Корниловское выступление
В преддверии столетия всем известных событий, просто преступным было бы не упомянуть о последней более-менее серьёзной попытке их остановить, попытке повернуть вектор процессов, разворачивавшихся тогда в России, вспять. Речь, конечно же, о Корниловском выступлении.
Обстановка накануне августа 1917 была довольно тяжёлой. Развал армии, полностью провалившей Июньское наступление; стремительное полевение настроений в обществе, а ровно как и состава Временного правительства. Всю большую власть получал Петросовет, но ни он, ни Зимний, не контролировали происходящее в стране, которую захлестнула волна преступлений — уголовников выпускали из тюрем наравне с ‘’политическими’’, а от ‘’старорежимной’’ полиции не осталось и следа. Наряду с этим появлялись самопровозглашённые центральные рады, которым слабому Временному правительству приходилось уступать. Ещё свежи в памяти были Июльские дни — провалившаяся попытка захвата власти большевиками. На этом фоне в воздухе начала витать идея военной диктатуры — диктатором стремился, даже внешне, быть и Керенский, нося военный френч не прослужив и дня в армии, но его успехи и на этом поле были невелики.
Катализатором последующих событий стал планируемый Керенским на 12–15 числа августа всероссийский политический форум, получивший название ‘’Московского государственного совещания’’. На нём присутствовало 488 депутатов бывшей Думы, 129 делегатов Совета крестьянских депутатов, 147 представителей различных городских дум, 117 человек, посланных от армии и флота, 150 делегатов от торгово-промышленных кругов и банков, 176 представителей профсоюзов — словом, мероприятие было своего рода предварительным Учредительным собранием, столь нужным в то время, когда до созыва реального было ещё довольно далеко. На Совещании выступали и сам Керенский, и один из лидеров меньшевиков Чхеидзе, и лидер партии кадетов Милюков, и националист Шульгин, и князь-анархист Кропоткин, и банкир, а заодно и мирнообновленец Рябушинский, и один из основоположников марксизма в России Плеханов. Среди выступавших был также и верховный главнокомандующий Корнилов. Изначальным условием самого его присутствия на собрании как таковом было согласие на речь, касающуюся только военных дел. Тем не менее, Лавр Георгиевич выступил с пронзительной речью касаемо политики, произведшей большое впечатление на многих участников Совещания. Юнкера и текинцы потом носили его на руках, а при выходе он был забросан цветами. Тогда же, на квартире у московского городского комиссара, было проведено собрание видных кадетов и октябристов, по итогам которого был вынесен вердикт о поддержке военной диктатуры, но только в случае её опоры на широкие массы — в противном случае, по мнению собравшихся, она была бы просто обречена.
С публичной поддержкой Главкомверху ещё накануне Совещания выступили представители различных военных и околовоенных организаций, что добавило решимости Корнилову. Подстёгивали его и внешние обстоятельства — 21 августа (3 сентября по новому стилю) немецкие войска взяли Ригу.
Вопреки распространённому мнению, Корнилов никогда, ни до, ни во время выступления не имел какой-либо конкретной политической и социальной программы. У Корнилова, конечно, были идеи по наведению жёсткого порядка, прекращению хаоса и перманентной фронды в стране, но, тем не менее, в конкретные политические лозунги, и даже девизы, всё это обличено так и не было — и, возможно, именно это и стало основной причиной поражения восстания. Вероятнее всего это было связано с тем, что в деле самого свержения власти, не безосновательно, Корнилов надеялся только на преданные ему военные части, часть из которых начала своё движение к Петрограду уже во время Совещания.
