Человек года — Сергей Карпов
Итоги 2015 года
Новый год — для меня сакральный праздник. Вокруг него я создал множество традиций. Одна из них — итоговый пост. Каждый год он должен быть новым и оригинальным по форме.
Еще в начале осени я решил, что в этом году текст будет посвящен самому важному для меня в 2015-ом человеку. Тогда же определился и с именем человека. Это Сергей Карпов. Всё ниже написанное еще и кратчайшая, первая в своем роде история проекта “Последние 30”. Также прошу не забывать, что это мои личные итоги года, так что извините, если иногда я буду уходить в саморефлексию и уходить от Карпова.
Эта история “Последних 30” не претендует на каноничность, но, как мне кажется, будет вам интересна. Также я отдаю себе отчет в том, что у Карпова и у других моих коллег по “Последним 30” есть свои интерпретации описываемых событий. Также, наверное, не все моменты стоило бы выносить с кухни — впрочем, я это сделал чрезвычайно вежливо и щепетильно. Но, может быть, на меня всё равно обидятся. Обидится, может быть, даже человек года. Впрочем, пусть знает, этот текст продиктовала огромная любовь и безмерное уважение к нему.
С Наступающим!
Без языка
Некалендарный, настоящий 2015 год начался вечером 2 декабря 2014 года. В Москве была, кажется, плюсовая температура, таял снег. Потом я долго вспоминал: зачем мы на самом деле встретились в тот вечер с Серёжей? Вспомню только в Казани в ноябре почти через год: мы собирались обсудить предстоящую съемку ветеранов Первой Чеченской, у которых на следующий день был какой-то сейшн на Поклонной горе. Я благополучно просплю ту съемку, а Серёжа сделает несколько фотографий. Они были выполнены в стилистике, к которой он пришел осенью 2014 года — портрет человека в анфас на черном фоне, снятый в среднем формате на пленочную Mamiya RB67 начала 1990-х.
Первый раз серию таких снимков мы сделали 3 октября у Останкино — защитники Конституции поминали там жертв расстрела в 1993 году. Я никогда не был и, наверное, не стану репортёром, не люблю работать в поле. Мною коряво задавались вопросы, я нехотя подходил к людям, чтобы попросить их сфотографироваться. Карпов меня не уставал поправлять и учить: спроси как зовут, род занятий, возраст? Что я сразу научился делать — держать двухметровый черный фон. В апреле следующего года мы будем снимать у Останкино одного из героев “Последних 30”, и вспомним, что именно здесь родился прообраз проекта. После того дня в этой же стилистике Сережа сфотографирует людей, стоящих в очереди к Соловецкому камню на “Возвращении имен” и участников “Русского марша”.
В начале декабря “Русская планета” ушла в Вальгалу. Как и большинство моих коллег, я вступал в неопределенно длинный период безденежья. Поэтому, когда к нам с Карповым у метро Новокузнецкая, где мы с ним и встретились тем вечером, подошла женщина и предложила за 200 рублей поучаствовать в маркетинговом исследовании, то я решил пойти и потянул за собой товарища. Нужно было привыкать пользоваться любой возможностью заработать деньги. Попробовав на вкус разные сорта жевательной резинки, мы решили тут же потратить заработанные пару сотен в близлежащем грузинском кафе “Илларион”.
Планировалось обсудить о чем, мы будем завтра разговаривать с ветеранами Первой Чеченской. Но вместо этого придумали “Последние 30”. Этим тот вечер и запомнился. Вошёл в историю, извините.
Течение нашего знакомства с Карповым последовательно подводило нас к этому событию. В первый день нашей совместной работы 30 сентября 2013 года Карпов мне тут же принялся рассказывать о веб-доках. Что это такое, я до сих пор не до конца понимаю. “Зачем он мне про это рассказывает?”, — думал я, когда мы проходили мимо дома, где умер Высоцкий. Он не унимался, в его речи был тот самый жар увлеченности на грани фанатизма, который хорошо известен всем, кто имел с ним дело.
