СиП — История Ост-Индской компании I-VIII: от акционерного общества до государства в государстве

Еще перед Крымской войной, в 1853 году, в парламенте часть фракций потребовали упразднения Ост-Индской компании. Ведь ОИК начиная с 1760-х годов для государства стала убыточным предприятием.

Помните, уже в 1773-м Компания испытывала финансовые трудности и стала одной из причин войны колоний в Америке за независимость? К тому моменту ОИК уже пять лет не могла выполнить платежные обязательства перед правительством и выплатить дивиденды акционерам — 20 миллионов тонн чая лежали нераспроданными на складах. Руководство обратилось за помощью к государству, Лондон дал кредит в 1,5 миллиона фунтов и право монопольной продажи чая в Америке, но за это потребовал признать первенство правительства в Индии над ОИК.

Во время следующего кризиса, в 1783 году, принят акт Питта, где опять-таки ОИК поступилась суверенитетом в обмен на кредиты и отсрочки.

В 1813 году — те же грабли, и ОИК потеряла монополию на торговлю с Китаем. Прошло двадцать лет, и в 1833 году ОИК опять на грани банкротства, и меняет привилегии на деньги — теперь монополию на торговлю с Индией, сохранив только административную и военную власть.

Наконец, роковая война с Бирмой подорвала бюджет ОИК полностью — общий долг возрос с 31 623 780 до 41 801 808 фунтов стерлингов. При этом Компания задолжала государству 630 тысяч фунтов. Грубо говоря, к 1853 году Ост-Индская компания оказалась полным и беспросветным банкротом. Но и далее ситуация не изменилась. Общий долг Компании в 1857 году, к восстанию сипаев, составлял 55,7 миллиона фунтов, в том числе в казну — 3,6 миллиона фунтов.

И все-таки мятеж стал последней каплей. Как мы уже говорили, на 1857 год в Индии находилось 311 тысяч штыков и сабель туземных войск, организационно сведенных в три армии — Бенгальскую, Бомбейскую и Мадрасскую. Кроме того, ОИК имела военный флот из 43 военных кораблей, на которых служили 273 офицера-европейца и до 10 тысяч матросов из местных.

С началом восстания администрация Компании полностью потеряла власть. Чиновники ОИК в страхе бежали, в районах же, не охваченных восстанием, отчеты местных комиссаров пестрели насилием, убийствами гражданских лиц, пытками, децимациями среди сипаев и т. д. Мятеж словно ярким светом осветил все безобразия и беззакония, творящиеся в Индии, и показал, насколько власть англичан непрочна.

До 1857 года аннексированы Пенджаб и земли сикхов, Бирма и Ауд, всухую выиграна война с Китаем, захвачены Новая Зеландия и Южная Африка. Кроме того, одержали верх, хоть и по очкам, в Крымской войне над Россией. Казалось, правь, Британия, правь. У нации появилась твердая уверенность в постоянном расширении империи. В мае 1857 года англичане испытали настоящий психологический и культурный шок.

В один миг, именно в психологии народа, вся уверенность в непобедимости исчезла. В мятеже искали происки русской или французской разведок, но отказывались признать очевидное — это была война индийцев против англичан, за самоопределение, если угодно — за независимость. Самое парадоксальное — именно англичане из кучи народов и народностей создали и выковали ту Индию, которую мы сейчас знаем. Британцы объединили территории от Цейлона до Пенджаба, ввели единые законы, налогообложение, создали единую армию, и тем самым поставили маратхов и майсурцев, сикхов и гуркхов, жителей Мадраса и Бомбея в совершенно одинаковое положение. Британцы создали морское сообщение между разными городами Индии, построили железные дороги, ввели начальное образование — причем иногда преодолевая предрассудки местных жителей — и к 1850 году создали то, что называется местной технической и гуманитарной интеллигенцией. Эта самая интеллигенция в конечном итоге и стала главным мотором восстания.

Сначала королева и правительство скептически отнеслись к сообщениям из Индии и думали, что рассказы о потере управления в колонии и дикой резне сильно преувеличены. Общественность же (если под ней понимать парламент) оказалась столь напугана, что подала официальное прошение о расследовании положения в территориях Ост-Индской компании.

7 октября 1857 года, названным позже «национальным днем унижения», в парламенте выступил комиссар по делам в Индии, посланный правительством на место в мае — и сделал доклад «об истинном положении вещей во владении Ост-Индской компании». Посланник подтвердил наихудшие опасения — контроль над территориями совершенно потерян, ОИК парализована. Индия утонула в беззакониях и убийствах, чиновники Компании, пользуясь смутой, хватают богатых индийцев, сажают в зинданы, вымогая деньги, войска насилуют и убивают всех, до кого дотянутся, а еще большему расширению мятежа мешает не активная политика ОИК, а скорее несогласованность между восставшими.

Парламент пришел в ужас. Депутаты требовали всего двух вещей — мести и наказания виновных. Месть мы достаточно осветили в прошлой части. Остановимся на виновных. После доклада комиссара палата общин стала требовать реорганизации правления в Индии. Выступая в палате лордов, герцог Аргайл осудил погоню ОИК за прибылями. Сэр Томас Эрскинс Перри произнес просто разгромную речь об эксплуатации Компанией местных жителей, по сути, обвинив чиновников ОИК в геноциде на завоеванных территориях. Критику подхватила оппозиция, тори писали в газетах, что политика ОИК стала причиной мятежа:

Наша мысль проста — если мы не заберем у Компании административные функции, если мы в очередной раз поверим обещаниям воротил из ОИК, в Индии будут новые восстания и мятежи, которые по кровопролитию затмят прежние.

Тори характеризовали мятеж как национальное восстание сипаев против британского правления.

ОИК припомнили все: и постоянные банкротства, и не отданные правительственные кредиты, и конфискации земель типа Ауда, и несчастный поход в Афганистан. Тори говорили: если мы хотим удержать Индию, надо создать там новый правящий класс, вырастить местную элиту, которая обязана Британии всем, и которая лояльна Лондону. Если эта новая аристократия заменит старую — Индия останется английской. Мы должны править доброй волей, а не военной силой.

Компания тори заставила кабинет Пальмерстона признать, что администрация Ост-Индской компании далека от эффективности. Королева же считала, что все проблемы возникли из-за двойственного управления колонией. В результате 7 декабря 1857 года лорд Пальмерстон преподнес королеве Виктории проект об упразднении Ост-Индской компании. В документе писалось, что королева должна напрямую управлять Индией, чтобы убрать все бюрократические препоны в деле администрации, и в колонии должна быть одна армия, подчиненная непосредственно монарху, имеющая общее командование и устав. Пальмерстон писал Гренвиллю:

Правительство собирается как можно скорее лишить Компанию власти в колонии, поскольку существующая ситуация и была одной из причин нынешнего восстания. Прежде всего, в Индии надо восстановить эффективную администрацию, а потом убрать весь тот вред, который нанесла ОИК в управлении колонией. У меня нет никакого предубеждения и пристрастия к Компании и ее предполагаемой неспособности эффективно управлять территориями, но я верю, что любое кардинальное изменение в данный момент улучшит ситуацию, поскольку двойственный контроль более невыносим.

Таким образом, отстранение ОИК от управления Индией имело как экономические причины, так и политические. Любопытный читатель спросит — если ОИК была банкротом, то зачем правительство отобрало у Компании власть? Попытаемся ответить.

Как говорил один из парламентариев, «Индия имела малую коммерческую, но большую реальную ценность». Во-первых, это был гарантированный рынок сбыта британских товаров, который обеспечил в метрополии немало рабочих мест. Во-вторых, это был рынок дешевой рабочей силы — индусам платили гораздо меньше англичан, что позволило переносить в Индию некоторые производства и снижать себестоимость произведенных товаров. Не стоит забывать и про политическую ценность Индии. Как говорится, «понты дороже денег», Индия с 200-миллионным населением была зримым доказательством величия 27-миллионной Британии. Англия кичилась тем, что имея меньше сил и населения, чем у Франции, Австрии или Пруссии, смогла завоевать такую территорию. Обладая Индией, англичане могли контролировать всю Азию, и морские пути из Тихого в Индийский океан.

Сипаи Мадрасской армии

12 февраля 1858 года начались слушания по реформированию управления Индией. Пальмерстон подчеркнул, что причиной встречи стали коррумпированные и несправедливые чиновники Компании. Согласно закону 1784 года, колонией управляли одновременно глава Совета по делам в Индии (член правительства) и Совет директоров ОИК — с различными интересами. Результатом стали долгие споры между двумя организациями, и как следствие — полный беспорядок в управлении.

Бенджамин Дизраэли, глава фракции тори, дополнил выступление премьер-министра, сказав, что империя не сможет стать великой, если и далее будет допускать двойственность власти. Двусоставное правительство, как предполагалось, должно было обеспечить систему сдержек и противовесов, но на деле оба Совета за всю историю так и не смогли ясно определить свои обязанности и зоны ответственности. Отсюда — отсутствие беспристрастной администрации, возможность произвола и коррупции на местах. При этом отбор у ОИК торговых привилегий сделал ситуацию только хуже, ибо потерянное в коммерции местные чиновники со всей силой ринулись добирать с помощью административного рычага.

Представитель Компании, выступая в парламенте, отрицал, что ОИК управляла неэффективно, и утверждал, что изменение статуса Компании нецелесообразно, однако покинул зал под шквал свиста и ругани.

В результате слушаний утвердили новый порядок — теперь Индией правило президентство в составе восьми членов, часть из которых представляет правительство, а другая — парламент. Члены президентства должны были служить или проживать в Индии не менее 5 лет и станут переизбираться каждые восемь лет. Президент же Совета будет напрямую подконтролен премьер-министру и королеве.

При этом постановили — акционерам ОИК выплатить компенсацию в 15 миллионов фунтов, чтобы разобраться со вкладчиками и кредиторами.

Отдельно подняли вопрос сипаев. Нет, речь шла не о расформировании местных вооруженных сил, а о реорганизации. Решили комплектовать индийские полки на «классной основе». Что это значило? Теперь полки в Индии набирались по национальному признаку. Британцы пришли к выводу, что мятеж 1857 года стал возможен в известной мере из-за формирования частей сипаев из разных этнических групп. В результате индуисты, мусульмане, сикхи «в изрядной мере теряли свои расовые предрассудки и начинали вдохновляться одним общим чувством общности нации».

Разделенные же по этническому признаку сикхи воспринимали гуркхов, а маратхи — майсурцев, как совершенно другие народы, в результате «сикх мог стрелять в гуркха или индуса и наоборот безо всякого стеснения».

Перевод индийских войск на «классную основу» начался в 1864 году, попутно англичане создали и теорию «военных рас», согласно которым воинственность жителям Индии вообще-то не свойственна, но есть некоторые группы населения — прирожденные вояки.

С тех пор состав британской Индийской армии оставался неизменным — пенджабские мусульмане, сикхи, пуштуны, гуркхи, раджпуты, догры, гархвалы, кумаоны, джаты и маратхи, и совсем чуть-чуть «прочих». Система эта отлично работала, и лишь во время Второй мировой войны дала сбой.

От белых же офицеров требовали знания обычаев и особенностей индийских наций, хотя бы понимать, чем отличается сикх от маратха или гуркх от майсурца.

Но вернемся к ОИК. 11 февраля 1858 года граф Грэй огласил ходатайство, подписанное всеми членами Совета директоров ОИК, в котором говорилось, что в управлении Индией возможно и совершены ошибки, но не стоит отбирать административные функции у Компании. Палата лордов, однако, проигнорировала обращение и ждала внесения Закона об Индии от Пальмерстона. Однако с принятием вышла заминка — в результате правительственного кризиса Пальмерстон ушел в отставку, новый кабинет министров возглавил граф Дерби, поставив на посты министров единомышленников, Дизраэли и Эленборо, которые и внесли в палату лордов Индийский проект на рассмотрение — лишь 25 марта 1858 года, а 14 апреля начались бурные дебаты. Бои в парламенте длились три месяца, заодно и пересмотрели статус индийских войск, разрешив использовать их за пределами субконтинента, и 2 августа Закон об Индии был утвержден и отослан на апробацию королеве. Ее Величество дала согласие и объявила о том, что берет управление Индией под свой контроль. Ост-Индская компания фактически перестала существовать.

Нет, де-юре ОИК сохранилась до 1873 года, занималась оптовыми продажами чая на Лондонской бирже, имела даже небольшую военную силу — 24000 штыков, и получила во владение остров Святой Елены в Атлантическом океане. Но это уже бледная тень ОИК, ворочавшей миллионами, завоевывавшей царства, свергавшей правительства. Весьма симптоматично, что в 1874 году, после издания East India Stock Dividend Redemption Act (Закон о выкупе акций Ост-Индской компании), Компания легко и беззаботно ушла в небытие, а последние 24000 солдат влились в ряды британской армии.

Почему же так случилось? Как мы помним, с 1600 по 1688 год ОИК была компанией облигационного типа — купцы, желающие участвовать в бизнесе (помимо отцов-основателей, естественно) покупали облигации компании, то бишь обычные долговые расписки. Естественно, по таким документам выплачивались фиксированные вознаграждения, но и только. Владелец бумаги не имел права на пропорциональный процент от прибыли, и кроме того — становился обычным вкладчиком, а не совладельцем предприятия. Таким образом, это была компания, основанная на законах чистой коммерции, которая четко сводила дебет с кредитом, и во главу угла ставила именно прибыль.

После прихода к власти Вильгельма III Оранского ОИК была реорганизована по новому образцу — в акционерную компанию, где каждый вкладчик являлся совладельцем предприятия. То, что произошло далее, точно описал Маркс:

Союз между конституционной монархией и пользующимися монополией денежными магнатами, между Ост-Индской компанией и «славной» революцией 1688 г. был взлелеян той же самой силой, которая во все времена и во всех странах связывала и объединяла либеральный капитал и либеральные династии, а именно силой коррупции, этой главной движущей силой конституционной монархии, этим ангелом-хранителем Вильгельма III и злым гением Луи-Филиппа. Еще в 1693 г., как это было установлено парламентским расследованием, ежегодные расходы Ост-Индской компании под рубрикой «подарков» власть имущим, редко превышавшие до революции 1200 ф. ст., достигли к тому времени суммы в 90000 фунтов стерлингов. Герцог Лидс был обвинен в получении взятки в 5000 ф. ст., а сам добродетельный король был изобличен в получении 10000 фунтов стерлингов. Помимо этих прямых подкупов, от конкурирующих компаний избавлялись путем предоставления правительству огромных займов за самые низкие проценты, иди же посредством взяток директорам этих компаний.

Влияние, которое Ост-Индская компания точно так же, как и Английский банк, приобрела посредством подкупа правительства, она была вынуждена, как и Английский банк, поддерживать все новыми и новыми подкупами. Каждый раз, когда истекал срок ее монополии, она могла возобновлять свою хартию, лишь предоставляя правительству новые займы и преподнося ему новые подарки.

Тонтины, которые практиковала ОИК, помогли на первом этапе привлечь в Компанию гигантские инвестиции, но уже через 70–100 лет (полная аналогия с голландцами) Совет директоров начал испытывать заметные трудности с выплатой процентов по кредитам и вкладам, ибо количество вкладов уменьшалось, а выплаты, наоборот, увеличивались. Время, когда ОИК стояла на грани разорения, можно назвать довольно точно — это 1772 год. При этом еще и выданная монополия на сбыт чая в Новом Свете стала одной из причин, вызвавшей потерю Тринадцати Колоний и Войны за независимость США.

Оставайся принципом Компании чистый бизнес, без административных функций и государственного вмешательства, ОИК либо разорилась бы в этот момент (1773–1775 годы), либо должна была подвергнуться реструктуризации и делению. Однако этого не произошло. Может показаться смешным, но с 1773 по 1857 год Компания существовала искусственно, как человек в коме, подключенный к аппаратуре. И за каждый кредит, за каждый транш Компания отдавала часть полномочий государству. Нет, ОИК, конечно, лихорадочно искала способы найти деньги для выплат по кредитам и вновь выйти в плюс. И находила это в бесконечных войнах, которые, как оказалось, денег почти не приносили, а только заталкивали Компанию глубже в долговую яму. Пример действий ОИК приводит Ниал Фергюсон:

Лондонские акционеры чувствовали себя неуютно, и цена акций Ост-Индской компании в тот период проясняет, почему. Взлетев в период, когда генерал-губернатором был Клайв, при Хейстингсе она резко упала. Если бы дойная корова — Бенгалия — погибла от голода, будущие доходы компании оказались бы под угрозой. При этом Хейстингс не мог больше полагаться на военные операции, чтобы пополнить казну компании. В 1773 году он взял у наваба Ауда сорок миллионов рупий за войну с афганским племенем рохиллов, которые обосновались в Рохилканде, но затраты на эту операцию оказались лишь чуть меньше прибыли (которую англичане, впрочем, так никогда и не получили). В 1779 году маратхи разбили британскую армию, посланную, чтобы бросить вызов их господству в Западной Индии. Год спустя правитель Майсура Хайдар Али и его сын Типу напали на Мадрас. По мере того, как доходы Ост-Индской компании сокращались, а расходы росли, ей пришлось прибегнуть к продаже облигаций и краткосрочным займам, чтобы остаться на плаву. Наконец, директора были вынуждены не только снизить дивиденды, но и обратиться к правительству за помощью — что вызвало отвращение у идеолога свободного рынка Адама Смита. В своем «Исследовании о природе и причинах богатства народов» (1776) Смит с презрением отметил, что «ее долги вместо уменьшения увеличивались невнесением в казначейство… четырехсот тысяч фунтов стерлингов, неплатежом пошлин в таможню, большим долгом банку по сделанным займам и, наконец, по векселям, выданным в Индии и неосторожно акцептованным, в сумме свыше 1,2 миллиона фунтов.

Таким образом, получался замкнутый круг — долги, война, которая развязывается, чтобы эти долги уменьшить или закрыть, но как результат — еще большие долги. Выгодоприобретателями в такой схеме становились отдельные частные лица, коррумпированные чиновники, но никак не ОИК, и не государство.

Переговоры англичан с индийским правителем

Тем не менее глобальные войны, в том числе и в Европе, спасали ОИК до поры до времени. Фурсов пишет прямо:

В начале 1800-х годов директорам, воспользовавшимся нестабильной политической ситуацией, удалось на несколько лет заблокировать дальнейшее наступление государства на ОИК по обеим линиям (экономической и властной). Однако время работало против неё: Великобритания превращалась в промышленную державу. В этой ситуации буржуазия больше не собиралась терпеть монополию узкой группы купцов на торговлю с половиной мира. Британские фабричные ткани уже начали вытеснять индийские ремесленные с внутреннего рынка. И логика промышленного развития «мастерской мира», и необходимость противостоять континентальной блокаде требовали отмены монополии. По сути, в 1813 г. ОИК единственный раз в своей истории испытала давление со стороны сразу двух европейских государств (причём сцепившихся в смертельной схватке) — Великобритании и Франции. Наполеон не смог задушить британскую экономику, но его курс cмог негативно повлиять на ОИК. Её монополия на торговлю с Индией была отменена. Поскольку в течение всего рассмотренного периода Компании ввиду нарастающих финансовых трудностей приходилось постоянно обращаться к правительству за займами, роли поменялись: хотя их отношения по-прежнему сводились к формуле «деньги — привилегии — деньги», первые теперь предоставляло государство, отбирая взамен вторые… В то же время в 1813 г. государство сохранило ОИК в роли администратора, но расширило зону собственной власти за счёт зоны Компании в их совместном управлении Индией и впервые недвусмысленно объявило о своём верховном праве на территории ОИК.

Мятеж сипаев в 1857 году стал просто контрольным выстрелом. Компанию отключили от системы жизнеобеспечения. Кстати, этим состоянием комы объясняются и методы ведения экономических и политических дел в Индии под эгидой ОИК, ведь по сути в XIX веке купцы пытались править, используя методы века XVIII.

Тем не менее давайте поговорим о феномене ОИК вообще и о вкладе компании в мировую историю, и британскую историю. Как мы выяснили, примерно с 1770-х ОИК стала квазигосударственной структурой, где интересы бизнеса переплелись с государственными. При этом ОИК вместе с узконаправленными торговыми интересами продвигала и интересы Лондона. ОИК дала Англии необходимый прибавочный продукт, насытив рынки Европы индийской продукцией, а банки Британии — звонкой монетой. На эти деньги Англия смогла обеспечить дешевый кредит и высокий процент по вкладам, что стало стимулом для промышленной революции и экономического первенства в мире.

Ост-Индская компания подарила Англии гигантский рынок в 500 миллионов человек для сбыта своей продукции (Индия и Китай). ОИК создала для Британии первую регулярную армию, которая, после отстранения Компании от управления Индией просто влилась в государственные вооруженные силы, точно так же, как и военный флот ОИК.

Не стоит забывать и о моральном аспекте. Компания стала школой для чиновничества, которое методом проб и ошибок выработало эффективные приемы работы в колониях. При этом вся ненависть покоренных народов досталась… нет, не Англии! Ненавидели ОИК, частную транснациональную корпорацию!

Вновь процитируем нашего историка Фурсова, который пишет в статье «Европейские Ост-Индские Компании: двигатель и тормоз капитализма»:

Как отметил индийский специалист по экономической истории К. Н. Чаудхари, именно Ост-Индские Компании внедрили в мировую торговлю принцип безличной абстрактной фирмы, что резко контрастировало с традиционными формами торговой организации не только в Азии, но и в Европе. Ключом к успеху и длительному существованию компаний было то, что они с самого начала направили усилия на создание организационной системы, не зависимой ни от времени, ни от персонала. В этой системе собственность была отделена от управления, а экономические решения принимались согласно определённым операционным правилам, которые распространялись на все аспекты деятельности (координация сложного судового графика, уровень цен, прогноз рыночной конъюнктуры, заказ и доставка товаров, отношения с азиатскими правителями). Иными словами, Ост-Индские Компании были одними из первых в истории бюрократических (в веберовском смысле) организаций.

Во многих отношениях Ост-Индские Компании правомерно называть предшественницами современных транснациональных корпораций: это первые в истории организации, которые связали своей деятельностью все известные на тот момент части света, а благодаря централизованной системе распределения принимали меры к стандартизации товаров, производимых в условиях индивидуального ремесленного предприятия. Я уже не говорю о комбинировании ими экономических и политических форм деятельности (двойственная, властно-торговая, природа компаний).

Набоб, вернувшийся из Индии, выставляет напоказ предметы роскоши

Революционной была и роль компаний во внешней торговле Нидерландов и Англии. Поскольку внутренний рынок этих стран был небольшим и неэластичным, компаниям пришлось наладить реэкспорт большей части импортируемых из Азии товаров в другие европейские страны, в Америку и Западную Африку (в XVIII в. индийские ткани составляли треть товаров, которые английские работорговцы привозили для бартерного обмена). Ост-Индские Компании были одним из главных факторов, которые способствовали диверсификации внешней торговли своих стран, созданию международной торговой сети (до этого существовали двусторонние связи Англия — Нидерланды, Англия — Ганза и т. д.). Теперь же Ост-Индские Компании закупали вывозимое испанцами из Мексики и Перу серебро, приобретали на него в Азии пряности и ткани и выгодно перепродавали их в Европе, получая ещё больше серебра. Экономисты Ост-Индских компаний (прежде всего Томас Ман) произвели качественный скачок в развитии идейных основ меркантилизма (переход от теории денежного баланса к теории торгового баланса).

Любопытно, что английские промышленники боролись с Ост-Индской Компанией с помощью противоположных экономических средств: с одной стороны, добивались покровительственных тарифов для собственной продукции; с другой — выступали за всё большее ограничение торговой монополии Компании, ратуя, напротив, за свободную торговлю. Так ОИК попала между молотом протекционизма и наковальней фритрейда.

Фурсов, автор книги «Держава-купец», утверждает, что феноменальному успеху ОИК в сфере захвата власти в Индии способствовали пять факторов: торговый, финансовый, военный, институционально-юридический, организационный. Благодаря переплетению интересов Компании с интересами влиятельных деловых партнёров развитие ОИК по пути квазигосударственного образования отвечало и общим интересам:

Поскольку первыми объектами британской экспансии стали наиболее экономически развитые области, уже начальные шаги на этом пути выдвинули ОИК в число важнейших княжеств, а в критический момент она могла пустить в ход и свои средства как мощной коммерческой корпорации. На морях военных соперников у Компании уже не осталось. К началу ХIХ в. обозначилось и её военное превосходство на суше. Исключительно важную роль сыграл подрыв Компанией внутренних позиций князей с помощью перетягивания на свою сторону ключевых групп индийского общества, привлеченных преимуществами британского права. Наконец, в силу своей качественно иной природы — бюрократической организации и принадлежности к европейской нации ОИК — была неуязвима для центробежных тенденций, характерных для восточных патримоний.

А что же дала ОИК миру? Прежде всего, сократила расстояния. Теперь обычный житель Европы мог носить индийский ситец, пить китайский чай, использовать черный и кайенский перец в блюдах, тогда как на другом конце земли индус мог повязать испанский галстук или взглянуть на британский хронометр.

Вторым глобальным наследием ОИК — мы уже говорили об этом — стало создание из конгломерата государств на полуострове Индостан такого национального образования, как Индия. Еще раз, Индия, «единая и неделимая», была бы невозможна без Ост-Индской компании. Нации создаются либо на основе сходства интересов, либо на основе дружбы «против кого-то». Грубо говоря, национальностям, проживающим на Индостане, англичане невольно дали цель — против кого дружить. Поэтому к середине XIX века индуисты, маратхи, сикхи и т. д. находили в себе одну общую идею — свержение британского владычества, что позволило с течением времени забыть различия между собой.

Сказав «А», скажем и «Б» — ОИК сделала Англию империей. Да, у англичан были колонии в Северной Америке, но освоенные, а не завоеванные, и службы управления землями росли снизу, а не создавались сверху. Индия стала как раз тем местом, где британский колониализм родил британский империализм, и роль в этом ОИК просто гигантская. Из диссертации Лосева «Экономическая и политическая деятельность Британской Ост-Индской компании в Индии (XVII — начало XVIII в.)»:

Процесс глобализации, начавшийся на рубеже ХVI-ХVIII вв., не был просто ускорением европейской торгово-колониальной экспансии на Восток, а превратился в новую систему установления отношений субординации между всеми регионами мира. Данный факт свидетельствует о том, что в это время Европа стала играть особую, новую роль в международных отношениях. В период региональных кризисов феодализма только Европе удалось разрешить существующие проблемы путем расширения своего влияния на другие регионы. Причем это влияние уже носило не привычный характер имперских завоеваний чужих территорий, а представляло собой новую попытку стать главным координатором международных отношений на мировой арене. Образно говоря, новая европейская политика теперь не представляла обычного силового воздействия в виде «проекции силы», а проявилась как попытка создания целой системы отношений взаимодействия между странами, где Европа играла решающую роль. Развитие этой системы отношений подкреплялось используемыми в навигации и мореплавании новшествами, такими, как картография, позднее телеграф. Оно базировалось на таких традиционных методах транснационального контроля, как золотой стандарт в финансовой системе, всеобщее развертывание военно-морских сил и развитие фьючерсных рынков. К концу XVII в. эта система отношений стала глобальной и начала охватывать весь мир.

Системы транснационального контроля продолжали развиваться и в XVIII в. Для Европы в условиях «нового» империализма они стали основным средством, позволившим ей использовать в своих интересах процесс динамического развития и самосовершенствования других регионов. Европейские империалистические страны перешли от простого расширения своей власти над другими государствами к созданию сложной глобальной системы контроля над ними. Таким образом, Европейско-Атлантический регион стал называться «Западом» и приобрел статус основного центра, вокруг которого объединялся весь мир.

Таким образом, ОИК, если немного перефразировать Киплинга, в известной степени сделала Запад — Западом, а Восток — Востоком.

А есть ли связь между британской Ост-Индской компанией и современностью? Как ни странно — да. Обычно историки — плохие прорицатели, тем не менее, судя по тенденциям, наш мир семимильными шагами бежит к институтам Нового времени. Судите сами: с начала 1970-х годов начали создаваться частные военные компании, в терминах Нового времени — это наемники, кондотьеры. В 2001 году, после атаки башен-близнецов, в США началась бурная дискуссия по возможности возрождения каперского права и на суше, и на море: первоначально предполагалось выдавать каперские свидетельства частным лицам и компаниям, которые бы охотились за Усамой Бен Ладеном и последователями.

Герб британской Ост-Индской компании

Наконец, что одновременно и смешно, и симптоматично, в 2005 году индийско-английский бизнесмен из Мумбаи, бывшего Бомбея (sic!), Санджив Мехта зарегистрировал новую «Ост-Индскую компанию» с капиталом в 15 миллионов фунтов стерлингов. Более того, выкупил и герб британской ОИК, открыв магазины в Лондоне, Мумбаи, Сингапуре и еще ряде городов. Как цветасто объяснил сам господин Мехта, «я увидел золото в конце радуги». Новая ОИК торгует товарами в сегменте роскоши (дорогая мебель, изделия из золота, бриллианты), а кроме того — чаем, шоколадом, специями, горчицей и т. п. Штаб-квартира новой ОИК находится в Лондоне, на Кондуит-стрит.

Осталось только объединить торговую компанию господина Мехта с какой-нибудь ЧВК — и можно заново менять историю.

31 декабря 1600 года Елизавета Английская подписала Королевскую Хартию о создании «Компании по торговле с Ост-Индией» с уставным капиталом в 68 373 фунта стерлингов. Компания получила право монопольной торговли со всеми странами, лежащими от мыса Доброй Надежды к востоку вплоть до Магелланова пролива. Главой компании был управляющий (в 1600-м им стал один из Олдерменов Лондона — Томас Смит), который избирался Советом директоров из 24 человек. В дело вложились 214 купцов и один привилегированный акционер — Джордж Клиффорд, граф Камберленд.

Создание первой мегакорпорации планеты стало возможно благодаря двум людям. Одного из них мы назвали. О втором скажем чуть позже.

Англия времен Елизаветы I была нищей и глубоко провинциальной страной, искавшей места под солнцем. Начало пути к британскому величию и безраздельному господству на морях точнее всего описывает фраза из «Золотого Телёнка»: «Все крупные современные состояния нажиты самым бесчестным путем». Мировая торговля тогда, в 1560-е, находилась в руках «великой тройки» — Испания, Португалия и Венеция. Все роли, даже не слишком благородные, были поделены, а Англия после Генриха VIII, Эдуарда IV и королевы Марии Тюдор очень сильно нуждалась в деньгах.

Английские финансы были совершенно расстроены, амстердамские купцы давали в долг под немыслимые проценты (до 14 процентов в месяц). Современники описывали положение так: «королева бедна, государство истощено, знать бедна и слаба. Народ не повинуется, не хватает хороших командиров и солдат. Правосудие не отправляется. Все дорого… В стране внутренний раскол. Угроза войны с Испанией и Францией. Французский король стоит одной ногой в Кале, другой в Шотландии. Стойкая враждебность за рубежом, но нет стойкой дружбы».

Более-менее шла торговля только с Испанией. Еще в 1530-е была создана англо-испанская торговая компания, которая приносила акционерам огромные прибыли.

Изначально она называлась «братство Святого Георгия», и ей было разрешено держать торговые представительства в Сан-Лукар-де-Баррадера, Севилье, Кадисе и Пуэрто де Санта-Марии. Указом Карла V англичане получили режим наибольшего благоприятствования в торговле и отмену нескольких пошлин. Некоторые товары им позволили вывозить из Испании на своих судах.

Безоблачное сотрудничество продолжалось примерно до 1561 года. Как раз в этом году новый король Филипп II запретил перевозить испанские товары на судах иностранных держав, если испанские суда были доступны. Английские торговцы по большей части не приняли эти условия, и в результате в испанских портах процветала незаконная с точки зрения властей торговля.

В 1563 году Испания наложила временное эмбарго на ввоз товаров в Англию. Связано это было с английскими корсарами. В то же самое время английские торговцы сумели рассориться и с португальскими купцами, поскольку залезли в Гвинею, Берберию и другие области, которые португальцы считали своей вотчиной. Через 5 лет в Гвинее произошел открытый конфликт — специально посланная португальцами эскадра разгромила и уничтожила экспедицию английского купца Уильяма Винтера, португальский монарх Себастьян I наложил запрет на торговлю с Англией.

В ответ Елизавета начала искать выход. Выход был один — контрабанда.

Большие перспективы сулила торговля с тогда еще «дикой» Московией. Торговый маршрут туда был открыт Ричардом Ченслором в 1553 году. Но путь в Холмогоры и Архангельск был неудобен — он и так достаточно длинный, а зимой устье Северной Двины замерзало, и торговля прекращалась. Раз за разом англичанам приходила мысль начать торговлю с Россией через порты Балтики. Судя по всему, первые движения в этом направлении начал тогдашний принц-консорт Англии — муж королевы Марии Тюдор Филипп Испанский. Да-да, тот самый, будущий король Испании и правитель первой по величине империи мира. И тут — вот удача! — Иван Грозный решил пробиться к Балтике и в январе 1558 года начал Ливонскую войну. Это как нельзя лучше отвечало чаяниям англичан. Запахло деньгами, а деньги Елизавета I Английская упускать не любила.

Весной Иван Васильевич захватил Дерпт и Нарву — теперь Московия получила порты на Балтике. Уже летом 1558 года агент Московской компании Томас Элкок прибыл в Москву с предложением торговать через балтийские порты. Иван Грозный был кем угодно, только не дураком, и договор подписали очень быстро. В Россию потекли… товары военного назначения, что очень напрягло Польско-Литовскую Унию, Швецию, Данию, да и весь восток Священной Римской Империи в принципе. Император Фердинанд I в гневном письме возмущается, что Англия поставляет в Россию ружья, мелкозернистый порох, пушечное железо, амуницию, зажигательные смеси (fire oil) и тому подобные вещи.

Действительно, а что еще Англия могла предложить? Сукно в те времена ценилось испанское и фламандское, в тонкой работе с металлом не знали себе равных итальянцы, ну и так далее. Провинциальная Англия находилась на периферии, и ее товары банально не пользовались спросом. А вот военного снаряжения Ивану Васильевичу не хватало, и за оружие и припасы он готов был платить живые деньги.

Всё это продолжалось примерно до 1565 года. К тому времени Ревель захватили шведы (1560 год), чуть ранее (1559-й) датчане высадились на островах Саарема и Муху, дележ «Ливонского наследства» шел полным ходом. Против английских торговцев возникла коалиция из умирающей Ганзы, датчан и шведов. Гром грянул в 1565 году, когда датский король Фредерик II (взошедший на престол в 1559 году) специальным указом закрыл Зунд и Бельты для английских купцов, обвинив Елизавету во всех смертных грехах: мол, она снабжает оружием шведов, а те спят и видят, как бы оторвать кусок от датской Эстляндии, Норвегии или вообще от самой Дании. Вполне возможно, в деле была замешана и Испания, поскольку Филипп II усиление торговых позиций Англии не приветствовал.