Как и на Петроград, так и на Москву, из Финляндии выступили кавалерийский корпус генерал-майора Долгорукова и 7-ой Оренбургский казачий полк соответственно, но были задержаны командующими Петроградского и Московского военных округов. В то же время, наиболее преданные Корнилову части, 3-кавалерийский корпус и Дикая дивизия, были успешно сконцентрированы в районе Невеля, Новосокольников и Великих Лук — в общем то, в не столь уж большой дальности от столицы. Участники событий вполне ясно понимали, что, таким образом, создаётся плацдарм для похода на город Петра. Как писал потом в своих воспоминаниях командир одного из полков, князь Ухтомский: ‘’Общее мнение склонялось к тому, что мы идём на Петроград… Мы знали, что скоро должен состояться государственный переворот, который покончит с властью Петроградского совета и объявит либо директорию, либо диктатуру с согласия Керенского и при его участии, которое в данных условиях было гарантией полного успеха переворота’’. Командовать частями было доверено Александру Михайловичу Крымову, известному своими правыми взглядами, и который бы ‘’не колеблясь развесил на фонарях всех членов Совета рабочих и солдатских депутатов’’.
Стоит рассказать немного и о самом Корнилове. Сын простого казака, Корнилов являлся хорошим примером ‘’self-made man’а’’, ещё при Империи поднявшегося до ранга генерала и командующего XXV армейским корпусом Особой армии; отличившегося ещё в кадетском училище, и в дальнейшем не раз доказавшего свою годность на полях сражений, в качестве разведчика и своим побегом из австрийского плена. Выгодно отличало его и отсутствие, во всяком случае, открыто декларируемых, монархических и вообще ‘’реакционных’’ убеждений. 19 июля 1917 года, на фоне соглашательской политики Брусилова по отношению ко всевозможным солдатским комитетам, ежедневно расшатывавшим структуру армии, он был назначен верховным главнокомандующим — фактически, вторым человеком в вертикали власти. Корнилов согласился далеко не сразу, оговорив невмешательство правительства при назначении на высшие командные должности и назначение генерала Деникина на пост командующего Юго-Западным фронтом. Вскоре после вступления в должность, Корнилов восстановил в армии смертную казнь, и, в целом, смог относительно вернуть в неё порядок, убрав, по крайней мере, абсолютный бардак, что прибавило ему популярности в патриотических кругах.
Говоря ‘’патриотическими’’ я не ввожу читателя в демагогическое заблуждение — среди активных сторонников Корнилова был и Борис Савинков, один из основателей Партии эсеров, основатель Боевой организации социалистов-революционеров, и, вообще, видный деятель революционного движения, в годы Первой Мировой, до революции в России, воевавший в составе Иностранного легиона на Западном фронте, а в дальнейшем, в годы Гражданской войны, активно сражавшийся с большевиками. Его самого прочили в диктаторы — но он предпочёл поддержать верховного главнокомандующего. Он же и помог выработать соглашение между самим Корниловым и Керенским: последний дал генералу большие полномочия, надеясь, однако, на то, что тот очистит своё окружение от слишком ярых и открытых ‘’реакционеров’’. 20 августа Керенский согласился на переведение Петрограда и его окрестностей в военное положение, а также на, главное, прибытие в столицу военного корпуса, который бы это самое военное положение на практике и осуществил. 21 августа Временным правительством Петроградский военный округ был переведён в прямое ведомство Ставки. Активно на стороне Корнилова тогда выступал и другой бывший революционер — Алексей Фёдорович Аладьин, бывший одним из организаторов ‘’Трудовой группы’’, в годы Первой Мировой служивший в британской армии в звании лейтенанта, а в дальнейшем, в годы Гражданской войны, получивший звание штабс-капитана Донской армии и сражавшийся на Юге России.
Впоследствии предполагалось передать 3-ий кавалерийский корпус в подчинение Керенскому, и назначить его командующим какого-нибудь более либерального командира, из надёжных частей также планировалось создать Особую армию, находившуюся бы в прямом подчинении правительству. Так или иначе — движение лояльных Корнилову частей на Петроград начиналось абсолютно легально, и при полном согласовании с правительством.