Потом мы долго вместе не работали, но что-то нас к друг другу тянуло. В конце января 2014-го он уезжал работать на Олимпиаду в Сочи, а я приехал к нему в гости, чтобы проводить. Сейчас мне кажется, что ему больше всего во мне нравилось, что его смутные мысли я схватывал на лету и быстро оформлял в законченную идею, которую озвучивал. Серёжа — природный гуманитарий с блестящими вводными данными, волею судьбы не получивший соответствующего образования. Я оказался тем человеком, который мог его понимать и договаривать за него то, что он еще выговорить не мог. Хотя, когда я видел темпы и масштабы его чтения и последующей рефлексии, то понимал: этот хаотичный процесс еще родит большого публичного интеллектуала. И сейчас в конце 2015 года, когда Карпов работает на стыке фотографии, интернет-медиа и гуманитарной рефлексии нашей действительности, мы действительно уже имеем этого интеллектуала. Другого такого нет, но тогда он только рождался. Мне повезло быть свидетелем этого процесса.
В апреле 2014-го он мне и Павлу Беднякову предложил запустить спецпроект про Первую Чеченскую. Как и зачем это делать, я представлял слабо. Особенно трудно мне давалось понимание того, как удастся делать этот проект в то время, когда я работаю в “Русской планете”. Весной 2014 года я только стал обретать по-настоящему свое журналистское “Я”, и отвлекаться от написания длинных текстов о русской истории мне не очень хотелось. Но Серёжа настырно шёл к своему веб-доку. На каком-то этапе он хотел сделать его как спецпроект в “Русской планете”, но осень 2014-го была не лучшим временем для подобных начинаний.
После одного из оппозиционных сентябрьских митингов мы сидели небольшой компанией в кабаке. Карпов жаловался мне с Моховым на творческие муки: он дескать хочет создать фото-проект об исторической памяти, но не знает как. Смотрел на нас, ждал помощи.Но он, как всегда, поможет себе сам. С Ритой Филипповой Карпов договориться сделать небольшую фотогалерею к 21-ой годовщине разгона Верховного Совета. К ней подрядят меня — год назад мы как раз и познакомились во время совместной подготовки материалов к 20-ой годовщине тех событий.
Маргарита Филиппова, билд-редактор от Бога: “У Маргариты Филипповой есть две руки, одну из них зовут Сергей Карпов. Если Маргариту Филиппову лишить этой руки, она вряд ли сможет так непринужденно оформлять монологи заключенных, отсидевших 30 лет, снимать кино про группу “Кровосток” или парней на фурах. бывает что рука срывается, и тогда Маргарита Филиппова теряется и в ужасе ищет замену Сергею Карпову, которой просто нет”.
Ну, а дальше вы знаете. Уже в Казани, во время нашей резиденции, Карпов произнесет сакраментальное: “У Останкино я понял: deadpan-стилистика — это тот язык фотографии, который позволяет мне говорить об исторической памяти”. Мы тогда с Моховым на глазах у посетителей “Смены” неподдельно изумились. Про эту стилистику мы слышали в первый раз, хотя работали в ней, как оказывается, уже девять месяцев.
А в “Илларионе” произошло всё спонтанно. Карпов мне доказывал, что сейчас в наступающий кризис — самое время мутить стартапы. Нужно сделать большой спецпроект, в основе которого будет фотография. Но Серёжа терялся на следующем шаге: он не мог придумать тему, которая тянула бы на спецпроект. Отхлебнув пива, я стал ему рассказывать, что в следующем году будет 30 лет Перестройке, что к этой дате можно приурочить проект из 30 галерей, сгруппированным по разным темам. Вот тебе, Серёжа, историческая память, а вот тебе, Сережа, фотогалереи. А проект можно назвать “Последние 30”. Это и указание на 30 прошедших лет, по прошествии которых мы пришли к тому из-за чего Перестройку начинали — нужно делать реестр и двигаться дальше.
