстью. То же самое произошло вот сейчас только на российском телевидении — скучающая Катя Андреева поменялась на пламенного Дмитрия Киселева, у которого ненависть вырывается из глаз.
CNN — так больше не носят. Это как явление моды. Вот CNN-style уже никогда не будет существовать. Потому что эмоции лучше запоминаются. Если вы пришли в музей и увидели Джоконду, а в этот момент у вас заболела голова, вы не запомните картину, вы запомните, что у вас голова заболела. Люди не помнят, что они видели. Они помнят, что они чувствовали. Поэтому более эмоциональным рассказом намного интереснее и проще доносить информацию. Поэтому неэмоционального телевидения и вообще СМИ наверно уже больше не будет, если они вообще будут еще существовать и не превратятся в один океан гражданской журналистики, которая изначально является очень личностной. При этом не означает, что человек, имеющий эмоции, ставит перед собой определенные цели. Он в разные моменты ставит разные цели. Журналист не должен притворяться, что у него нет мнения. Но он не должен его навязывать.
Optimistic Channel
Мне кажется довольно важным, чтобы у ведущих в интонациях был какой-то позитив и бравада. Потому что, как по мне, проблема российской оппозиции и многих российских независимых СМИ в том, что у них царит уныние, что они звучат как проигравшие, которые скорбят по поводу того, что те ценности, которые для них важны, уже не в моде и они по этому поводу глубоко несчастны. Мне кажется, что заразить собственным несчастьем невозможно, и невозможно привлечь людей, если ты глубоко несчастен. Те новости, которые нас окружают, они повергают в ужас, они не дают никакого простора. Тем не менее, не смотря на это, мне кажется важным сохранять какие-то светлые, может несерьезные нотки в голосе. Я часто говорю об этом с нашими ведущими. Не нужно, чтобы в образе журналистов царила безысходность.
Мы на полном серьезе, в прошлом году летом решили поменять Optimistic Channel на Realistic Channel. И даже уже нарисовали новый логотип, но как-то плюнули и решили: чего мелочами заниматься, лучше — делом.