Корнилов, по сообщению Деникина, формально поставил перед Крымовым следующую задачу: ‘’1) В случае получения от меня или непосредственно на месте (сведений) о начале выступления большевиков, немедленно двигаться с корпусом на Петроград, занять город, обезоружить части петроградского гарнизона, которые примкнут к движению большевиков, обезоружить население Петрограда и разогнать советы; 2) По окончании исполнения этой задачи генерал Крымов должен был выделить одну бригаду с артиллерией в Ораниенбаум и по прибытии туда потребовать от Кронштадтского гарнизона разоружения крепости и перехода на материк’’. В качестве повода для ввода войск в непосредственно Петроград предполагалось организовать 27 августа псевдобольшевистскую провокационную демонстрацию, что было возложено на председателя Совета Союза казачьих частей, будущего оренбургского атамана, Александра Ильича Дутова
25–26 августа войска продвигались абсолютно спокойно — даже, пожалуй, слишком. В Ставке тем временем обсуждались различные варианты обустройства власти после победы — предполагался и триумвират Корнилова, Савинкова и Керенского, и триумвират Корнилова, Савинкова и Филоненко (эсер, помощник и доверенное лицо Савинкова). Был и проект создания коалиционного правительства ‘’Совета народной обороны’’, в котором предполагалось участие и Колчака (как морского министра), и меньшевика-Плеханова (как министра труда), и прогрессиста-Третьякова (как министра торговли и промышленности), и меньшевика-Церители (как министра почты и телеграфа), и самого Савинкова (как военного министра), и Филоненко (как министра иностранных дел). Председателем Совета должен был стать Корнилов, Керенский же — его заместителем.
В то же время, в Ставке без согласования с правительством был подготовлен конкретный проект введения военного положения, а Союз офицеров предложил провести ликвидацию Петросовета и арест большевиков самостоятельно, поставив таким образом Керенского перед фактом. Всё это начало вызывать опасения у председателя Временного правительства, которые, впрочем, пока ещё не оформились в серьёзную форму.
Тогда же, 25 числа, в отставку подали министры-кадеты, что было частью изначального плана. Одновременно подал в отставку и руководитель Партии социалистов-революционеров Чернов, не захотевший, по его словам, участвовать в ‘’корниловской интриге’’. И тут на сцену вступает Львов — первый руководитель Временного правительства, успевший во всё том же 1917 году 4 месяца возглавлять Святейший Синод, а затем, уже в советские годы, бывший активным членом Союза безбожников. Он попытался выступить в качестве посредника между Ставкой и правительством, придя сначала к Керенскому, которому он заявил, что, мол, Советы переходят под власть большевиков, и больше не будут помогать Керенскому, но, дескать, неприязнь к Советам всё равно возрастает, и закончится она бойней. А потому, от имени прокорниловских сил, к которым он никакого отношения не имел, Львов предложил Керенскому сформировать правое правительство, после чего отправился уже к Корнилову.
Генерал сформулировал идею военного положения в Петрограде, объединения власти Главкомверха и министра-председателя в одних руках (‘’конечно, всё это до Учредительного Собрания’’), заявив о готовности передать Керенскому портфель министра юстиции, а Савинкову — военного министерства. Он также попросил Львова ‘’предупредить Керенского и Савинкова, что я за их жизнь нигде не ручаюсь, а потому пусть они приедут в Ставку, где я их личную безопасность возьму под свою охрану’’. 26 августа с этим сообщением Львов вновь прибыл к Керенскому.
Он передал ему все предложения Корнилова, но, вместе с тем, рассказал также о настроениях, господствовавших в Ставке, и о резко негативном отношении к Керенскому большинства её членов — причём в таком виде, будто бы их в полной степени разделял и сам Корнилов. На фоне предыдущих событий и вызова главы Временного правительства в Ставку, это только усилило подозрения Керенского. В результате, Керенский позвонил Корнилову в Могилёв, где и располагалась Ставка, где провел диалог в достаточно общих фразах, иногда говоря за отсутствовавшего Львова, по итогам чего Корнилов подтвердил свои прежние намерения и без намёка на недовольство или негативное отношение, но Керенский ещё больше уверился в его измене. На последующем заседании Временного правительства, вечером 26 числа, он квалифицировал действия Главкомверха как ‘’мятеж’’ и потребовал себе диктаторских полномочий для его подавления, но, однако, остальные члены правительства предпочли урегулировать сложившуюся ситуацию мирным способом. Керенский, однако, всё не унимался, и угрожал, что если министры его не поддержат, то он ‘’уйдёт к Советам’’. В результате была спешно составлена телеграмма, посланная в Ставку за подписью Керенского, в которой Корнилову было предложено сдать командование генералу Александру Сергеевичу Лукомскому и немедленно выехать в столицу.