Карл Брюллов. Осада Пскова

Елизавета была в шоке: только-только наладили сбыт в новую страну, получили там торговые преференции — и тут на тебе! Пробовали любимую контрабанду — но датский флот показал, что шутить не намерен, и несколько кораблей были просто захвачены и конфискованы вместе с товарами и деньгами.

Протекционистские меры испанцев поставили многих английских торговцев на грань краха. К сожалению, они не были так объединены и централизованы, как, к примеру, Компания купцов-авантюристов (англ. Merchants adventurers) или Московская компания. В результате англичанам пришлось за бесценок распродавать португальские и испанские товары во Франции и в Байоне.

Наконец, в 1574 году появилась централизованная англо-испанская торговая компания, главой которой стал бывший «общественный сержант» Лондона Джон Мерше. Компания управлялась советом из 24 торговцев, каждый из которых внес 5 фунтов стерлингов. Всё бы ничего, но в 1577 году последовал очередной удар по англо-испанским отношениям. После кругосветного вояжа Дрейка все 40 членов компании в Испании оказались под угрозой ареста и даже казни. Для решения этого вопроса сами английские торговцы попросили испанского генерала Педро де Субиаура отправиться к Филиппу II и уверить короля, что купцы Испанской компании были абсолютно не в курсе предприятия Дрейка и осуждают действия своего соотечественника. Более того — они предлагали возместить потери испанской короны из английских товаров, находящихся на территории Испании!

В Лондоне возник конфликт между детищем Мерше и Компанией купцов-авантюристов, которые усмотрели в Испанской компании прямого и явного конкурента. Спорили буквально обо всем — о квотах на ввозимый товар, о портах, в которых дозволено разгружаться, о методе реализации, о капитализации компаний. При дворе интересы Испанской компании отстаивал мажордом королевы Джеймс Крофт, а интересы купцов-авантюристов — Сесил и Рейли.

Трудно сказать, что было бы, если бы возобладала точка зрения Крофта, который предлагал торговать с Испанией, но дело повернулось по-другому.

Особый шок у Испании вызвало известие о том, что в 1576 году Англия и марокканский султанат наладили дипломатические отношения, а послом в Берберию отправился Эдмунд Хоган. К тому же Англия подписала с султанатом торговый договор — в обмен на сахар, селитру и страусиные перья снабжала берберов лесом, порохом и пушками. Орудия с лейблом «made in England» в результате использовались непосредственно против испанцев, как и корабли, построенные из английского дуба и бука. И кем — мусульманскими пиратами!

В том же самом 1585 году лондонские купцы создали Берберийскую компанию, которая получила монополию на торговлю с Марокко на 12 лет.

Более того, после того как Филипп II в 1580 году стал еще и португальским королем, Елизавета через своего посла Генри Робертса пыталась договориться о поддержке берберами дона Антониу (претендент на престол вообще-то был рыцарем-иоаннитом, и заключение договора с мусульманами — это прямая измена своей религии), что явно можно трактовать как совершенно недружественные действия по отношению к Испании.

Ну а 29 мая 1585 года все закончилось. До предела обостренные отношения между двумя странами ударили по всему, и в том числе по общей торговле. По приказу Филиппа II все английские суда были конфискованы, торговцы и моряки были брошены в тюрьму, часть из них позже попала под суд Инквизиции.

Елизавета же в ответ начала выдавать корсарские патенты всем торговцам, пострадавшим от действий испанских властей. Это была война. И вот здесь англичане оказались на коне. Их морская торговля была микроскопической, с основных рынков их выгнали, защищать было особенно нечего — оставалось только нападать на вражескую торговлю. В свою очередь, испанская и португальская (с 1581 года эти страны объединились в унию) торговля была гигантской, и флотам иберийцев пришлось защищать прежде всего собственную торговлю — нападение на английскую коммерцию просто не имело смысла. Вообще корсарская стратегия — это как раз стратегия нищих, тех, кому нечего терять.

Среди прочих «морских волков» королевы Елизаветы отличился Джордж (испанцы называли его Хорхе) Клиффорд. Джордж родился 8 августа 1558 года в Бруэме, Вестморланд, в семье Генри Клиффорда, графа Камберленда. В 12 лет мальчик остался сиротой и был отдан опекунам — семье графа Бедфорда. В возрасте 13 лет он отправился на обучение в Тринити-колледж в Кембридже, что позже сильно помогло ему в изучении навигации и астрономии.

Брак его оказался несчастлив, к 19 годам он имел троих детей, отличался взбалмошным и скверным характером, был бретером, забиякой, натуральным сутягой. Двор он шокировал своими северными манерами, да и сам не любил дворцовые развлечения, поэтому с 1585 года подался в организаторы корсарских экспедиций, всерьёз занявшись карьерой капера. Клиффорд оказался в своей стихии — в порту можно было без проблем ругнуться от души, схватить гулящую девку пониже спины, выйти на кулачки с очередным обидчиком. С 1585 года он командовал 47-пушечным кораблем «Элизабет Бонавенчер» и в составе экспедиции Джона Хокинса охотился за испанским «серебряным флотом», однако поход оказался неудачным — англичане так и не смогли встретить испанский конвой, а от штормов и непогоды потеряли треть своих кораблей и ни с чем вернулись обратно.

Сражение с Непобедимой Армадой

В 1588 году граф Камберленд участвовал в боях с Непобедимой Армадой. В 1592-м — в захвате испанского «серебряного галеона» «Мадре де Диос», в 1594-м — в атаке на галеон «Сан-Сальватор» с 2 миллионами песо серебра. Однако Клиффорду не везло — потратив на корсарские эскапады примерно 100 тысяч фунтов, он не смог даже целиком отбить эти деньги.

А в 1598 году графа-корсара ждал триумф. Чуть ранее сэр Френсис Дрейк в своем последнем походе обломал зубы о твердыни Сан-Хуана. Дрейк подошел к Сан-Хуану 22 ноября 1595 года. Сэр Фрэнсис опытным глазом сразу увидел, что испанцы готовы к обороне, и приказал кораблям бросить якорь во внешней гавани, однако часть капитанов не поняла приказ и неосторожно приблизилась к форту Сан-Фелиппе-дель-Морро. Испанский командующий обороной дон Педро Теллес де Гусман, видя ошибку англичан, приказал не открывать огонь, создав впечатление, что на крепости пока не установлены пушки, и в результате около 15 кораблей бросили якорь всего лишь в 300 футах от батарей 18- и 24-фунтовых орудий (всего 38 пушек). В тот момент, когда Дрейк пригласил офицеров на свой корабль для обеда и военного совета, испанские пушки открыли огонь. Последствия стрельбы оказались ужасными — первыми же залпами картечи был убит известный корсар Николас Клиффорд, погиб капитан «Эдвенчера» Браун, лишь чудом уцелел сам Дрейк. Историки много спорят о смерти Джона Хокинса. Английские источники утверждают, что Хокинс умер 12 ноября около Гваделупы от дизентерии. Испанские — что шканцы «Гарланда», где тяжелобольной сэр Джон развалился в кресле, смели орудия Сан-Фелиппе-дель-Морро. В результате обстрела англичане потеряли почти все малые суда. Потери составили 400 человек только убитыми. Дрейк пытался отомстить, но «испанец нынче пошел не тот»: доны легко отбили все попытки десанта. 25 ноября англичане признали свое поражение и убрались из вод Пуэрто-Рико. Дон Педро погрузил сокровища на 3 миллиона песо на свои корабли и 20 декабря достиг Кадиса, где дал подробный отчет об обороне Сан-Хуана.

Джордж Клиффорд общался с участниками той экспедиции Дрейка и сделал свои выводы. 16 июня Камберленд подошел к острову с 600-тонным галеоном «Скордж оф Малис», 400-тонным «Мерчант Роял», 300-тонными «Сенчурион», «Сапсон», «Консистент», 250-тонным «Констанс», а также «Гайана», «Маргарет и Джон», «Роял Дефенс», «Эффекшн оф Уильям Флеминг», «Энтони», «Пегасус», фрагатой «Дискавери», пинасом «Скаут», барком «Лей» и тремя мелкими кораблями (менее 15 тонн водоизмещения) — всего 18 кораблей с 1700 солдатами на борту.

Клиффорд прибыл к Сан-Хуану в самое удачное время — часть солдат оттуда была переброшена в Мексику, а население и гарнизон мучились от дизентерии. Учитывая, что Дрейк в прошлый раз потерпел поражение при атаке острова с моря, граф Камберленд решил атаковать с суши. Он высадил 700 солдат в заливе Кангрехос и атаковал мост у сторожевой башни Сан-Антонио. Испанцев там было всего 100 человек, но первый штурм они смогли отбить. Сам сэр Джордж уцелел чудом.

Ночью Клиффорд на лодках перевез артиллерию на мыс Эскамброн и начал оттуда бомбардировать защитников Сан-Антонио и Красного форта — причем испанцы не могли ответить англичанам из-за разности высот. Пляж мыса Эскамброн находился для пушек фортов в мертвой зоне. Когда началась атака английской пехоты, испанцы без боя отошли в цитадель Сан-Фелиппе-дель-Морро. 18 июня англичане вошли в город и приступили к осаде крепости Сан-Фелиппе. Клиффорд опять сделал упор на артиллерию. Солдаты должны были засыпать ров и сделать насыпь выше стен форта, чтобы беспрепятственно обстреливать защитников. Оборона длилась до 30 июня, а потом губернатор Антонио Москера попросил о почетной сдаче. Испанцы были на последнем издыхании — провиант уже закончился, плюс людей мучила дизентерия. Клиффорд отвез испанцев к Картахене. Он потерял 60 человек убитыми. Общая сумма добычи деньгами и товарами составила 4 миллиона песо. Граф решил сделать из Сан-Хуана базу для нападений на испанскую торговлю в Карибском море, однако болезнь, помешавшая испанцам, принялась и за его людей. Уже к августу он потерял от дизентерии 200 человек умершими и 500 человек больными, поэтому было принято решение как можно скорее возвращаться домой.

Клиффорд наконец-то поймал удачу за хвост. Но легкие деньги как пришли, так и ушли. Половину он отдал кредиторам и королеве, а остальные деньги спустил на скачках.

13 февраля 1601 года в первый рейс к Островам Пряностей собрались корабли — 600-тонный «Рэд Дрэгон» (это как раз бывший «Скордж оф Малис», проданный Клиффордом новой компании за 3700 фунтов), 300-тонный «Гектор», 260-тонный «Асценшн», 240-тонный «Сюзан» и судно снабжения «Гифт». Все они были наняты либо у Клиффорда, либо с помощью Клиффорда, который после неудачных игр на скачках вернулся к арматорской деятельности, сдавая внаем суда для сомнительных операций. Эскадрой командовал Джеймс Ланкастер, плававший к берегам западной Африки и Бразилии с 1590-х годов.

Тут нужно рассказать еще об одном человеке, без которого никакой Ост-Индской компании не случилось бы. Чтобы было понятно — первые попытки плавания в Индийский океан начались в 1591 году. Из Торбея ушли три корабля, но карт у них не было. В результате всё, что они смогли — обогнуть мыс Доброй Надежды, а потом два судна потерпели крушение, и до Малайского полуострова добрался один «Эдвард Бонавенчер», который проблуждал в тех краях два года и вернулся в Англию в 1594-м — правда, товаров почти не привез.

В 1596-м еще три корабля отплыли на восток — все потеряны в море. 22 сентября 1599 года на поиск Островов Пряностей вышли еще два корабля — потеряны. А вот в 1600 году у англичан появились карты. Благодаря одному голландскому авантюристу — Яну Гюйгену ванн Линсхотену.

Линсхотен родился в 1562 году и в возрасте 16 лет отправился в путешествие в Испанию и Португалию. В 1583-м он вместе с португальской экспедицией прибыл в Индию, где поступил в секретари к Жоао Висенте да Фонсека, архиепископу португальской Ост-Индии. Голландец совершил множество поездок по побережью Индии, был в Китае и Японии, а в 1592-м вернулся в Европу, где решил для контраста пойти с Виллемом Баренцем в экспедицию к Новой Земле.

А в 1596 году авантюрист женился, остепенился, и опубликовал книгу «Описание путешествий в Ост- и Вест-Индии». Оказалось, что Линсхотен времени даром не терял — он самым тщательным образом переписал португальские карты, работая у архиепископа. Причем карты содержали обозначения течений, глубин, островов и отмелей, то есть всего того, что необходимо для навигации. Более того, голландец изложил и свои рекомендации по плаванию в Маллакском и Зондском проливах, объясняя, как избежать португальских патрулей. Книга разошлась немыслимыми тиражами — ее напечатали в Голландии, в Англии, во Франции и в Германии.

Таким образом, первая экспедиция британской ОИК имела не только торговый капитал и корабли, но и карты для плавания. Самая важная тайна испано-португальской короны была раскрыта!

Именно поэтому корабли Ланкастера, обогнув мыс Доброй Надежды, уверенно взяли курс через Мозамбикский пролив к северной оконечности Мадагаскара, где сделали стоянку почти на пять месяцев, чтобы починить корабли, сгрузить на берег больных, обследовать побережье на предмет удобных стоянок и источников пресной воды.

Там же Ланкастер набрал и запасы цитрусовых — он много прослужил с голландцами и знал, что лимоны и апельсины являются прекрасным средством от цинги.

Потом корабли взяли курс на Молуккские острова.

Имея 20 742 фунта серебром и на 6 860 фунтов товаров, Ланкастер посетил Суматру, Яву, Аше, Цейлон, Малабарское побережье, где в основном закупал перец. Осенью 1603 года эскадра вернулась в Англию, везя перца, пряностей, шелка и драгоценных камней на общую сумму в 200 тысяч фунтов.

Возникла даже неожиданная проблема — перца оказалось так много, что его распродавали три года. Англия тогда была довольно бедной страной, денег у большинства населения не было, а розничные торговцы просто отказывались приобретать перец, утверждая, что не смогут сбыть его в таких количествах. Стало понятно, что нужно искать покупателей на континенте, поскольку такое количество товара Англии не переварить. Тем не менее главное свершилось: путь в Индийский океан был найден — оставалось наладить логистику и сбыт.

Остров Мадагаскар и Мозамбикский пролив

В 1604 году к индийским берегам отправилась вторая экспедиция. Торговля на первых порах оказалась фантастически прибыльной: члены компании от первых двух путешествий получили около 95% прибыли, то есть почти удвоили капитал. Дело было организовано так, что прибыль делилась между теми членами компании, которые участвовали в финансировании каждого отдельного путешествия, они же делили и риск. Конечно, известные отчисления шли и в пользу фирмы.

Чтобы дать понятие о размерах этих предприятий в первые годы существования Ост-Индской компании, укажу, что за первые девять торговых рейсов (с 1601 по 1612 год) компания вывезла из Англии в Индию товаров на 200 тысяч фунтов стерлингов, а привезла из Индии в Англию одних только пряностей и шелковых тканей приблизительно на 1 миллион фунтов стерлингов.

В 1609 году голландский философ Гуго Гроций написал трактат «Свободное Море: право доступа, которое должны иметь голландцы к индийским товарам и торговле». Гроций писал, что «право на открытие» это, конечно, важное положение, но иногда оно может перебиваться «правым делом». В совершенном мире «хороший человек», права которого ущемляются несправедливыми запретами и ограничениями, может и должен действовать, как международный судья, и может вести «с ограничителями справедливую войну» для получения компенсации и реституции прав. Кроме того, «право на открытие» распространяется на земли, но никак не может распространяться на моря. Море и воздух являются творением бога и принадлежат всем живущим. В книге также провозглашались принципы, которые позже были подняты на щит приверженцами «либертарианства». Но самое смешное в том, что голландская ОИК, провозглашая вышеназванные принципы, сама их не придерживалась вообще. Естественно, что вскоре интересы британской Ост-Индской компании столкнулись с интересами голландских торговых воротил.

Надо сказать, что до конца XVII века Голландия эту экономическую войну выигрывала. Прежде чем мы затронем экономическое и военное соперничество, давайте сначала поговорим о том, в чем была разница между организацией английской ОИК и голландской ОИК.

В популярной литературе эту разницу подходов почему-то не замечают, хотя с точки зрения экономики она принципиальна. Статья Рона Харриса «Законы, финансы и первые корпорации» («Law, Finance and the First Corporations»), опубликованная к открытию Мирового форума юстиции в Вене в 2005 году, несколько проясняет дело. Английская ОИК была организована на облигационной системе. Купцы, желающие участвовать в бизнесе (помимо отцов-основателей, естественно) покупали облигации компании, то бишь обычные долговые расписки. Естественно, по облигациям выплачивались фиксированные вознаграждения, но и только. Владелец облигации не имел права на пропорциональный процент от прибыли предприятия, и кроме того — он являлся обычным вкладчиком, а не совладельцем предприятия. То есть удалось плавание или нет — владелец облигации мог требовать свои деньги плюс процент. Сама успешность плавания его не интересовала.

Проблема была в том, что в Англии тех времен фондовый рынок отсутствовал как класс. Его просто не было. По сути это была обычная складчина купцов, и по-настоящему рисковали уставным капиталом только основатели компании — но они же получали дивиденды. К тому же облигации чаще всего были краткосрочными займами, тогда как по-настоящему двигают любой бизнес-проект лишь «длинные деньги».

Голландский подход кардинально отличался от английского. В Амстердаме к тому времени был сформирован фондовый рынок, где торговали и своими, и иностранными акциями и облигациями, а так же долговыми обязательствами, как частными, так и государственными. Поэтому созданная в 1602 году голландская ОИК для привлечения больших капиталов продавала не облигации, а акции. Принципиальное различие между акцией и облигацией состоит в том, что владелец акции является одним из собственников предприятия, принимающим на себя риск его деятельности. Кроме того, если облигация имеет срок погашения, то акция — бессрочна.

Соответственно в случае убытков владелец акции также терпит убытки, но в случае дохода владелец акции имеет права на пропорциональное получение прибыли. Это не значит, что голландцы не использовали облигации. Естественно, что людям, не желающим нести риски, вполне продавались привилегированные акции предприятия, которые, по сути, являлись облигациями. Однако основной упор был сделан именно на акционеров, то есть пассивных или активных совладельцев ОИК.

Отсюда и разница в привлеченных деньгах. Как мы помним, уставной капитал британской ОИК составил 68 373 фунта стерлингов. Уставной капитал голландской ОИК был чуть ли не в десять раз больше — 1,4 миллиона гульденов деньгами собственно основателей и 5 миллионов гульденов, собранных через продажу акций. Общая собранная сумма составила 6 424 588 гульденов. Гульден того времени относился к фунту стерлингов как 10 к 1, то есть голландцы располагали 642 тысячами фунтов, если считать в английской валюте.

Забегая вперед, надо сказать, что после захвата Вильгельмом III Оранским Англии в 1688 году британская ОИК была реорганизована именно по голландской схеме, и это привело к тому, что англичане в конце концов выиграли конкурентную борьбу у голландцев.

Изначально британцев привлекали Острова Пряностей (нынешние Индонезия, Малайзия, Филиппины и т. д.), причем по весьма банальной причине, о которой мы говорили в прошлой части — средняя наценка на товар составляла 500%, что полностью устраивало основателей и акционеров компании. Однако к Островам Пряностей устремились и голландцы.

Обе морские державы были далеко не единственными участниками процесса. Не стоит забывать, что на начало XVII столетия в той части света полными хозяевами положения были португальцы. Именно поэтому конкурирующие между собой англичане и голландцы иногда объединялись в союз против португальцев, а иногда кто-то из них, наоборот, вступал в союз с португальцами против своего конкурента. Не стоит сбрасывать со счетов и Китай с Японией, которые также успешно присоединялись то к одним, то ко вторым, то к третьим. Ну и напоследок, чтобы уж совсем запутать ситуацию. Португалия с 1581 года принадлежала Испании, а это очень серьезный игрок, которого нельзя было списывать со счетов. Кроме этого были и арабские государства Персидского залива, и Индия (вернее конгломераты, союзы и антисоюзы индийских государств под общим верховенством Великого Могола) и Египет, и Турция, и Персия, которые тоже играли серьезную роль в торговле. Таким образом, в Ост-Индии шла война всех против всех.

Испанский флот в бою, конец XVI в.

А теперь посчитаем. В среднем плавание из Англии или Голландии в Индию или к Островам Пряностей и обратно длилось 2–4 года. Эти рейсы включали в себя несколько остановок по пути следования. Кораблям угрожали шторма, неизвестные течения, мели, ветра, пираты и каперы, неприветливые азиатские правители, да и вообще — совершенно неизвестные условия азиатского рынка на момент прибытия. Снарядили экспедицию, допустим, за перцем, а он не уродился, зато гвоздики или муската в избытке. Закупили его, вернулись в Европу — а там падение цен на эти товары, и либо придется продавать по меньшей цене, либо ждать, пока цена поднимется.

По сути, здесь лучше всего работал именно иберийский подход — с госмонополией и активной поддержкой государства. Но англичане, как мы помним, на начало XVII века были бедной страной и не могли позволить себе налаживать инфраструктуру за счёт государства.

Голландское правительство за счет активно функционирующего фондового рынка могло помочь кредитами или скупкой товара, однако тоже было не готово по-крупному вкладываться в развитие инфраструктуры и развитие компании. Оставался один вариант — и голландцы, и англичане решили отжимать и завоевывать уже существующую инфраструктуру — либо португальскую, либо испанскую, либо местную. Однако на Островах Пряностей нормальной инфраструктуры не существовало. Бюджет голландской ОИК в 10 раз превышал бюджет англичан, именно поэтому голландцы в конечном итоге смогли закрепиться в Индонезии гораздо раньше — у британцев банально не хватало средств. Кроме того, голландцы ради еще большей капитализации компании создали вторичный рынок ценных бумаг ОИК, то есть позволили инвесторам заниматься спекуляциями и перераспределением капиталов. Это еще больше увеличило капитализацию и кредитоспособность ОИК. По сути, голландцы по примеру своего государства начали торговать долгом компании, имея на этом твердые 4–5% процентов прибыли. В долгосрочной перспективе это решение имело ужасные финансовые последствия, но об этом позже. В 1605–1630 годах весь комплекс мер позволил голландцам резко вырваться вперед в конкурентной гонке.

Если в период 1603–1612 годов англичане вложили в развитие компании 400 тысяч фунтов, то голландцы — 2,5 миллиона фунтов, гигантские деньги, сравнимые на тот момент со всем бюджетом Англии! Естественно, что финансы были главной причиной поражения англичан на первоначальном этапе. Из-за недостатка средств они не смогли собирать большие конвои и включать в эскорт большое количество хорошо вооруженных кораблей; они не смогли отстроить нужную им инфраструктуру; не смогли нанять большие армии; не смогли спонсировать масштабные завоевания территорий.

К 1607 году англичане смогли обосноваться на двух маленьких островах Ай и Рун в Малайском архипелаге на островах Банда. В свою очередь, в 1607–1609 году голландцы попытались закрепиться на собственно Банда — крупнейшем острове архипелага.

11 кораблей под началом Питера Вильямсзоона Верхуфа отплыли от Текселя к Яве, в Бантам, а потом 2 корабля — «Griffioen» и 26-пушечный «Roode Leeuw met Pijlen» (командир Жак Спекс) — взяли курс на Японию, чтобы установить коммерческие отношения с этой страной. Остальные сначала прибыли в Каликут, а потом решили организовать колонию в Малайском архипелаге. Во время высадки на острове Банда голландцы были атакованы туземцами, десант потерял 50 человек, в том числе был убит и сам Верхуф.

Обратно в Голландию корабли вел один из чиновников голландской ОИК — Ян Питерсзоон Кун (Coen). Вернувшись в Нидерланды, Кун составил доклад, где предложил революционную для своего времени вещь — надо, писал Кун, захватить всю азиатскую посредническую торговлю. То есть проделать ровно то, что голландцы уже реализовали в Европе. Вовремя вернулись и корабли Спекса, который сообщил, что ему удалось подписать торговое соглашение с японским сегуном Токугавой Иэясу, и голландским кораблям теперь разрешен вход в порты Ниппона и Кореи. В 1612 году Кун вернулся в Азию, на остров Банда высадили карательную экспедицию, 14 из 15 тысяч аборигенов были вырезаны, для работ на плантациях завезли филиппинцев и малайцев с других островов и стали выращивать мускатный орех.

В 1613 году Кун был назначен генерал-губернатором Явы, Бантама и островов Банда. Из книги «Сокрушение империи»:

«Новый директор голландской ОИК Ян Питерсзоон Кун, назначенный в 1613 году, к 1619 году захватил острова Яктару и Яву (попросту выбив оттуда англичан) и организовал там крепость Батавия, а также штаб-квартиру компании. Появились голландские колонии на Цейлоне. В 1620-м были захвачены острова Банда, и Голландия получила монополию на мускатный орех. Кун не ограничился закупкой товаров в Азии и поставкой их в Европу — для уменьшения вывоза серебра и золота из Голландии он решил создать внутриазиатскую торговую систему, то есть посредническую торговлю между Индией, Китаем и Индонезией. Это ему вполне удалось. И англичане, и испанцы, португальцы ненавидели Куна. Директор английской Ост-Индской компании публично заявлял, что „даже самая высокая виселица в старой доброй Англии недостаточно высока для Куна“. Тем не менее — благодаря экспансии нового директора голландской ОИК нидерландцы получили монополию на вывоз пряностей с Молуккских островов, а торговые конкуренты (прежде всего англичане) были просто вышвырнуты в Индию.

В это же время ОИК получил факторию на Тайване, которая долгое время оставалась единственным местом, где европейцы могли торговать с купцами из Японии».

Прибывший в Ост-Индию Кун сразу же взял быка за рога — в 1615 году на острове Ай высадился японско-голландский десант в 900 человек (японские наемники были наняты компанией на три месяца) и попросту вышиб английских поселенцев с острова. Те в панике бежали на двух кораблях на Рун. Ночью англичане сумели перегруппироваться и совершить вылазку отрядом в 500 человек на Ай, где застали беспечно спящих голландцев и их союзников без постов и охранения. В результате было вырезано 200 человек. Голландцы были вынуждены убраться обратно на Банду.

А откуда тут появились японцы? Остановимся на этом подробнее. Случилось так, что не было бы счастья — да несчастье помогло. И у англичан, и у голландцев очень не хватало людей. Португальцы находились в регионе уже давно, да и поддержка иберийского государства позволяла подбрасывать из метрополии большие контингенты. У обеих компаний таких людских ресурсов не было. И вот тут-то пригодились контакты Спекса с Японией. После битвы у Сэкигахары в 1600 году из Японии бежало множество опальных самураев и просто воинов, потерявших своих господ. Разные источники называют цифры от 100 до 400 тысяч человек. Сначала этих ронинов начали нанимать голландцы, потом подключились англичане, а позже и португальцы с испанцами. Японские ронины стали одной из главных движущих сил голландских и английских завоеваний.

На следующий год, навербовав китайцев, японцев и европейцев, голландцы снова вторглись на Ай в составе трехтысячного отряда и осадили английский форт на острове. Осада длилась месяц. У англичан закончились боеприпасы, и они капитулировали. Примерно 500 человек англичан были отданы японцам и китайцам — те с удовольствием поотрубали белым людям головы. На месте британского блокгауза был основан Форт-Ривендж («форт Месть»).

В 1617–1621 годах Кун организовал захват почти всех островов архипелага. Население там безжалостно уничтожалось — особенно отличились японские наемники, изощрявшиеся в казнях и пытках. Далее последовала высадка на Рун, но англичане сумели хорошо укрепить форт, поэтому голландцы ограничились тем, что под корень вырубили и сожгли все мускатные деревья, а также уничтожили все посевы черного и белого перца. Такие вылазки делались регулярно, и англичане в конце концов были вынуждены уйти с Руна. Голландская ОИК стала монополистом по поставке мускатного ореха и перца в Европу. Свои действия перед акционерами ОИК Кун оправдал просто: «Не бывает торговли без войны, как не бывает войны без торговли». Эти слова чуть позже перефразирует и дополнит один из директоров британской Ост-Индской компании, отвечая на обвинение в жестоком обращении с туземцами и конкурентами:

«Может быть я напыщенный, самовлюбленный дурак. И возможно, если бы такие же дураки, на которых вы жалуетесь, сидели во Франции, в Голландии, в Дании и Швеции, я бы просто сказал: „А разве они могут себя вести по-другому?“. Но именно потому, что люди, на которых направлено ваше обвинение — мужчины моей нации, моей расы, я с гордостью говорю: „Молодцы, парни!“».

В 1618 году Кун атаковал английскую факторию в Джакарте, где были крупнейшие склады специй. В 1619 году англичане были обложены с суши и моря, далее последовала атака, и Джакарта пала. По традиции, пленных отдали японским наемникам, чтобы парни повеселились. Город Джакарта был переименован в Батавию и стал штаб-квартирой генерал-губернатора голландской ОИК в регионе.

Пытки голландцами английских купцов в Амбойне, карикатура

Здесь же стоит сказать и об Амбойнской резне, которая произошла уже во времена следующего генерал-губернатора Батавии, Питера де Карпентье. Она была образчиком поведения в колониях того времени, а потом влияла на взаимоотношения Англии и Голландии добрые полвека. Началось все с того, что британцы в 1618 году захватили голландский корабль «Zwarte Leeuw». По сути это была обычная китайская большая джонка, груженая провиантом и лимонами. Голландскую команду вышвырнули в море, на радость акулам, а само судно привели в Амбойн, небольшой порт на острове, который ныне называется Папуа Новая Гвинея. Ответ не заставил себя долго ждать — Кун появился у порта с 8 кораблями, высадил десант, разорил торговый пост и отбил голландский корабль. Англичане подбросили подкрепление — к маю у Амбойна было 15 британских кораблей, однако 30 мая их атаковал Кун с 17 кораблями.

К 1622 году (Кун к тому времени вернулся в Голландию, на его место прибыл Карпентье) в Амбойне сложилась интересная ситуация — там был голландский форт Виктория, но существовала и английская торговая фактория. В конце года султан Терната больше склонялся к тому, чтобы отдать предпочтение англичанам перед голландцами, и голландский губернатор Херман ван Спелт решил действовать. Скорее всего, британцы тоже не оставались в стороне, но реальное положение дел неизвестно.

Недалеко от голландского форта был пойман японский ронин, который под пытками сознался, что вместе со своими товарищами нанят неизвестными для захвата форта и убийства голландского губернатора. Голландцы схватили еще нескольких японцев, и тут прозвучало имя главы английской торговой фактории Гэбриэла Тауэрсона. Доподлинно неизвестно, существовал ли какой-то заговор англичан против голландцев или голландские товарищи сами упорно подводили пытаемых японцев к подобному признанию, но далее были схвачены все служащие британской фактории. К некоторым из них была применена знаменитая пытка водой (человека кладут на спину, связывают, наклоняют ему голову и поливают водой область рта и дыхательных путей — жертве кажется, что она тонет). Согласно отчетным документам, большинство обвиняемых признали себя виновными как под пытками, так и без.

При этом англичан с соседних островов не трогали — голландский суд признал, что у них есть алиби. В конце концов часть захваченных осудили. 9 марта 1623 года десятерым англичанам, девяти японцам и одному португальцу отрубили головы. Еще два японца и четыре англичанина были освобождены. Голову Тауэрсона водрузили на высокий шест перед фортом Виктория.

Четверо оправданных англичан летом 1623 года прибыли в Батавию, где подали жалобу на действия ванн Спелта губернатору Карпентье. Однако тот не стал их слушать, и они отплыли в Англию. Британский король и воротилы английской ОИК были взбешены. Они потребовали от голландского правительства примерно наказать виновных и возместить ущерб. В это время из голландской ОИК пришло опровержение на жалобу. Там говорилось, что следствие и суд были проведены по всем правилам, и сомневаться в их выводах не приходится. Генеральные Штаты создали совместную с английским парламентом комиссию по расследованию Амбойнской резни, однако все уперлось в допрос тех самых четырех англичан, которых оправдали и отпустили. Они должны были прибыть в Гаагу на следствие, однако, совершенно напуганные, отказывались туда ехать. В оправдание они говорили, что досыта наелись голландским правосудием и опасаются за свою жизнь. Английские судьи так и не смогли уговорить их изменить свое решение. К 1630-му дело зашло в тупик, и о нем на некоторое время забыли. Вспомнили в 1652-м, 1666-м и 1672-м годах, то есть перед началом каждой из трех англо-голландских войн. Естественно, там речь шла уже не о правосудии, а о желании как можно сильнее очернить голландцев.

А что же англичане? Мощная серия атак Куна и Карпентье оказалась для них шоком. Денег на усиление военного присутствия и развитие инфраструктуры не было. Униженные и раздавленные, они ушли с островов пряностей и сосредоточились на торговле с Индией. Но и здесь пришлось выбивать себе место под солнцем. 24 августа 1608 года в Сурат (Гуджарат) прибыл капитан ОИК Уильям Хокинс, который привез с собой 25 тыс. золотых слитков и письмо Великому Моголу Джахангиру от английского короля Якова I с просьбой о взаимовыгодном торговом сотрудничестве. Португальцы, уже давно обживавшие Сурат, посмотрели на Хокинса косо, а потом и вовсе в лихом ночном абордаже в порту экспроприировали на благо испано-португальской империи все золото. Хокинс провёл в Сурате два года и вернулся ни с чем. Сменивший его Пол Каннинг тоже не задержался.

Ну а потом на сцене появился Томас Бэст с кораблями «Red Dragon», «Hosiander», «James» и «Solomon». 5 сентября 1612 года английская эскадра вошла на рейд Сурата. Бэст просил у местных властей позволения основать торговую факторию в городе. На самом деле Бэста поджимало время — в 1609 году король Яков, разочарованный бесприбыльностью торговых операций в Индийском океане, прямо сказал господам-основателям, что если в течение трех лет они не покажу прибыль, то монополию на торговлю с Востоком он у компании отберет.

Сурат

30 сентября Бэст получил известия, что двух его людей — Каннинга и Чамберса — арестовали. В ответ он задержал джонку, принадлежащую губернатору Сурата, и предложил освободить ее в обмен на своих людей. 10 октября договоренность с губернатором была достигнута, более того — Бэсту разрешили организовать факторию в Сурате. Об этом решении узнали португальцы — и решили показать, кто на индийской земле хозяин. Утром 28 ноября 4 португальских нао и 26 мелких гребных судов вошли на рейд и встали между Бэстом и городом. На следующий день состоялась первая перестрелка, правда, на большой дистанции и без ущерба для обеих сторон. Утром 30-го Бэст решил атаковать португальцев, однако все закончилось предсказуемо — не зная местных вод, он просто посадил на мель все три своих корабля.

С темнотой на абордаж пошли португальские гребные суда, однако команды Бэста предполагали такой сценарий и были начеку. В результате англичане смогли отбиться, потеряв 8 человек убитыми.

