Михаил Ботвинник и Гаянэ Ананова. Приз для чемпиона
Когда он делал предложение, то предупредил невесту о двух вещах: о том, что мужчины в их роду рано лысеют, и о том, что у его мамы несносный характер. О своем непростом нраве он предупредить забыл, хотя им, помимо гениальности, и славился. А потом легендарный гроссмейстер Михаил Ботвинник признавался, что жена сделала его добрее…
Кондуит для штрафников
«Сухарь, аскет и педант, не позволяющий себе в жизни ничего. Поражали его необычайно холодные, пронизывающие глаза. Если Ботвинник чего-то хотел или требовал, заставить его отказаться от этого было невозможно. Не то чтобы он выдвигал какую-нибудь неотразимую аргументацию, нет, — он просто обладал железной способностью стоять на своем». Эти слова гроссмейстера Леонида Шамковича — квинтэссенция всего, что говорили о Михаиле Ботвиннике.
«По крови я — еврей, по культуре — русский, а по воспитанию — советский», — знаковая фраза первого советского чемпиона мира по шахматам. От своей «пятой графы» он никогда не отказывался, в отличие от многих. Однажды он осудил Гарри Каспарова, своего же ученика, за то, что тот отказался от фамилии отца — Вайнштейн — и взял фамилию матери. «Вот я же не сделал этого, проявил характер!» — — строго сказал патриарх. «А какая была фамилия у вашей мамы, Михаил Моисеевич?» — спросили его. И тут Ботвинник улыбнулся: «Рабинович».
О подозрительности Ботвинника слагали легенды. Бывало, он не принимал анализ от секунданта без… расписки. Если его указания не выполнялись, заносил «виновника» в специальный блокнот и переставал с ним здороваться (у каждого был свой срок «дисквалификации»). Однажды в штрафники попал еще один его ученик, Анатолий Карпов, — когда «подпольно» встретился с Фишером. Король черно-белых клеток был против таких контактов и записал «провинность» в свой кондуит. Отношения у них восстановились только… 15 лет спустя. И вот такой человек, застегнутый на все пуговицы, однажды публично признался в любви. По прошествии лет окажется, что Ботвинник был единственным шахматным чемпионом, кто в своих мемуарах посвятил любимой женщине отдельную главу, дав ей простое название — «Жена».
Из воспоминаний М. Ботвинника:
«1 мая 1934 года отправился я на Васильевский остров к Якову Рохлину, моему другу. Опаздывал: все уже собрались. Сели за стол. Глянул на свою соседку справа и обомлел… Жгучая брюнетка с черными-пречерными глазами, стройная и изящная. От нее исходило такое очарование! Лишь потом я понял, что Ганочка обладала способностью делать других людей добрее. И я этого не избежал… Провожал я Ганочку по ночному Ленинграду с приключениями: проливной дождь, мосты разведены. Под дождем моя прическа вконец испортилась, и я переживал, что не сумею понравиться хорошенькой девушке. Но страхи оказались напрасными. Домой шел очарованный этой удивительной и в чем-то загадочной девушкой».
Расходы на милостыню
Кем же была эта Ганочка, в которую с размаху влюбился 23-летний Михаил Ботвинник, в то время уже двукратный чемпион СССР по шахматам? Дочь известного армянского профессора Ананова, по учебникам которого многие поколения студентов учили начертательную геометрию, Гаянэ была балериной, солисткой балета знаменитого Мариинского театра. Знакомя ее с Ботвинником, шахматист Яков Рохлин представил их так: «Гроссмейстер балета, разрешите познакомить Вас с гроссмейстером шахмат…»
Гаянэ было 20, но о ее таланте уже говорили громко, и хороша она была сказочно. Великий Хосе-Рауль Капабланка, большой ценитель женской красоты, и сам пользовавшийся огромным успехом у прекрасного пола, познакомившись с Гаянэ, сказал по-французски: «Еt bonne, et belle» («И добра, и красива»). Маршак, впервые увидев Гаянэ, произнес: «Как говорили в старину, она мила…» Помолчав, Самуил Яковлевич добавил: «Тогда в это вкладывали иной смысл». Ботвинник мог бы стать одним из роя поклонников, но не в его привычках было сдаваться без боя.