Вы бы видели глаза Серёжи в тот момент! Он услышал то, что давно хотел сам сказать. Проект родился. А я оказался обречен расстаться со статусом наемного рабочего на неопределенный срок. Кто меня тянул тогда за язык — Бог или дьявол — история еще покажет.
Игра в индейцев
Признаюсь честно: я не верил, что проект “Последние 30” появится на свет. Зимой 2015-го года, когда только ленивый не обсуждал просмотренный на YouTube “Левиафан” я находился в прострации. Всем говорил, что до весны не буду искать работу, потому что хочу дописать диссертацию. Но она писалась чрезвычайно медленно и лениво. Год потихоньку разворачивался. Вот Паин позвал поучаствовать в создании заявки на получение гранта Российского научного фонда. Вот уже второй текст для “Медиазоны” написал. Рядом с домом открылся огромный гипермаркет, в который я любил ходить, чтобы купить тамошней чревычайно вкусной выпечки. Без “Русской планеты” я позволил себе невиданную роскошь — читать шесть книг одновременно.
И вот на этом фоне Карпов постоянно зудел: “Нам нужно встретиться и обсудить проект! Нам нужно созвониться в скайпе, и решить важный вопрос по проекту! Я уезжаю из Москвы, но потом приеду и мы обсудим проект”. “Езжай, езжай, всё равно всё сорвётся”, — даже без зла думал я. Ведь я видел, как до этого Карпов два года пытался запустить что-то подобное и у него не получалось. Почему у него должно было получится в этот раз?
Но, вот Карпов возвращался, заводился чат в Facebook, и вот я уже познакомился с Аксаной Зинченко — гениальным веб-дизайнером из Минска. Она согласилась работать в проекте бесплатно. Друг Карпова еще по Волжскому Илья стал нашим программистом, и тоже согласился работать без денег. Я всё думал, когда это закончится. Но Карпов всё втягивал и втягивал людей в орбиту создающихся “Последних 30”. Все были полны энтузиазма, все хотели работать над проектом. Аня Алешковская, мне казалось, не вылазила из чата: она постоянно всем давала советы.
Я наблюдал за этим всем в древнерусской тоске. Карпов мне с самого начала показался каким-то уж слишком наивным оптимистом по отношению к задуманному. Еще в декабре он предложил схему, чтобы для нас бесплатно писали ученые и журналисты. Я, конечно, покачал согласно головой: перебесится. Ну, вот мне Карпов говорит, чтобы я звонил Сергею Смирнову, и он соглашался. Вот, я звоню Павлу Пряникову, и он соглашался. Вот, я пишу Кашину, и он соглашается. Вот, я пишу Черных, и он соглашается. Когда-нибудь про эти времена напишут, что это была эпоха рождения новой солидарности.
И вот уже по адресу last30.ru сделана заглушка. Аксана к этому моменту уже разработала фирменный дизайн. Карпов давил: пора идти снимать. Ну, хорошо пойдем. Первой мы решили снимать тему “Субкультуры”, героями которой выбрали “эмо”. Они вызывали у меня интерес в годы своего расцвета. Это была, наверное, первая, а может и единственная оригинальная субкультура (хипстеры были всегда!), которая пришлась на пору, когда моим ровесникам и мне в силу возраста можно было к ним принадлежать, чтобы при этом не казаться переростком. 21 февраля 2014 года на Art Play мы сделали первую фотографию из запланированных трёх ста (300 фотографий). Это был Даниил Берковский.
Карпов — больной перфекционист, который в жизни руководствуется формулой “проблемы индейцев ебут только индейцев”. Он ставил, как сейчас понятно, изначально невыполнимые планы. Проект планировалось запустить 23 апреля 2015 года, в год 30-летия Апрельского пленума ЦК КПСС. А закончить Карпов его собирался 1 ноября. Каждую неделю мы собирались публиковать по теме: текст ученого (понедельник) — галерея героев (среда) — текст журналиста (пятница). Запуститься мы вообще собирались с трема полностью опубликованными темами.