Потерпев неудачу, португальцы резко охладели к силовому решению проблемы. Более того, часть гребных судов от них ушла — ведь это были нанятые на дело индусы и арабы, а не собственно иберийцы. В результате перестрелки длились до 5 декабря. Бэст все же смог сняться с мелей, и это стало сигналом к уходу остальных португальских кораблей.

15 января 1613 года Бэст получил подтверждение о разрешении организовать торговую факторию в Сурате. В Англию к королю был срочно послан Энтони Старки на единственном целом корабле «Hosiander». Надо сказать, что Старки успел буквально за месяц до отозвания монополии у компании. Бэст же сначала двинулся в Диу, потом на Цейлон, Суматру, и в апреле 1614 года вернулся в Англию.

До 1621 года всего было организовано 8 факторий, 6 из которых находились в Индии — Сурат, Бурханпур (1616), Тику (1614), Самбас (1616), Каликут (1616), Мачилипатам (1618).

Ну а вскоре в Европе началась Тридцатилетняя война. К весне 1621 года окончилось перемирие между Испанией и Голландией. Испанское правительство и его наместники в Брюсселе долго колебались — возобновлять перемирие или нет? В результате правительство испанского короля Филиппа III выступило с ультиматумом к Голландии: Испания была готова признать независимость Голландии, если Соединенные Провинции снимут блокаду с Антверпена и прекратят свою колониальную экспансию, а также обеспечат свободу вероисповедания для нидерландских католиков. Поскольку в Генеральных Штатах абсолютное большинство занимали купцы из Голландии, Зеландии, Флиссингена и Мааса, а данный ультиматум испанцев (в случае его принятия) грозил коммерсантам большими убытками, Соединенные Провинции отвергли его, а в апреле 1621 года Испания и Голландия объявили друг другу войну, однако за несколько дней до окончания перемирия Филипп III умер, и в начале военных действий произошла непредвиденная заминка.

Возобновление войны испанские власти мотивировали оборонительными мотивами — необходимостью положить конец нападениям голландцев на заморские владения короны, а также тем, что республика использовала перемирие для расширения своей посреднической торговли: мол, если не возобновить войну, то будут потеряны одна за другой колонии в Новом Свете, потом Фландрия, владения в Италии, в конце концов дойдет очередь и до самой Испании. Эти соображения перевешивали аргументы тех, кто доказывал непосильность войны для испанских финансов.

В Мадриде уже не ставили целью полное подчинение Северных Нидерландов, а только — по словам герцога Гаспара де Гусмана-и-Пиминтеля, герцога Оливареса (фаворита нового короля Филиппа IV) — стремились к тому, чтобы «принудить голландцев к дружбе» с Испанией, то есть заставить их занять нужную испанской короне позицию в отношении южной части Нидерландов, в вопросе о колониях в Новом Свете и так далее.

Для Голландии возобновление войны также было связано с большими экономическими потерями даже помимо роста военных расходов. Вероятно, до двух пятых всей морской торговли Голландии, если мерить тоннажем используемых судов, приходилось на владения испанской монархии (включая присоединенные к ним колонии Португалии). Военные действия наносили урон судоходству и рыболовству. В апреле 1621 года голландские купцы были изгнаны из Испании и Италии, запрещен импорт голландских товаров. Эти меры были рассчитаны на то, чтобы вызвать застой в голландской торговле, и действительно первоначально привели к такому результату. По крайней мере до конца 20-х годов XVII в. вооруженная борьба приносила Голландии больше убытков, чем прибыли, причем несомненно, что прибыль могла быть получена и без войны. Было объявлено эмбарго на торговлю с Голландией всех владений Империи, нидерландские суда, находящиеся в иберийских портах, были арестованы.

Батавия, Ява, XVII в.

Положение португальцев и Испанцев в Азии на тот момент было действительно сложным: «генерал Моря вокруг Ормузского пролива, Персии и Аравии» (General do Mar de Ormuz e costa da Pérsia e Arábia) Рио де Фрейре Андрада писал Оливаресу: «Нам необходимо создать в азиатских водах сильную эскадру для защиты наших владений от нападений извне. К сожалению, у нас нет человека, способного поставить и решить подобную задачу». В мае 1621 года португальцы высадились на острове Ормуз и основали форт Кешм, который держал под ударом персидские территории. В ответ персидский хан Ширазер Имам-Али осадил форт с большим количеством войск. Португальцы храбро отбивали атаки мусульман, но персов было очень много.

Обеспокоенный Андрада сообщал в метрополию, что на данный момент колонии Индии и Ближнего Востока имеют всего 16 кораблей, и только 5 из них боеспособны, причем и эти 5 укомплектованы гораздо хуже, чем суда той же голландской ОИК. Но приходилось опасаться не только персов и голландцев: англичане, получив чувствительный щелчок по носу у Батавии от тех же голландцев, решили отыграться на португальцах. Особый интерес у англичан вызывали Цейлон и фактории португальцев в Персидском заливе.

В декабре 1620 года к португальским факториям в Персии подошла эскадра английской ОИК под командованием Эндрю Шиллинга, которая сразу же вошла в сношения с Имамом-Али. После переговоров стороны заключили военный союз. У форта Джек 7 января 1621 года (на входе в Персидский залив) произошло сражение двух флотов: английского, возвращавшегося из Персидского залива, и португальского, заблокировавшего выход в Индийский океан. Англичанам удалось отогнать корабли Рио де Фрейре Андрады зажженными брандерами, однако сражение все же имело место. Во время перестрелки португальцы потеряли около 360 человек, англичане — 7 моряков, но среди них оказался сам Шиллинг. Английская эскадра смогла прорваться и вернулась в Сурат с большим грузом китайского шелка, в то время как португальцы, потеряв надежду на помощь извне, сдали Ормуз и Кешм.

Огромная потеря — Ормуз был торговой площадкой для сбыта африканских рабов в арабские страны. В этом же году корабли английской ОИК начали блокаду Гоа, перехватывая все суда, следующие из португальского вице-королевства в метрополию.

Когда вести о падении Ормуза дошли до Оливареса, это вызвало у него большую тревогу. Уже 2 марта 1623 года в Ост-Индию было решено послать 3 нао, 3 галеона и 5 паташей, однако вышли они только в сентябре (вспомним о совершенно неудовлетворительном финансировании испанского флота), в результате попали в сезон штормов и вынуждены были зимовать в Мозамбике. Из-за сильных повреждений Гоа смогли достичь только галеоны «Мисерикирдиа» (Милосердие) и «Санто-Андрэ». В Гоа тогда стояло еще 5 галеонов — «Жуан-Себастио», «Жуан-Франсишку», «Жуан-Жеронимо», «Тринидаде» и «Жуан-Сальватор». Эти корабли были вооружены довольно хорошо, и с учетом большого количества паташей и «урка» (зафрахтованные для военных действий купеческие суда) португальцы могли бы сформировать довольно внушительную эскадру, однако отсутствие на складах города свободной артиллерии, а также опытных канониров и наводчиков, ставило крест на столь привлекательной идее.

Карта Индийского океана, XVII в. Нажмите для увеличения

Тем не менее метрополия, крайне обеспокоенная положением дел в Португальской Индии, 18 марта 1624 года посылает в Гоа сильную эскадру из 6 нао и 2 галеонов под командованием Нуньо Альвареса Ботельо, причем 5 кораблей планировалось оставить в вице-королевстве на постоянной основе. К удивлению губернатора? корабли пришли в сентябре без аварий и поломок, что усилило Индийскую португальскую эскадру до 12 больших судов. Ботельо привез дону Франсишку да Гама приказ вывести отряд к Персидскому заливу и отбить Ормуз, но, как всегда бывает, возникли давно ожидаемые сложности. Полностью укомплектовать экипажами и артиллерией португальцы смогли только 6 кораблей, и в то же самое время наместник узнал, что в Сурате присутствуют 8 британских больших судов и 2 малых паташа (позже оказалось, что 4 из 10 кораблей были голландскими). Выход флота к Ормузу был задержан, и иберийцы срочно вооружили 2 каравеллы. К лету 1624 года португальцы подготовили к отправке в Ормузский пролив следующие корабли — альмиранте «Жуан-Франсишку» (48 орудий), капитана «Жуан-Франсишку» (32 орудия), «Жуан-Себастио» (40 орудий), «Тринидаде» (24 пушки), «Сантьяго» (22 пушки), «Мисерикирдиа» (22 орудия), «Жуан-Сальватор» (22 пушки), «Санто-Антонио» (22 пушки) — всего 232 орудия, 2100 матросов. Командиром экспедиции был назначен Нуньо Альварес Ботельо.

В Гоа предполагалось оставить для довооружения «Жуан-Жеронимо», «Санто-Андрэ» и «Жуан-Педро».

К тому времени (1624 год) Англия заключила союз с Голландией и объявила войну Испании, и в Азию были посланы корабли ОИК. В Сурате находилась английская эскадра Джона Видэла в следующем составе: 48-пушечный «Роял Джеймс», 44-пушечный «Джонес», 27-пушечный «Стар», 22-пушечный «Игл», а также голландские «Зюйд-Голланд» (46), «Нью-Бантам» (46), «Магд ван Дордрехт» (24), «Весп» (24) под флагом адмирала голландской ОИК Альбрехта Беккера. Кроме того, англичане имели два паташа: «Скаут» и «Спай», вооружение которых неизвестно. Отношения голландцев и англичан на тот момент были очень натянутыми — совсем недавно в Амбойне голландский губернатор просто перерезал английских поселенцев, как цыплят. Однако Видэлу и Беккеру хватило ума отложить в сторону все обиды и разногласия перед угрозой португальской экспансии. Союзники имели 281 орудие (на 55 больше, чем у португальцев) и 1500 человек в составе экипажей. Исходя из этого Видэл планировал при возможном бое обстреливать португальцев с дальней дистанции, не сходясь на абордаж, при котором иберийцы несомненно имели бы численное преимущество.

11 ноября Видэл внезапно появился на рейде Чаула (в 60 км от Бомбея) и заставил крепость капитулировать. Вскоре к союзникам на помощь из Ормуза прибыл паташ «Саймон энд Юд» (Simon&Yude).

Португальская твердыня в Индии, Гоа, крепость Аквада

Португальцы же вышли в море только 24 декабря 1624 года: 6 галеонов отплыли к Ормузскому проливу, еще два должны были подойти позже, как будут готовы. Находясь около острова Ормуз, Ботельо узнал, что голландцы и англичане вывели свои корабли из Сурата. Он забеспокоился — противники могли по пути перехватить задержавшиеся в Гоа португальские галеоны — и послал небольшое судно с приказом вести корабли южнее, по линии Гоа — Маскат, а потом вдоль берега, к Персидскому заливу, сам же срочно открейсировал к Маскату. Там португальцы попали в сильный шторм, большинство кораблей получили серьезные повреждения, но смогли соединиться. Англичане же тем временем прошли вдоль берега и вошли в Ормузский пролив без помех.

10 февраля 1625 года в Ормузском проливе столкнулись португальская и англо-голландская эскадры. Поскольку Ботельо находился на ветре, он решил атаковать противника. В противовес укоренившейся тогда на Пиренеях тактике абордажа португальский адмирал предполагал провести чисто артиллерийский бой, для чего построил свои корабли фронтом. Флагманский «Жуан-Франсишку» атаковал голландский «Зюйд-Голланд», следующие чуть поодаль «Жуан-Себастио», «Жуан-Жеронимо» и «Санто-Антонио» сблизились с «Нью-Бантам», «Весп» и «Магд ван Дордрехт», альмиранте «Жуан-Франсишку» и «Мисерикирдиа» составили пару «Роял Джеймс» и «Джонес». «Тринидаде» же с «Жуан-Сальватор» завязали бой с паташами противника.

Корабли сблизились в строе фронта, дали несколько залпов друг по другу и разошлись в разные концы. Португальцы бросили якорь в двух лигах к северу от острова Ормуз. Союзники же дрейфовали мористее. В ходе боя они потеряли 8 человек убитыми на «Роял Джеймс», голландцы — 12 матросов, но самой большой потерей была смерть Беккера на шканцах «Зюйд-Голланд».

Вскоре «Роял Джеймс» снесло к «Жуан-Франсишку» и корабли открыли стрельбу друг по другу. За флагманами вступили в артиллерийский бой и другие корабли. Сражение было упорным, почти в кильватерных колоннах, никто не хотел отступать. К концу дня головные корабли португальцев и англичан были сильно повреждены, на «Роял Джеймс» начался большой пожар, который, однако, смогли локализовать, но если союзники сумели сохранить свой рангоут в порядке, то 3 корабля португальцев потеряли по мачте. Для галеонов и нао это было серьезным повреждением, поскольку из-за отсутствия стакселей и косых парусов (кроме тех, что были на бизани) корабли теперь были маломаневрены.

В сгущающихся сумерках Видэл спустил на португальцев брандер, нагруженный горючими материалами, но из-за ужасной видимости он не смог найти себе цель и ночью же был захвачен паташами противника. Португальцы укомплектовали брандер своей командой и спустили его на союзников. Брандер вышел точно на голландцев и сцепился с «Веспом», который загорелся, однако огонь смогли потушить, а брандер отцепили. Эти решительные действия испугали союзников, и они отошли в персидский порт Гомбрун под защиту батарей. Там же отряд взял под защиту английские и голландские торговые суда, идущие с богатыми товарами из Персидского залива в Сурат. Португальцы же, починившись, крейсировали в Ормузском проливе.

Сражение между португальцами и голландцами в Маллакском проливе

В полдень 14 февраля противники вновь сошлись около острова Ормуз. Видэл теперь решил изменить тактику — он предпочитал несколькими судами атаковать какой-нибудь один корабль португальцев. «Роял Джеймс» и «Джонес», пользуясь тем, что флагман Ботельо немного вырвался вперед, зашли с двух бортов и открыли сильный огонь. Португальцы по мере сил отвечали, на помощь флагману подошел 40-пушечный «Жуан-Себастио», который теперь поставил «Роял Джеймс» в два огня. Другие суда также вступили в бой, который оказался жестоким. К концу дня «Сантьяго» и «Санто-Антонио» потеряли все мачты, получили множество пробоин и ночью были затоплены командами; «Тринидаде» был сильно поврежден, взят на буксир капитана; альмиранте «Жуан-Франсишку» и «Жуан-Сальватор» потеряли командиров, на капитана «Жуан-Франсишку» же было 38 убитых, а сам Ботельо был ранен.

Потери англичан по отчетам Видэла: 13 человек на «Роял Джеймс», 11 — на «Джонес», 4 на «Стар» и 1 — на «Игл». Сомнительные цифры, поскольку Видэл чуть ниже пишет, что только на «Роял Джеймс» насчитали 450 попаданий португальских ядер(wt_1), причем некоторые дыры имели диаметр 28 дюймов (70 сантиметров), что говорило об использовании португальцами на своих кораблях 60-фунтовых пушек.

Потери голландцев оценивались в 80 человек убитыми, и среди них был Беккер. Более-менее реальные оценки потерь — порядка 150 человек у англо-голландцев и около 300 человек у португальцев. Англичане и голландцы продемонстрировали более точную и быструю стрельбу, чем их противники.

В оправдание Видэл писал, что португальцы понесли очень большие потери, которые английский командующий по итогам двух боев оценивал в 800 человек только убитыми. В эту фантастику тоже сложно поверить — общие потери убитыми и ранеными тогда должны были бы составить не менее 1600 человек, а поскольку Ботельо имел всего 2100 матросов, то просто не смог бы привести корабли на базу. Заместитель Ботельо увел корабли в Маскат.

Видэл же вскоре увел корабли в Сурат. К Ормузскому проливу подошла новая эскадра англичан (3 корабля и 2 паташа), которая имела небольшую стычку с португальскими нао, но она закончилась вничью.

Бои эти имели совершенно неожиданное продолжение — персидский шах, видя, что англичане и голландцы не смогли победить португальцев, предпочел заключить с иберийцами перемирие, где стороны зафиксировали статус-кво. Маскат же вскоре стал новой столицей работорговли в Азии.

И все же слабость позиций португальцев в Азии ощущалась в полной мере — 5 августа 1629 года малайский султан Ачем Райманкур осадил португальскую Малакку, однако 22 октября из Гоа на помощь городу пришли 8 кораблей Нуньо Альвареса Ботельо и осада была снята. Состоялось морское сражение между малайцами и португальцами, где в общей сложности принимало участие 36 кораблей. Ботельо вновь применил тактику массированной артиллерийской стрельбы и безоговорочно победил туземный флот. Колонии в Малайзии удалось отстоять.

В 1630 году Англия и Испания подписали Мадридский мирный договор, и далее в боях между голландцами, испанцами и португальцами британцы участия не принимали. Дальнейшее развитие компании было связано с именем Френсиса Дэя, который в целях разведки решил совершить вояж по Коромандельскому берегу. Дэй с удивлением обнаружил, что тут цены на хлопок и хлопковые изделия самые низкие из всех. В своем отчете Дэй предложил экспортировать индийские хлопковые изделия в Англию. 25 января 1640 года англичане получили разрешение на торговлю в Мадрасе и начали строительство своего блокгауза — Форт-Сент-Джордж. В этот момент денег у компании фактически не было, прибыль была мизерной, голландцы полностью контролировали ситуацию в торговле с Азией. Дэй предложил и еще одну гениальную вещь — индийским купцам было предложено селиться поблизости, а также перевести 400 ткачей с семьями в окрестности города. В результате получилось что-то типа промышленно-торговой агломерации: англичане создавали стабильный спрос, индийцы на-гора давали хлопок, текстиль и сопутствующие товары.

Еще в 1642 году экспортируется только 40 тысяч тюков хлопчатобумажной ткани на 600 тысяч песо. В 1688 году — 120 тысяч тюков на сумму в 1,76 миллиона песо. Торговля хлопком и хлопчатобумажными изделиями оказалась для компании золотым дном, но ввозу индийского текстиля резко воспротивились местные производители, которые не могли конкурировать с ним по ценам. В результате ввоз то ограничивали, то разрешали, то вводили квоты, то запрещали. Компания для продвижения своего товара завязала полезные контакты с придворными портными, с влиятельными людьми и лордами, снабжая их новинками, и тем самым формируя моду на индийские ткани.

Батавская ратуша, она же — дом губернатора

Естественно, в процесс вмешались голландцы, которые часто по завышенной цене скупали все ткани, чтобы сохранить монополию, однако англичан спасало собственное производство в Мадрасе — они могли контролировать процесс от выпуска продукции до сбыта в торговые лавки в Англии.

Но пока что Голландия выигрывала конкурентную борьбу по всем статьям. За период с 1620 по 1630 годы англичане послали в Азию 58 кораблей. Голландцы — 141. В период 1630–1640 годов отношение почти не поменялось — 59 британских кораблей против 157 голландских. Кроме того, появились и новые конкуренты — теперь на Восток активно выходила еще и датская Ост-Индская компании.

Ну а в 1642 году началась английская Гражданская война, которую в нашей историографии называют Английской революцией. Кстати, есть мнение, что свержение короля Карла I негласно поддержала деньгами и британская Ост-Индская компания. Основания для этого были серьезные — в 1639-м король, устав от маленьких прибылей компании, дал патент на торговлю с Востоком Уильяму Кортину (Courteen), таким образом сняв монополию ОИК на коммерцию в Азии. Тем не менее судьба ОИК до 1649 года была под вопросом. Но Оливер Кромвель после долгих консультаций в 1653 году объявил о полном снятии монополии на торговлю с Азией, и это был сильнейший удар по ОИК. В 1657 году это решение пересмотрели — после того, как резко снизились таможенные поступления: английские игроки в Ост-Индии мешали друг другу, объем торговли и выручка снизились. Поэтому Кромвель просто слил все компании в ОИК и издал новый устав, согласно которому уставной капитал обновленной Ост-Индской компании составлял уже 750 тысяч фунтов. Это стало новым толчком для экспансии в Азии.

В 1652 году началась первая англо-голландская война. В Ост-Индии не было особенных боёв, но по результатам войны англичанам был в 1654 году возвращен остров Рун, а нидерландские торговые компании обязались выплатить 3165 фунтов стерлингов наследникам жертв Амбойна и 267163 фунта стерлингов — английским торговым компаниям за убытки, понесенные в войне. 8 мая 1654 года в Вестминстере между Голландией и Англией был заключен мир.

Сами же голландцы с 1638 по 1658 годы вели с португальцами жесточайшую войну за Цейлон. Португалия сопротивлялась как могла, но к 1658-му Цейлон практически полностью контролировался голландской ОИК. Захватив Цейлон, голландцы стали теперь монополистами по доставке в Европу корицы. Кроме этой пряности Цейлон славился… опиумом, который голландцы начали массово продавать в Малабар, выменивая на него черный и белый перец, и тем самым не тратя драгоценное серебро и золото. Первая партия в 7 000 фунтов была продана в 1639 году. В 1660-е стандартные поставки опиума на Малабарское побережье возросли до 30 тысяч фунтов в год.

А что происходило в Англии? 3 сентября 1658 года умер Оливер Кромвель. Он заложил основы могущества Британии, но постоянные войны, из которых после революции не вылезала Англия, разорили страну. К концу правления лорда-протектора сильно вырос внешний долг, налоговые поступления сократились, разорилось множество мелких купцов и фермеров. Расходы превосходили доходы, на содержание гарнизона одного только Дюнкерка ежемесячно тратилось 120 тысяч фунтов стерлингов.

К финансовым неурядицам прибавились политические. После смерти лорда-протектора поднял голову парламент, началась борьба за власть. В эту борьбу включились и некоторые генералы, среди которых стоило бы выделить Монка (переведенного с моря на сушу) и Ламберта. Сына Кромвеля, Ричарда, очень быстро оттерли от управления страной, и уже 22 апреля 1659 года он был низложен. Генералы сформировали офицерский совет, который должен был решить, какая форма правления будет в Англии. Страна снова раскололась на роялистов, сторонников парламента и приверженцев того или иного генерала. Призрак новой гражданской войны стал реальностью.

Джордж Монк, имевший в Шотландии армию в шесть тысяч человек, двинулся на Лондон, желая разогнать парламент. По пути его силы все возрастали — люди стекались под знамена прославленного генерала. Около Йорка он объявил, что хочет восстановить монархию и призвать на трон сына казненного Карла I — Карла II. 6 февраля 1660 года Монк вступил в Лондон, 21 февраля был распущен парламент (получивший название Долгого, поскольку правил еще со времен Кромвеля). 8 мая 1660 года в присутствии вновь набранного парламента Карл II был провозглашен королем Англии. Палата общин выделила 500 фунтов на покупку драгоценного камня для приближенного монарха — лорда Гренвилла, а также преподнесла в качестве подарка 50 тысяч фунтов новому королю, 10 тысяч — герцогу Йоркскому и 5 тысяч — герцогу Глостеру. К Карлу в Португалию отправилась особая депутация с просьбой вернуться на престол. Вместе с этим жестом последовали знаки уважения от иностранных держав: Испания приглашала его приехать в Бельгию, дабы отплыть в свое вновь обретенное королевство из Антверпена; Франция заверяла в искреннем почтении и советовала ехать в Англию через французский порт Кале; Голландия, поддерживавшая Карла во время изгнания, также не осталась в стороне и просила нового монарха воспользоваться именно нидерландскими портами. Последнее предложение пришлось бывшему изгнаннику по душе — голландцы питали к Карлу искреннюю симпатию: одной из причин первой англо-голландской войны была поддержка Соединенными Провинциями английских роялистов, и Карл считал, что должен хоть как-то отблагодарить голландцев.

На рейде Схевелинга вскоре появился английский флот. Монтегю, не дожидаясь распоряжений нового парламента, предложил офицерам по собственному почину исполнить долг перед Его Величеством. Яков, герцог Йоркский, тотчас же поднялся на борт и принял командование флотом в качестве лорда-адмирала.

20 мая 1660 года английская эскадра бросила якорь в Дувре. На берегу Карла встретил Монк. Монарх сердечно обнял генерала и заметил, что еще никогда ни один подданный не заслуживал большего своими деяниями. Король вступил в Лондон 29 мая, в день своего тридцатилетия.

К 1660-м годам стало понятно, что португальцы и испанцы уже не конкуренты, и основная борьба развернется между голландцами и англичанами. К этой схватке готовились, этой схватки ждали. Но неожиданно в Азию ворвалась еще одна компания, которая крепко спутала карты обоим противникам и начала претендовать если не на лидерство, то на крепкую часть рынка в этом регионе.

В 1656 году умер первый португальский король из династии Браганса. Королем Португалии дон Жуан стал по недоразумению. Во время Тридцатилетней войны испанское правительство (а Испания и Португалия были тогда в унии) решило повысить налоги не только в собственно кастильских и арагонских землях, но и в других своих владениях. И вот, 1 декабря 1640 года во дворец вице-королевы Маргариты Мантуанской в Лиссабоне ворвались 150 португальских дворян, которые быстро нейтрализовали охрану (убив трёх и ранив одного королевского гвардейца), принудили Маргариту отречься и провозгласили новым королем Португалии Жуана Браганса. Комизм ситуации заключался в том, что герцог Браганский как раз вербовал (в том числе и с помощью прессинга) армию для испанцев, и восстание стало для него полнейшей неожиданностью. Но Жуан сразу понял, что ни Филипп IV, ни его всесильный министр граф Оливарес после такого фортеля повстанцев не поверят в его невиновность, и, скрепя сердце, принял титул. Португалия последовала примеру Лиссабона. Жуан был признан королем во всех городах и торжественно короновался 15 декабря 1640 года. Собравшиеся в 1641 году кортесы утвердили его избрание. Правление его проходило в полном согласии с кортесами. Он отменил противозаконные налоги и объявил свои громадные имения государственной собственностью, оставив себе малую их часть на содержание двора. Португальские колонии в Азии, Америке и Африке признали власть новой династии, торговля с ними постепенно улучшила финансовое положение страны. Тем не менее Португалия всё ещё оставалась очень слаба.

Браганский сразу же заключил с Голландией договор о дружбе и союзе, и вступил в войну с Испанией. Война с испанцами оказалась очень долгой — Жуан умер в 1656 году, а она все еще продолжалась. В поисках естественного союзника руку дочери Жуана — Катерины — предложили французскому королю Людовику XIV, однако кардинал Мазарини отверг подобный марьяж, ибо планировал породнить между собой семьи Габсбургов и Бурбонов, чтобы иметь возможность претендовать на испанское приданое.

Свято место пусто не бывает. Уже начиная с лета 1660 года английские дипломаты вели секретные переговоры с Португалией о женитьбе короля Карла II на португальской принцессе. О любви или влечении там не было никаких разговоров (официальная любовница короля, Барбара Вильерс, леди Кастлмейн, была беременна вторым ребенком и готовилась к родам). Споры велись исключительно о размере португальского приданого. Наконец смогли договориться, решив, что Англии в случае марьяжа достанутся Танжер (город на побережье Марокко, расположенный на входе в Гибралтарский пролив) и Бомбей — крупнейшая торговая площадка в Индии. Кроме того, договорились о свободной торговле Англии с португальской Бразилией и Ост-Индией, и 300 тысячах фунтов стерлингов, которые Португалия должна была выделить Англии в качестве подарка новой королеве. Взамен британцы гарантировали, что королева и ее придворные сохранят свою католическую веру и получат место для отправления своих обрядов. Ну и самое важное: Англия должна была помочь Португалии в ее войне с Испанией и начавшейся войне с Голландией.

8 мая 1661 года король Карл объявил, что женится на Екатерине Браганса. 23 июня 1661 года был подписан брачный договор. В начале марта 1662 года в устье Тахо для перевозки принцессы в Англию прибыла английская эскадра из 17 кораблей (флагман — 80-пушечный «Роял Чарльз» под командованием контр-адмирала Эдварда Монтегю); эскадра объединилась с португальским флотом. Послана она была не только в качестве демонстрации мощи Англии и из уважения к португальской принцессе — на кораблях надо было перевести в Англию те самые 300 тысяч фунтов золотом, а берберийские пираты и испанцы не дремали. Король Карл золото любил ничуть не меньше женщин, поэтому эскорт королевы и сундуков с серебром был соответствующим. Монтегю пришел в Средиземное море еще осенью 1661-го, его задачей была атака алжирских корсаров, а также высадка 2.5-тысячного гарнизона в теперь уже английском Танжере.

23 апреля, когда эскадра двинулась в обратный путь, к ней присоединились 120 торговых английских кораблей, делавших обширные закупки в Средиземноморье. 10 мая, преодолев по пути сильный шторм, англичане бросили якорь в Дувре, где королеву встречал сам король. Вскоре, 21 мая, началась свадебная церемония (по католическому обряду). На венчание из англикан был допущен только сам король, и всё происходило в совершенной тайне, ибо в протестантской Англии католиков не любили — дело могло закончиться поножовщиной, а то и погромами. Наконец, 31 мая были проведены свадебные празднования по англиканскому обряду — теперь уже без католиков.

Согласно англо-португальскому свадебному договору, британская ОИК получила португальскую колонию Бомбей, то есть доступ на богатейший рынок султаната Гуджарат, и всю инфраструктуру, построенную португальцами. Первым губернатором торговой фактории Бомбея 19 марта 1662 года был назначен представитель британской Ост-Индской компании Абрахам Шипман (прибыл в Бомбей 18 сентября). Вместе с Шипманом на 5 кораблях в Бомбей прибыл и Джеймс Лэй, граф Мальборо с 500 солдатами, которые должны были составить первый постоянный гарнизон в фактории. То, что произошло дальше, напоминает дешевую комедию, или сказ о том, «как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем».

В Бомбее Мальборо поссорился с бывшим португальским губернатором — Антониу де Мелу де Кастро. Дон Антониу заявил, что у Мальборо «не все бумаги короля в порядке» и отказался передавать колонию. Англичане с помощью военной силы пытались выгнать вице-короля, но у португальцев в Бомбее было более 3000 солдат, а британцы привели с собой всего около 700 человек. При этом португальские дипломаты организовали и политическое давление на англичан в Лондоне — согласно договору, Англии должен был быть передан исключительно Бомбей, острова же Тана и Сальсетте (запирающие выход из гавани Бомбея), должны были остаться португальцам. Португальцы угрожали разорвать договор и выкинуть англичан из города.

В качестве прямой и явной угрозы у Бомбея появилась голландская эскадра Питера Риклофа ван Гунса, ненавязчиво напоминая, кто здесь хозяин. Между Нидерландами и Португалией шла война, и голландцы показывали свою готовность атаковать и португальцев, и англичан.

В Гоа из Португалии были посланы подкрепления (прибыли в 1664-м), однако сведения о посылке войск в Бомбей пришли к англичанам гораздо раньше, и Мальборо, понимая, что против португальцев он бессилен, в ноябре 1662 года просто выбросил (другого слова не подберешь) всех купцов и солдат на острове Анджедива у побережья Карнатаки, в 12 милях к югу от Гоа. Пожелав им «всего доброго, хорошего настроения и здоровья», Граф сел на корабли и уплыл в Европу — пусть теперь сама ОИК и солдаты разбираются, кто кому и чего должен.

Почему Мальборо не высадил людей в одной из английских колоний, о которых мы говорили в прошлой части, например, в Сурате? Да все очень просто — местные губернаторы ОИК отказали ему в подобной просьбе, поскольку «это может нанести обиду представителям Великого Могола». Таким образом, чтобы не разбираться в хитросплетениях индийской политики, граф просто выкинул солдат и поселенцев на необорудованный берег и ушел от греха подальше.

Тем временем дон Алонсу сообщил английскому королю, что Шипман предъявил ему документы, написанные на латыни и английском (а где португальский вариант?), кроме того, скрепленные не подписью короля, а всего лишь печатью. Разве король Англии не обязан собственноручно завизировать документы подобного уровня? На самом деле более всего де Мелу взбесило другое — Шипман предъявил ему жалованную грамоту (Letters Patent), а не акт о приеме-передаче прав на колонию. То есть получалось, что король Карл II подарил колонию британской ОИК в лице Шипмана, а португальцы здесь вообще ни при чем! Король, по мысли дона Антониу, посмел дарить не свое, а чужое.

Второе письмо де Мелу отправил уже в Португалию — королю Афонсу VI: «Сир, отдать Бомбей — очень плохая идея. Не отдавайте его, это лучшая гавань в Индии. Дайте англичанам в компенсацию, 100, или 300, или даже 500 тысяч крузейро, а Бомбей оставьте под своей рукой». Далее де Мелу резонно указывал: король поставил телегу впереди лошади. Карл II после передачи Бомбея обещал поспособствовать мирным переговорам между Португалией и Голландией. Но почему бы не передать Бомбей после переговоров, не авансом, а по получении реальной помощи? Ну и потом — это сейчас между Португалией и Англией мир; кто знает, что будет дальше.

Чтобы это письмо не перехватили, дон Антониу послал его с иезуитским священником Мигелем Гаутиньо, который совершил целую одиссею — отплыл из Гоа до Маската, далее проследовал через Ормуз в Басру, откуда караванными путями добрался до Средиземноморья и переправился в Португалию.

Тем временем Карл II решил организовать демарш — ко двору был вызван португальский посол, от которого потребовали незамедлительно передать Бомбей Англии и заплатить еще 100 тысяч фунтов за моральные и материальные издержки (на организацию экспедиции). В противном случае англичане угрожали Португалии войной.

Алонсу VI, получив письмо де Мелу, пишет ему в ответ: «Мы получили письмо от нашего брата, короля Англии, что вы до сих пор еще не передали Бомбей. Вы небрежно относитесь к выполнению своих прямых обязанностей. Необходимо немедленно исполнить наши указания».

Вдогонку полетело и второе послание, где среди всего прочего говорилось, что де Мелу поссорил страну с единственным португальским союзником в Европе. Король посоветовал дону Антониу начать выполнять приказы из столицы.

Что касается англичан, высаженных на острове — в 1664 году умер Шипман, его преемником был назначен Хэмфри Кук, а потом английский контингент из купцов и солдат был атакован португальцами, голландцами и наемниками из китайцев и японцев. Англичане попали в безвыходное положение. Ночью, с большим риском для себя, они смогли пробиться на свои корабли, но при этом потеряли 300 из 680 человек. Куку ничего не оставалось, как плыть обратно в Англию, однако тут его настигли португальские корабли де Мелу, которые… предложили последовать в Бомбей. Дон Антониу попросил незамедлительно привезти в Гоа Эбрахама Шипмана, чтобы передать ему все бумаги и дела по Бомбею. Узнав, что Шипман умер, де Мелу опять затормозил передачу. Англичане болтались на рейде Бомбея, в самом порту стояли португальские корабли, на внешнем рейде их подпирали голландцы ван Гунса. Дон Антониу пишет королю снова: Шипман мертв, бумаги были оформлены на него, кому сейчас передавать Бомбей? Неясно.