Эта телеграмма, полученная в Ставке только ночью 27-ого числа, совершенно неожиданная для Корнилова и бывшая даже без номера, была поначалу принята за фальшивку. Корнилов разве что отправил в Петроград сообщение, что корпус Крымова будет в столице 28-ого, с просьбой ввести военное положение 29-ого. Однако, в газетах появилось обращение министра-председателя, начинавшееся со слов ‘’26 августа генерал Корнилов прислал ко мне члена Государственной Думы В. Н. Львова с требованием передачи Временным правительством всей полноты военной и гражданской власти, с тем, что им по личному усмотрению будет составлено новое правительство для управления страной…’’. Корнилов, разумеется, пришёл в ярость, и теперь уже вышел из подчинения Керенскому реально.
‘’Телеграмма министра-председателя за № 4163, во всей своей первой части, является сплошной ложью: не я послал члена Государственной думы В. Львова к Временному правительству, а он приехал ко мне, как посланец министра-председателя. Тому свидетель член Государственной Думы Алексей Аладьин. Таким образом, свершилась великая провокация, которая ставит на карту судьбу Отечества. Русские люди! Великая родина наша умирает. Близок час её кончины. Вынужденный выступить открыто — я, генерал Корнилов, заявляю, что Временное правительство, под давлением большевистского большинства советов, действует в полном согласии с планами германского генерального штаба и, одновременно с предстоящей высадкой вражеских сил на рижском побережье, убивает армию и потрясает страну внутри (…) Я, генерал Корнилов, — сын казака-крестьянина, заявляю всем и каждому, что мне лично ничего не надо, кроме сохранения Великой России, и клянусь довести народ — путём победы над врагом — до Учредительного Собрания, на котором он сам решит свои судьбы, и выберет уклад новой государственной жизни. Предать же Россию в руки её исконного врага, — германскаго племени, — и сделать русский народ рабами немцев, — я не в силах. И предпочитаю умереть на поле чести и брани, чтобы не видеть позора и срама русской земли. Русский народ, в твоих руках жизнь твоей Родины!’’
Корнилов категорически отказался сдавать пост верховного главнокомандующего, а Лукомский — его принимать. На требование остановить движение корпуса Крымова последний ответил, что ‘’остановить начавшееся с Вашего же одобрения дело невозможно’’. Движущиеся на столицу эшелоны отказался остановить и командующий Северным фронтом, генерал Владислав Наполеонович Клембовский. Открыто поддержал Корнилова и командующий Юго-Западным фронтом, генерал Антон Иванович Деникин. Керенский вызвал в Петроград и генерала Михаила Васильевича Алексеева, но и тот отказался стать Главкомверхом. 28 августа Корнилов был официально объявлен изменником — и в это же время он объявил о принятии на себя всей полноты власти в стране.
Тем временем корпус Крымова всё продолжал движение на столицу, но, в то же время, планируемая ещё на 27-ое число провокация провалилась. Крымовцы уже взяли Лугу — город в 147 км от Петрограда, ныне находящийся в пределах Ленинградской области, а у станции Антропшино, что в современном Гатчинском районе, корниловская Дикая дивизия вступила в бой с солдатами Петроградского гарнизона. В то же время, Керенский решил и впрямь сделать ставку на Советы — и это ему удалось. Были посланы агитаторы для контакта с восставшими частями, а петроградским рабочим было роздано оружие, при организации отрядов Красной гвардии. Уже 29-ого числа движение корниловских частей прекратилось: во многом благодаря тому, что противники Корнилова разобрали железнодорожное полотно на многих участках, но также и потому, что во многих местах, благодаря агитаторам, удалось добиться сложения мятежными частями оружия.