Недаром же 14-летний Миша, участвуя в сеансе одновременной игры с тогдашним чемпионом мира по шахматам Капабланкой, чтобы не слышать подсказок со всех сторон, зажал уши и спокойно играл, пока сам Капа не положил на доску своего короля в знак капитуляции. Так же уверенно он действовал и с Гаянэ. Сначала водил в театр (по его словам, «в фойе даже дамы открыто восхищались красотой моей спутницы»), знакомил с друзьями, дарил цветы, а через год сделал ей предложение. Хотя они были абсолютно разными. Она — чувствительная, сентиментальная, религиозная. Он — убежденный атеист, прагматик, пунктуальный, упрямый, дотошный.
Из воспоминаний М. Ботвинника:
«И стали мы жить втроем: моя мама (характер у нее был пресквернейший — об этом я предупредил свою невесту, так же, как и о том, что со временем буду лысым), Ганочка и я. Но жена тут же добилась того, что ранее удавалось далеко не всем, — мама, Серафима Самойловна, горячо ее полюбила. Удивительно приветливая, добрая. Жена ко всем родным и друзьям относилась трогательно («Хватит сюсюкать», — советовал я). И ей отвечали взаимностью. Была набожна — но не поэтому была добра, такова была натура… Только мы появлялись, нищие выстраивались как на параде в ожидании своей доли. Подумал я и включил расходы на милостыню в бюджет семьи. Правнучка моя, Машенька, очень на нее похожа — такая же приветливая, симпатичная. И общительная такая… А вот Ганочка моя всегда немного грустной была…»
План занятий самого умного мальчика
Вскоре после женитьбы Ботвинник засел за кандидатскую диссертацию и работал по 12 часов в сутки. Гаянэ придумала, как бороться с излишним рвением молодого мужа. Она составила «План занятий самого умного мальчика в мире М. М. Ботвинника» — шуточный, но солидный. Там было предусмотрено все: когда спать, когда обедать, когда гулять, когда работать. Трудоголик Ботвинник старался объять необъятное за несколько часов, пока жена была в балетном училище, а после рождения дочки Оли ночами брал шахматную доску в ванную.
Узнав, насколько долго муж высиживает без еды во время турниров, Гаянэ нашла выход. Пока все остальные шахматисты поглощали в безумных количествах кофе, Ботвинник прихлебывал… черносмородиновый кисель — наверное, единственный из всех чемпионов. Для Гаянэ не было мелочей. Зная, что в турнирном зале будет накурено и шумно, с подачи жены некурящий Ботвинник играл тренировочные партии с включенным на полную громкость радио и поставленной рядом пепельницей с зажженной сигаретой. Мужчин такое полное растворение в муже восхищало. Гаянэ в шутку называли «приз для чемпиона». Поэт Николай Асеев подарил ей свой сборник стихов с посвящением:
Прекраснейшая Гаянэ,
Гаянэ Давидовна!
Таких, как Вы, ни на Луне,
Ни на Земле не видано.
Вы лишь одна на свете есть,
Красивая и скромная.
И эти строки — Вам не лесть,
А правда безусловная…
Одновременно людей поражало, как эти двое уживаются, ведь нраву Ботвинника продолжали ужасаться. Да, во времена «Дела врачей» Ботвинник отказался подписать подметное письмо о депортации советских евреев в Сибирь и на Дальний Восток и публичной казни врачей, и именно он в 1976 году не подписал письмо кампании против «невозвращенца» Виктора Корчного. Но он же перед началом матча в 1960 году с Михаилом Талем, всегда лично осматривавший игровой зал, выяснил, что путь до туалета занимает гораздо больше времени, чем ему представлялось. Ботвинник наотрез отказался играть в предложенном помещении. Компромисс нашли: позади зала в небольшой комнате был установлен специальный чан. Правда, злые языки поговаривали, что чана-то не было, а использовался переходящий Кубок Гамильтона Рассела, вручавшийся сборной СССР за победу на Всемирных шахматных олимпиадах.