Но тут прибыл поверенный короля Афонсу, который решил все на месте — 5 ноября 1664 года португальская фактория в Бомбее вместе с инфраструктурой и запасами была передана исполняющему обязанности генерал-губернатора с английской стороны Хэмфри Куку. При этом де Мело отказался подписать акт о передаче, что обещало новые козни со стороны местной португальской администрации.

Таким образом, пока в Европе правительства заверяли друг друга в дружбе и сотрудничестве, в Ост-Индии полыхала война всех против всех.

Примерно в это же время голландцы, которые воевали с Португалией, осадили на Малабарском берегу португальский город Кочин (ныне Коччи). 26 июля 1662 года у португальской колонии появился голландский флот из трех кораблей под командованием Лисбранда Годске, который начал блокаду порта. Наученный прошлым опытом, Годске разослал по всем колониям Малабарского берега большой заказ на производство пороха (голландская ОИК имела пороховые заводы на индийском побережье) и начал вербовать индусов и европейцев. К августу он обладал отрядом в 800 европейских солдат и 134 индуса. Португальцы имели в крепости 300 солдат, плюс еще 100 человек было переброшено в качестве подкрепления.

В середине сентября показался флот ван Гунса. 17 октября голландцы стянули к Кочину все возможные силы (14 кораблей, 4500 человек), и был проведен военный совет. Гунс советовал просто атаковать город через гавань, не мудрствуя лукаво. Хустарт, генерал-губернатор Батавии, придерживался иного мнения — он предложил высадить десант к югу от города, и штурмовать его с суши. Последний план и был принят.

28 октября 1600 человек высадились в двух милях к югу от Кочина, однако там они были атакованы 600 португальскими солдатами и 2000 кочинскими союзниками португальцев, наярами. Со слов очевидца:

«Когда, наконец, мы высадились на пляже, с большим трудом из-за ужасного прибоя, нас встретили полным залпом португальские мушкетеры, сидевшие в заранее вырытых окопах. Наши туземцы кинулись на них, не считаясь с потерями, и завязали жестокий бой с наярами, которые вскоре бежали. Нам удалось убить всего двоих или троих белых, остальные потери понесли индусы. Португальцы и их союзники поспешно бежали, а наши парни бросились за ними в погоню».

Если для боя в открытом поле у голландцев было достаточно бойцов, то вот для штурма хорошо укрепленного города — нет, поэтому ван Гунс отрядил с кораблей сводный отряд в 400 моряков. Кроме того, с Цейлона он привез 500 вооруженных мушкетами ласкаров. Начались осадные работы, которые продвигались довольно медленно — начался сезон дождей. И тогда Гунс сделал ход конем — с моря он захватил удобный плацдарм перед гаванью города, остров Папейнланд (голландское название), и отрезал Кочин от реки Пурракад, а следовательно и от помощи извне.

Португальцы не сдавались — ночью они обстреляли с речных фрегатов флагманский корабль Гунса. Как писал адмирал: «они выпустили по нам 10 ядер и осыпали палубы пулями. Убит наш штурман, квартирмейстер, уоррент-офицер, 4 солдата и 5 матросов».

Попытка наказать португальских моряков закончилась провалом — де Рур, возглавивший абордажные партии на шлюпках, попал в реке в засаду и был расстрелян практически в упор. Голландцы потеряли 5 шлюпок и до 112 солдат.

Начались обстрелы города, продолжавшиеся до конца года. А 6 января 1663 года голландцы пошли на штурм. Первую атаку португальцы отбили, но очень дорогой ценой — было потеряно 200 защитников, тогда как потери противника составили всего 120 человек. Голландцы имели больше людей и больше артиллерии. Ван Гунс приказал готовиться к новой атаке ночью, но это не понадобилось. После обстрела на стене появился португальский солдат с белым флагом.

Кочин пал 7 января. Португальцам разрешили покинуть город со знаменами, оружием и имуществом. Голландцам эта осада стоила 360 человек, еще 500 скончались от болезней.

Ну а 15 февраля пала последняя крепость португальцев на Малабарском побережье — Каннанур. Теперь местной торговлей безраздельно владели голландцы.

Но новые хозяева тоже внезапно получили по зубам, причем с неожиданной стороны. У китайского побережья голландцы схлестнулись в конкурентной борьбе с пиратами вако (wokou). Изначально так называли японских пиратов, однако к 1660-м это был китайско-японско-корейский интернационал, занимающийся грабежом и контрабандными операциями в треугольнике Китай-Корея-Япония. Организация голландской фактории на Тайване в 1622 году сильно не понравилась пиратам. Сначала они пробовали договориться и поделить рынки сбыта, однако в прошлом эпизоде мы уже обсуждали методы конкурентной борьбы голландцев — вако к 1660-м годам в совершенстве изучили эти приёмы и решили применить их теперь к своим учителям.

В 1661 году один из генералов династии Мин, Чжен Ченгун, приютил сбежавшего с Тайваня бывшего служащего голландской ОИК китайца Тинбина и решил организовать вторжение на Формозу. Несмотря на генеральское звание, Ченгун командовал крупнейшим пиратским флотом на побережье, а начинал как лидер обычной банды, которую сколотил по молодости в своей родной провинции. Голландцы были для него не просто «рыжеволосыми обезьянами» (так величали их в цинской и минской переписке), но и торговыми конкурентами. Тинбин привез с собой подробнейшие карты Тайваня, а также сведения о денежных запасах и доходах компании.

К 1661 году дела у династии Мин шли неважно, маньчжурская династия Цин выигрывала гонку за Китай, и сторонникам Мин как воздух нужна была собственная база рядом с китайским побережьем — как плацдарм для нового вторжения в Поднебесную, когда Мин перегруппируют и накопят силы. В 1659 году Чжен Ченгун проиграл сражение за Нанкин, а в 1660-м с большим трудом отразил цинское вторжение в Шамен.

Голландцы загодя узнали об этих планах и срочно вызвали из Батавии флот. На защиту колонии прибыла эскадра адмирала Яна ван дер Ланна из 12 кораблей. Ланн направил к Чжен Ченгуну переговорщика, чтобы выведать планы генерала, однако тому удалось усыпить бдительность голландцев: «если я хочу напасть на востоке — я распространяю слухи, что вот-вот нападу на западе, и наоборот» — ответил главарь пиратов. Успокоенный Ланн уплыл обратно, губернатора Коветта сняли с должности «за паникерство», заменив Херманусом Кленком ван Одессе (он прибыл на Тайвань в июне 1661-го), ну а 30 апреля 1661 года у Тайваня появились паруса джонок Ченгуна. На 400 крупных джонках находился десант в 25 тысяч вако и минских солдат. Голландцы могли противопоставить этой силе лишь 3 малых корабля и 3000 человек гарнизона Зеландии и малых крепостей.

Ночью к месту высадки пробрались 240 голландских мушкетеров, которые начали обстрел позиций китайцев и обратили в бегство передовые отряды китайских солдат — те не привыкли к шуму и поражающему действию мушкетов. Однако вскоре в дело вступили вако, которые мушкетов не боялись: у них у самих имелись аркебузы и большое количество луков. По признанию одного из голландцев, «небо в тот день внезапно стало темным от стрел».

Голландцы заняли оборонительную позицию, но были атакованы и во фронт, и с тыла (оказалось, что во время перестрелки отдельный отряд вако решил обойти голландцев), и, потеряв буквально за пять минут от стрел и пуль 78 человек убитыми, безропотно сдались.

До этого голландские колонизаторы сталкивались с плохо вооруженными крестьянами, здесь же их атаковали пираты и ветераны маньчжурских войн, привычные и к перестрелкам, и к виду крови. Форты Провинтия и Саккам были сданы без боя. Если бы голландцы знали, что ахиллесовой пятой войска Чжен Ченгуна было снабжение! Его армия просто шаталась от голода, находясь на грани голодной смерти — не хватало провизии. Быстрая сдача фортов с запасами зерна буквально спасла пиратов.

Но проблемы с провизией все равно оставались очень существенными, поэтому Ченгун пока начал завоевания и реквизиции в сельской местности, а столица Голландской Формозы — форт Зеландия — получила передышку. Грабежи, которые устроили вако и китайцы, вызвали сопротивление аборигенов, и Ченгун, встревоженный этим, собрал деревенских старейшин у себя. При старейшинах были казнены обвиненные в грабежах местного населения солдаты, и после этого сельский Тайвань безоговорочно признал власть генерала. В качестве жеста доброй воли деревенские поймали голландского сборщика податей, отрубили ему голову, выскоблили, высушили, вырезали из черепа чашу, и поднесли в дар Чжен Ченгуну. Вокруг обезглавленного трупа, посаженного на кол, началось веселое празднество.

Группа из 48 голландских миссионеров и сборщиков податей смогла бежать и добраться до форта Зеландия. Зеландия представлялась им последним оплотом. Действительно — крепость была построена по последнему слову техники, защищена очень достойно, имела большие запасы оружия и провизии и могла держаться год или даже два.

Ченгун и здесь оказался на высоте. Судьба Зеландии зависела от того, насколько быстро голландцы смогут сообщить в Батавию о нападении. Высадившись 30 апреля с начавшимся восточным муссоном, Чжен тем самым как бы заблокировал голландские корабли в гавани, пока муссон не сменится.

Один из нидерландских капитанов решил рискнуть, и, лавируя, выйти в открытое море, чтобы взять курс на Батавию. Миновав ночью китайские дозоры, он прошел вдоль берега до южной оконечности острова и на полных парусах ринулся в штаб-квартиру ОИК. Принесенные им 28 мая 1661 года вести оказались сродни раскатам грома — только что Коветта «за паникерство и плохое управление колонией» посадили в тюрьму, а оказалось — он во всем был прав, и Ланна провели как последнего простака!

Сдача Зеландии, голландская Формоза (Тайвань), 1662 г.

К тому же восточный муссон, который помог зеландскому кораблю дойти до Батавии, теперь мешал флоту доплыть от острова Ява до Формозы. Но тут, в июне, у берегов Тайваня появился Кленк ван Одессе с 10 кораблями и 700 солдатами. Он с удивлением обнаружил у берега китайскую армаду, спешно высадил 700 солдат на помощь зеландцам (вместе с освобожденным Коветтом, который возглавил оборону города), а сам от греха подальше решил уйти… в Японию, в Йокогаму, ибо управлять Тайванем из Японии не так опасно, как из осажденной крепости.

Что касается Чжен Ченгуна, увидев голландские корабли, он принял их за авангард флота вторжения и не на шутку разозлился на Тинбина, который обещал, что завоевание Тайваня будет легким и беспроблемным.

Меж тем голландцы в форте Зеландия, узнав от прибывшего подкрепления, что «спасение утопающих — дело рук самих утопающих», решили перейти к активным действиям. На военном совете было решено ночью послать корабли для обстрела лагеря Ченгуна, а с берега атаковать его 400 мушкетерами. Одновременно еще 2 голландских корабля должны были атаковать брандерами флот вторжения, стоящий у берега. Действие было назначено на 16 сентября. Утром погода благоприятствовала выполнению плана — корабли с бризом вышли из гавани, однако в обед наступил штиль. Основная проблема была в том, что европейцы достаточно далеко отошли от крепости и теперь могли надеяться только на себя и свои пушки. Но тут с носа и кормы к ним рванули до 30 сампанов вако, которые начали многочисленные абордажи. Голландцы сопротивлялись до вечера, ибо китайцы в этот день не брали пленных. К вечеру все было кончено — голландские потери составили 5 кораблей и 130 человек, причем 2 корабля были потоплены китайской артиллерией. Из описания столкновения:

«Несколько джонок, зайдя с кормы, начали неторопливый обстрел нашего судна, мы спустили шлюпки, чтобы попытаться развернуть корабль и ответить полным бортом. Однако тут же мы были атакованы легкими сампанами, заполненными китайскими и японскими пиратами. Их аркебузиры дали несколько залпов по нашим шлюпкам, а далее на нас посыпались пираты с саблями наголо. Вако были легко защищены, немногие их них имели кирасы, однако пиратов было очень много, кроме того — они оказались вооружены для абордажа не только саблями и пиками, но и большим количеством фитильных пистолей. Выстрелы в упор произвели большие опустошения в наших рядах».

Теперь у голландцев оставалась надежда установить контакт с цинскими маньчжурами, поскольку они тоже являлись врагом Ченгуна, и попытаться объединиться против общего неприятеля. Капитан Якоб Кав (Caew) отплыл к побережью Китая, однако противные ветра помешали ему достичь маньчжурских владений, и он взял курс на Джакарту.

В декабре 1661 года произошло событие, предопределившее падение голландской Формозы.

К Ченгуну перебежал швейцарский наемник Ханс Юрген Радис, который отлично знал систему обороны Зеландии. Он указал генералу слабое место — недостроенный редут, расположенный на холме, находящийся чуть выше самого форта. С этой точки город и форт были как на ладони и могли подвергаться обстрелам безнаказанно. 12 января редут был взят сильнейшей атакой вако и минских солдат. Там была установлена артиллерия (28 орудий большого калибра), и 1 февраля 1662 года начались обстрелы крепости.

17 февраля Зеландия сдалась. По договору с Ченгуном, голландцы выходили из форта с оружием, знаменами и личными вещами. Разрешалось забрать с собой небольшую сумму денег (по 30 гульденов на человека) для переправы на материк или в голландские владения. Голландцы должны были предоставить Ченгуну списки всех китайских должников и арендаторов ОИК, ибо теперь долги и аренду они должны были платить не голландцам, а лично Чжен Ченгуну.

Карта Тайваня, 1640 г.

Остатки гарнизона вместе с Коветтом добрались до Джакарты в июне 1662 года. Коветт вторично загремел в тюрьму, позже его выпустили, но отправили в импровизированную ссылку — управлять самым восточным и далеко расположенным островом архипелага Банда.

Удар, который китайский генерал нанёс голландцам, был силен, стремителен и унизителен. Оказалось, что организованные азиатские армии вполне могут на равных сражаться с белыми и выигрывать у них не только сражения, но и войны. В принципе, взятие Тайваня ещё раз показало, что европейцы смогли закрепиться в Азии только из-за своего превосходства в организации. Как только они сталкивались с профессиональными солдатами и регулярными частями, победы заканчивались и начинались поражения.

Англичанам повезло — захват Тайваня Ченгуном приковал взгляд голландцев к северо-восточному направлению и отвлек их от Индии, поэтому британцы получили передышку. Но она была недолгой.

4 марта 1665 года началась вторая англо-голландская война. Потерпев сокрушительное поражение в колониях, Англия решила попытаться отыграться в водах Европы. Ситуация для голландской ОИК сильно осложнилась — согласно указанию Генеральных Штатов, они были вынуждены отдать 20 кораблей на государственную службу, плюс платить по 120 тысяч гульденов в год — налог на вооружение государственных кораблей. Сопровождать конвои и захватывать новые территории теперь было нечем.

Еще до официального объявления войны, в декабре 1664 года, в Голландию из Батавии отбыл ежегодный Индийский конвой голландской ОИК. На 13 судов загрузили следующий товар — 4 миллиона кэтти (мера веса в юго-восточной Азии, равна 600 граммам) перца, 440 тысяч фунтов гвоздики, 314 фунтов мускатного ореха, 121.6 тысяч фунтов базилика, полмиллиона фунтов корицы, 18 тысяч фунтов черного дерева, 8690 отрезов шелка, 200 тысяч фунтов хлопчатобумажной индийской ткани, 22 тысячи фунтов индиго, 18.5 тысяч единиц черного жемчуга, 2933 рубина, 3084 алмаза, 16580 фарфоровых заготовок — рыночная стоимость каравана равнялась приблизительно 11 миллионам гульденов (1.1 миллиона фунтов стерлингов). Сами голландцы заплатили за груз 3 648 490 гульденов, что эквивалентно 36 тоннам серебра.

Этот торговый флот в середине июня достиг Бискайского залива. Слух о начале новой войны с Англией застиг конвой у французских берегов. На военном совете было решено не идти Ла-Маншем, а обогнуть Шотландию и привести корабли в Норвегию, где их смогли бы взять под защиту дружественные датчане или голландские эскадры. 29 июля в Берген прибыли первые 3 судна конвоя — яхта «Когге» (груз ценностью 67 972 гульдена), а также флейты «Димермеер» (груз ценностью 272 087 гульденов) и «Йонге Принс» (грузовая ценность — 438 407 гульденов). 10 августа еще 7 отставших судов присоединились к конвою — флейты «Вальчерен», «Гульден Феникс», «Бредероде», «Вапен ван Хоорн», «Амстеланд» «Слот Хоонинген» и яхта «Рийзинде Зон», везущие товаров общей ценностью на 2.2 миллиона гульденов. Кроме этих 10 кораблей еще два судна ОИК с товаром на 400 тысяч гульденов смогли прийти в Тронхейм, а одно судно погибло во время шторма у Мадагаскара во время перехода.

За исключением «Димермеер» и «Амстеланд» остальные корабли каравана несли довольно сильную артиллерию — доказательство их двойного назначения.

В то время эскадра английского адмирала, уже известного нам Эдварда Монтегю, крейсировала в Северном море, имея задачей перехватить отряд возвращавшегося из Африки голландского адмирала де Рюйтера. Однако все спутал пришедший 3 августа доклад Джорджа Даунинга, английского атташе в Ростоке. Вести о сказочно богатом караване сломали Монтегю все планы — военный совет был против атаки на конвой, настаивая на уничтожении флота де Рюйтера, однако граф Сэндвич вопреки мнению совета решил разделить флот надвое.

11 августа к Бергену был послан отряд из 9 линейных кораблей и 4 фрегатов под командованием контр-адмирала Томаса Тэддимана(wt_1). Отряд достиг Бергена вечером 12 августа и заблокировал вход в залив. Однако начало блокады получилось скомканным — флагман Тэддимана, 58-пушечный «Ривендж», вылетел на мель и лишь к утру, с приливом, корабль удалось освободить.

У входа в залив шириной 400 метров англичане расположили семь своих кораблей — «Прудент Мэри», «Бреда», «Форсайт», «Бендиш», «Хэппи Ретерн», «Сапфайр» и «Пэмброк». Оставшиеся суда взяли под прицел датские береговые батареи.

На северной стороне залива Ваген располагалась крепости Свартберг и Бергенхус (ныне один из муниципалитетов Бергена), с юга вход в бухту Бергена контролировали пушки форта Норднес. Командовали гарнизоном и фортами норвежский полковник Ян Гаспар фон Сисигнон и комендант Клаус фон Алефельд. Англичане завязали переговоры с комендантом, намекали на секретное соглашение между королем Англии Карлом II и королем Дании и Норвегии Фредериком III, однако фон Алефельд заявил, что ему лично ни о каких переговорах неизвестно, Берген является нейтральным портом, и согласно правилам в гавань Бергена не могут зайти более 5 военных кораблей одного государства. Тэддиман сообщил, что по его данным в Карльс-фьорде присутствуют аж 10 голландских кораблей, на что фон Алефельд резонно заметил, что суда ОИК нельзя считать военными — тем более что они идут домой с грузом явно невоенного назначения.

Стоит отметить, что в это время действительно шли переговоры между английским послом Гилбертом Тэлботом и датским королем Фредериком III. Согласно секретному договору король Дании (несмотря на заключенный с Соединенными Провинциями союзный договор) разрешил англичанам атаковать голландцев в гавани Бергена, требуя взамен, чтобы добыча была поделена пополам. Однако эти указания не достигли коменданта Бергена вовремя. Англичане послали к Тэддиману авизо с приказом перенести нападение на более поздний срок, когда фон Алефельд получит распоряжения короля, однако этот посыльный был перехвачен по дороге голландцами. Тэддиман все же получил такой приказ, через придворного авантюриста Эдварда Монтагью (не путать с адмиралом Монтегю!), но на словах посланец короля передал, что если атака состоится раньше, то призовые будут гораздо больше, поскольку делиться с датчанами не придется.

Таким образом, датчане отказались сотрудничать с английской эскадрой. Чтобы исправить ситуацию, Тэддиман послал в Берген прибывшего к нему уже упомянутого нами Эдварда Мотагью. Английский командующий поручил проныре осмотреть местность и приготовления голландцев к бою. Монтагью, появившись в городской ратуше, сразу же заявил, что английская эскадра располагает 2000 орудий и 6000 бойцов (завысив силы Тэддимана в три раза), и что если датчане не помогут, это может плохо для них кончиться. Фон Алефельд хотел сразу же выставить наглеца вон, но посланник начал уговаривать коменданта помочь британцам в этом деле, обещая ему ни много ни мало Орден Подвязки, если дело выгорит. Норвежцы заявили, что аудиенция окончена, и попросили Монтагью удалиться. Тот на своем корабле сделал небольшой обход порта, задержавшись у голландских кораблей. Голландцы, уважая датский нейтралитет, сыграли голландский гимн и поприветствовали Монтагью тремя орудийными залпами.

Тем временем фон Алефельд, зная, что часть экипажей находится в городе, приказал бить набат. Глава Индийского конвоя де Биттер собрал всех моряков и сообщил, что англичане хотят напасть на корабли и город. Он сказал, что готов выплатить тройное жалование в случае, если удастся победить британцев. Заканчивая свою речь, де Биттер сказал: «Господа, есть ли у вас храбрость, чтобы противостоять врагу?», на что голландские матросы дружно закричали: «Да, монсеньор! Мы либо победим, либо умрем! Сдать такие сокровища англичанам без боя глупо».

Де Биттер выстроил полностью перекрывавшую залив линию в следующем порядке: 60-пушечный «Слот Хоонинген», 40-пушечный «Катарина» (этот корабль случайно оказался в Бергене), 70-пушечный «Вальчерен» (флагман), 66-пушечный «Йонге Принс», 66-пушечный «Вапен ван Хоорн», 65-пушечный «Гульден Феникс» и 40-пушечный «Бредероде». 50-пушечная яхта «Рийзинде Зон» с более мелкими судами образовали вторую линию. Часть артиллерии переместили на борта, смотрящие в залив, с остальных кораблей сняли 30 пушек и устроили батарею на южном берегу. Тысяча голландских матросов усилила форты города.

Сражение голландских судов ОИК с английскими военными кораблями

В свою очередь англичане, получившие от Монтегю подкрепления, выстроились в 300 метрах у входа в бухту в следующем порядке: 58-пушечный «Ривендж», 50-пушечный «Хэппи Ретерн», 46-пушечный «Форсайт», 46-пушечный «Голден Лайон», 38-пушечный «Саппайр», 36-пушечный «Гвинеа», 42-пушечный «Бендиш» (приватир), 36-пушечный «Соусети» (приватир), 36-пушечный «Прудент Мэри» (приватир), 34-пушечный «Коаст Фригат» (приватир), 28-пушечный «Жерсей», 28-пушечный «Пэмброк», 24-пушечный «Норвич». За линией находились 14-пушечная галера «Мартин Галей» и брандеры «Брайар» и «Хаунд».

Рано утром, 13 августа 1665 года, когда развеялся туман, две линии обнаружили друг друга на расстоянии 300 метров в заливе Ваген. Тэддиман отказался от использования брандеров, чтобы не подвергать опасности бесценный груз. Но ветер с самого утра был юго-западным, и атаковать англичане просто не могли. Тэддиман приказал открыть огонь. Однако оказалось, что подветренная позиция и в этом деле вещь очень невыгодная — британские комендоры быстро ослепли, южный бриз сносил на них пороховой дым, островитяне стреляли наугад, не видя результатов своих трудов. Часть ядер попала в датскую крепость, убив четырех человек, что вызвало шквал огня со стороны доселе нейтральных норвежцев. На эти залпы англичане ответить уже не могли — они стояли носом к берегу, поэтому норвежцы могли вести безнаказанный продольный огонь.

После трех часов беспощадного обстрела британские команды не выдержали — корабли один за другим обрубали якорные канаты и уходили из залива. За все время боя англичане потеряли 112 человек убитыми (среди них — почти все кэптены) и 309 ранеными. Голландские потери — 25 человек убитыми и 70 ранеными.

19 августа фон Алефельд получил распоряжения короля о невмешательстве в голландско-английские дела. Поняв, какую ошибку он совершил, комендант поехал к селению Хельда, где приводил себя в порядок потрепанный английский флот. Фон Алефельд предложил англичанам еще раз напасть на конвой, на этот раз он обещал, что крепостные орудия будут молчать. Однако Тэддиман отказался. Его корабли были сильно повреждены, голландцы теперь сильно укрепили свою позицию, через залив Ваген была протянута цепь, на берегах расположились сильные голландские батареи. 21 августа Тэддиман отбыл на соединение с Монтегю.

Тем временем 30 августа эскадра адмирала де Рюйтер достигла Бергена. Под защитой боевых кораблей суда ОИК почувствовали себя в безопасности. 22 сентября конвой достиг мелей Солебея (Соулбэя). Для англичан удачное возвращение Индийского конвоя в Голландию стало ударом. Напомним, что денег на вооружение и оснащение флота катастрофически не хватало, Карл II и герцог Йоркский надеялись, что именно захват «Восточного Экспресса» даст столь необходимые средства на войну с Голландией. Теперь оказалось, что все это пустые мечты.

Лорд Сэндвич делился потаенными мыслями с британским секретарем Адмиралтейства Сэмьюэлем Пипсом: «Король Дании — просто идиот! Имея перед Голландцами большие долги, отказаться от обладания сокровищем, стоящим больше, чем вся его занюханная Дания! Он просто мог обменять его на все свои долги Голландии! Это было самое большое сокровище в мире!»

Все же Монтегю в сентябре 1665 года смог перехватить 10 голландских торговых судов, среди них три корабля ОИК. Эти призы еще до прихода в Англию были разграблены английскими моряками. Сэмьюэл Пипс вспоминал: «На призах огромное богатство разбросано в беспорядке. На каждом шагу под ногами хрустит рассыпанный перец, гвоздика и мускат, ранее заполнявшие все трюмы. В беспорядке разбросаны рулоны шелка и медные слитки». Но прибыль с этих призов не превысила 20 тысяч фунтов (200 тысяч гульденов).

Начало войны прошло под диктовку англичан — им удалось у Лоустофта разгромить голландский флот ван Опдама. Однако после назначения командующим Микаэля де Рюйтера голландцы взяли реванш — в Четырехдневном сражении (июнь 1666 года) они смогли потопить или захватить 10 английских кораблей, потеряв 4 своих. В сражении в день Св. Якова (4 августа 1666 года) Рюйтер потерпел поражение, разменяв 2 своих корабля на 1 английский. Ну а летом 1667 года голландцы внезапно атаковали английский флот на его стоянках в Чатэме и Ширнессе. Английский флот из-за недостатка финансирования был невооружен и неоснащен, поэтому рейд голландцев превратился в полное избиение противника. Цитата:

11 июня, сразу же после высадки голландцев, в Медуэе появился адмирал Монк. Он отдал детальные приказания по противодействию голландцам, но испуганные рабочие верфей и отряды местной милиции, собранной с бору по сосенке, не имевшие никакого опыта военных действий, просто разбежались. Монк приказал выше по течению затопить три больших торговых корабля («Норвей Мерчант», «Синт-Мария» и «Мармадюк IV») для преграждения фарватера. Однако «Синт-Мария» так и не пришел — неопытные рабочие с верфей посадили его на мель у Кохем Вуд Рич. Между затопленными судами из-за этого оказалась лазейка, достаточная для отряда Ван Гента.

Английские волонтеры не могли выполнить простейшие команды, кругом царило смятение. Поднимаясь вверх по течению, голландцы задержались на день, чтобы очистить проход по фарватеру от судов, затопленных англичанами для его перекрытия. 12-го июня брандеры ван Гента у Джилингема обнаружили цепь, а перед ней три судна IV ранга: «Карл V», «Маттиас» (английский историк Юм переводит это название как «Матфей») и «Юнити», развернутые для ее защиты. После первых же выстрелов голландцев английские моряки малодушно начали прыгать в воду. В результате «Карл V» и «Маттиас» были сожжены, а «Юнити» был захвачен 46-пушечным «Верде» командора Яна ван Бракеля. Перед голландцами осталась только цепь у Медуэя.

Брандеры легко прорвали цепь и вошли в Медуэй. Головным следовал «Верде». Первый английский корабль, замеченный ван Гентом, оказался флагман Роял Неви 100-пушечный «Роял Чарльз», разоруженный и одиноко стоявший у причалов. Монк распорядился отвезти его выше по реке, когда голландцы еще прорывали заграждения, но в панике каждый думал, что это выполнит кто-то другой. Вечером голландцы обнаружили и сожгли севший на мель «Сент-Мария» и отряд из 6 кораблей и 5 брандеров двинулся к Анкор-Кастлу.

Тем временем комиссионер верфей Чатэма Питер Петт отчаянно пытался отвести корабли вверх по течению, но у него не хватало ни людей, ни лоцманов. Монк приказал затопить часть кораблей Чатэма на мелкой воде, но рабочие верфей делали свою работу спустя рукава. «Вэнгард» с пробитыми бортами был пущен по течению, продрейфовал мимо моста у Рочестера и утонул в очень глубоком месте, поднять его потом было уже невозможно. «Виктори», «Сент-Джордж», «Роял Кэтрин» были затоплены у доков. Недалеко от Анкор-Кастла затопили «Роял Джеймс», «Роял Оак» и «Лойал Лондон», однако последние три корабля оказались на таком мелководье, что во время отлива вода доходила им только до ватерлинии.

13 июня голландские брандеры под сильным огнем прорвались к докам Анкор-Кастла. Де Рюйтер и Корнелис де Витт лично руководили нападавшими, воодушевленные экипажи брандеров смело выполняли свою задачу. Монк, сжимая зубы, мог только беспомощно наблюдать, как сначала загорелся знаменитый «Роял Оак», потом огонь занялся на любимом корабле принца Руперта «Роял Джеймс», а затем заполыхал и великолепный подарок Лондона Карлу II — «Лойал Лондон».

Атака английского флота на стоянке Мэдуэя, 1667 г.

Тем временем принц Руперт, находившийся в Вулвиче, спешно преграждал проходы ко второй королевской верфи. На фарватере были затоплены суда 3-го ранга «Голден Феникс», «Хаус оф Сведс», фрегат «Уилком» и пинас «Лейчестер». У Лондонского моста перегородили проход к Блэкоуоллу, затопив еще 4 судна, но голландцы вверх не пошли. Де Рюйтер отплыл к Портсмуту, затем к Плимуту, а потом высадил десант у Гарвича. Все побережье находилось в крайнем смятении, каботажная торговля совсем прекратилась, беженцы с приморских графств наводнили Лондон.

17 июня голландцы отошли к своим берегам. После набега стороны стали считать потери. Англичане потеряли два корабля I ранга, три корабля II ранга, три корабля III ранга, шесть кораблей IV ранга и один корабль V ранга — всего 8 линкоров, 6 фрегатов и 1 пинас. Роял Неви лишился четырех из пяти самых сильных своих кораблей («Роял Соверин» к счастью стоял в Портсмуте). По словам Эввелина присутствие голландцев в устье Темзы было «жутким спектаклем, позор которого никогда не будет смыт». Рюйтер разделил флот на несколько отдельных эскадр, которые действовали против английских берегов, угрожая высадкой одновременно в нескольких пунктах».

Это был разгром.

Англичане вышли из войны с громадным дефицитом бюджета, множество английских купцов были разорены. Секретарь Адмиралтейства Сэмьюэл Пипс в своих воспоминаниях назвал Бредский мир «жалким».

У британской Ост-Индской компании тоже были известные проблемы — в 1666 году Карл II реквизировал у нее «на войну» 50 тысяч фунтов, в 1667-м — еще 70 тысяч. По сути это была вся прибыль компании, и ОИК балансировала на грани самоокупаемости. Это было чревато разорением компании. Единственная радость — в Китае, в португальском Макао, в 1667 году открылось британское представительство (опять-таки, последствия женитьбы Карла II на Екатерине Браганса), что позволило закупать китайские товары, однако мало было закупить — их требовалось еще и довезти через дозоры голландцев, минуя пиратов. Так что дело на первых порах из-за больших накладных расходов и потерь особой прибыли не приносило.

А в Индии появился новый конкурент. 1 апреля 1664 года Шарпантье, протеже Кольбера, поднес королю Людовику XIV 57-страничный мемуар, названный «Записка верноподданного Вашего Величества о создании французской торговой компании в Индии, полезной для всех французов». Людовик благосклонно встретил подношение и уже 21 мая по инициативе Кольбера было организовано собрание парижских купцов, где один из коммерсантов — господин Фавероль — озвучил некоторые положения о создании во Франции Ост-Индской компании.

Первый поход в Индию французы совершили в 1665–1666 годах, как раз во время англо-голландской войны, где Франция выступала как союзник Голландии. Естественно, что этот поход закончился плачевно — 9 июля 1666 года недалеко от острова Герсней (Ла-Манш) единственный сохранившийся корабль «Виерж-де-Бон-Пор» был атакован английским капером «Оранж». Из отчета «Оранжа»:

9-го числа HMS «Оранж» атаковал французский корабль, принадлежавший французской Ост-Индской компании, который шел из Мадагаскара и Красного моря. Груз сборный — золото, парча, шелк, янтарь, жемчуг, драгоценные камни, кораллы, воск и другие дефицитные товары. Владелец — мессир де Ля Шене из Сен-Мало. Объявленная ценность груза — 100 тысяч фунтов стерлингов.

Англичане взяли на абордаж корабль ОИК, забрали себе все ценности, а сам корабль потопили. Из 120 человек команды «Виерж-де-Бон-Пор» 36 человек утонули (их английский капер, загруженный под завязку товарами, отказался брать на борт), погибли 2 человека (убиты во время абордажа), 33 человека (в том числе и капитан) взяты в плен, остальные отпущены на шлюпке. Капитан ля Шене умер в плену на острове Уайт, а секретарь де Ренефор (отплывший на корабле во Францию) был освобожден после окончания второй англо-голландской войны — в апреле 1667 года.

Корабли французской Ост-Индской компании

Что касается французской ОИК, уже следующий поход, 1667–1669 годов, дал французам торговую факторию в Сурате, а 12 марта 1669 года на рейд Порт-Луи пришел корабль «Сен-Жан-де-Батист» с грузом товаров из Индии. Согласно отчетам, общая стоимость привезенного товара составила 2 796 650 ливров, из которых 84 тысячи было выплачено в качестве акцизных сборов, 10 процентов король соизволил выплатить акционерам в качестве прибыли предприятия, и это событие спровоцировало резкое увеличение желающих вступить в ряды пайщиков — за три месяца денег было собрано больше, чем за предыдущие 5 лет.

Таким образом, можно констатировать, что за 1660-е годы британская ОИК получила хороший бонус в виде Бомбея, однако количество сильных конкурентов увеличилось на порядок. Теперь это были не только голландцы и португальцы, к ним добавились французы, а также китайцы и японцы.