Поэтому эмарей мы снимали быстро. В марте мы еще не разработали систему поиска, поэтому шли фотографировать первого отозвавшегося на объявление в социальных сетях. Именно так появилась “Русская планета эмарей”. А в тот момент, когда галерея уже была готова, выяснилось, что ученый не успевает. Ладно, значит, стартуем с темы “Бизнес” — герои кооператоры. Ведь важно, чтобы проект, отталкивающийся от событий Перестройки, с них и начинался.
Митя Алешковский, спасатель: “Я Карпова полюбил еще когда мы с ним познакомились в Цхинвали. Я тогда увидел, что он невероятно талантливый чувак, который вообще, смотрит на весь мир по-другому. У него в топовой подборке Reuters за год было больше фотографий, чем у Дениса Синякова, при том, что Дэн был Staff, а Карпов — Stringer. Потом он поразил меня тем, как легко расстался с ТАССом уйдя в неизвестность. Ну, и вообще, все то, что он снимает, и как он снимает говорит о нем, как о человеке который думает, ну, три шага вперед и на сто лет дальше остальных. Ну, а то, что он при этом читает, и что он при этом думает особенно приятно и интересно. И очень круто, что он умудряется делать много всяких проектов, типа “Последних 30”, или “Рулета”, или Мediacrowd. Они, казалось бы, не такие пафосные и раскрученные, но невероятно глубокие и охуенные”.
Но Карпов продолжал играть в индейцев. Значит, нужно снять больше тем про запас. “Если нет запаса, значит, нет смысла запускаться”, — твердил Серёжа. Ладно хорошо. Так в проекте появился Мохов. Он оказался моим напарником по интервью. Снимал один Карпов. Мы понимали, как нас это ограничивает, настаивали, что нужен второй фотограф. И даже предпринимались попытки, чтобы его найти. Но в конце концов Карпов заявил, что это его личный большой проект. Впрочем, когда он в этом признается, то это уже никого по-настоящему волновать не будет.
Мы продолжали работать. В теме “Политический активизм” мы начали снимать “политических неформалов”. Когда я Карпову предложил этих героев, то он округлил глаза, так как не знал, кто это. Удивительно было не это. Удивительно было, что через неделю он собрал литературу по этому вопросу — слава Богу, в НЛО вышла соответствующая книжка. “Зачем ты это читаешь?” “Как почему? Чтобы разбираться в теме, над которой работаю”, — отвечал мне Сережа. И вот в этом весь Карпов. В нем всё же загибается или принимает другие формы (как знать?) большой ученый-исследователь. Он просто не может без теории.
Тем временем от моего зимнего тихого скепсиса в отношении “Последних 30” не осталось и следа. Я влюбился в проект. Чем глубже я погружался в работу над ним, тем больше понимал, что это на столько мое, насколько это вообще возможно. Уже под закат 2015 года один человек обзовет “Последние 30” постсоветским националистическим проектом. А мы разве это скрывали? Да, для нас с самого начала он превратился в одиссею в поисках нашей родной Итаки. И мы ее непременно найдем. Нас с Карповым роднит одна вещь — свою жизнь мы связываем только с Россией. О чём “Последние 30”? О Родине. Мы должны сделать добро из зла, потому что его больше не из чего делать.
Накануне запуска у “Последних 30” не существовало никакого сайта. Он впопыхах доделывался. За запуск проекта я не волновался. Но в тот день, как показали дальнейшие события, случилось другое важное определяющее событие года — Мохову написал профессор Дармундского колледжа в США. В тот же день он задумается о запуске бумажной версии “Археологии русской смерти”.
На следующий день “Последние 30” будут запущены. Карпов впервые за два дня ляжет спать.
Год назад я написал, что после мартовского исхода из “Русской планеты” можно было считать 2014-ый год законченным. В этом смысле 2015-ый был значительно длиннее, больше чем на месяц. К 23 апрелю всё самое важное и определяющее уже произошло.
Перекрестное опыление
Через месяц с небольшим было очевидно, что игра в индейцев провалилась. Если бы я решился перечислить здесь все проблемы, с которыми столкнулся проект, то текст получился бы еще длиннее этого. Впрочем, все они сводимы к одной простой вещи: стартапам без финансирования на чистом энтузиазме приходится очень трудно.