По приглашению Керенского, переданного через приятеля генерала, полковника Самарина, бывшего помощником при штабе главы Временного правительства, Крымов из Луги направился в Петроград. Подробности разговора между генералом и министром-председателем не дошли до нас, но, уйдя из кабинета Керенского, он, выстрелом из револьвера, смертельно ранил себя в грудь, и, через несколько часов, изредка приходя в сознание, скончался в Николаевском военном госпитале. 4 сентября Самарин будет произведён в генерал-майоры и назначен командующим Иркутским военным округом.
Генерал Корнилов отказался покинуть Ставку и бежать, и, в результате, в довольно скором времени, все корниловцы, среди которых оказались и Деникин, и Марков, и Романовский, были арестованы, и 1 сентября помещены в тюрьму в городе Быхове, что войдёт в историю под названием ‘’Быховского сидения’’. Арестовывал ‘’мятежников’’ генерал Алексеев, который, по выражению Деникина, ‘’ради спасения жизни корниловцев, решился принять на свою седую голову бесчестие — стать начальником штаба у „главковерха“ Керенского’’. Довольно скоро он потеряет это пост, но, во всяком случае, какую-никакую безопасность он им обеспечить и впрямь смог — все вышеперечисленные генералы сыграют потом не самую последнюю роль в Гражданской войне.
Корниловское выступление стало поворотным в истории развития событий тех лет в России, став самым буквальным подтверждением известного выражения ‘’благими намерениями выстлана дорога в ад’’. И хотя нельзя не отметить то, что именно Керенский во многом и погубил его, чрезмерно доверившись Львову, не пользовавшемся доверием и уже имевшего личный конфликт с Керенским, и то, что в случае занятия Петрограда вектор событий мог пойти совершенно иначе — как никак, основная солдатская масса была чрезвычайно пассивна, и даже уже в последствии, во время Гражданской войны, на пике, в Красной Армии было порядка 5 миллионов человек — меньше даже 5% населения, нельзя не отметить и то, что во многом именно это выступление сыграло большую роль в последующей победе большевиков. Во-первых, правые скомпрометировали себя в глазах широких масс, что прямым образом повлияло на то, что Керенский был теперь вынужден в гораздо более большей степени опираться на левые силы, и, как следствие — на Советы. Были вновь разрешены отдельные вооруженные левые силы — пресловутая Красная гвардия, сыгравшая важную роль в Октябрьской революции. Большевикам удалось не только реабилитировать себя после Июльских дней, но и перейти в энергичное наступление. Характерной тут будет судьба Троцкого — 4 сентября он был освобождён из тюрьмы ‘’Кресты’’, 20-ого числа стал председателем Петроградского совета, а ещё спустя три недели уже сформировал Военно-революционный комитет. Как писал потом сам Лев Давидович:
‘’После корниловских дней открылась для советов новая глава. Хотя у соглашателей все ещё оставалось немало гнилых местечек, особенно в гарнизоне, но Петроградский Совет обнаружил столь резкий большевистский крен, что удивил оба лагеря: и правый и левый. В ночь на 1 сентября, под председательством все того же Чхеидзе, Совет проголосовал за власть рабочих и крестьян. Рядовые члены соглашательских фракций почти сплошь поддержали резолюцию большевиков…’’
В завершение хотелось бы привести слова видного русского мыслителя Ивана Солоневича:
‘’Ген. Л. Г. Корнилова можно обвинять только в одном: в том, что заговор его не удался. Но генералу Л. Корнилову удалось нечто иное:
Он не делал изысканных жестов и не произносил патетических речей. Он также не бежал в бабьей юбке и не оставлял на произвол судьбы людей, которые ему верили. Он пошёл до конца. И конец этот он нашёл в бою. ‘’