К 1670-м назревал глобальный экономический передел рынков в Азии. Долгое противостояние династий Цин и Мин в Китае заканчивалось. К 1651 году стало понятно, что Цин побеждает. Пришедший к власти император Шуньчжи укрепил свою власть на границах, изгнал остатки сторонников Мин за пределы империи (Чжен Ченгун — один из них, как мы уже говорили). После Большой Чистки (Great Clearance), в ходе которой все население прибрежных районов, симпатизирующее Мин, было переселено во внутренний Китай, было взято под контроль все китайское побережье. Эти меры, а также налаживание работы таможенных и налоговых служб, покончили с беспределом, контрабандой и неравными договорами с европейцами, а также резко снизили прибыль англичан, голландцев и португальцев. Кроме того, началась китайская торговая экспансия в Индию, что угрожало вытеснением европейских товаров с индийского рынка.

С Китаем никакая из Ост-Индских компаний состязаться не могла. Более того, никакая из стран — тоже. Китай был намного многолюднее и богаче своих конкурентов. Во времена императора Канси (1667 год) расходная часть бюджета Цинского Китая составляла гигантскую сумму в 15 миллионов таэлей (таэль, он же лян — серебряная монета весом в 36,7 грамм), или, в английской валюте, 5 миллионов фунтов (английский серебряный фунт, согласно указу Карла II, в 1660 году весил 117.6 грамм). Бюджет Англии в то время колебался на уровне 1.8–2.5 миллиона фунтов.

В 1681 году расходная часть бюджета Китая возросла до 27 миллионов таэлей или до 9 миллионов фунтов. Английский бюджет в то же самое время составлял 3 миллиона фунтов стерлингов.

Войной дело тоже не решалось — император мог выставить в поле 400 тысяч бойцов, причем с пушками и огнестрельным оружием. Кроме того, в случае непредвиденных ситуаций было предусмотрено и быстрое развертывание 150-тысячного ополчения.

Последствия отлично иллюстрирует падение торговли голландской ОИК с Китаем. В 1643–1661 годах из Китая было вывезено товаров на сумму 2.7 миллиона гульденов. За период с 1665 по 1683 год — на сумму лишь в 1.7 миллиона гульденов.

Не зная, куда податься, британцы решили наладить торговлю с Персией, чем занялся в 1671 году с благословения генерал-губернатора Бомбея Генри Гари сэр Томас Рольт. Пока же англичане укрепляли те немногие точки присутствия, в которых они смогли закрепиться.

В 1672 году началась третья англо-голландская война — Англия и Франция выступали в союзе против Голландии. Голландцы, пользуясь этим, фактически уничтожили французскую ОИК. Голландцы заблокировали французскую эскадру (5 линейных кораблей, 1 фрегат, 2 флейта) генерал-адмирала Бланке де Ла Э у датского Транкебара. Туда же подошел уже известный нам ван Гунс с 13 кораблями. А потом случилось вот что:

В местечке Сен-Томе нукеры местного царька напали и убили одного из представителей французской ОИК — итальянца Нассонсетти, ограбив его и забрав 27 тысяч рупий золотом.

Утром 25 июля индийское поселение было обстреляно с моря, аборигены спешно покинули его, французы высадили десант и установили пушки, которые Ла Э наивно снял с кораблей, ради этого уменьшив свою артиллерию почти вдвое. Вскоре произошли две вещи, которые поставили французский отряд на грань катастрофы — перед Сен-Томе неожиданно появилась большая армия наваба (по разным оценкам — от 30 до 50 тысяч бойцов), а в бухте снова замаячили 13 кораблей ван Гунса, причем, как мы помним, половина артиллерии французских кораблей была сгружена на берег. Один из мэтров ОИК, Матрен, спорил с Ла Э, вызвавшись договориться с навабом Голконды и добиться отступления индийских войск от Сен-Томе, однако лейтенант-генерал с возмущением отверг «непристойные предложения. Меч Франции должен решить судьбу этих земель!».

Меч все решил, но немного иначе, чем думал Ла Э — 8 марта 1673 года пал Сан-Томе. 6 сентября 1674 года сам Ла Э перед угрозой голода и плена был вынужден подписать капитуляцию перед ван Гунсом. К этому времени голландцы, имея 21 корабль, готовились атаковать французов, но этого не потребовалось.

Условия были почетными — город французы сдавали с артиллерией и боеприпасами, войска перевозились во французские колонии голландскими кораблями. Все французские корабли (4 линейных корабля, фрегат и 6 судов ОИК) становились призами голландцев. Оставшиеся в живых 400–500 французских матросов были посажены на корабли и отвезены в Батавию. Эпидемия лихорадки и недоедание вызвали массовую смертность, и в 1675 году в Амстердаме высадились оставшиеся в живых 32 человека, вернувшихся из этой несчастливой экспедиции.

В Европе наступал период новых потрясений, и будущее британской ОИК было совершенно неясно. Конкуренты, прежде всего голландцы, были очень могущественны, азиатские государства вовсю укреплялись, собственных сил не хватало. Было понятно, что надо что-то менять. Компания в том виде, в каком она существовала в 1602–1668 году, исчерпала возможности к расширению и развитию.

Как мы уже говорили в предыдущей части, важным источником дохода оставалась реализация индийских тканей с Коромандельского берега. За 20 лет объемы возросли с 40 тысяч тюков до 120 тысяч тюков, но далее рост экспорта остановился. Голландцы ввозили в Европу 127 тысяч тюков ежегодно, однако главный заработок голландские конкуренты получали с продажи специй, чая, муската и тому подобных вещей. После начала третьей англо-голландской войны голландская ОИК оказалась временно отрезана от Европы. Первые конвои пошли только в 1674 году, и за это время цена на перец и специи в Старом Свете успела подскочить втрое. Продажи 1674–1675 годов принесли голландской компании 9.5 миллиона гульденов прибыли. Так что ткани для голландцев были лишь приятной добавкой к основной марже. Для англичан же ткани, по сути, стали единственным источником дохода.

На 1683 год британская ОИК была близка к банкротству. Цены на ее 200-фунтовые акции упали с 600 фунтов (1662 год) до 250-ти, и продолжали неуклонно снижаться. У компании возникли большие задолженности перед держателями акций и кредиторами.

Прежде чем мы продолжим про собственно Ост-Индскую компанию, необходимо объяснить одно историческое событие, которое сильнейшим образом отразилось как на судьбах Европы, так и на судьбе самой ОИК.

Вернёмся немного назад, в 1672 год. Тогда кабинет Людовика XIV принял решение завоевать Голландию. Этот план приняли по вполне банальной причине — хотелось завладеть всеми богатствами Соединенных Провинций, плюс прекрасными портами, контролирующими морские потоки из Восточной Европы в Западную, а также устья Рейна, Мааса и Шельды.

Из книги «Схватка двух львов. Англо-голландские войны XVII века»:

Еще 14 мая 1672 года Людовик XIV, воспользовавшись союзом с курфюрстом Кельнским и епископом Мюнстерским, обошел Фландрию и вторгся в Соединенные Провинции, в Лимбург и Брабант. Путь 120-тысячной французской армии (командующие Тюренн, Конде, Люксембург и сам Людовик) попытались перекрыть 25 тысяч немецких наемников принца Вильгельма III Оранского, но лето было очень сухим, на Рейне образовалось три брода, и французы без помех обошли немцев.

В тот же день Людовик перешел Маас и осадил Орсуа, который после трехдневной осады был взят штурмом. Король разделил армию, одновременно обложив крепости Бурик, Везель, Эмерик и Римберг, которые вскоре были взяты. Города сдавались почти без сопротивления — Схенк, Нойменген, Арнхейм, Девентер, Зволле… Далеко в тылу у французов остался только сопротивляющийся Маастрихт. Голландцы, подавленные огромной численностью армии вторжения, практически потеряли волю к сопротивлению. Город и провинция Утрехт отправили к Людовику депутацию парламентеров и капитулировали, 25 июня король вошел в город. Герцог Рошфор захватил Нарден — крепость в 150 километрах от Амстердама, четыре полупьяных французских рейтара взяли (!) Мюйден — стратегически важный форт к югу от Амстердама, где находился центральный шлюз Зюйдерзее.

В Амстердаме наступила паника. Ян де Витт обратился к Людовику с отчаянными мирными предложениями: он был готов уступить Франции Маастрихт и крепости на берегах Мааса, Берген-оп-Зоом, Бреду, Буа-ле-Дюк, а также Брабант и уплатить 6 миллионов гульденов. Богатые голландские буржуа не скрывали, что собираются драпануть со своими сокровищами на мыс Доброй Надежды или в Батавию. Чего только стоит тот факт, что голландские купцы продавали порох и свинец наступающей французской армии!

Городской совет Амстердама обсуждал вопрос, следует ли немедленно сдаться, чтобы смягчить требования победителей. Престарелый бургомистр дремал во время этих прений. Когда он узнал о принятом решении сдаться, он спросил: «Получили ли вы требование отдать ключи от городских ворот?» — «Еще нет» — «По крайней мере, не предлагайте их, пока их у вас не потребуют». Это предложение престарелого бургомистра спасло Амстердам. Когда пришли слухи, что Людовик отверг предложение о мире, паника охватила весь город.

Французский же король вообразил, что силы голландцев доведены до совершенного истощения, он потребовал уступки всего Бетава (область между Рейном, Ваалем и Маасом), огромного вознаграждения в 25 миллионов и восстановления католичества в равных правах с протестантством, он также потребовал, чтобы ему каждый год присылали торжественное посольство для изъявления благодарности за то, что он предоставил им независимость через своих наместников.

Меж тем только Вильгельм Оранский стоял за продолжение войны. Его сторонники вели открытую агитацию в народе, призывая к сопротивлению агрессорам. Оранский считал, что французы и англичане уважают только силу, поэтому отказ от войны с агрессорами — это потеря независимости. Простой народ быстро понял, что если буржуазии есть куда бежать, то ему, народу, бежать некуда; и именно с него, с народа, будут французы и англичане брать контрибуции и производить насилия.

30 июля Амстердам, Гаагу, Миддльбург и Роттердам охватило восстание, в результате которого к власти пришел Вильгельм Оранский, братья де Витты были заключены в тюрьму, но вскоре разгневанная толпа взломала ворота их камеры и растерзала прямо на городских улицах Гааги. Вильгельм Оранский был возведен в штатгальтеры. Новый государь Нидерландов решил затопить области перед Амстердамом, чтобы спасти столицу страны. Отборный отряд (6000 человек) немецких наемников ночью ворвался в Мюйден и открыл шлюзы Зюйдерзее. Наводнение захлестнуло все низинные области, превратив Амстердам в остров. Далее голландцы открыли шлюзы на других плотинах, Людовик XIV, разочарованный столь бесславным концом эпопеи, возвратился в Сен-Жермен, оставив на месте потопа 20 тысяч солдат под командованием герцога Люксембургского, которые, несмотря на приказы, начали обширные грабежи и реквизиции в завоеванных областях.

Между тем на сторону Голландии перешли Бранденбург, Австрия, Брауншвейг, Гессен, Дания и Испания. Тюренну пришлось обратиться против бранденбуржцев, Конде отправился в Эльзас. Зимой 1672–73 годов, когда вода замерзла, герцог Люксембург двинулся на Амстердам, он дошел почти до Лейдена, но вдруг началась сильная оттепель, лед растаял, и французская армия спаслась только благодаря спешному отступлению.

В дальнейшем война развернулась в Германии. Голландия была спасена

Война 1672–1678 годов оказалась для Голландии слишком тяжелым испытанием и потребовала напряжения всех сил. Поскольку в союзе с Францией выступила и Англия, голландцы были вынуждены биться одновременно и на суше, и на море. Даже от такой богатейшей страны, как Соединенные Провинции, подобное противостояние требовало всех сил и ресурсов. В сущности, Голландии повезло, что в критический момент ее эскадры возглавил гений морской войны — адмирал Микаэль де Рюйтер, который нанес ряд поражений объединенному англо-французскому флоту, и после битвы у Текселя в 1674 году англичане вышли из войны. Поэтому с 1674 по 1678 годы Голландия вместе с коалицией европейских государств сражалась уже только с Францией.

В октябре 1678 года штатгальтер Вильгельм III Оранский женился на старшей дочери Якова Йоркского — Марии. Благодаря инициативе парламента Англия заключила союзный договор с Голландией, но король Карл II не ратифицировал его, желая заключить с Людовиком XIV тайное союзное соглашение. Однако идея монарха вызвала сильнейшую оппозицию даже при дворе. Более того, в противовес этим планам возник проект союза Англии, Голландии, Испании и Священной Римской империи против Франции.

После созыва палаты лордов Англия вооружила в портах Канала 24 линейных корабля (в том числе три 100-пушечных) под командованием адмирала Томаса Аллина. Всего британцы собирались вооружить 90 кораблей, а кроме того спешно собрали армию в 30 тысяч человек. В Левант отправилась эскадра вице-адмирала Нарборо из 7 линкоров и 21 вооруженного приватира — для защиты своей торговли от французов и берберийских пиратов.

1 апреля 1678 года французы, опасаясь прихода в Средиземноморье соединенного англо-голландского флота, полностью очистили Сицилию, которую бесцеремонно заняли в 1676-м. Голландцы действительно снарядили эскадру под командой Корнелиса Эвертсена-младшего, и 17 апреля 1678 года недалеко от Уэссана это соединение из 13 линейных кораблей и фрегатов и 5 брандеров встретилось с отрядом шефа д’эскадрэ Шато-Рено, который имел 6 кораблей. Французы энергично атаковали, бой длился весь день, но из-за наступившей темноты был прерван, и противники разошлись.

На тот момент французы и голландцы уже сели за стол переговоров. Перспектив в этой войне никто уже не видел. По франко-голландскому договору (заключенному 10 августа 1678 года в Нимвингене) Франция оставляла занятую ею в ходе войны голландскую территорию с крепостью Маастрихт и отменяла высокий таможенный тариф 1667 года, подрывавший голландскую торговлю, а Голландия, в свою очередь, признавала колониальные права Франции в Гвиане и Сенегале. Принцу Оранскому возвращались все имения, принадлежавшие ему во Франции по праву завоевания или наследования; расходы на войну каждый покрывал сам.

Правящим кругам Голландии было ясно, что борьба с Францией продолжится в самое ближайшее время — Соединенные Провинции мешали французской гегемонии в Европе. Оранский принял принципиальное решение — усилить армию. Но как быть с флотом? Ведь второй войны на два фронта Голландия может не выдержать. И Соединенные Провинции выбирают курс на сближение с Англией. Мир с Туманным Альбионом с одной стороны закрывал морской фронт, с другой — позволял резко снизить расходы на флот. Более того — Вильгельм Оранский, женившись на принцессе Марии, получил возможность прямо влиять на внутренние дела Британии. Его авторитет во много раз возрос после папистского заговора 1678 года, а также после отправки английских гарнизонов в города Фландрии.

В 1685 году английский король Карл II умер. Ему наследовал его брат, герцог Яков Йоркский, теперь — король Соединенного Королевства Яков II, бывший командующий Роял Неви и ярый враг Голландии. Оранскому и правящей олигархии республики стало ясно, что в случае нового конфликта с Францией (а он был неизбежен, и это понимали все) Англия, скорее всего, займет профранцузскую позицию. То есть в лучшем случае сохранит нейтралитет, что будет французам на руку, а в худшем — станет активным участником антиголландской коалиции. Вильгельм был сыном английской принцессы Марии Генриетты Стюарт (жены Вильгельма II Оранского) и был женат на дочери Карла II принцессе Марии — как муж последней он имел права на английский престол. Более того, после воцарения Якова II до рождения у королевской четы сына Мария Стюарт признавалась наследницей английского трона, а ее муж Вильгельм Оранский — соправителем.

Все мечты голландского принца в одночасье разрушились 10 июня 1688 года: супруга Якова II Мария Моденская разродилась мальчиком. Принц Яков (так назвали малыша) стал новым наследником английского трона. Оранский решил действовать расчетливо и цинично — он спокойно собирает армию вторжения, и при этом во всеуслышание сообщает, что направляется в Англию только для обеспечения древних английских прав и свобод.

10 октября 1688 года в Гааге был обнародован меморандум Оранского, начинавшийся так:

Для всех людей несомненно и очевидно, что общественный мир и счастье любого Государства или Королевства не могут сохраняться там, где законы, свободы и обычаи, установленные в них законной властью, открыто нарушаются и отменяются: в особенности там, где пытаются переменить Религию и предпринимают попытку ввести Религию, противоречащую Закону.

В попрании законов в Англии обвинялись советники и чиновники Якова II. Какое отношение сам Оранский имел к законам и порядкам в Англии, декларация не объясняла.

К октябрю 1688 года армия вторжения была готова — 21 тысяча человек, среди которых шесть английских и шотландских полков, пруссаки Фридриха III Бранденбургского под командованием французского гугенота Шомберга и несколько испанских батальонов. Деньги на переворот выделили голландские банкиры и купцы. А также папа Иннокентий IV — он выделил принцу-протестанту средства на свержение короля-католика, поскольку находился в сильном конфликте с другим королем-католиком — Людовиком XIV, союзником Якова II.

5 ноября 1688 года 21-тысячная армия Оранского высадилась на побережье Англии в Торбее. Эскадра вице-адмирала Дартмута, пытавшаяся преследовать голландцев, из-за противных ветров смогла перехватить только один нидерландский корабль. В прокламации, изданной на следующий день, король Британии дал вполне спокойную и здравую оценку действиям своего голландского родственника:

Мы не можем не рассматривать это вторжение в наше королевство принца Оранского без ужаса, столь нехристианским и неестественным является предприятие, осуществленное лицом, состоящим в таком близком отношении с нами; потому что это поступок, влекущий величайшее потрясение, заставляющий нас размышлять о многих несчастьях и бедствиях, которые армия иностранцев и мятежников должна неизбежно навлечь на наш народ. Слишком очевидным является из последней декларации, опубликованной им, что несмотря на многие выдвигаемые им благовидные и правдоподобные претензии, его намерения в глубине своей не предполагают ничего меньшего, чем полную узурпацию нашей короны и королевской власти, что в полной мере проявляется в принятии им на себя в указанной декларации королевского звания, в требовании им от пэров королевства, как духовных, так и светских, и от всех других лиц всяких степеней повиновения себе при исполнении его планов, что составляет прерогативу имперской короны этого королевства. И для более несомненного доказательства наличия в нем неумеренной амбиции, которую ничто не может удовлетворить, кроме как немедленное обладание самой короной, он поднимает вопрос о законном рождении Принца Уэльского, очевидного нашего сына и наследника, хотя провидением Господа при его рождении присутствовало столь много свидетелей, пользующихся несомненным доверием, что это кажется особой заботой небес в целях разоблачения столь гнусной и беспримерной попытки.

• До 16 ноября Вильгельм не получил никакой заметной поддержки от своих сторонников в Англии, более того — разозленный принц уже не верил в успех экспедиции и грозился по возвращении в Гаагу предать гласности все имена английских участников заговора против Якова. Но уже на следующий день ситуация изменилась — на сторону Вильгельма перебежали виконт Корнбери, лорд Колчестер, лорд Обингтон. В ночь с 22 на 23 ноября Якова II покинул главнокомандующий английской армией герцог Джон Мальборо. Из письма Мальборо, адресованного Якову:

Сэр, так как люди редко бывают заподозрены в искренности, когда они действуют противоположно своим интересам; и хотя мое почтительное к Вашему Величеству поведение в наихудшие времена (за которое, я признаю, мои жалкие услуги были вознаграждены сверх меры) не может быть достаточным, чтобы склонить Вас к толкованию моих действий как бескорыстных, я, однако, надеюсь, что великая благосклонность, которой я пользовался со стороны Вашего Величества и которую я не могу никогда ожидать при какой-либо другой перемене правления, вполне может убедить Ваше Величество и мир, что я действовал под влиянием высшего начала.

В этот же день в Спидхед вошла эскадра Дартмута, преследовавшая голландцев. Командующий флотом имел аудиенцию у Якова, где с моряцкой прямотой сказал, что положение безнадежно. Если народ не поддерживает монарха, то ему лучше бежать.

Утром 25 ноября к Оранскому бежал Георг Датский, муж принцессы Анны Стюарт. В письме Георг сообщал, что порывает с королем-католиком, поскольку тот состоит в союзе с Францией. Упрек этот со стороны датского принца выглядел особенно смешно, поскольку в то время Дания тоже союзничала с Людовиком XIV. На следующий день принцесса Анна последовала за своим мужем.

Видя, как тают ряды сторонников, 11 декабря Яков бежал из Лондона, предварительно выбросив в Темзу Большую государственную печать. Но по пути к Даунсу король был схвачен и препровожден к месту заточения, в Рочестер. Вильгельм приказал относиться к своему тестю «с должным почтением» и специально организовал место его пребывания так, чтобы Яков смог без труда бежать морем. 23 декабря король бежал вместе со своим побочным сыном графом Бервиком. Нет сомнений, что побег Якова подстроил сам Вильгельм Оранский, не хотевший, подобно Оливеру Кромвелю, запятнать себя цареубийством.

Вильгельм III Оранский стал одновременно соправителем (а с 1694 года — королем) Англии и штатгальтером Голландии. В это время в обиход вошел термин «Морские Державы», то есть союз Англии и Голландии. Две страны выступали в политике единым фронтом. Голландский и английский торговый капиталы, пользуясь наступившей свободой, создали прочный конгломерат, где англичанам отводилась силовая роль, а голландцам — финансовая и посредническая. Именно голландский ростовщический капитал финансировал и «Славную Революцию», и вооруженные силы Англии и Голландии в войне Аугсбургской лиги, однако эта война достаточно сильно подкосила союзников. В 1698 году Британия была официально признана банкротом, поскольку ее внешний долг (167 миллионов фунтов стерлингов) при официальном бюджете в 4 миллиона фунтов не мог быть выплачен ранее, чем через пять лет (учитывая также процентные платежи). Германский банкирский дом Фуггеров отказал Оранскому в очередном займе, однако на Амстердамской бирже деньги дали. В Голландии того времени плата за вооружение флота Англии рассматривалась как своего рода налог на армию, а часть банкиров и купцов, финансировавших «Славную Революцию», перебралась в Англию, где получила большие преференции от царствующей четы королевы Марии и короля Вильгельма.

Ну а теперь вернемся к британской Ост-Индской компании. До 1694 года ОИК — это 35 постоянно работающих клерков, то есть, несмотря на ореол богатства и славы, Компания представляла из себя небольшое семейное предприятие средней руки. Прибыль тоже не слишком радовала — примерно 4–5 процентов в год. Тем не менее с 1672 по 1681 год стоимость 50-фунтовой акции увеличилась с 80 до 365 фунтов стерлингов за штуку. Это не могло не остаться незамеченным, и сразу появилась группа лиц, которая бросила вызов Компании, требуя отменить монополию ОИК на торговлю с Индией. В 1688 году сформировался так называемый «Синдикат Папилльона», который начал в парламенте торг-аукцион по поводу отдельного разрешения на торговлю с Востоком. Один из директоров ОИК, Томас Папилльон, вошел в конфликт с президентом Компании Джосайей Чайлдом, и в результате решил ни много ни мало создать свою собственную Ост-Индскую Компанию. Папилльон предложил внести 180 тысяч фунтов «в фонд предвыборной кампании вигов», чтобы парламент принял нужный ему акт. В 1692 году делец обратился к принцу-консорту Вильгельму Оранскому с той же просьбой, но монарх потребовал от ОИК и синдиката найти компромисс самостоятельно. Однако ОИК не только отказалась от переговоров, но еще и подала в суд на Папилльона, поскольку тот пытался нарушить монополию на торговлю с Азией. Вильгельм смотрел на эти споры два года, и в 1694 году (уже став королем) выпустил указ, согласно которому монополия ОИК отменялась, и теперь все торговые компании имели равные права на торговлю с Индией.

Это стало для дельцов ОИК ужасным ударом. Началось самое интересное: судя по всему, ОИК вошла в контакт со свергнутым Яковом II, бежавшим во Францию, и стала одним из спонсоров заговора против Оранского. Этот заговор был раскрыт другом детства Вильгельма — Виллемом Бентинком, графом Портсмутом, по совместительству главой контрразведки Оранского. В 1695 году против ОИК возбуждают уголовное дело — Компания обвиняется в подкупе членов королевского кабинета и членов парламента для получения выгодных для себя решений, причем озвучивается сумма в 200 тысяч фунтов стерлингов.

Чтобы как-то вернуть монаршее доверие, ОИК в 1696 году вышла к Вильгельму с предложением — Компания была готова предложить королю ссуду в 500 тысяч фунтов под 4% — в обмен на восстановление монополии. Однако тут же появился Папилльон, который предложил королю 2 миллиона под 8%. Вильгельм, не будь дурак, взял оба займа и все оставил как есть.

Поняв, что угрозами и заговорами проблему не решить, в 1701-м ОИК предложила синдикату объединиться в одну компанию. К тому времени Вильгельм умер, неудачно упав с лошади, и власть перешла к принцессе Анне. В 1702 году скончался Папилльон, чуть ранее, в 1699 году, умер Джосайя Чайлд, и это убрало из соперничества двух объединений личные мотивы. В результате в 1702 году синдикат и ОИК слились в одну компанию, которая теперь называлась «новая или Единая Ост-Индская компания».

Что в это время творилось в Индии?

В 1674 году голландцам удалось нанести французам сокрушительное поражение в колониях. Однако ситуацию в Индии спас для Франции марсельский купец Франсуа Мартен. 20 сентября 1674 года он с остатками колонистов из Сурата и Мадраса появился на Коромандельском берегу, дал взятку в 100 тысяч пагод (1 пагода — примерно 7–8 английских шиллингов, то есть сумма эквивалентна 40 тысячам фунтов стерлингов), и правитель Голконды разрешил ему организовать колонию в местечке Пондишерри. 31 декабря 1674 года Мартен привел первых поселенцев в деревню, и этот день является днем рождения Французской Индии.

Местные жители быстро оценили выгоды нового соседства — Мартен скупал местные ткани, и в результате поближе к Пондишерри потянулись ткачи. Ну а дальше началась война между биджапурским наместником Ширханом и правителем Джинджи Насир-Мухаммадом. Французы поддержали биджапурского наместника. Мартен составил небольшой отряд из белых и местных, вооруженный французским оружием, и успешно действовал против войск Насир-Мухаммада. Последний потерпел несколько поражений подряд и заперся в неприступной крепости Джинджи. Он выжидал. Удача его не оставила: на границах Голконды показалась армия маратхского вождя Шиваджи, который воспользовался междоусобной войной южноиндийских феодалов и выступил защитником Насир-Мухаммада. Маратхи ворвались на земли Шир-хана, и его армия разбежалась без боя. Встревоженный Мартен ждал, что маратхи нападут на колонию. Но Пондишери не интересовал маратхского раджу. Наступило относительное спокойствие.

Таким образом, французам дали развиться. Пондишерри поначалу спасала его бедность и его соседство с гораздо более богатым Мадрасом. При этом Людовик XIV чуть не убил Компанию на корню — в 1683 году Кольбер умер, и главной фигурой во французском правительстве стал маркиз Лавуа. Интерес к Компании при дворе уменьшился. Регулярный ввоз индийских тканей и шелка во Францию вызвал протест парижских, лионских и реймских торговых цехов. После отмены Нантского эдикта, когда тысячи протестантских ремесленников были изгнаны из страны иезуитами, изделия французских мануфактур и ремесленных цехов больше не могли конкурировать с индийскими товарами.

Маркиз Лавуа подписал декрет об ограничении ввоза. Закон предписывал сжигать всю окрашенную ткань, которая будет ввезена в страну. Имеющуюся цветную ткань приказали сжигать сразу же после опубликования декрета. Виновных в хранении индийских тканей приговаривали к штрафу в 3 тысячи ливров. С большим трудом директорам Компании удалось продать товары, ввезенные раньше и скопившиеся на складах, и получить разрешение ввозить во Францию неокрашенную ткань. Абсолютистский протекционизм парализовал деятельность Компании.

Ну а в 1686 году войска Великого Могола Аурангзеба вторглись в Биджапур. В 1687 году Великий Могол стал государем Голконды. Только дальний юг полуострова еще не входил в состав владений императора. В 1680 году умер маратхский магараджа Шиваджи. Его сын и наследник Самбахаджи не показал себя талантливым полководцем. В 1689 году он потерпел поражение в битве с войсками Аурангзеба, был взят в плен и казнен. Значительная часть Махараштры (так называлась земля маратхов) оказалась под властью Моголов. Второй сын Шиваджи, Рама Раджа, бежал на юг, в Карнатик, и завоевал княжество Джинджи. Его двоюродный брат Шахджи стал магараджей древнеиндийского княжества Танджур. Большинство маратхских феодалов признали Рама Раджу своим законным монархом. Аурангзеб, пытаясь окончательно уничтожить влияние наследников Шиваджи, стремился изгнать их из южных княжеств. Спасаясь от бедствий войны, многие жители Карнатика бежали в европейские колонии, которые быстро росли за счет этой вынужденной миграции.

Наконец, с началом войны Аугсбургской лиги (1689–1697 гг.) Пондишерри заинтересовались голландцы и англичане. 21 августа 1693 года к Пондишерри подошла голландская эскадра, и Мартену пришлось эвакуировать из города женщин. Все мужчины были вооружены, и гарнизон из 600 человек ждал приступа. Однако 15 тысяч голландцев и их наемников на приступ не пошли, а, придвинув пушки к самому городу, открыли огонь. Загорелись дома. Начались паника и дезертирство. Пондишерри был обречен, после двухнедельной осады он капитулировал. Мартена перевезли в Батавию (нынешняя Джакарта), откуда голландские победители хотели отправить его в Европу, но упрямый француз перехитрил их и вскоре оказался в Бенгалии, где взял на себя руководство всеми французскими факториями в Касимбазаре и Шандернагоре.

Таким образом, французы всеми правдами и неправдами всё-таки закрепились в Индии, создавая фундамент для будущего развития. Они пытались обосноваться и в Сиаме. Государство Сиам (нынешний Таиланд), которому принадлежал Бангкок, в XVII веке было сильным, богатым рабовладельческим государством, активно торговавшим золотом, серебром, алмазами, слонами, слоновой костью, деревом, специями и другими товарами, так привлекавшими европейцев.В 1678 году из Сиама во Францию прибыл тайский посол Пхиа Пипа Коса, который имел поручение от своего владыки наладить торговые и политические связи с главным королевством Европы. Тогдашний владыка восточной страны — Пхра Нараи — лелеял мечту сделать из своего государства не только экономически сильное, но и процветающее царство. Послы посетили Французскую академию наук, Обсерваторию, но больше всего их, конечно же, интересовало военно-промышленное производство. В обратный путь представители Сиама отправились в 1680 году на фрегате «Солей Лорьян», который потерпел кораблекрушение у берегов Мадагаскара. Узнав об этом, «Король-Солнце» решил сделать ответный жест и разместить в Бангкоке католическую миссию. Основной задачей посла Франции в Сиаме было предоставление торговых льгот французской Ост-Индской компании и обращение в католичество самого Пхра Нараи. Вместе с миссией Людовик отсылал богатые дары. Король Франции надеялся, что это поможет завоевать расположение местного царька и что французский флот сможет обрести стоянку в Бангкоке.

В феврале 1685 года 33-пушечные фрегаты «Уазо» и «Малин» отплыли из Рошфора к берегам Юго-Восточной Азии. Плавание оказалось довольно легким — в августе французские корабли смогли достичь Бангкока. Государь Сиама приветливо встретил гостей. При дворе сиамского владыки правил главный министр — Констанс Фалькон, грек с Кефалонии. Про этого человека стоит рассказать особо. Настоящая его фамилия была Иераки, отец — кабатчик маленькой деревеньки Кустоди, мать — дворянская дочь, пустившаяся во все тяжкие. В 12 лет мальчик завербовался юнгой на одно из судов английской Ост-Индской компании, перешел в протестантство и взял себе псевдоним — Фалькон. Юный авантюрист оказался полиглотом — за время странствий он выучился португальскому, английскому, французскому, малайскому и таиландскому. К 1670-му парень прочно осел на острове Ява, где занялся контрабандой оружия и драгоценностей. Около 1680 года Констанс попал в Сиам, где смог войти в доверие к стареющему царю Пхра Клангу, отцу Пхра Нараи, и тот сделал его своим министром. Таиландская торговля тогда боролась за место под солнцем с мусульманскими купцами и голландцами, поэтому опора Фалькона на французов воспринималась как очень выгодное партнерство. Исламские страны, практически окружавшие Сиам, содействовали экспансии своей религии на новые земли, и в противовес этой напасти грек предложил договориться с католической Францией. Фалькон дал Людовику XIV надежду, что тот сможет привести под руку Папы Римского целую страну, которая добровольно примет христианство. Версаль с радостью завязал контакты с новым союзником на Востоке. На деле, конечно, в католичество никто переходить не собирался, а вот военная сила Франции была очень кстати.

Благодаря этой миссии французы смогли заключить договор с Сиамом, однако в 1688 году, после смерти Пхра Нараи, новый правитель решил отойти от союза с Францией и вернуться к старому доброму договору с голландской ОИК, расторгнутому в 1674-м. Сиам был интересен голландцам как конкурент в производстве перца, как торговый партнер Таиланд тогда не представлял особенной ценности. Недаром Клод Форбэн, прибывший в Сиам с вышеописанной экспедицией, писал Людовику XIV: «Ваше Величество, Сиам не производит ничего, но и не потребляет ничего!»

А что же англичане и голландцы?

Начнем с последних. Прежде всего, голландцев выгнали с японского рынка. Сегунат ограничил вывоз драгоценных металлов за пределы Японии, что ударило по нидерландской ОИК самым прямым образом — получая за свои товары деньги, голландцы были вынуждены тратить их в самой Японии, а им требовались средства для закупок в Китае, ибо полунищая Япония никаких конкурентоспособных товаров дать не могла. Ну что поделаешь, катаны тогда еще не превратились в бренд, кимоно и суши с роллами в Европе пока не ценились. Кроме того, голландцы, потеряв Тайвань и рынок Китая, потеряли и рынок китайского шелка. Выход они увидели (вернее, подсмотрели) у англичан. Китайский шелк надо заменить… индийскими тканями!

Но от активной торговли тканями голландцев отвращало то, что тканями уже занимались и англичане, и датчане, и шведы — тут надо было входить в конкурентную борьбу на европейском рынке, что снижало и прибыль, и доходность. Голландцы же всегда предпочитали старую добрую монополию эксклюзивным продуктом.

Как назло, в Европе начался снижаться спрос на перец и специи, традиционную голландскую монополию. Плюс — военные расходы. Понятно, что период 1672–1715 годов для голландской ОИК был довольно трудным.