Сначала ученые и журналисты стали опаздывать с текстами. Потом мы стали не успевать снимать галереи. Читатели жаловались на отсутствие мобильной версии. Карпов делал вид, что ничего этого не происходит. Старался никого не обвинять. Пытал искать мотивировку для себя и остальных. Но было очевидно, что его эта ситуация напрягает больше всех. В конце июня он объявил, что проект уходит в отпуск. Все выдохнули с облегчением. Но было ясное ощущение, что “Последние 30” впадают в долгий кризис, из которого они могут и не выбраться.
Пока судьба проекта повисла на волоске, мы с Карповым задумались об очередном стартапе. В 2015 году стало очевидно, что рынок российских интернет-медиа изменился навсегда. И та самая гребаная цепь — только одна из причин. Прежние медиа-гиганты, которые стремились стать местным The New York Times, по-разному отошли в мир иной. На рынке высвободилось множество свободных и талантливых гуманитарных рук. К середине 2010-х процесс производства красивых сайтов сильно подешевел. Многие опробовали и полюбили краудфандинг. В определенном смысле наступила эпоха Web 3.0 — теперь ты не только пишешь на сайте, но сам создаешь место, где будешь писать.
Егор Мостовщиков, Иоанн Богослов сегодня: “Это большая удача, что в мире есть такое количество экспертов по Сергею Карпову, что из них можно собрать бригаду. Оно и неудивительно — Сергей Карпов человек добрый, порядочный, отзывчивый, так что он окружен экспертами, и он, вне всяких сомнений, человек года и это может быть совершено любой год — годы идут, а Карпов остается. Вероятно, мне повезло больше других экспертов — я познакомился с Карповым, когда попросил его о помощи — провести фото-съемку для самиздата “Батенька, да вы трансформер” (бесплатно) — и он без раздумий согласился, а мне была дарована обязанность держать свет, пока Карпов работал. Это было потрясающе. Спасибо большое!”
Но в России в 2015 году наметились все признаки и другой эпохи, которую я предпочитаю называть “временем колокольчиков-2”. Артемий Троицкий однажды сказал, что когда-то рок-музыка действительно была силой меняющей мир. Потом дух рок-н-ролла, как ни парадоксально, из нее исчез. В наше время этот дух, преобразующий реальность, переселился в мир интернета, гаджетов и информации. К началу 1980-х для советской гуманитарной молодёжи рок-музыка стала не просто развлечением — она была спасением в застойной реальности, способом выживания. И создавалась рок-музыка вопреки. И вот, чтобы описать эту ситуацию, Александр Башлачев нашел красивейшую метафору: “Если нам не отлили колокол, значит, здесь время колокольчиков”.
И вот сегодня российская гуманитарная молодёжь всё больше находит себя в маленьких медиа. Но в отличие от наших западных ровесников, для нас — это не просто способ самореализации и приложения творческих сил — это еще и возможность спасения в эпоху самой страшной политической реакции в России за последние 30 с лишним лет.
Руководствуясь примерно такими мыслями, мы с Карповым решили создать что-то вроде профсоюза для маленьких медиа. Назвали его “Перекрестное опыление”. Оно родилось из цели, создаваемого профсоюза — взаимная помощь маленьких редакций друг другу. У нас нет денег, но у нас есть собственная аудитория — наш главный капитал. Давайте, хотя бы в своих пабликах на друг друга давать ссылки. Давайте формировать среду. Будущее принадлежит нам. Вот это всё.