Как-то в присутствии Михаила Моисеевича разговор зашел о матче Фишера со Спасским. Ботвинник взвился: «Вот Фишер выиграл 10:5, и его снова все называют гением. А я в 1961-м выиграл матч-реванш у Таля. Тоже с разрывом в пять очков. Но мало того, что никто не называл меня гением, так я еще отовсюду только и слышал: «Опять вылез, старая сволочь!» Когда начинались соревнования, Ботвинник не открывал газет, не разговаривал, становился непереносимо тяжелым. Представить рядом с ним нежную Гаянэ многим было непросто.
Ольга Фиошкина, дочь М. Ботвинника и Г. Анановой:
«Мама была настоящей армянской женщиной — в девушках она почитала родителей, а в замужестве — супруга. На свадьбе она сказала: «Дорогие родители! Я всегда слушалась вас, а теперь буду слушать только своего любимого Мишеньку». Она очень любила папу и относилась к нему с трогательной заботой, как и он к ней. Забота и нежность — по-моему, это и есть любовь. Мама любила балет, но семья, конечно, была главным в ее жизни. Отец, выезжая на соревнования за рубеж, просил руководство разрешить жене сопровождать его. И хотя это обычно не практиковалось, папе шли навстречу, а платил он за маму сам. Отец строго относился к себе и своим близким. Когда я училась в институте, стипендию в 30 рублей я не получала, отец выдавал мне 20 рублей в месяц на пропитание и еще 7 — на проездной. Меня это обижало, но сейчас я понимаю, что он был прав».
Место рядом
Только мемуары открыли в замкнутом чемпионе влюбленного мужчину. Годы ему не мешали. «После 24 лет пребывания на сцене пора было уходить на пенсию, — вспоминал Ботвинник. — Замены любимому делу не нашлось, и жена заболела. Болела долго, пока не должен был на свет Божий появиться внук Юрочка. Пришлось поправиться — снова было кому отдавать всю душу. Потом еще и внучка Леночка появилась… И бабушка их вырастила. Вставали мы рано, в 6 утра. Ганочка кормила меня завтраком и выпроваживала в институт. Затем каждый день готовила свежий обед и, нагруженная сумками с банками и кастрюльками, направлялась к троллейбусу № 28. Водители ее хорошо знали и задерживались, чтобы она успела сесть…»
Самое трудное время в их жизни наступило, когда Гаянэ Давидовна неизлечимо заболела. В декабре 1987 года Михаил Моисеевич, навещая жену, печально сказал: «Из моей молодости рядом осталась только ты». Она ответила: «Я тебя не брошу». Вечером Гаянэ Давидовны не стало. Урну с ее прахом захоронили рядом с прахом матери Ботвинника. Михаил Моисеевич, которому предстояло пережить супругу на восемь лет, настоял, чтобы в нише оставили место и для третьей урны. «Для меня будет место — рядом с Ганочкой», — сказал он, отдал распоряжения насчет своих похорон, попросив, чтобы речей не было и шахматистов, ему неприятных, тоже. И записал в главе «Жена»: «Да, сомневался я тогда в молодости, когда познакомился с Ганой Анановой, — жениться ли? Если бы я знал, какие ждут нас радости и печали, что бы тогда решил? Без колебаний предложил бы доброй и самоотверженной девушке стать моей женой».
Свое восьмидесятилетие, которое совпало с окончанием претендентских матчей, Ботвинник встречал в Брюсселе. Был большой банкет, и сам юбиляр выступал с речью. Когда Михаил Моисеевич под аплодисменты стал спускаться по лестнице, переводчик попытался взять его, почти ничего не видящего, под руку. «Нет, — сказал патриарх твердо, — я сам. Я — сам». Как всегда, всё, что он делал в шахматах и в жизни, все решения, которые Ботвинник принимал, он принимал сам…
Инна ИСАЕВА