В связи с этим было принято стратегическое решение — получше закрепиться на Малабарском побережье, где голландцы захватили Кочин. Более того, сбывать избытки перца можно было не только в Европу, но и в Индию. Но этим планам воспротивился заморин (правитель) Каликута, с которым у голландцев с 1701 по 1710 год шла затяжная война. Чтобы хоть как-то защитить Кочин от осад, голландцы устроили восточнее форт Четвай, однако индусы взяли его в 1714-м и разрушили. При этом местному царьку помогали… англичане, с которыми у голландцев, по идее, был военный и политический союз. Однако голландцы, как и Ланнистеры, всегда платили свои долги, и в 1719 году их наемное войско разгромило громадную армию правителя Каликута — вместе с английскими отрядами. Заморину ничего не оставалось, как согласиться на все условия голландцев и подписать с ними мир. Тем не менее к 1721 году стало понятно, что установить монополию на продажу перца на Малабарском побережье не удастся, и от этих планов отказались.

Таким образом, голландцам пришлось перейти к менее прибыльному бизнесу, и по примеру своих коллег заняться чаем, кофе, хлопком, текстилем, сахаром. Торговля подобными товарами была выгодна при условии увеличения объема продаж. Эта перестройка началась в 1680-х, и вполне удалась. С 1680 по 1720 год размер флота ОИК увеличился ровно в два раза. Компания смогла привлечь в три раза больше (по сравнению с 1680 годом) средств для закупок в Азии. Общий тоннаж флота голландской ОИК вырос за этот период на 125 процентов. Выручка от продаж в Европе на 1720 год по сравнению с 1680-м выросла на 78 процентов.

Период 1630–1670 гг. считается золотым веком голландской ОИК. Чистый доход за это время составил 2,1 миллиона гульденов, и еще 1 миллион достался пайщикам. Следующий период, с 1680-го по 1730-й, назвали «веком экспансии». Доход составил 2 миллиона гульденов, еще 1,5 миллиона пошло на выплаты пайщикам.

Теперь об англичанах. Английскую ОИК преобразовали в акционерное общество, в 1708 году был утвержден новый устав, и уставной капитал увеличили до 3,2 миллиона фунтов — больше, чем у голландцев. После вторжения Аурангзеба в 1686 году британцы решили его поддержать, и в результате смогли проникнуть в Бенгалию, получив личный фирман Могола. Местные правители такого щедрого дара Аурангзеба не поняли, и у Шайста Хана произошел ряд военных столкновений с англичанами. 28 октября 1686 года у реки Хугли войска Хана атаковали отряд в 400 солдат Джоба Чарнока и разгромили его. В ответ адмирал Николсон с отрядом из 5 кораблей обстрелял с моря бенгальский город Читтагон и сжег почти 500 домов. Ущерб составил примерно 30 тысяч рупий. Чарнок отошел к кораблям и закрепился в деревушке Сутанути.

Шайста Хан не собирался уходить, решив изгнать британцев из Бенгалии раз и навсегда, и начал стягивать к деревне войска. Корабли Николсона много времени провели в море, получили повреждения и настоятельно требовали ремонта. Чарнок решил пойти на переговоры, однако Шайста не прекращал подготовку к атаке. Было понятно, что отряд Чарнока удержаться в Сутанути не сможет, и февральской ночью 1687 года англичане на лодках спустились по реке на остров около деревни Хиджли, где разбили лагерь и стали готовиться к обороне. В марте от отряда в 400 солдат осталась всего лишь половина, многие сильно болели. Более того, адмирал Николсон получил приказ от Джосайи Чайлда вывезти Чарнока из Бенгалии, и было понятно, что там укрепиться не удалось. Но помощь пришла, откуда не ждали. Аурангзеб приказал Шайста Хану срочно помириться с англичанами и заключить с ним договор, обязательным условием которого была перевозка в Мекку и обратно мусульманских паломников. 16 августа 1687 года договор подписали. Англичанам позволили остаться в Бенгалии, однако их присутствие ограничили небольшим городком Улиберией, расположенным на берегу реки Хутли к югу от Сутануи. Особо оговаривалось, что военные корабли не имеют права здесь останавливаться.

Договор был нарушен в 1688 году. Англичане рассудили просто: пока они не построят форт, их бизнес в Бенгалии всегда будет под угрозой. И из Мадраса выступил отряд капитана Хита (160 солдат). Прибыв в Бенгалию, Хит ночью 29 ноября неожиданно атаковал город Басалор, где были освобождены несколько заключенных англичан. Сам город сожгли, а ткацкие мануфактуры индийцев разрушили. Затем отряд подошел к Читтагону, где находился Шайста Хан, однако город был сильно укреплен, и полторы сотни солдат ничего не могли с ним поделать.

Шайста времени зря не терял и послал сообщение Моголу, сообщая, что англичане нарушили договор. Аурангзеб, разъяренный нарушением слова, приказал всем верным вассалам атаковать англичан, где только можно, и полностью выгнать их из страны. Первой была разрушена фактория в Дакке, пал Вишакхапатнам. Но потом… произошла еще одна случайность из тех, на которые так богата история Индии. Шайста Хан был в конце 1689 года снят с должности правителя Бенгалии, его заменил Ибрагим-хан. С британцами опять помирились и выдали им фирман. Чарнок даже выторговал компенсацию за потерянные сооружения и товары — 80 тысяч рупий.

24 августа 1690 года Джоб Чарнок высадился с 30 солдатами в Сутанути, где был заложен новый форт, который позже вырос в один из крупнейших городов мира — Калькутту. Условия были поистине царскими — ОИК не платила никаких налогов кроме стандартного взноса губернатору — 3000 рупий в год.

Ну а вскоре отношения с Аурангзебом опять испортились. Из-за… английских пиратов. Вернее, одного пирата — Джона Эвери.

В 1694 году капер «Чарльз II» под испанским флагом взял курс на Вест-Индию, чтобы грабить французские колонии. На половине пути команда взбунтовалась — она уже восемь месяцев не получала жалования. Капитану предъявили ультиматум — либо встать на путь пиратства, либо перестать быть капитаном. Капитан от пиратства отказался, его с несколькими офицерами посадили в шлюпку и отпустили, куда глаза глядят. А новым командиром уже пиратского корабля стал бывший первый помощник, Джон Эвери.

Эвери взял курс на мыс Доброй Надежды, а потом в Индийский океан. И вот в Баб-эль-Мандебском проливе Эвери, объединившийся с другим пиратом, Томасом Тью, атаковал с шестью кораблями 25 индийских судов, направлявшихся в Мекку. Индийские корабли шли с богатыми дарами, было захвачено 9 миллионов рупий золотом (это эквивалент 600 тысяч фунтов), а также дочь Великого Могола Аурангзеба. Индийский император был в ярости. Вопрос захвата Эвери теперь стал вопросом национального престижа Индии и делом выживания британской ОИК на территории Индостана. Лондон оценил голову Эвери в 500 фунтов стерлингов. Великий Могол был готов добавить еще столько же. По 1000 фунтов готовы были выделить английская и голландская Ост-Индские компании (им было что терять). Тем интереснее, что Эвери поймать не удалось. В 1695 году один из английских отрядов был близок к этому как никогда — завидев непонятный фрегат у Кейптауна, командир англичан приказал кораблю спустить паруса и лечь в дрейф. Однако Эвери не подчинился, и смог оторваться от преследования.

Потом Эвери перебрался в США, где и разорился, ибо грабят корабли и конвои чаще всего любители, а профессионалы имеют респектабельный внешний вид и сидят в офисах и банках.

В 1707 году умер Великий Могол Аурангзеб. Он написал завещание, согласно которому его держава делилась между тремя его сыновьями. Муаззам должен был править в Кабуле, Азам в Гуджарате, а Муххамад Кам Бакшем в Биджапуре. В Индии началась великая грызня за власть, которая затянулась почти на век. И именно в этой мутной воде начала расти и крепнуть английская Ост-Индская компания. Чтобы не вдаваться в хитросплетения индийской политики, отметим только то, что в конечном итоге сильно повлияло на судьбу британской ОИК. Речь о пиратском государстве Ангриа.

Ситуация была до боли похожа на историю с Чжен Ченгуном в Китае. Итак, Конаджи (Канходжи) Ангриа служил у маратских раджей, командуя сначала армией, а затем и флотом. Когда в Индию вторгся Великий Могол, его основным противником оказались именно маратхи. И вот Конаджи Ангриа, выдавленный с материка, в 1688 году получил под управление (проще говоря, захватил) остров Сивирадург, который стал его базой, контролирующей Малабарское побережье и Бомбей. Ему удалось подчинить себе ряд островов, а на части малабарского побережья он построил несколько фортов и, организовав флотилию, стал наводить ужас на всех купцов, как местных, так и европейских.

Основными кораблями арабских пиратов стали грабы и галливаты. Граб — это небольшое быстроходное парусное судно с малой осадкой, чаще всего не несло более 10 пушек, калибры не более 12 фунтов. Галливат — это небольшая двухмачтовая галера в 40–50 весел с 4–6 пушками не более 4 фунтов. На 1707 год флотилия Конаджи Ангриа насчитывала 10 грабов и 50 галливатов. Для большей эффективности своего флота Ангриа нанимал себе в капитаны европейских ренегатов и не скупился на оплату их услуг. Самый знаменитый из них — голландец Джеймс Плантэн.

В 1702 году он проник в гавань Бомбея и угнал оттуда груженный тканями корабль британской ОИК. В 1707 году в результате скоротечного боя и абордажа пираты Ангриа захватили фрегат ОИК «Бомбей» с ценностями на 6 тысяч фунтов. В 1710 году в результате двухдневного боя был захвачен корабль ОИК «Годолфин» с товарами на 20 тысяч фунтов.

1712 год — в гавани Бомбея 30 галливатами Ангриа взяты на абордаж и уведены с собой вооруженная яхта британского губернатора Бомбея и два корабля ОИК с товаром и серебром на 200 тысяч фунтов. В 1716 году было взято 4 джонки индийских князей, а также суда ОИК «Саксесс» и «Оттер» с товарами на 50 тысяч рупий.

Ангриа превращался в существенную проблему, и прибывший в 1715 году в Бомбей новый губернатор Чарльз Бун решил организовать несколько экспедиций против маратхов. В результате флот ОИК потерпел крупное поражение, а 5 грабов и 40 галливатов пиратов заблокировали вход и выход из гавани Бомбея и освободили его только за выкуп в 8750 фунтов стерлингов серебром.

Бои с пиратами продолжились аж до 1750-х годов, но об этом уже в следующей части.

Напоследок позволим себе цитату из диссертации Ю.Н. Лосева «Экономическая и политическая деятельность Британской Ост-Индской компании в Индии (XVII — начало XVIII в.)»:

Рост и объем торговых связей Англии с Востоком затмили период долгой и трудной борьбы Ост-Индской компании за установление этих связей. Поэтому обстоятельное, детальное и всестороннее изучение процессов и истоков складывания двусторонних торговых и политических отношений между передовой тогда капиталистической Англией и феодальной Индией является одной из важнейших и актуальнейших задач в осмыслении накопленного человечеством исторического опыта, прежде всего политического и социального опыта, XVII столетия. Изучение возникновения и развития экономических и политических отношений между Англией и Индией имеет не только познавательную, но и большую практическую ценность, помогает совершенствовать такую важную сферу человеческого общения, каким являются межгосударственные и международные отношения.

Основанная более чем 400 лет назад, 31 декабря 1600 г., компания явила миру опыт совмещения рынка и монополии, который стремятся повторить сегодняшние транснациональные корпорации.

Английская Ост-Индская компания (1600–1858) — ровесница английского капитализма и английского государства как государства-нации. Исторически она ненамного моложе Могольской империи. В этой компании и посредством нее соединяются истории Англии и Индии, а также многое внутри самих этих историй: в английской истории компании как бы соединяется правление двух великих королев — Елизаветы и Виктории, а в индийской две великие империи — Могольская и Британская. Компания «родилась» за три года до смерти Елизаветы и при жизни Шекспира, а «скончалась» при Виктории и Диккенсе, пережив три с «половиной» династии: Тюдоров, Стюартов, ганноверцев и протекторат Кромвеля.

Два с половиной столетия — это срок существования династии или даже государства. Собственно, длительное время Ост-Индская компания и была государством в государстве, даже в двух — Великобритании и Могольской Индии.

Ост-Индская компания — уникальная организация в истории человечества. Такой вывод кажется преувеличением только на первый взгляд. История знает много могущественных государств и компаний (например, нынешние транснациональные корпорации). Но в истории есть только один случай существования торговой компании, которая в то же время являлась политическим организмом, государством-компанией в государстве.

Разумеется, компании такого типа существовали не только в Англии, но также, например, в Голландии (1602–1798), Франции (с реорганизациями и перерывами просуществовала с 1664 по 1794 г.) и других странах. Однако их история не идет в сравнение с английской. Голландская Ост-Индская компания, расцвет которой пришелся на середину XVII в., никогда не имела той силы и мощи, которой обладала ее английская соперница, никогда не контролировала столь обширных территорий, равно как и Голландия не занимала в мировой экономике такое место, как Англия. Что касается французской Ост-Индской компании, то, во-первых, она просуществовала в два раза меньше, а во-вторых, и это главное, она находилась под жестким контролем государства (что отражалось в ее постоянных реорганизациях и смене названий) и по сути не была самостоятельным агентом социально-экономического процесса. Ни одна из Ост-Индских компаний не занимала в своих колониальных империях такого места, как английская, и не играла такую роль, как эта последняя, в проникновении на Восток, а затем — в эксплуатации колоний. По-видимому, уникальность Ост-Индской компании соответствует уникальности как английской истории, так и того явления, которое специалисты по экономической истории именуют «англосаксонским капитализмом.Самый сложный период — это период становления. Контроль над азиатской торговлей британцам пришлось завоёвывать, и завоёвывать тяжело. Вскоре появились новые конкуренты, новые угрозы. Однако к 1720-м годам была пройдена самая трудная часть пути. Англичанам удалось закрепиться в Индии, найти рынки сбыта, найти товары, удовлетворяющие их по прибыли. Директора и клерки ОИК получили бесценный опыт успешных переговоров даже в самой безнадежной ситуации. Компания вырастила свои кадры и свои традиции. Именно они вознесут её на вершины успеха. Они же и низвергнут ее в пучину банкротства. Но это произойдет позже.

Часть 5. Французы против англичан. 1730–1750 гг.

Перенесемся ненадолго в Кантон, ныне Гуанчжоу. В 1662 году под натиском Чжен Ченгуна пала голландская Формоза. Иностранные негоцианты лишились порта подскока к Китаю, а династия Цин запретила торговлю с европейцами в 1665-м. Однако в 1682 году, после установления контроля над Тайванем, китайское правительство решило открыть для торговли с европейцами отдельный пункт. Первыми в Кантон пришли португальцы, ранее обосновавшиеся в Макао, а потом испанцы из Манилы. В 1684 году в Гуанчжоу открыт английский торговый пост. В 1699-м — французский. Вскоре в Кантон пришли австрийцы (1717), голландцы (1729), датчане (1731), шведы (1732). Одновременно открылись китайские торговые площадки в Шамене и Чузане. Основной предмет вывоза — чай и шелк. Европейцы оставляли в Китае гигантское количество серебра. Империя Цин была вполне самодостаточна, китайские товары пользовались высоким спросом, и иностранные торговцы не могли предложить китайцам ничего, кроме драгметаллов. Самыми желанными гостями в Кантоне были испанцы, которые отсылали из Акапулько в Кантон (через Манилу) так называемый «манильский галеон» — большое 1200-тонное судно, доверху груженное серебром и колониальными товарами для торговли в Китае и Индии. Этот корабль обычно делал в год два рейса — в январе или феврале он, забитый песо под завязку, отплывал из Акапулько в Манилу, а в июле с Филиппин возвращался с колониальными товарами в Новую Испанию. После выхода из Акапулько (16 градусов 51 минута северной широты) испанские моряки чаще всего спускались вдоль Центральноамериканского побережья до широты в 13–14 градусов, где дули пассаты, и плыли по такому маршруту: остров Коиба — остров Гуам — Манила. В 1743 году английский коммодор Джордж Энсон захватил «манильский галеон» «Нуэстра Сеньора де Кавадонга», шедший из Акапулько в Манилу — в трюмах лежало серебро на сумму 1 313 843 испанских песо, серебряные слитки общим весом в 35 682 унций, кошениль и другие колониальные товары. Добыча оценивалась в сумму более 400 тысяч фунтов стерлингов. Это почти в два раза больше, чем тратила на закупки в год британская ОИК (202 тысячи фунтов в год в 1731–1740 годы). Голландцы тратили примерно 150 тысяч фунтов (1,5 миллиона гульденов) в год. Ну а французы, датчане и шведы замыкали таблицу.

Карта европейских колоний в Индии

В 1730–1735 годах в Индии и вообще Юго-Восточной Азии сложился любопытный расклад.

На Коромандельском берегу в Транкебаре, в Бенгалии в Фридерикснагоре (Серампуре) и на Никобарских островах действовала датская Ост-Индская компания, в 1730-м объединенная в Азиатскую торговую компанию. Уставный капитал датчан составлял 100 тысяч талеров. С 1732 по 1745 год датчане отправили в Индию 15 кораблей и еще 17 в Китай, произвели в этот период закупки на 19.8 миллиона талеров и продали товары на 24.15 миллиона талеров. Таким образом, прибыль компании составила 4.35 миллиона талеров — акции компании подорожали на 20 процентов. Эти цифры не включают доходы от товаров, которые служащие компании и моряки имели право закупить за свой счет и привезти домой на продажу.

В 1731 году была организована шведская Ост-Индская компания. Шотландский купец Колин Кэмпбелл вместе со шведским коммерсантом Николасом Шальгреном уговорили шведского комиссара Хенрика Кенинга выступить формальным организатором нового торгового предприятия. Выгодным предприятием заинтересовался король Швеции, который вошел в дело через свое доверенное лицо — стокгольмского купца французского происхождения Франца Бедуа. С 1731 по 1745 год шведы организовали 15 экспедиций в Индию и Китай, в которых участвовало в общей сложности 25 судов. В Индии на Коромандельском берегу на окраине богатого индийского города Парангипеттаи была заложена колония Порто-Ново, но основные свои усилия шведы направили на торговлю с китайцами. Из 15 экспедиций в этот период только три направлялись в Индию, остальные шли в китайский Кантон. С 1731 по 1748 год оборот шведских торговых операций с Азией составил 24,65 миллиона риксдалеров, средняя прибыль составила 39%, причём 550 тысяч риксдалеров получили пять директоров компании, а 53 вкладчика разделили между собой 800 тысяч риксдалеров. Остальные деньги были вложены в организацию следующих экспедиций. К шведской компании все участники ост-индской торговли относились с подозрением — это была не национальная корпорация в полном смысле слова: шведов среди служащих и моряков было всего 22 процента, а остальных набрали из иностранцев — попадались голландцы, французы и даже австрияки, те, кому не досталось места в своих национальных ост-индских компаниях.

В 1717 году император Карл VI учредил компанию Остенде, австрийскую ОИК. В 1722 году австрийцы заполучили две колонии — в Ковиламе на Коромандельском берегу и в Банкибанзаре в Бенгалии. С 1724 по 1732 год в Индию и Китай было отправлено 22 экспедиции. Австрийцев в основном интересовал чай. Однако к 1734 году подданные императора сдали свои колонии в аренду, а перевозки австрийских товаров осуществляли частью шведы, частью датчане.

Голландцы решили сосредоточиться на специях и Индонезийском архипелаге. В 1718 году была захвачена датская колония в Новой Гвинее, Дракенборг, а с островов Сунда окончательно выдавили португальцев — там голландцы захватили колонию Нуэво Мадейра. В Индии голландские владения были сосредоточены на юге и на острове Цейлон.

Карта колоний в Индонезии, XVIII в.

Что касается французов, то по результатам Войны за испанское наследство им вернули район Пондишерри и Шандернагора, а сильнейший рост французской торговли и предпринимательского дела в период с 1720 по 1735 год совпал с жесткой экспансионистской политикой возрожденной Ост-Индской компании. Французы первыми додумались до одной новации, которая чуть не принесла им господство и в Индии, и в индийской торговле. При постоянной нехватке людей они решили формировать военные отряды из местных. И португальцы, и голландцы, и англичане не брезговали нанимать вако или ронинов, но французы поступили по-другому:

а) вооружили наемников из местных европейским оружием и научили европейским военным приемам, проще говоря — ввели муштру.

б) сделали наемников неподсудным местным законам, а только лишь подотчетным законам и требованиям Компании.

В результате получились солдаты из местных, обученные регулярному европейскому бою, с европейским оружием, совершенно оторванные и независимые от местных правителей и законов, и получающие от Компании большие деньги. Французы в каком-то смысле воссоздали институт ландскнехтов времен Тридцатилетней войны, но с восточным колоритом. Таких наемников-индусов называли сипаями.

Именно французская Ост-Индская компания стала основным противником англичан в Индии, и 1740–1750-е годы были связаны именно с противостоянием Англии и Франции в регионе. Голландцы, датчане, шведы — все они к 1740-м годам оказались в роли догоняющих, даже в роли статистов. Французы взяли резкий старт и прочно держали второе место по торговле с Индией. Однако мы забегаем вперед.

Вернемся к делам французской ОИК. После 1719 года благодаря реформам Джона Лоу, послаблению в налоговой сфере и списанию части долга ОИК воспряла и уже в 1723-м вновь организовала свое первое представительство в Янаме. Компания теперь располагала сравнительно большим капиталом — 112 миллионов ливров. Королевская власть покровительствовала делу и предоставила компании монопольные права на торговлю различными товарами. Во главе Компании по-прежнему стоял Совет директоров, куда входили в основном банкиры и богатые торговцы, которые могли вложить в предприятие значительные средства. Хотя устав ОИК периодически обновлялся, ее структура оставалась неизменной: Совет директоров, Наблюдательный совет и собрание акционеров (не обладающее реальной властью). Что касается Наблюдательного совета, состоявшего из восьми синдиков, то он почти всегда был в согласии с Советом директоров. Компания имела два центра: в Париже, где находились ее главные ведомства, решавшие основные вопросы и подсчитывавшие прибыли и убытки, и в Лориане, собственном порту Компании, где располагались главные склады и осуществлялось наблюдение за отправкой и получением товаров.

В 1725 году эскадра французской Компании захватила порт Маэ (фр. — Mahé) на Малабарском берегу.

С 1734 по 1741 год Французской Индией руководил талантливый администратор Пьер Бенуа Дюма, носивший титул генерал-губернатора островов Бурбон и Иль-де-Франс, а также колонии Пондишерри, расположенной на Коромандельском берегу. В Бенгалии подданные Людовика XV владели факторией Шандернагор, на Коромандельском берегу — Пондишерри, Масулипатамом и Карикалой, на Малабарском побережье — Маэ, а на берегу Аравийского моря — представительством в Сурате. Официально всем руководил генерал-губернатор Французской Индии, штаб-квартира которого располагалась в Пондишерри. В реальности все зависело от распорядительности чиновников на местах, а они были разные. Кто-то обладал талантом администратора, и его колония процветала; кто-то совершенно не имел тяги к торговле и политике, и в этих случаях колония влачила жалкое существование. Главной же проблемой французов оставалась разрозненность колоний и отсутствие единого центра руководства.

Ну а теперь о двух людях, попортивших англичанам немало крови во время войны за Австрийское наследство.

20 октября 1740 года умер австрийский император Карл VI. Поскольку у него не было наследников мужского пола, еще 19 апреля 1713 года была оглашена Прагматическая санкция, согласно которой престол в случае отсутствия у императора сыновей переходил к его будущим дочерям (в случае прекращения их потомства — к дочерям его уже умершего старшего брата императора Иосифа I и их мужскому и женскому потомству по праву первородства). Санкция отдельно оговаривала, что дочери императора Иосифа I (брата Карла, правившего Австрией до 1711 года) выдаются замуж и теряют преимущество права наследования престола. Главной наследницей признавалась дочь Карла — Мария-Терезия.

Уложение было признано Испанией, Россией, Бранденбургом, Англией, Саксонией и Францией в период с 1725 по 1735 год.

После смерти Карла VI права Марии-Терезии на престол начали оспаривать со всех сторон. В список недовольных вошли Бавария, Пруссия, Саксония и Франция. Война началась 11 декабря 1740 года с вторжения прусского короля Фридриха II в Силезию, которая была завоевана в рекордно короткие сроки — всего за две недели. Мария-Терезия послала для деблокады запертых в силезских крепостях гарнизонов 20-тысячную армию Рейнхарда фон Нейперга, но в тяжелой битве при Мольвице 10 апреля Фридрих смог разгромить австрийцев.

Вторжение пруссаков в Силезию вызвало ответную реакцию — Англия, Россия, Саксония (переметнувшаяся в лагерь Марии-Терезии) и Соединенные Провинции с молниеносной быстротой выступили в поддержку Австрии и Прагматической санкции. Франция же, усмотрев в австро-прусском противостоянии великолепную возможность ослабить давнего врага в лице Священной Римской империи, приняла сторону Баварии, Испании и Пруссии.

Вскоре в войну вступила Бавария — ее войска (усиленные французскими «отпускниками») под командованием французского маршала Шарля-Луи Фуке де Бель-Иля (внука суперинтенданта Николя Фуке, брошенного в тюрьму при Людовике XIV) вторглись в Богемию и к ноябрю 1741 года дошли до Праги, которую и взяли в конце ноября. 9 декабря богемские представители в соборе Святого Витта признали Карла-Альбрехта Баварского императором Священной Римской империи Карлом VII и присягнули ему на верность.

Австрияки, разрываясь меж двух фронтов, стягивали войска из Италии и Венгрии, тем более что баварцы и французы уже взяли Брюнн и уверено двигались к Вене. Решено было заключить мир с Фридрихом II при посредничестве Англии — Пруссия получала Силезию и Глац. Теперь Мария-Терезия могла перебросить войска из Силезии в Богемию.

Ну а 27 июля 1743 года под Деттингеном 45-тысячная франко-баварская армия Ноаля встретилась с 44-тысячной армией Австрии, немецких княжеств и Англии под общим руководством короля Англии Георга II. Дело началось с ошибки командующего французским левым флангом: граф де Граммон, поставленный с 23-тысячным отрядом в крепкую оборону, нарушил приказ и атаковал 9 британских и 5 австрийских полков. Союзники смогли отбить атаку, а Георг II с кавалерийскими эскадронами кинулся в контрнаступление. В результате Граммон был вынужден бежать со своих позиций (которые союзники вряд ли смогли бы взломать, выполни граф указания Ноаля) и обнажил центр. Французы спешно ушли на другую сторону Рейна. Потери французской армии составили 4000 человек, потери союзников — 1000 солдат.

Испанский король Филипп V Бурбон (или его жена, Елизавета Фарнезе, которая фактически управляла Испанией после 1734 года) увидел в начавшейся заварухе прекрасный повод снова заявить свои права на итальянские территории, отнятые у испанцев в Войне за испанское наследство (а заодно немного расширить свое наследственное герцогство Пармское). Неаполитанский герцог выступил союзником испанцев в новой войне.

Ну а затем Франция, получив по зубам на суше, начала разрабатывать очередную высадку в Англии. В 1744 году попытка не удалась, а в 1745-м в Шотландии смог высадиться «Красавчик принц Чарли», претендент на британский престол со стороны свергнутых Стюартов. Началась война между Англией и Францией — по всему миру.

Вернемся к Индии. Первый человек, о котором нужно рассказать, был одним из самых удачливых губернаторов 30-х годов, и звали его Жозеф-Франсуа Дюпле. В 1732 году он был правителем Шандернагора. Этот успешный администратор родился в 1697 году в графстве Ландреси в семье мелкого королевского чиновника. В 1715 году, закончив иезуитский колледж, устроился младшим офицером на корабль, принадлежащий «Компании обеих Индий» (второе название французской ОИК). С 1722 года Дюпле служит в Индии в качестве шестого советника губернатора Пондишерри. Предыдущий генерал-губернатор подозревал Дюпле в незаконных торговых махинациях, однако благодаря покровительству директора ОИК д’Арданкура Жозеф-Франсуа не попал под следствие, а пошел на повышение.

В Шандернагоре Дюпле проявил себя очень хорошо — он сумел сделать город богатейшей и процветающей колонией Французской Индии. Директора ОИК восторженно отзывались о новом бенгальском губернаторе, поэтому неудивительно, что в 1741 году, после отставки генерал-губернатора Дюма, его преемником стал именно Жозеф-Франсуа Дюпле.

Второй герой этой истории — Бертран-Франсуа де Ла Бурдонэ. В 1734 году он стал адмиралом островов Иль-де-Франс и Бурбон — этих «портов подскока» к индийским колониям. В отличие от мещанина Дюпле Ла Бурдонэ был сыном мелкого бретонского дворянина, его отец во время Войны за испанское наследство командовал корсарским судном, попал в плен к англичанам и там погиб. Бертран-Франсуа, как и родитель, связал свою жизнь с морем — с четырнадцати лет он плавал на торговых и военных кораблях, прошел путь от младшего офицера до капитана, а в 1719 году был приглашен командовать одним из судов «Компании обеих Индий». В 1725 году участвовал в нападении и захвате Маэ. Бертрану-Франсуа симпатизировали и оказывали содействие генеральный контролер финансов Жан Орри де Фюльви и его брат Франсуа, который занимал место королевского комиссара ОИК.

Новый правитель островов с удивительной энергией принялся за дело. Столица Иль-де-Франс была перенесена из Гранд-Порта в Порт-Луи, что послужило увеличению и расширению торговли. Усилиями Ла Бурдонэ Порт-Луи превратился в главный морской порт острова, и Иль-де-Франс стал штаб-квартирой Вест-Индской Компании в Индийском океане. В Порт-Луи были построены важные общественные здания, некоторые из них сохранились до наших дней. При де Ла Бурдонэ хорошо развивалась инфраструктура острова, появились различные сельскохозяйственные культуры, такие как рис, хлопок, индиго и сахарный тростник. На севере острова в Вильбаге (Villebague) был построен первый сахарный завод и налажено производство сахара в индустриальных масштабах. Именно благодаря Бурдонэ Иль-де-Франс стал для Франции «звездой и ключом Индийского океана».

На Бурбоне процветали тростниковые плантации, производство кофе и хлопка. Вскоре острова покрылись сетью дорог, в невиданных масштабах осушались болота. Из Мадагаскара корабли привозили скот, из Персии виноград, из Китая — апельсиновые, а из Франции — фруктовые деревья. Ла Бурдонэ организовал на островах полицию и суд — в течение года он методически прочесывал район за районом, жестоко расправляясь с беглыми рабами-неграми и их защитниками. Адмирал превращал беглых африканских рабов в солдат, его «свирепые кафры» впоследствии наводили ужас на англичан и на мирное население Индии. Через десять лет острова превратились в образцовые колонии — здесь сосредоточились все блага и пороки цивилизации XVIII века.

С этих же пор началась вражда Дюпле и Ла Бурдонэ, которая позже привела Французскую Индию на грань междоусобной войны. Дюпле считал, что в 1734 году, при назначении нового адмирала Островов, его несправедливо обошли. Бурдонэ же видел в Дюпле выскочку-разночинца, который только мешается под ногами.

С 1720 года начинается распад Империи Моголов. При султане Мухамеде Шахе наместник Декана Низам-уль-Мульк (1720–1748 гг.) образовывает своё независимое государство. Его примеру последовал наместник Ауда, сделавшийся из простого персидского купца визирем, а потом первым навабом Аудским. Пользуясь анархией, начавшейся с деградацией Империи Великих Моголов, Дюпле присоединял целые области к французским владениям. Помимо военной экспансии французы предприняли и экономическую — с 1736 года в Пондишерри и Шандернагоре французская ОИК начинает чеканить собственную монету, которая становится одной из самых ходовых на Коромандельском берегу. В 1741 году Дюпле женился на Жанне Альбер де Кастро, вдове одного из членов совета компании. Эта женщина, метиска, обладала не только огненной красотой, но властолюбием, неиссякаемой энергией и аналитическим складом ума. Она знала тамильский язык и вербовала агентов для французской администрации. Однако жена Дюпле, ревностная католичка, не скрывала своего отвращения к индуистской религии, что вызывало у индийцев неприязнь.

В 1742 году Дюпле стал генерал-губернатором всех французских владений в Индии и ввязался в первую Карнатийскую войну. Карнатака лежала между Коромандельским и Малабарским берегом, и Дюпле всерьез беспокоился, что фактории британской ОИК просто раздавят разрозненные французские политии и экономически, и политически. Надо сказать, что он имел для подобных опасений все основания, ведь в 1740-е годы англичане закупали в Индии товаров на 400 тысяч фунтов стерлингов золотом, причем этот объем закупок равнялся объему закупок всех остальных ОИК (датской, голландской, шведской и французской) вместе взятых. Коромандельский берег подвергся крупнейшей торговой экспансии британцев, центром их присутствия на юго-востоке Индии стал Мадрас, где был расквартирован британский гарнизон, который насчитывал более 700 человек.

Что касается французов, к 1720-му году губернатор Дюма смог создать 10-тысячный отряд сипаев, который эффективно решал проблемы с непокорными индийскими правителями. Англичане не отставали и по примеру французов начали формирование своих туземных полков.

В 1741 году губернатор английской колонии Телличери (Tellicherry) Уэйк использовал к своей пользе заносчивое поведение французского коменданта форта Маэ и сумел натравить на конкурента нескольких индийских князей, которые осадили город. На помощь колонии срочно приплыла эскадра де Ла Бурдонэ. Состав отряда был следующим — королевские корабли 64-пушечный «Марс» и 44-пушечный «Гриффон», а также вооруженные суда ОИК «Флери», «Брильянт», «Эмабль», «Реноме» и «Парфэт». Как только эскадра подошла к городу, Ла Бурдонэ высадил десант, и индийские войска сразу же сняли осаду. Уэйк, ничтоже сумняшеся, послал Дируа письмо, в котором поздравлял французов с удачным окончанием осады. Бурдонэ, прочитав этот образчик эпистолярного жанра, довольно громко пробурчал: «Думается мне, что англичанин поздравил нас не от чистого сердца». Корабли простояли на рейде Маэ до ноября 1742 года, потом Ла Бурдонэ взял курс на Порт-Луи. Совместно с Дюпле адмирал решил убрать Дируа подальше из Маэ, а здесь поставить более способного губернатора. Дируа задвинули в благополучный Шандернагор, но там также возникли сложности — с 1742 года на территорию Бенгалии начали вторгаться маратхи, которые разоряли провинцию и фактории европейцев.

Бенгальский наваб сразу же решил возместить убытки за счет европейских купцов. Налоги возросли настолько, что служащие компаний начали мечтать о новом нашествии маратхов. В 1744 году стоимость товаров, поступавших из Бенгалии в Европу, сократилась вдвое. Начавшаяся англо-французская война нанесла бенгальским компаниям новый удар.