Мы начали встречаться, общаться с нашими коллегами: “Батенька”, “Молоко”, “Россия без нас”, The Slump. Мы с Карповым задавали два вопроса. Во-первых, вам это нужно? Во-вторых, если нужно, то в какой форме? Было начало июля. Москву поливало короткими дождями, после которых выглядывало солнце. От этого парило страшно. Я внимательно смотрел на Карпова во время этих встреч. Что его заставляет этим заниматься? У него дома жена и маленькая дочь. Нужно за квартиру платить. Нужно делать сбережения. А потом я понимал: боже, это лучший человек на земле! Квартиру он оплачивает. Жена и дочь не голодают и имеют все необходимое. Сбережений нет, но как завещал один умный парень, не собирайте сокровища на земле, а собирайте их на небе. Вот этим Карпов и занимается — он всегда находит время для работы ради Идеи. Вернее не так, он всю жизнь подчиняет Идее. В этом смысле мы с ним близнецы-братья — оба уверены, что все остальные блага этого мира должны быть приложением к Идее, а не наоборот.
Наташа Платонова, человек, подарившей Карпову человека года по его собственной версии: “Я безумно рада его “проектной активности”, так как он долго к этому шёл. Сначала непростое решение уйти с постоянной работы, которая сдерживала и не давала делать то, что хочешь. Потом фриланс и необъятная мыслительная деятельность, каждый день новые идеи, которые оставались на уровне идей. И наконец решительный шаг к реализации, мотиватором к которому во многом послужила наша годовалая дочь. После её рождения понеслось и не останавливается. На этот раз новые идеи, которые обретают жизнь. Конечно, в “неуёмной деятельности” есть и свои минусы. Например, отсутствие выходных, чтобы побыть с семьёй; постоянная активность, ну, то есть постоянная, даже когда мы спим, телефон продолжает принимать всё новые и новые сообщения в “слаке”. Иногда хочется побыть только втроём, именно вот так без гаджетов, слаков, трелло и прочего”.
Тем временем идея с “Перекрестным опылением” заходила в тупик. Никто не был против идеи объединения, но зачем, и на каких условиях и ради чего существовать было решительно не понятно. Как выяснилось, это только мы с Карповым бессребреники, а остальные думают о монетизации. Было не понятно стоит ли включать в “Перекрестное опыление” проекты хоть с каким-то финансированием. В какой-то момент стало казаться, что рынок маленьких медиа в России совсем мал — объединяться просто некому. Сейчас я понимаю, что это не так. Но в течении недели мы от идеи “Перекрестного опыления” отказались.
Вот сейчас в конце декабря ясно, что мы просто выбрали самое неудачное время для запуска очередного стартапа. У нас было полгода гонки “Последних 30”, которая всех нас вымотала. Вымотала на столько, что оклемаемся мы только к концу года. Не знаю, как Карпов, но я точно не думал, что “Последние 30” в тот момент уже закончились — закончились в той форме, в которой были задуманы и созданы, хотя и не завершены.
Без энтузиазма
Сейчас я пытаюсь подсчитать сколько мы сделали фотографий для проекта с июля. Что-то в районе тридцати. До июля мы сделали 80 фотографий. В этой арифметике можно измерить энтузиазм команды “Последних 30” в первую половину года, и во вторую.
2015 год для меня ясно делится на два полугодия — прекрасное, весёлое и злое первое и депрессивное кризисное второе. Причем, это не только “Последних 30” касается.
Проблемы “Последних 30” были связаны не только с падением интереса к проекту и общей усталостью. У части команды просто изменились планы на ближайшие месяцы, а то и годы. Для большинства в проекте он оказался перевалочным пунктом. Как только у них появились другие, свои личные проекты, то интерес к “Последним 30” стал падать. Ничего в этом страшного нет — это естественно и логично. Но находиться в этом распаде было неприятно.
Для нас же с Карповым было очевидно, что проект наш авторский. Мы за него отвечаем именем. И закончится он тогда, когда мы потеряем к нему интерес. И что-то подобное стало проскальзывать в нашем с ним общении в конце августа. Карпов находился в нескрываемой депрессии. Ну, он просто не улыбался. Выход из отпуска был запланирован на 17 августа. За полтора месяца было сделано почти ничего. Вины в этой ситуации никто не ощущал, за что Карпов справедливо на нас всех обижался. И вот в конце августа он уехал на неделю с семьей в Питер.
Вернулся оттуда уже с плохо скрываемым желанием всех послать. Стало ясно это после одной единственной фразы: “В сентябре я на две недели уеду в Осетию”. Осетией он занимался давно. Осетия принесла ему славу как фотографу. Осетия — его первый проект. А давно подмечено, что творческим людям в период кризиса приятно вернуться к истокам. Раз он возвращался к Осетии, значит, он забивал на “Последние 30”.
В этой ситуации мне стало жутковато. К этому времени было ясно, что Мохов сосредотачивается на “Археологии русской планеты”, которая в таком формате только его. Карпов уезжает в Осетию. Я в этой ситуации оставался ни с чем. Ну, почти ни с чем. У меня была диссертация и грантовое исследование. <…>
И в этот момент пришла помощь. Откуда не ждали. В самый жуткий, переломный момент, когда всё должно было полететь ко всем чертям, Провидение спасло “Последние 30”. Провидению угодно, чтобы мы всё-таки доплыли до своей Итаки.
На Даниловском рынке проходил книжный фестиваль, приуроченный ко дню города. Там Карпов познакомился с ребятами из казанского Центра современной культуры “Смена” Кириллом Маевским и Александром Левиным. Как это обычно и бывает у Сережи, у него родилась спонтанная идея. Ребята, а давайте мы к вам приедем, а вы найдете нам для съемки героев, а мы вам за это лекции и фотографии для выставки. Круто! Давай!
Мария Ионова-Грибина, фотография — её второе имя: “ Сережа? Сережа Карпов? Сережа крут! Он тот человек который ДЕЛАЕТ! А я таких очень уважаю!”
“Сережа, я убежден, что у нас есть только один способ закончить проект — это выезжать в другие города. Во-первых, это интересно. Во-вторых, только постоянными поездками по стране мы можем поддерживать свой энтузиазм”, — уже явно все решив, доказывал мне Карпов, когда мы шли по Якиманке на очередную съемку. Он потом об этих августовско-сентябрьских съемках скажет так: “Я уныло ходил на них. Ну, надо снять, значит, надо. Было же ясно, что проект проваливается”. К нему возвращался прежний задор, но он настаивал: “Теперь мы в Москве снимем только несколько галерей — всё остальное в других городах. Других вариантов нет”. Он вернулся к игре в индейцев. Значит, всё хорошо.
<…>
Рәхмәт, Казан!
Кстати, Карпов в Осетию так и не поехал. До Казани у нас почти не было съемок. Как мне казалось, теперь Карпов не особо переживал по этому поводу. Он нащупал идею стартапа в стартапе — резиденцию — и теперь в рамках проекта жил только ею. К нашим баранам мы вернемся в любом случае, — уверен, думал Сережа.
Продюссер проекта Аня Алешковская нашла немного денег — небольшое разовое финансирование нам предоставил “Фонд Бёлля” в Москве. На эти деньги мы решили поехать в Казань.
В третьей столице России мы пробыли чуть меньше двух недель. Но это был поворотный момент года. Да, и возможно, поворотный момент для ближайших нескольких лет моей жизни. “Смена” в Казани — это место силы и пример для подражания во всех городах Москвы. Мы смотрели на команду “Смены” с Карповым и умирали от зависти: вот это коллектив! Нет, они не работают на чистом энтузиазме, но его у них было его ровно столько, чтобы проект запустить и превратить его в одно из важнейших мест на карте России. Только такими прогрессорскими местами как “Смена” Россия спасётся. В те две недели в Казани рождался наступающий 2016-ый год, также как 2015-ый рождался в дни разгона “Русской планеты”. Каждый из нас делал выводы на будущее. Многое из того, что мы уже задумали, уже сейчас делаем, родилось в “Смене”.