Вести о войне дошли до Дюпле лишь в октябре 1744 года. Тот сразу же обратился к представителям британской ОИК с просьбой применить в колониях положения «Договора двух Сфер» (wt_1) и соблюдать нейтралитет независимо от того, как идут дела в Европе. В ответ мадрасский директор англичан прислал письмо, в котором благодарил французов за дружественное предложение, но прямого ответа на просьбу Дюпле не давал, ссылаясь на «указания свыше». Военные корабли обеих держав начали отчаянную охоту за торговыми, связь между отдельными портами окончательно нарушилась. В этих условиях индийский правитель Бенгалии постоянно прибегал к вымогательству, обещая то одной, то другой компании свою поддержку за деньги. Французская Бенгалия оказалась в самом критическом положении: в Шандернагоре едва теплилась торговая жизнь, остальные коммерческие центры перестали существовать.

Ла Бурдонэ, пребывавший в этот момент во французском Нанте, получил инструкции от секретаря по флоту графа Морепа и контролера финансов Орри, в которых в случае войны между Англией и Францией разрешалось нападать на колонии и торговые суда противника в Индии. Это же письмо содержало и опасную приписку: «Если какой-либо участок земли будет захвачен, в период наступления относительного спокойствия он должен быть немедленно возвращен противной стороне». Отметим, что эта приписка чуть позже сыграет роковую роль в судьбе Французской Индии, Бурдонэ же понял ее следующим образом — он имеет право совершать лишь корсарские набеги на английские фактории и колонии, но о присоединении новых земель к Французской Индии не может быть и речи.

После смерти кардинала Флери, управлявшего французским министерством иностранных дел в молодые годы короля Людовика XV, в политику Франции пришли временщики, мало что понимавшие в дипломатии. Министр иностранных дел маркиз Рене-Луи д’Аржансон был человеком неглупым, но мудрости ему явно недоставало. Он и его брат Марк-Пьер, военный министр, настаивали на открытом вступлении Франции в войну с Англией. Именно д’Аржансону принадлежала идея высадки «Красавчика принца Чарли» в Англии. Из-за поспешного вступления в войну французы совсем не успели подготовить колонии к началу военных действий.

В сентябре 1744 году Бурдонэ на 56-пушечном фрегате «Фье» пришел на Иль-де-Франс. С ним в Индию прибыло подкрепление — 30-пушечные приватиры «Дофин», «Ясон» и «Эркюль», на самом же Иль-де-Франсе срочно вооружались суда Компании — 600-тонный «Эрье», 650-тонный «Шандернагор» и 380-тонный «Дюпле». Все они получили по восемнадцать орудий. Ла Бурдонэ так оценивал свои экипажи: «Три четверти из этих людей никогда не нюхали моря и почти все, включая солдат, не знают, что такое пушка или ружье. Они слишком добры, чтобы защищаться, когда их атакуют, и способны только грузить ящики на корабль». Сразу же по выходу в море адмирал Островов всерьез занялся боевой подготовкой экипажей. Бурдонэ не обращал внимания на знатность, выдвигая в капитаны и офицеры только достойных. Он не жалел себя, но не жалел и других. За пять месяцев из сборища кораблей была создана крепкая боевая эскадра, каждым кораблем командовал ретивый и знающий капитан. Одновременно адмирал занялся тренировками армии. Вскоре армейские части стали образцовыми, способными противостоять даже регулярным формированиям.

Карта острова Иль де Франс, 1740-е годы

Англичане тоже не дремали. По просьбе британской ОИК они послали в Ост-Индию эскадру коммодора Кертиса Барнетта в составе 60-пушечных «Депфорд», «Мидуэй», 50-пушечного «Престон» и 20-пушечного фрегата «Долфин». Основной задачей этого соединения была защита бенгальских факторий и противодействие французам и маратхам.

Война в метрополии уже отразилась на финансовом положении «Компании обеих Индий». Если в первые месяцы войны акции ОИК стоили 2 тысячи ливров и колебания на бирже были небольшими (акционеры стабильно получали по 150 ливров дивиденда на каждую акцию), то уже 1 января 1745 года, после того, как представители ОИК объявили о приостановке выплат, цена акций сразу же упала на 200 ливров, а на следующий день — еще на 600 ливров. На Рождество во Францию вернулись несколько кораблей ОИК, и акционеры стали требовать либо произвести выплаты, либо начать банкротство компании. Поскольку самыми крупными акционерами были король и его родственники, а большинство мелких акционеров, которые и начали бузу, принадлежали к дворянству мантии (чиновники, судейские, откупщики), а также к крупной буржуазии, на их недовольство не обратили особого внимания. После доклада правления Компании в феврале 1745 года (Совет директоров заверял, что задержка выплат — это временная мера), пайщики несколько успокоились.

Именно падение акций заставило короля послать Бурдонэ подкрепление.

В октябре 1745 года в гавани Порт-Луи бросили якорь 70-пушечный «Ашиль» (с него сняли 4 пушки), 42-пушечный «Бурбон» (нес только 34 орудия), 44-пушечный «Феникс» (нес 38 орудий), 36-пушечный «Нептун» (нес 30 орудий), 36-пушечный «Сен-Луи» (реально 26 пушек), 36-пушечный «Ли» (реально 24 орудия), 36-пушечный «Дюк д’Орлеан» (реально 24 орудия), 28-пушечный «Реноме» (24 пушки) и, наконец, 30-пушечный «Инсуляр» (нес 20 пушек).

Англичане тоже получили подкрепления. В феврале 1745 года к Барнетту вышли 60-пушечный «Йорк», 50-пушечный «Стаффорд» и 20-пушечный фрегат «Лайвли». Кроме того, были поставлены под ружье два судна, захваченные у французов — 28-пушечный «Фавори» и 40-пушечный «Мидуэй Прайз». Но — как это не раз бывало в ту войну с английским флотом — жажда наживы перевесила стратегические соображения. Вскоре «Лайвли» и «Долфин» отослали к Батавии, поскольку коммодор решил повторить подвиг Джорджа Энсона и перехватить испанский галеон с серебром из Акапулько. Об атаке на Иль-де-Франс забыли, что позволило Бурдонэ соединить силы.

Правда, чуть ранее английский патруль в составе «Депфорда» и «Престона» смог перехватить караван «Компании Катая», идущий из Кантона с грузом шелка. Приватиры «Дофин», «Ясон» и «Эркюль», выделенные Бурдонэ для вывоза ценностей с китайской фактории, после небольшого боя были взяты на абордаж. Потери англичан были незначительны — 10 убитых, 17 раненых. Призовые составили 92 тысячи фунтов стерлингов, что резко повысило мотивацию британских моряков. Они врывались в гавани нейтральных Негопатама и Масулипатама, выискивая и пленяя французские корабли.

Что касается галеона из Акапулько — «Лайвли» и «Долфин» без толку прослонялись в треугольнике Суматра-Формоза-Гуам до сентября 1745 года и вернулись обратно. Дальше Барнетт по требованию английского губернатора Мадраса Николаса Морса отплыл со своим соединением к форту Святого Давида, где взял под защиту корабль английской ОИК «Гарвич». «Винчестер» и «Мидуэй» были отосланы в Малаккский пролив для охраны торговли. 5 февраля 1746 года из Мадраса вышли 6 кораблей британской ОИК («Уоджер», «Линкольн», «Хардвик», «Куин Кэролайн», «Эдгбастон» и «Вернон»), доверху нагруженных товаром. Барнетт сопроводил их до Форто Ново, отправил с караваном до мыса Доброй Надежды «Лайвли», а сам с остальными судами подошел к Куддалуру (где засел небольшой французский гарнизон) и обстрелял крепость. Французы в ответ отправили из Пондишерри отряд сипаев с артиллерией, и англичане вынуждены были отступить. Тем не менее вскоре Куддалур был сдан и стал английской факторией. Барнетт умер 29 апреля 1746 года, его заменил кэптен Эдвард Пейтон, командир «Депфорда». Смерть инициативного командира сказалась на дальнейшем развитии войны в Индии.

Между тем французы тоже готовили караван для отправки ценностей в Европу. Бурдонэ выделил следующие суда ОИК: «Нептун», «Бурбон», «Инсуляр», «Реноме», «Элизабет» и «Сурат». Хотя конвой был готов к отплытию еще в июле 1745 года, лишь в сентябре, когда Барнетт ушел к Мадрасу, корабли смогли попасть в Пондишерри. Товары погрузили на суда и отряд взял курс на Мадагаскар. Он счастливо прибыл в Лориан в январе 1746 года.

Бурдонэ и Дюпле обсуждали возможность атаки Мадраса, основной базы англичан на Коромандельском берегу. Адмирал Островов спешно готовил корабли к выходу. К февралю 1746 года были готовы «Ашиль», «Сент-Луи», «Ли», «Дюк д’Орлеан» и «Феникс». Срочно ремонтировались и остальные корабли эскадры, вербовались моряки и солдаты. Однако если Дюпле рассматривал атаку Мадраса как средство к его завоеванию, то Бурдонэ конечной целью видел лишь контрибуцию и разграбление английского торгового центра. Нельзя сказать, что Бурдонэ в этом случае был ретроградом, мыслями оставшимся в эпохе великих французских корсаров времен Людовика IV — барона Пуанти и Дюгэ-Труэна. Он всего лишь руководствовался инструкцией, врученной ему Орри и его братом, а она де-факто запрещала территориальные приращения французской ОИК в ходе войны. Дюпле же никаких инструкций подобного рода не получал, поэтому вполне логично предполагал, что Мадрас нужно захватить. Очевидной ошибкой Дюпле и Бурдонэ было то, что они не обсудили совместные действия после завоевания Мадраса. Первый считал, что адмирал, как разумный человек, вполне согласится с приращением Французской Индии; второй думал, что генерал-губернатор получил такие же инструкции.

Летом 1746 года эскадра Ла Бурдонэ покинула Иль-де-Франс и двинулась в Индию. Состав ее был следующим:

Пейтон имел 4 линкора и 2 фрегата:

Из этих данных следует, что Пейтон, несмотря на меньшее количество кораблей, обладал практически равным с Бурдонэ количеством пушек. Причем если учесть, что на четырех английских линкорах на нижней палубе присутствовали около ста 24-фунтовых орудий, а у французов 24-фунтовки имелись только на гон-деке «Ашиль» (остальные корабли имели 12- и 8-фунтовые орудия), то станет ясно, что по весу залпа французы безнадежно проигрывали англичанам.

У форта Святого Давида 6 июля 1746 года Пейтон атаковал идущий к Пондишерри флот Бурдонэ. Дул порывистый зюйд-вест, французы находились на ветре, но шли не в колоне, а вразнобой. Пейтон, спускаясь на противника с запада, открыл огонь по кораблям французов, стреляя преимущественно по корпусам. Эскадра Бурдонэ отвечала огнем по рангоуту и такелажу противника, поскольку имела пушки меньшего калибра, которые на дальней дистанции не могли причинить англичанам никакого вреда. Тем не менее французы, несмотря на большие потери, повернули на англичан и начали медленно сближаться. «Инсуляр» и «Ашиль», стараясь сойтись с британцами по касательной против ветра, вели огонь, в результате которого англичане на «Престон» и «Мидуэйз Прайз» потеряли 60 человек убитыми и ранеными. Потери на флагмане адмирала Островов достигли 27 человек убитыми и 53 — ранеными. «Инсуляр» во время боя лишился всех мачт, его пришлось отослать в Шандернагор, где он позже погиб из-за навигационной аварии. Бой начался в 16.00, а к 19.00 закончился — англичане развернулись и начали на всех парусах отходить, почему-то опасаясь ближнего боя.

На следующий день Пейтон, выстроив линию на норд-ост, хотел еще раз атаковать французов. На этот раз англичане планировали основной удар нанести по замыкающим кораблям Бурдонэ, поскольку фрегаты французов были гораздо слабее британских 50-пушечников. Однако часть кэптенов отказалась идти в бой, мотивируя это некомплектом в экипажах, а также плохим состоянием «Мидуэй» (в трюме этого корабля было уже 3 фута воды). В результате Пейтон взял курс на Бенгалию.

9 июля Бурдонэ, к вящей радости жителей и Дюпле, появился на рейде Пондишерри. Там французы остались на месяц, ибо генерал-губернатор и адмирал никак не могли решить, кто из них будет командовать.

2 августа французский флот двинулся в Негапатам. Эта голландская колония превратилась за первые годы войны в английскую военную базу, но голландцы сразу же по приходу французов объявили о нейтралитете. Эскадра адмирала Пейтона не приняла боя. Поскольку ни англичане, ни голландцы не оказывали сопротивления, Ла Бурдонэ чувствовал себя хозяином всего побережья. В свою очередь Дюпле рекомендовал Бурдонэ не атаковать второстепенные английские фактории, чтобы не спугнуть власти Мадраса.

Все побережье трепетало перед флотом Ла Бурдонэ. Управляющий голландской колонией беспрекословно выполнял его приказы. Однажды во время банкета вбежал растерянный голландский офицер и закричал: «Приближаются англичане!» Адмирал приказал поднять паруса и идти навстречу врагу. На глазах у голландцев англичане отступили. 24 августа Ла Бурдонэ вернулся в Пондишерри, но буквально на следующий день заболел.

Англичане в Мадрасе были абсолютно беспечны.

План атаки Мадраса, 1746 г.

Что представлял собой Мадрас в то время? Город раскинулся на побережье, в устье реки Кувам. «Белый город», где жили торговцы и богатые люди, располагался выше по течению на небольших холмах. У берега, часто подверженного штормам и затоплению во время приливов и отливов, стояли хижины бедняков, или так называемый «черный город». Два мола, вынесенных в океан, создавали отличную бухту, а в случае штормов корабли поднимались вверх по реке, которая делилась на два рукава. В 1617 году португальцы получили разрешение от правителя здешних мест организовать колонию рядом с Мадрасом, и в 1617 году в местечке Майлапур в устье реки Адьяр был построен форт Сан-Томе (Sao Tomé). Чуть позже подобное разрешение получили и англичане, которые построили цитадель Сент-Джордж — в 1639 году, недалеко от устья Кувама. Следует сказать, что упомянутые форты защищали лишь входы в устья рек, но ни в коем случае не сам город. На молах бастионов не было совсем.

Сама же индийская часть Мадраса, в отличие от Пондишерри, совсем не имела стен и оборонительных укреплений. К моменту атаки Бурдонэ в фортах были собраны 200 английских солдат и 400 сипаев при 60 орудиях, причем защитники эти, по словам Роберта Клайва, были подготовлены и вооружены совершенно отвратительно. Если Дюпле и его предшественник Дюма всерьез озаботились строительством бастионов в столице французской Индии, сделав Пондишерри довольно защищенной крепостью, то Мадрас остался, по сути, яблоком, готовым упасть в руки первому же сильному противнику.

12 сентября эскадра Бурдонэ взяла курс на Мадрас. 17 сентября французы высадили десант у Сен-Томе. Во время болезни Бурдонэ небольшая французская эскадра пыталась угрожать Мадрасу, однако мало преуспела в этом, поэтому мадрасский правитель и англичане довольно спокойно взирали на прибывший флот. Позже англичане признавались — они ждали, что французы, как обычно, не смогут согласовать свои действия и вскоре уйдут восвояси. Однако на следующий день десант с суши и корабли с моря начали бомбардировку города и форта Сент-Джордж. При первых же выстрелах английские сипаи побросали ружья и разбежались. За ними последовали и английские солдаты, которые стали врываться в лавочки торговцев и армейские склады и грабить тех, кого должны были защищать. Офицеры большей частью попрятались, город просто некому стало оборонять.

Ла Бурдонэ приказал вести артобстрел непрерывно, население начало разбегаться. На следующий день англичане прислали парламентера (португальца Франсиско Перейру), который попытался договориться с французами о прекращении огня. Бурдонэ запросил капитуляции гарнизона Сент-Джорджа. Перейра сказал, что не обладает такими полномочиями. Артобстрел продолжился.

21 сентября на одном из полуразрушенных домов подняли белый флаг. Затем показались два советника губернатора Мадраса, барабанщик и несколько писцов. Их немедленно провели к адмиралу. «Мы согласны на капитуляцию», — сообщил советник Монсон.

Захват Мадраса был произведен образцово. Французы не потеряли ни одного человека. Это был настоящий триумф. Но сразу же за триумфом последовал мадрасский позор.

22 сентября Дюпле получил реляцию, в которой сообщалось, что Мадрас пал. В Пондишерри дали торжественный салют из всех гарнизонных пушек, Дюпле с балкона поздравил горожан, произнес здравицу в честь Бурдонэ и сообщил о том, что ночью будет устроена праздничная иллюминация. Празднества длились всего пять дней, 27 сентября пришло письмо от Бурдонэ, где он сообщал, что «судьба Мадраса уже решена, город будет возвращен англичанам за выкуп». Послание адмирала произвело эффект разорвавшейся бомбы. Генерал-губернатор и его Совет были просто ошеломлены — всё это слишком походило на измену. Но Бурдонэ — как мы знаем — поступал в точности по инструкции Орри и был уверен, что Париж его поддержит. Он наложил на Мадрас чудовищную контрибуцию — 13.5 миллиона ливров, причем 9 миллионов англичане должны были заплатить деньгами, а 3.5 миллиона — товарами.

26 сентября Бурдонэ вызвал к себе губернатора Морса и предложил ему проект договора. Морс, не веря своим ушам, узнал, что французы хотят денег, а не собственно Мадраса, более того — его, сдавшегося на милость победителя, они признают равноправной стороной, с которой заключают договор! Николас Морс попросил Бурдонэ еще раз подтвердить, что Мадрас останется английским. Адмирал подтвердил, Морс еще раз перечитал договор, увидел, что процедура выплаты выкупа там не оговаривается, и поспешно подписал бумаги.

Дюпле же, еще не знавший ни о каком договоре, прислал Бурдонэ проект ликвидации Мадраса — согласно плану, город должен был быть уничтожен, земля передавалась аркатскому навабу, все купцы и ремесленники переселялись в Пондишерри. Ответ адмирала был издевательским: «Ваше письмо полно замечательных советов, за которые я благодарю Вас, они мне доставили настоящее удовольствие… и хотя я не всегда разделяю Ваше мнение, я всегда с большим трудом противостою Вашим взглядам».

Мнения разделились не только в высшем руководстве, но и в войсках. Часть армейских и флотских поддерживали Дюпле и считали, что Бурдонэ продался англичанам. В свою очередь соратники адмирала считали, что Дюпле пытается интригами сбросить адмирала со своего поста. Генерал-губернатор не знал, что делать. Мадрас, его многолетняя мечта, так глупо уплывал из рук!

Тем временем Бурдонэ возвратил англичанам форт Сен-Томе за вексель на 14 миллионов ливров (11 миллионов рупий). Эти действия произвели большое впечатление на индусов, которые вообще перестали что-либо понимать: складывалось впечатление, что французы безвольно отдают завоеванное.

Приближенный Дюпле, капитан Паради, умолял адмирала отказаться от своего слова. Бурдонэ к тому времени уже понял, что с выкупом сморозил глупость, и настоял на офицерском суде чести, рассчитывая, что он освободит его от данного слова. Однако капитаны кораблей подумали, что это очередной виток схватки за власть, и поддержали своего адмирала: «Господин Ла Бурдонэ должен держать данное слово». А 8 октября 1746 года в Пондишерри вошла эскадра мессира Дордолена, и неразбериха только усилилась.

Состав эскадры Дордолена:

После смерти прежней фаворитки короля мадам де Шатору у Людовика появилась новая пассия — Жанна-Антуанетта Пуассон. Эту женщину тянуло в политику. В разгар войны она начала перетряхивать кабинет министров, братья Орри лишились своих постов, генеральным контролером финансов стал Машо де Арнувилль. В инструкциях, переданных Дордоленом, Бурдонэ приказывалось сдать все дела Дюпле и возвращаться во Францию.

13 октября случилось еще одно происшествие — у Мадраса разыгрался сильный шторм, корабли «Ли» и «Дюк д’Орлеан» разбились о камни, «Феникс» перевернулся, остальные фрегаты получили существенные повреждения. В один миг эскадра как боевая единица перестала существовать. Сломленный Бурдонэ 23 октября отплыл на Иль-де-Франс. Дюпле он писал: «Соглашение с англичанами я нахожу правильным и соответствующим нашему теперешнему положению. Если Вы думаете иначе о судьбе Мадраса, можете без колебаний следовать по Вашему усмотрению. С меня достаточно того, что я там водрузил знамя моего короля». На островах адмирал застал нового губернатора.

По возвращении во Францию он был обвинен в государственной измене и заточен в Бастилию. Лишь в 1751 году дело Ла Бурдонэ пересмотрели — оказалось, что адмирал скрупулезно выполнил приказания Орри и Фюльви. Бурдонэ был оправдан, но умер в 1753 году совершенно сломленным.

Однако вернемся к Дюпле и Мадрасу. Генерал-губернатор, чьи полномочия Париж подтвердил, изменил договор, подписанный Бурдонэ — теперь французские войска должны были покинуть город не 15 октября, а 15 января. Французы тянули время, чтобы найти в договоре юридические или логические нестыковки.

25 октября в спор о Мадрасе вмешалась третья сила — наваб Арката Анвар-уд-Дин с подачи англичан в ультимативной форме потребовал у французов уйти из Мадраса, угрожая войной. Его сын Марфуз-хан с тремя тысячами всадников 1 ноября атаковал Пондишерри, но небольшого гарнизона французов оказалось достаточно — горстка европейцев обратила войско индийцев в бегство.

На следующий день перед трехтысячным войском наваба в чистом поле оказались 200 французов и 300 сипаев. Несмотря на такой дисбаланс в силах, французы решили атаковать, и уже знакомый нам Паради приказал отряду построиться в две шеренги и открыть огонь плутонгами. Пока первая шеренга заряжала, вторая стреляла, и наоборот. Первым же залпом французы убили не менее 100 индусов. После третьего залпа пехота и конница Марфуз-хана постыдно бежали. Потери французов были смехотворны — три человека.

Отстояв Мадрас, французы начали претворять в жизнь план окончательного уничтожения города. Все имущество британской ОИК было арестовано. Купцам и ремесленникам предложили переехать в Пондишерри. Началось уничтожение всех укреплений города. Однако эти планы были всего лишь мечтами. Британская торговля оказалась для индусов гораздо более важной, чем французская. Купцы просто отказались от переезда. Им пригрозили полной конфискацией имущества, но и это не помогло. В свое оправдание они говорили, что в Пондишерри им просто негде будет жить, ибо там есть всего лишь несколько достойных строений, Мадрас же — это настоящий торговый город, почти весь из камня. Оказалось, что военное решение проблемы не есть решение экономическое. Закупки британской ОИК в Индии к тому времени составляли примерно 350–400 тысяч фунтов в год, и это было больше, чем закупки всех остальных Ост-Индских компаний вместе взятых. Британская ОИК была для индийских раджей и навабов ключевым торговым партнером в регионе, основным источником золота, серебра, оружия, сукна и других европейских товаров. Французы при всем желании просто не смогли бы заместить британцев в такой торговле. И индийские купцы это прекрасно понимали.

Дюпле решил атаковать Куддалур, город, который после падения Мадраса стал новым представительством британской ОИК на Коромандельском берегу. Для нападения он выделил 1200 сипаев, 900 морских пехотинцев из бывшей эскадры Бурдонэ и 300 «свирепых кафров» из набранного адмиралом отряда. Общее командование осуществлял майор Бури. Ночью на подходе к городу бивак французов атаковала конница Муххамада-Али (около 8000 сабель). Сипаи запаниковали, побросали оружие и пушки и внесли чудовищную сумятицу в общие действия, Бури с трудом смог построить кафров и морскую пехоту в каре и отбить атаку. После этого о завоевании Куддалура не было и речи — войско развернулось и спешно отступило в Пондишерри. Англичане, имевшие значительный отряд в городе, не поддержали атаку индусов, что послужило основанием для размолвки с Муххамадом-Али. Тот заявил: «Когда мы пришли к вам на помощь и враг нас атаковал… вы сидели в своем форте. Ваши люди трусы, они хороши для торговли, но не для войны».

Дюпле не пал духом и попытался еще раз атаковать Куддалур, на этот раз со стороны моря. Для этого десант погрузили на большие лодки и катамараны. Однако ночью разыгрался шторм, часть лодок разбилось, катамараны залило водой, порох отсырел, и отряд вернулся в Пондишерри.

В ноябре около 2000 французских солдат снова осадили Куддалур, и сипаи уже рвались на стены, когда на горизонте появились английские корабли, везущие подкрепления. Французы опять отошли. В январе 1747-го Пейтон ушел в Калькутту, и Дюпле опять решил попытать счастья, однако англичане разослали по всему побережью блокирующие отряды и захватывали все суда французов и их союзников. Лишь в июле было решено еще раз атаковать злополучный город. Дюпле вовсю использовал шпионов, один из них должен был открыть ворота французам. Жена губернатора завербовала некоего Лоуренса, который вызвался взорвать мину и запустить французов в пролом в стене. Ночью отряд морских перебежчиков и сипаев подошел к стенам, но никакого пролома не обнаружил. Не допуская мысли, что Лоуренс может быть не перебежчиком, а английским шпионом, командующий отрядом Монвилль приказал принести штурмовые лестницы и лезть на стены. Как оказалось, британская разведка специально заслала Лоуренса к врагам, и англичане хорошо подготовились к атаке — французские войска просто расстреливали на узком пятачке из ружей и мелкокалиберных орудий. 200 сипаев было убито на месте, а остальные в панике разбежались.

8 декабря 1747 года в Индию вышел флот британского контр-адмирала Эдварда Боскауэна — тот имел приказ сменить Пейтона на посту командующего. Эскадра везла 3 миллиона фунтов стерлингов, большие запасы провианта, а также отряд из 450 солдат. После объединения со сменившим Пейтона коммодором Гриффином англичане могли бы выставить в море 10 линкоров, 3 фрегата и одно бомбардирское судно.

Состав эскадры Эдварда Боскауэна:

Перед отплытием контр-адмирал получил обширные инструкции — ему было приказано уничтожить все морские силы французов в Индийском океане и по возможности лишить французский флот всех точек базирования в регионе.

У мыса Доброй Надежды к эскадре присоединились голландские силы в составе 6 вооруженных судов голландской ОИК с 400 морскими пехотинцами на борту.

В это время у Дюпле оставались только «Ли», «Аполлон», 48-пушечный приватир «Англеза», три корабля Компании — «Сантор» (74 пушек), «Марс» (54), «Брильянт» (50), а также корвет «Сюперб» (18) и транспортное судно «Принсесс-Амели». В Порт-Луи стоял завершавший ремонт 60-пушечный «Альсид».

3 июля 1748 года Боскауэн был у острова Иль-де-Франс. Англичане провели военный совет, где решили высадить большой десант с севера от Порт-Луи, в бухте Тортюс. Для поддержки пехоты был выделен 60-пушечный «Пемброк», который вступил в перестрелку с французскими бастионами, получил несколько ядер в борт и потерял несколько рей. Но со стороны бухты «Пемброк» атаковал «Альсид» (капитан Кенсен), высадка была прервана, и англичане поспешно отошли. В это время «Пемброк» попал под обстрел мортирной батареи, построенной еще Бурдонэ на возвышенности Пети Монтань.

Боскауэн под барабанный бой отправил в Порт-Луи шлюпку с парламентерами, которые предложили губернатору Давиду и полковнику Рестену сдать остров «на милость победителя», на что французы скептически ответили, что вчерашний бой «победители» почему-то проиграли. Парламентеры ни с чем вернулись на суда.

9 июля англичане попытались десантироваться у Малой Речки. Еще при приближении к месту высадки эскадра попала под плотный огонь замаскированных с двух сторон батарей 18-фунтовок. Корабли сразу же сделали поворот оверштаг и вернулись к месту стоянки. На следующий день англичане попытались спуститься к Малой Речке на плотах и лодках, пехоте удалось войти в устье, но там ее обнаружил французский дозор, который затеял перестрелку. Вскоре заговорили полевые орудия защитников. Англичане попытались причалить к берегу, но увидели на горизонте паруса французских малых судов, развернулись и бросились наутек. Потери составили около 150 человек погибшими и пропавшими без вести.

Французский сипай

Боскауэн решил не искушать судьбу и отплыл к Калькутте, где принял на борт дополнительные войска, а потом проследовал к Пондишерри. Решение это может вызвать некоторое удивление, ибо Пондишерри был достаточно хорошо укреплен французами, о чем англичане, конечно же, знали. Тем не менее 15 августа британцы, имея 5220 солдат, показались у столицы Французской Индии. В Пондишерри при приближении вражеской эскадры вспыхнула паника, толпы беженцев из «черного города» рванули к городским воротам. Но сам Дюпле и администрация не поддались смятению — они знали, что город очень хорошо укреплен. Действительно, три губернатора — и Ленуар, и Дюма, и сам Дюпле — выстроили значительные фортификационные сооружения. Город окружали две стены — первая, охватывающая «черный» и «белый» город, опиралась на десять бастионов; цитадель представляла собой звездообразный форт, построенный по системе Вобана, и прикрывала центр города, где располагались администрация колонии и дома богатых купцов. Обе стены были огорожены рвом, наполненным водой, который пересекали подъемные мосты. Город имел 130 орудий различных калибров и около 5000 человек гарнизона.

20 августа Боскауэн на юге Пондишерри высадил 450 пехотинцев, которым в поддержку отправили сводный отряд из моряков и сипаев в 900 штыков. На следующий день англичане пошли на приступ бастиона Арианкапум, который защищали 700 сипаев под командованием Ибрагим-хана. Индусы, вооруженные европейским оружием, оборонялись великолепно — в течение двух дней атаки следовали одна за другой, форт не раз подвергался обстрелу с моря, однако сипаи держались. К 22 августа Боскауэн потерял уже 300 человек, но над фортом гордо реяло знамя с белыми лилиями. Десант был усилен еще 1200 матросами, и на следующий день английские войска пошли на генеральный штурм. Несмотря на большие потери, англичане упорно двигались вперед — они смогли даже преодолеть ров и приставить лестницы к стенам, но дальше им пройти не удалось. Сипаи, ведя непрестанный огонь плутонгами, производили среди британцев большое опустошение. Несколько человек выделили для уничтожения лестниц — они подрубали лестницы, сбрасывали их со стены и сжигали, обливая горящей смолой. Ибрагим-хан устоял, но из его отряда осталось в живых всего 350 человек.

Англичане перегруппировались и вскоре продолжили атаку. Приступы продолжались еще два дня, потери англичан возросли до 800 человек, однако форт держался. Тогда Боскауэн решил пойти на хитрость — он повел с Дюпле переговоры о мире, а сам подтянул тяжелые орудия и в одну из ночей засыпал ров песком. Но французская разведка тоже не спала. Отряд в триста сипаев ночью напал на английский лагерь, заклепал все орудия, порубил множество англичан и взял в плен высокопоставленных офицеров. Эта атака должна была помочь Арианкапуму продержаться еще некоторое время, но произошла одна из тех случайностей, на которые так богата история Индии. Шальной снаряд попал в повозки с порохом, стоявшие на открытой местности, последовал взрыв, который проделал в стене Арианкапума здоровенную брешь. 150 защитников форта погибло в ослепительной вспышке.

Офицерам с огромным трудом удалось восстановить дисциплину. Перед отходом французы вывели из строя все орудия. Форт был покинут. В этот критический момент Дюпле не поддался панике и срочно перебросил строителей к южному фасу — они сейчас же начали возводить новую стену. Боскауэн необъяснимо медлил, что дало французам возможность укрепить подходы к городу с юга.

Окончание осады Пондишерри, 1748 г.

Только в начале сентября англичане снова пошли на приступ. Французы держались уверенно, а их сипаи и вовсе покрыли себя неувядаемой славой. К 29-му числу англичане были на последнем издыхании. Их потери шли на тысячи погибших и раненых. Французам тоже приходилось нелегко, погиб талантливый офицер Паради. Скоро начинался сезон дождей, и Боскауэн понял, что осаду пора снимать. Напоследок англичане задумали произвести сильную бомбардировку. Корабли растянулись цепочкой вдоль города и открыли огонь из всех орудий. Бомбардировка продолжалась до 17 октября, а потом англичане ушли в Калькутту.

Потери Боскауэна составили 2500 человек, потери французов — 393 человека. Это был разгром. Дюпле удалось сохранить Французскую Индию и отбить сильнейшего врага. Но буквально на следующий день все обрушилось. В Пондишерри дошли вести о мире, заключенном в Аахене.

24 апреля 1748 года парламентеры всех воюющих сторон собрались за столом переговоров. Среди прочих пунктов в договоре были такие:

4. Французская армия покидает пределы Голландии и Австрийских Нидерландов;

5. Англия передает Франции остров Кейп Бретон с крепостью Луисбург;

6. В свою очередь, Франция передает английской стороне захваченную у нее крепость Мадрас в Индии.

После подписания Аахенского соглашения во Франции появилась поговорка — «bête Comme La Paix», или «глуп, как мир». В Пондишерри весть о заключении такого мира стала подобна грому среди ясного неба — все победы Бурдонэ и Дюпле оказались бессмысленными и ненужными. Удар — как по престижу, так и по экономике Французской Индии — был очень силен. Теперь французская ОИК безоговорочно уступала первенство своим британским коллегам.

Как можно заметить, из нашей истории резко пропали голландцы. Еще в 1670-х они были ключевой силой в регионе, а в 1700-х их уже не видно и не слышно. Что случилось?

И вот здесь стоит вернуться в 1694 год, когда голландский штатгальтер Вильгельм III Оранский после смерти своей супруги стал полноправным королем Англии. На тот момент Англия пятый год вела войну с Францией, ситуация сложилась истинно медведевская: «Денег нет, но вы держитесь!». Кроме того, английская элита уже частью разуверилась в голландском принце, и один за другим зрели заговоры, имевшие целью новую реставрацию Стюартов.

И Оранский сделал действительно гениальный ход, который повлиял не только на судьбу Англии, но и на судьбу всего остального мира. В 1694 году Вильгельм принял предложение Уильяма Патерсона, который выступил от имени частного (голландского, заметим в скобках) синдиката и предложил ссудить короне 1 миллион 200 тысяч фунтов стерлингов в долг под 8% и гарантированных выплат по 4 тысячи фунтов в год. Личность основных спонсоров синдиката хранилась в тайне (но не была ни для кого секретом). Так появился Банк Англии. Чуть позже Банк получил право выпускать бумажные деньги под гарантии Правительства. Таким образом, если бумага обналичивалась, то Правительство должно было покрыть стоимость этой бумаги банку из собранных им налогов. По выражению Патерсона, банк делал деньги «из ничего».

Первым управляющим Банка Англии стал Джон Хублон, один из директоров Лондонской бакалейной компании. «Бакалея» тут не в современном понимании, ранее это была Гильдия Перца. То есть связи Хублона с голландской и английской ОИК очевидны. Отец Джона, Джеймс Хублон, был женат на Мари Дюкен, дочери Жана Дюкена-младшего. Жан Дюкен-младший — это фламандский купец (из Геннегау), протестант, еврей, сбежавший в 1627 году в Лондон. Кстати, из этой же семьи происходил и знаменитый французский адмирал Авраам Дюкен (приходился Жану троюродным племянником, отцом будущего адмирала был судовладелец Авраам Дюкен из Дьеппа).