При этом именно на Казань у меня пришлось дно личного кризиса. Когда мы уезжали из Казани, я уже понимал, что делать дальше, но не знал каким образом. Чтобы найти ответ, мне понадобился месяц. Это был ноябрь, который я традиционно ненавижу. Это был очень тяжелый ноябрь. Я писал большую статью в рамках гранта, а параллельно думал, думал, что делать дальше. Накануне нашей с Карповым встречи ради последней сделанной в 2015 году для проекта фотографии, идея родилась. Опять случайно, опять я выпивал, на этот раз с писателем Антоном Секисовым.
На следующий день мы сидели с Карповым и обсуждали будущее проекта. Было очевидно, что в старой форме он прекратил свое существование. Нет, это не означает, что 30 тем не будут сняты и написаны — будут. Но работу над ним мы в корне поменяем. Я рассказал о вчера придуманной идее. Карпов рассказал о другой своей идее. Мы долго разговаривали. Мы не виделись почти месяц, как приехали из Казани. К концу общения были придуманы новые “Последние 30”.
Наступал настоящий некалендарный 2016 год.
Эпилог
Чем для меня стал 2015 год? Это был год самопознания. Когда мы ехали из Казани, Карпов мне задал вопрос: “А чем бы ты занимался, если бы год назад не разогнали “Русскую планету””? Было очевидно, что ничем новым. Моя жизнь практически не поменялась бы. То, что я считал бы ростом в этой альтернативной реальности, по меркам реального 2015 года было бы просто пшиком.
В 2015 году я узнал очень много о себе. Умозрительно это сделать нельзя. Необходимы труд и творчество — самореализация. Ну, и конечно же, как сказал классик, чтобы у тебя было то, чего никогда не было, нужно делать то, что никогда не делал. Именно этим я и занимался на протяжении уходящего года.
Когда-то я прочитал, что Бернард Самнер из New Order безумно талантливый, но крайне мягкотелый творец. В одиночку он не в состоянии сделать что-то выразительное. Ему в пару всегда нужен человек-стержень. В разное время это был Питер Хук и Джони Марр. Вот, я точно такой же человек. Человеком-стержнем рядом со мной в 2015 году был Сергей Карпов. Я не могу отделить прожитый год от его личности. Карпов и есть мой 2015 год. Спасибо ему за это!
Спасибо и остальным. Сейчас я напишу несколько имен, которые формировали мой 2015-ый.
Спасибо, Мохов, за “Археологию русской смерти” и твою аспирантуру. Перемены в тебе заставили меня ответить на многие болезненные вопросы о себе самом. В другой раз бы я тебя не написал бы — ты то, что называется, человек жизни, а не года. Но в этом году ты был особенно важен.
Спасибо, Слава Маркин! Ты тоже жизнь, но этой осенью я мог до конца выговориться только тебе. А это было важно. Ну, и за поездку в Коренево в декабре спасибо!
Спасибо, Антон Секисов! Ты был, есть и остаешься моим лучшим собеседником и единомышленником.
Но ты, Антон, человек из 2014-го, а вот Виталий Васильченко — мой единомышленник и блестящий собеседник из 2015-го. Спасибо ему.
Спасибо Андрею Золотову и Вике Кузьменко. Ваши квартиры в этом году дарили мне ни с чем несравнимое тепло.
Без Алены Салмановой и Карины Надеевой много чего не было бы. Спасибо!
Вадим Марьин! У нас был с тобой разный год, но без твоей помощи я провалился бы в самые трудные его моменты. Спасибо!
Егор Поляков, мы общались мало, но, главное, я и на расстоянии видел, как ты рос!
Миша Березин, ты гений!
Владимир, ты мой любимый циник.
Спасибо Эмилю Абрамовичу Паину, потому что не смотря ни на что, поддерживает и верит в меня.
Спасибо коллективу “Смены”, и лично Кириллу Маевскому и Саше Левину — вы цари души моей.
Отдельное спасибо Сергею Смирнову. Твои высказывания и твои дела для меня остаются ориентиром и мерилом.
Спасибо еще кое-кому, но, увольте, тут без имен — это личное.
Конечно же, спасибо команде “Последних 30”, нашим авторам, героям галерей, всем кто помогал и помогает.
Всем спасибо, короче!
С наступающим!
С Богом!