В 1693 году через итальянских банкиров-евреев Хублон добился у испанского короля Карла II права на торговлю с испанскими колониями в Америке и права поиска и подъема затонувших испанских галеонов в водах Карибского моря (любопытный договор, да?). Ну и на сладкое — его младший брат Авраам Хублон был одним из директоров английской Ост-Индской компании.

Обычно банк либо не имеет поддержки от государства, либо эта поддержка сильно размыта. Но не Банк Англии — он претендовал на еще не собранные налоги, то есть на прерогативу правительства. Поскольку деньги правительству требовались сейчас, а отдавать их оно собиралось потом, Банк требовал держать его в курсе всех действий правительства, а также ввел в правительство своих представителей. Банковский капитал срастался с госаппаратом. Банкиры охраняли интересы государства, государство охраняло интересы банкиров.

Но и это еще не все. Как сделать колеблющуюся элиту лояльной? В разных странах это делали по-разному. Петр I подвергал изменников пыткам и казнил. Прусский король Фридрих Вильгельм I, заставив дворян-юнкеров платить налоги, дал им красивую приманку в виде офицерской службы в армии. Оранский решил поступить хитрее. Он предложил английской элите… азартную игру на деньги.

Когда-то величайший прохвост и кардинал Джулио Мазарини, став первым министром, привез из Италии финансистов, одним из которых был Лоренцо Тонти. И вот в 1653 году Лоренцо вышел к Мазарини с предложением — организуем банк, который будет действовать следующим образом: банк принимает вклады, выдает заемщикам облигации, и выплачивает проценты, скажем, 6% в год. Заемщики собираются ежегодно и получают процент в течение всей жизни. Если кто-то из них умер, то его доля делится между оставшимися в живых. Кредит считается погашенным после смерти последнего заемщика. Сумма займа не возвращается.

То есть Тонти предложил нечто среднее между банковским вкладом, страхованием жизни, рентой и лотереей. К несчастью (или к счастью?) в благословенной Франции такие финансовые прожекты требовали не только одобрения короля, но и Парижского парламента, который, усмотрев в этом методе спекуляцию, нововведение запретил. В парламенте объявили «что это смертельно опасная игра, и кончится все тем, что заемщики будут убивать друг друга, чтобы сорвать куш». Во Франции идея не прижилась, а вот в Голландии пошла на «ура».

Оранский решил внедрить опробованный уже финансовый механизм в Англии, но с одной поправкой — он предложил выплачивать не 6%, а 8% в год. Именно эти 2 процента, как бы ни смешно это звучало, и стали в конечном итоге причиной падения Голландии и возвышения Англии.

Первыми в тонтину начали играть голландцы, но на английской территории. Поскольку Банк Англии предлагал на 2 процента больше, голландцы предпочли вкладывать средства не в собственные банки, а в Банк Англии. Далее в игру втянулись и англичане, причем высшие слои общества (им было что поставить на кон). Они понесли в Банк Англии свои средства и свои драгоценности, чтобы получать ренту по повышенной процентной ставке. И тем самым обменяли свои накопления в серебре, золоте и драгоценностях на ежегодные выплаты. То есть появился реальный финансовый крючок, за который Оранский мог держать английскую элиту и обеспечить себе ее лояльность.

С другой стороны, Банк Англии, получив столь значительные средства, мог зарезервировать 8% ежегодно, а остальное пускать на свои цели. Например, если в банк принесли 1 000 000 фунтов, то на счетах достаточно было иметь 80 000 фунтов для погашения процентов, а 920 000 фунтов освобождались для дела — выдачи кредитов и тому подобных вещей.

Таким образом, у банкиров появились средства, на которые они могли развивать производство и торговлю, вкладывать в свои или заграничные ценные бумаги. И Банк Англии выбрал именно производство и торговлю. Не потому, что банкиры в Англии вдруг стали святыми, а по более приземленной причине. Налоговая нагрузка в Англии была минимальной, в 1680-е годы она составляла 2.9–3.7%, но уже 1740-м возросла до 13.2%. В то же самое время в Голландии налоговая нагрузка в среднем составляла в 1670-х годах 26%, а к 1740 году возросла до 33,5–34%. Таким образом, в Англии вкладываться в промышленность и торговлю было выгоднее, чем в Голландии.

Это привело к постепенному оттоку денег из Голландии в Англию. Банк Англии начал торговать и своим собственным долгом — по повышенной процентной ставке, что опять-таки привлекло спекулятивный капитал из Голландии. Этот процесс шел весь XVIII век, усиливая Британию и ослабляя Голландию.

Сказав о положительной стороне подобного рода инвестиций, нельзя умолчать и об отрицательной. В Голландии к тому времени было набрано столько долгов (и долгов на уплату долгов), что львиная доля государственного бюджета тратилась на выплаты по процентам и их покрытие. Англии этот путь еще предстояло пройти, в подобную долговую яму она попадет позже, уже в XX веке.

Именно поэтому мы с начала XVIII века наблюдаем стагнацию голландской Ост-Индской компании и резкий рост британской ОИК. У англичан наконец-таки появились большие средства — их можно было вложить в строительство кораблей, найм персонала, обширные закупки, торговую и военную экспансию. Причем ирония судьбы в том, что деньги эти были большей частью… голландскими, а чуть позже и французским, испанскими, немецкими, австрийскими. То есть в развитие Англии, желая этого или нет, вкладывались практически все державы Европы.

Разумеется, процесс шёл медленно, результаты подобной политики оказались зримыми только через 50 лет, но начало было положено.

Отсюда следует и тот факт, что обладая гораздо большим количеством денег, чем конкуренты, британская ОИК стала в какой-то момент основным торговым партнером Индии и Китая в Азии. Нужно понять, что английская Ост-Индская компания стала так же важна для индийских правителей, как и Индия самой Компании. По сути, почти весь XVIII век Англия перекачивала в Индию европейское серебро и золото, чтобы приобрести индийские товары, продать их на европейском рынке, получить новую порцию серебра и золота, чтобы опять потратить его в Индии. Приток серебра и золота стимулировал индийскую промышленность (в Индии и Китае ткацкие станки появились почти на век раньше, чем в самой Англии) производить больше товаров и развиваться в соответствии потребностям основного клиента.

Естественно, что резко возросший товарооборот между Европой и Индией как магнитом тянул к себе всякого рода пиратов, корсаров и других представителей «рынка, который ничего не производит, но потребляет все, что производит капиталистический». Следует понять: пираты, корсары, корсарская политика — это нищие и политика нищих. Когда Англия была ничем и денег там не было в принципе, тогда блистали имена Дрейка, Фробишера, Хокинса, Клиффорда. Кстати, по той же причине пираты в Сомали выбрали такой же рискованный промысел. У них в стране нет ничего, грабить попросту некого и нечего, но мимо проплывают богатые корабли с кучей денег и вещей, которых на родине нет и никогда не будет. Пираты и корсары — это паразиты, которые присасываются только к здоровому организму. Англия, развивая свою торговлю и производство, одновременно малую толику средств опосредованно инвестировала в корсаров и пиратов, которые питались малой частью растущего британского богатства. Но суммы захватов кораблей и товаров были просто несравнимы с доходами от торговли самой Компании.

Как только у страны появляются деньги, доходные колонии, производство и морская торговля — на первый план выходит задача не нападения на чужую торговлю, а защиты своей собственной. Как мы уже говорили, профессиональные корсары сидят в банках и офисах — поезда и фургоны с деньгами захватывают любители.

Теперь вернёмся к пиратам Ангриа, о которых мы начали разговор в четвертой части. Итак, в октябре 1721 году в Бомбей прибыл коммодор Томас Мэттьюс с кораблями — 60-пушечным «Лайон», 50-пушечным «Солбери», 44-пушечным «Эксетер» и 20-пушечным «Шорхэм». Задача, поставленная отряду, была проста — прекратить пиратство Ангриа в регионе. Быстро договорились с португальцами, новоприбывшие собрали соединенное войско — 6000 солдат. Бомбейский флот компании соединился с отрядом Мэттьюса и проследовал к Кулабе, форпосту Ангриа на Малабарском берегу. Кулабу прикрывала сильная крепость Алибаг, расположенная на острове. Прибывшие к ней англичане и португальцы с удивлением обнаружили, что у крепости нет слабых мест, некуда даже высадить десант — стены уходили в воду. При этом 24-фунтовки форта прочно контролировали вход в гавань Кулабы.

На военном совете Мэттьюс выступал против десанта, однако английский губернатор Бомбея Роберт Коэн и португальский вице-король Франсиско Хосе де Сампайо э Кастро настаивали на высадке полуторатысячного десанта. На суше же, выше Кулабы, португальцы были должны высадить 2,5 тысячи солдат и пройти пешим маршем к городу, внезапно атаковать его, захватить, разместить батареи на берегу, и далее совместно с десантом англичан атаковать Алибаг.

Уже по предварительным наброскам было видно, что план чрезмерно переусложнен и что-то обязательно должно сорваться. Так и получилось.

Утром, 29 ноября, корабли Роял Неви и британской ОИК начали бомбардировку крепости. Тогда же португальцы высадили десант под командованием дона Антонио де Кастро и генерала Северы. Однако во время движения к городу они были атакованы 25 тысячами маратхов, которые фактически окружили португальский отряд.

Высаженные во время отлива на острове Алибаг 1500 англичан уперлись в стену и не могли двигаться ни туда, ни сюда, поскольку лестницы, которые они взяли, не доставали до края стены. Отлив продолжался, и корабли были вынуждены отойти чуть дальше, что резко снизило точность их огня. А потом из крепости вырвались пираты, которые при поддержке артиллерии атаковали британцев. В переломный момент из крепости вышли боевые слоны, одетые в кольчужные доспехи со стальными пластинами. Внезапное появление этих монстров привело английский отряд в совершеннейший беспорядок, строй бойцов Компании сломался, а в промежутки стали врываться пираты, вооруженные длинными кривыми ножами, насаженными на пики. Они вскрывали англичан от пуза до горла, кровь хлестала во все стороны, и вот этого солдаты уже не выдержали. Европейцы кинулись к лодкам, по пути десятками и сотнями погибая от ножей и пуль пиратов.

Что касается португальского отряда, то он организовал круговую оборону, но и тут слоны, на спинах которых стояли пушки, стрелявшие картечью, произвели на португальцев ужасное действие. Выстрелы в ноги, казалось, не приносили слонам вреда, а подбрюшья были защищены железными пластинами. Отряд из 10 боевых слонов с пушками и стрелками на закрепленных сверху островках, выстроенный в четкую линию, слон к слону, сломал и оборону португальцев. Люди Северы дрогнули, в линии появились разрывы, куда ворвалась сначала маратхская конница, а потом и пираты, вооруженные пистолетами и пиками. Началась резня, португальцы бежали к берегу, оставив врагу всю артиллерию и амуницию.

Тех, кому повезло добраться до лодок, с моря атаковали галливаты Ангриа. В результате потери составили до 3000 убитыми, ранеными и пленными. Португальский отряд укрепился на самом берегу и оказался в ужасном положении — его отрезали и с моря, и с суши. В конце концов португальцы пошли на сепаратные переговоры с маратхами, которые за выкуп позволили им сесть на корабли и убраться обратно в Гоа. Без португальцев у англичан после потерь на Алибаге оставалось только 1000 солдат, и Мэттьюс с Коэном, клеймя иберийцев самыми последними словами, ушли в Бомбей.

В январе эскадра появилась в Бомбее, и Коэн был смещен со своего поста. Его заменил Уильям Фиппс, который счел за лучшее договориться с Ангриа, выплатив ему дань. Более того, Фиппс договорился с пиратами, что они не будут трогать британские суда, но продолжат нападать на португальские.

Вид на крепость Алибаг

Португальский вице-король, узнав о подобном условии, дал своим силам в Индии предписание: «В случае нападений на англичан кого бы то ни было — никакой помощи им не оказывать».

Заключив договор, Фиппс сразу же стал строить специальные противокаперские суда, быстроходные и с сильным вооружением, однако разведка Ангриа тоже не дремала, и три из них были сожжены еще на стапелях. К тому же из Лондона пришло указание — борьбу с пиратами прекратить. Правление ОИК сочло траты на противопиратские кампании слишком большими, за последние 10 лет они обошлись в кругленькую сумму, составляющую 500 тысяч фунтов.

7 октября 1729 года Каноджи Ангриа умер, ему наследовал его сын, Сукходжи, и, по признанию англичан, он, «нарушив все договоры, нападал на все корабли, какие видел».

В 1730 году люди Сукхонджи на 4 грабах и 15 галливатах перехватили и уничтожили у Кулабы гребные фрегаты британской ОИК «Бомбей» и «Бенгал». В 1732 году 40-пушечный корабль Ост-Индской компании «Окхэм» выдержал тяжелый бой с 5 грабами и 3 галливатами маратхов и еле смог отбиться.

В 1733 году Сукхонджи умер, и у Ангриа началась междоусобица. В результате северную часть пиратской империи получил младший сын Сукхонджи, Манаджи, а южную часть наследовал Самбхаджи. Разделение это, безусловно, ослабило пиратскую республику. Тем не менее нападения продолжились, и в 1735 году был захвачен корабль ОИК «Дерби», шедший с грузом золота для закупок в Индии. Это была самая мощная пощечина британской ОИК.

Понимая, что прямые действия не приносят успеха, британцы решили договориться с теми, кто прикрывал пиратов Ангриа — с маратхами. Первые контакты с императором маратхов начались в 1740 году. Но лишь после смерти императора Саху, в 1749-м, англичане нашли союзника в лице нового правителя Рамараджи. К тому времени Самбахаджи умер, и ему наследовал Туладжи. В том же 1749 году Туладжи около Бомбея с 5 грабами атаковал и захватил 20-пушечный корабль ОИК «Ресторейшн», посланный для борьбы с пиратами Ангриа. Это просто взбесило руководство ОИК.

В 1751 году Туладжи выдержал бой с отрядом коммодора Лайля — а это, ни много ни мало, 64-пушечный «Виджилант» и 50-пушечный «Руби». В 1754 году пираты захватили три голландских корабля — 50-пушечный, 36-пушечный и 18-пушечный. К 1750 году военные корабли Ангриа контролировали всю западную Индию до самого Кохина. Во время войны Англии и Франции только четыре военных корабля патрулировали берег и сопровождали индийские торговые суда. Маневренные корабли Ангриа, держась вне пределов досягаемости тяжелых пушек, хватали добычу на виду у конвойных кораблей. Только военные суда могли не опасаться нападений. В ходе жестоких схваток 1754 года корабли Ангриа захватили голландское судно, груженное боеприпасами, и взорвали два больших корабля Вест-Индской компании.

Чуть ранее, в 1750-м, прибывшие к Ангриа от Рамараджи послы потребовали, чтобы пираты платили императору ежегодную дань. Это не нашло понимания у Туладжи, тот «разрезал послам носы вдоль, чтобы они не лезли в его дела, и отослал обратно». Англичане получили свой шанс.

Ссора с маратхами на суше, безусловно, ослабила пиратов. В 1754 году флот ОИК (один 44-пушечный корабль, один 16-пушечный и два бомбардирских корабля) захватил остров Свирадург и разрушил несколько их фортов на побережьях. А в 1755-м из Англии прибыла эскадра вице-адмирала Уотсона в составе 3 линейных кораблей, 2 фрегатов, 5 бомбардирских кораблей. Задача у нее была одна — решить, наконец, проблему пиратов Ангриа.

В феврале 1756 года Уотсон с флотом ОИК подошел к последней твердыне Ангриа — крепости-острову Геррах (Геррия). При этом атаку англичан поддержали союзные им маратхи — 12-тысячный отряд, выделенный императором Рамараджи, чтобы отомстить Туладжи за обращение с послами. Командовал сводным отрядом один полковник, который вскоре станет очень известен — Роберт Клайв.

Уотсон решил расположить свои корабли двумя колоннами. Первая колонна состояла из 24-пушечного фрегата, 60-пушечника, 64-пушечника, 56-пушечника, 50-пушечника и 44-пушечного фрегата ОИК. Задачей этой колонны было отразить возможные атаки пиратского флота. Вторая колонна состояла из трех фрегатов ОИК, от 12 до 16 пушек, и пяти бомбардирских судов. Задача этой колонны — борьба с береговыми батареями пиратов и обстрел крепости.

Бой с береговыми батареями длился два с половиной часа. Постепенно орудия Ангриа замолкали, огонь слабел. Корабли атаковали и сожгли весь флот Ангриа — три 20-пушечных граба, девять 12-пушечников, 13 галливатов, 30 мелких судов. Два корабля было уничтожено на стапелях. Высадившиеся войска довершили дело — пираты пытались было сдаться маратхам, однако отряд Клайва (700 англичан и 300 сипаев) отказался брать пленных — уничтожили всех, включая детей и женщин. В Геррахе было взято 250 орудий калибром от 24 до 6 фунтов, 6 медных пушек, а также золота и драгоценностей на 130 тысяч фунтов. Пираты Ангриа перестали существовать.

Британский историк Роберт Орм (Orme) писал:

«Целых пятьдесят лет это пиратское государство грабило и захватывало громадное количество судов всех европейских наций и Индии, британская Ост-Индская компания ежегодно выплачивала Ангриа по 50 тысяч фунтов, чтобы пираты не нападали на английские корабли. Никакой корабль не мог без военного прикрытия пройти спокойно мимо областей, занятых Ангриа».

Прежде чем перейти к следующей части, поговорим о положении в Индии, ибо именно это, а не английская хватка или французская удаль, оказалось определяющим в последующих событиях. Отрывок из обширной книги А.Б. Каплана «Путешествие в историю, Французы в Индии», который многое объясняет:

«В 20-х годах XVIII века субадары Декана, Бенгалии, Ауда и других провинций Индии превратились в независимых монархов и почти не считались с волей Великого Могола. Наместник в Декане Низам-ул-мулк был вынужден заключить с пешвой Баджи Рао соглашение в 1731 году, по которому пешва получил право проходить через владения низама со своими войсками. В 1737 году пешва с большой армией подошел к стенам Дели и опустошил окрестности столицы империи. Низам-ул-мулк вновь стал союзником Мухаммад-шаха. Однако объединенные войска Моголов и Низам-ул-мулка оказались бессильны против маратхов.

В то время как войска Великого Могола терпели поражение за поражением в войне с маратхами, на землю Индии вступили полчища персидского шаха Надира. Его давно манили сокровища Моголов, особенно легендарный бриллиант «Кох-и-Нур», Тщательно подготовившись к нападению, в мае 1738 года персы перешли границу. Свирепый деспот, державший в страхе свое разноплеменное войско, Надир-шах был выдающимся военачальником. Ни один восточный полководец не уделял столько внимания огнестрельному оружию. Пехотинцы довольно метко стреляли и могли по европейскому обычаю, сомкнув строй, отразить кавалерийскую атаку. Непривычной для индийцев оказалась и легкая «верблюжья артиллерия».

Северная Индия фактически не оказала никакого сопротивления Надир-шаху. Основательно разграбив этот край, завоеватель зимой 1739 года двинулся на Дели. Здесь царила паника: император Мухаммад-шах метался от одного советника к другому, но могольские вельможи быди полностью поглощены внутренними распрями. Низам-ул-мулк питал вражду к главнокомандующему всеми войсками Дауран-хану, интриговал против наваба [*Наместник провинции. В период распада Могольской империи отдельные навабы превращались в фактических правителей своих провинций] Ауда Саадат-хана, который с 50-тысячным войском пришел защищать Дели, и в то же время правитель Декана тайно переписывался с Надир-шахом. Другие приближенные Великого Могола вели себя немногим лучше. Даже когда персы приблизились к Дели, враждовавшие клики не прекратили междоусобиц. Распри продолжались и во время генерального сражения при Карнале 24 февраля 1739 года.

Когда «верблюжья артиллерия» Надир-шаха в упор расстреливала войско Дауран-хана, Низам-ул-мулк не тронулся с места. Индийцы все равно сражались упорно. Но Великий Могол Мухаммад-шах был смертельно перепуган и сам приехал с повинной к Надиру.

Надир-шах понимал, что титул императора Моголов теперь не представляет никакой ценности, и потому сохранил на троне старую династию. Его интересовали сокровища Дели. Небольшое столкновение персов с жителями Дели стало предлогом для разграбления столицы.

Иранский хронист Мухаммад-Казим, воспевший подвиги Надир-шаха, так описывал эти события. «Пламенный гнев счастливца вскипел, и он приказал произвести поголовное избиение всех жителей Дели. Победоносное войско, услышав эти полные [гнева] слова, сразу в числе ста тысяч человек с оружием в руках атаковало кварталы, улицы, базары и дома жителей той местности и занялось убийством. Детей и взрослых, юных и старых, кого бы ни находили, не стеснялись убивать и лишать жизни; луноликих девушек и целомудренных женщин пленили рукою предопределения и пустили дым бесчестья из имущества каждого богатого человека». Шесть часов озверелые орды Надир-шаха грабили и убивали. 20 тысяч жителей Дели погибло. Сам повелитель персов наблюдал за кровавым зрелищем. Даже в этот страшный момент знатные моголы продолжали сводить личные счеты, направляя гнев Надир-шаха на своих врагов. Низам-ул-мулк сумел выжить, он усердно собирал сокровища Дели для завоевателя. Надир стал обладателем самых дорогих бриллиантов в мире, в том числе «Кох-и-Нура». Он увез из Дели драгоценностей на сумму 700 миллионов рупий, угнал в Иран десятки тысяч людей.

Битва при Карнале, 1739 г. Победив в этом сражении, Надир-шах стал властелином Индии

Разгром и ограбление Дели Надиром, унижение Мухаммад-шаха доказали всему миру ничтожность власти Великих Моголов. Низам-ул-мулк вернулся в Декан фактически независимым от Дели монархом. Маратхи также не тревожили старого властителя Хайдарабада; умер пешва, и они были заняты своими делами. Теперь Низам-ул-мулк мечтал начать завоевание всей Южной Индии».

Индия пошла вразнос, и это прекрасно увидели и англичане, и французы. И именно эти события и дали англичанам основную идею, простую и смелую — а почему бы в такой ситуации не захватить либо часть Индии, либо всю Индию? Страна богатая, а порядка нет. Мы дадим стране порядок, а она нам — богатство.

Однако сначала надо было выиграть противостояние с французами. И об этом уже в следующей части.

Часть 7. Французы против англичан. 1748–1763 гг.

Мы оставили французов и англичан в 1748 году, при заключении Аахенского мира. Однако мир заключили в Европе, а в Индии началась новая серия войн, где все воевали со всеми.

К этому времени распад Могольского государства завершился, и Индия к 1750-м представляла из себя нечто, похожее на средневековую Германию — примерно 200 государств и княжеств, враждующих друг с другом. Наместники императора в Бенгалии, Хайдарабаде, Ауде становились полновластными монархами в своих провинциях и вели ожесточенную борьбу за власть. С севера наступал правитель Афганистана Ахмад-шах. Маратхские вожди захватывали громадные территории и образовывали собственные княжества. На юге было беспокойнее всего. Здесь переплетались интересы низама Хайдарабада, маратхов, наваба Карнатика, местных раджей. В этой мутной воде европейцы и начали строительство своих колониальных империй.

Княжество Декан — на самом деле содружество нескольких княжеств, размеры его показаны на период расцвета, то есть на 1687 г.

Причиной следующей войны стала смерть Низама-ул-мулка, правителя Декана (это было своего рода содружество княжеств, которое до своего распада фактически владело всем югом Индии). Естественно, что после смерти Низама началась борьба за власть, а потом и распад Декана, который разделился на несколько мелких княжеств, среди которых были Ахмандар, Бидар, Биджапур, Голконда, Берар, Карнатака и другие. Губернатор Дюпле решил завоевать княжество Карнатаку, расположенное вдоль Коромандельского берега, рядом с Пондишерри. Французы решили поддержать Чанда Сахиба, индийского авантюриста, который ввязался в конфликт за Деканское наследство между наследниками Низама — Насир Джангом и Музаффар Джангом. Чанда Сахиб, в лучших традициях анекдота про «челночную дипломатию», обратился к Музаффару с предложением помощи (естественно, прося себе за службу Карнатик), а к французам — за деньгами и сипаями (обещая взамен прибыль и земли). Дюпле недолго думая согласился. В июле 1749 года был заключен первый субсидиарный договор — позже такие договоры станут в Индии обычным делом. Чанда Сахиб получал от французской ОИК войско сипаев (2000 индусов и 500 белых солдат во главе с полковником Отейлем), за которых он должен был платить компании аренду, французам передавались город Вилленур и 40 деревень.

Третьего августа 1749 года у Амбура французы были остановлены 20-тысячной армией аркатского наваба Анвар-уд-дина. У противника был численный перевес и сотня слонов, но Отейль приказал атаковать. Первая атака оказалась неудачной, в ней был ранен сам полковник. Казалось бы — всё, однако Отейля сменил капитан Шарль-Жозеф Паттисье, маркиз де Бюсси-Кастельно. Бюсси как тактик оказался на порядок талантливее Отейля. Он просто подвел сипаев к бездействующему противнику, который не мог понять, почему это французы еще не разбежались, построил в три шеренги, и открыл жесточайший мушкетный огонь. Первый залп! Аркатцы непонимающе заколебались. Второй залп! Аркатцы попятились. В этот момент взбешенный Анвар-уд-дин врезался на своем слоне в строй, начал топтать своих же солдат, осыпая индусов проклятьями и требуя от них идти в атаку. Новый залп! Наваб и его слон убиты, а аркатское войско просто обратилось в бегство — правда, бежало оно недолго и при виде преследователей просто сдалось в полном составе. Итог — 2500 сипаев и белых тремя залпами разгромили 20-тысячное войско индийцев, потери французов — 212 человек (большая часть утонула в болоте, пока командовал Отейль).

Войска Музаффара и Чанда Сахиба в битве не участвовали. Кстати, первое, что начали делать оба индийских правителя — это… делить слонов Анвар-уд-дина, ибо слон в глазах индийцев был главным военным преимуществом. И это несмотря на только что прошедшую битву, где слоны не сыграли никакой роли — кроме деструктивной.

Оказалось, что тактика европейской армии середины XVIII века напрочь перевешивает все остальное. Применение различных построений, высокий темп залпового огня, превосходство в артиллерии, учет местности делали любое, даже сравнительно малочисленное войско, устроенное по европейскому образцу, непобедимым. Не потому, что европейцы высшая раса, а потому, что им противостояло обычное феодальное войско без какой-либо дисциплины, идущее в бой нестройными массами. Естественно, после нескольких залпов это войско пускалось в беспорядочное бегство.

Смерть Анвар-уд-дина

После боя французская ОИК потребовала от Музаффара новых территорий, и тот уступил компании город Бахур. Для полного триумфа Чанда Сахибу и Музаффару оставалось только захватить город Тричинополи, в котором укрылся сын убитого Анвара, Мухаммад Али. Казалось, что дело в шляпе, но тут на сцену вышли… англичане, которым господство французов на Коромандельском берегу и в Южной Индии было совершенно не нужно. Сформировав по подобию французов сипайские отряды, они послали их на помощь Мухаммаду.

С англичанами Дюпле воевать не хотел, к тому же британский флот Боскауэна до сих пор стоял в Мадрасе, поэтому войска компании нацелились на Танджур. Войска под номинальным руководством Чанда Сахиба подошли к городу, был проведена артиллерийская подготовка, напуганный раджа Танджура согласился выплатить 50 лакхов (лакх — в индийской системе счисления 100 000, то есть 50 лакхов — это 5 миллионов) рупий Чанде, а Дюпле уступить некоторую часть территории, но тут на помощь радже пришли маратхи, и дело застопорилось. Два штурма города оказалось неудачными, к тому же Дюпле уже два месяца не мог найти денег для сипаев (собственно, ради этого и была задумана атака на Танджур), а вскоре перед французами и их союзниками появилась 300-тысячная армия Насир Джанга, субадара (наместника) Декана. Такого противника Дюпле еще не встречал, поэтому решил спешно отвести войска в Пондишерри. Однако Насир вместе с маратхами окружил войска Чанда Сахиба и Дюпле и отказался от любых переговоров. Оставалось только драться. Ночью отборный отряд сипаев в 300 человек под командованием лейтенанта Латуша проник в лагерь субадара и начал резать всех, до кого мог дотянуться. Войска Насира охватила паника, первыми сбежали на своих быстрых конях маратхи, за ними бросились деканские войска, и к утру перед французами и Чанда Сахибом… никого не было!

Это сражение произвело сильнейшее впечатление и на французов, и на англичан. Они поняли, что могут позволить себе в Индии абсолютно все, ибо армии у индийских правителей дутые. В это время в Мадрас прибыл губернатор Сандерс, который по примеру Дюпле начал формировать армию из сипаев, и поставил над ними энергичных офицеров — Лоуренса и Клайва. Французы снабжали сипаями Чанда Сахиба, а англичане — Мухаммада Али. В первых боях французские сипаи показали себя гораздо более боеспособными — в 1750 году у Тривади Чанда Сахиб (читай — Отейль и Бюсси) наголову разгромили войско Мухаммада Али, в состав которого входили 3000 английских сипаев. По предложению Бюсси французы выкатили вперед своих позиций пушки и просто расстреляли наступающие войска Мухаммада. Далее последовала штыковая атака, и войско Танджура обратились в бегство. Наваб сам еле спасся от плена.

5 сентября того же года у крепости Джинджи отряд капитана Бюсси (1500 сипаев) был атакован 9-тысячным отрядом Мухаммада Али (2000 английских сипаев). Индусы выдержали обстрел, но залп из пушек и мушкетов в упор поколебал их ряды, и они начали отходить в Джинджу. На плечах у отступающего противника французы ворвались в предместные укрепления, но на улице темнело, и атака замедлилась. Бюсси, перегруппировав силы, решил наступать ночью. Театральный взрыв дымовых шашек, внезапная атака выходящих из клубов дыма французских сипаев — все это полностью деморализовало гарнизон, и вскоре над крепостью взвился флаг с бурбонскими лилиями. Взятие Джинджи означало полное господство французов в Карнатаке.

15 декабря 1750 года произошла битва при реке Чейяре — 4000 французов и сипаев против 100 тысяч войск Насир Джанга.

Битва при реке Чейяре (приток Палара) сначала шла неблагоприятно для войска Компании, воины субадара сопротивлялись, и французы несли потери. Затем соединение под командой Бюсси, применяя правильный залповый огонь и медленно наступая на правом фланге, достигло стоянки субадара. Здесь бой вспыхнул с новой силой. В пространстве, загроможденном шатрами и повозками, французский строй распадался, и численное превосходство деканцев сразу становилось ощутимым. В это время огромный слон Насир Джанга, топча собственные войска, направился из лагеря, за ним последовали слоны свиты. Субадар, увидев так близко французских солдат, испугался и приказал отступать. Рядом с ним ехал Музаффар, которого Насир боялся больше, чем французов, и от которого решил наконец избавиться. Субадар приказал одному из патанских навабов убить Музаффара, но наваб выстрелил в самого Насир Джанга. Это был один из заговорщиков. Раненый Насир упал со слона. Свита растерялась. Два других патанских наваба спешились и с обнаженными саблями бросились к раненому. Насир Джанга добили тут же, на земле. Воины молча наблюдали за расправой. Через мгновение из толпы вышел один из навабов, в его руках была окровавленная голова бывшего повелителя Декана. Он бросился на колени перед слоном, на котором восседал Музаффар, и протянул ему голову владыки Декана (Шах Наваз-хан рассказывал в биографии Насир Джанга об этом событии иначе. По его версии, один из заговорщиков застрелил субадара в начале боя, когда их слоны приблизились друг к другу). Раздались крики: «Да здравствует субадар!», «Да здравствует низам!». Свита, слуги, телохранители дружно подхватили слова приветствия.

Эти слова услышал Латуш. Он понял, что Насир Джанг убит. Французы покинули поле боя. Вскоре новый низам, Музаффар Джанг, появился во французском лагере, офицеры торжественно встречали «дорогого» гостя.

Дюпле воспринял весть об убийстве Насир Джанга как огромную победу. В Пондишери был объявлен праздник. Губернатор поспешил лично увидеть Музаффар Джанга, который должен был стать послушным вассалом Компании. Встреча Дюпле и Музаффара состоялась во французском лагере. Новый низам, повелитель 20 миллионов человек, униженно благодарил французского чиновника. Впервые в истории Индий европейцы настолько активно вмешались в распри индийских правителей, и теперь, казалось, было найдено средство для создания французской колониальной империи на полуострове.

При этом Дюпле захватил всю казну наваба Декана — 50 миллионов рупий. Он мог забрать весь куш целиком, но решил большую часть казны отдать новому субадару и сделать из него правителя-марионетку. Француз оставил себе только 8 миллионов рупий и потребовал титул князя Карнатаки. Хотя Дюпле пробыл в Индии очень долгое время, он не понял главного — здесь титулы не значили ничего. Военная сила и деньги — вот истинное мерило власти. Удивленный Музаффар с радостью отдал все титулы, которые просил для себя Дюпле, и… начал потихоньку собирать коалицию против французов. Пока Дюпле ездил верхом на белом слоне и упивался восточными церемониями, английский губернатор Сандерс не дремал. В тот момент, когда французские сипаи (9000 штыков) с Чанда Сахибом двинулись на юг, у Тричинополи английские сипаи атаковали французских. Французы смогли выдержать удар и перешли в контрнаступление, однако Чанда Сахиб отказался преследовать англичан. Англичане избежали поражения и начали перебрасывать свои контингенты под Тричинополи. Естественно, французы под этой крепостью просто застряли.

А 11 сентября 1751 года отряд в 100 человек под началом капитана Клайва внезапно напал на город Аркат и лихой атакой захватил его. Это испугало Дюпле, и тот отозвал часть своих сипаев обратно. Тем временем Сандерс заключил союз с навабом Майсура, и французский анклав, состоящий из Пондишерри и Карнатаки, оказался окружен врагами. Деньги у Дюпле уже кончились, местность была разорена и разграблена, Клайв последовательно шел дальше на юг, при этом со своей тысячей разгромив у Арката 10-тысячное войско Чанда Сахиба. Чанда сильно понадеялся на своих слонов в количестве 200 штук, однако британцы, целя в ноги, часть слонов просто обездвижили. А часть развернули обратно, и они потоптали все войско индийцев.

Осада Тричинополи закончилась неожиданно — Клайв, пройдя весь Карнатик с севера на юг, миновал французские войска, осаждающие крепость, и просто вошел в город, усилив оборону Тричинополи. Не зная, что делать, командир французов Ло решил отойти на остров Шрирангам, где оказался заблокирован 1200 сипаями Клайва и 4000 всадниками-маратхами. Помощь Ло, которую вел Отейль, была перехвачена Клайвом, отряд Отейля разгромили. Положение Ло стало безнадежным, и 17 июня 1751 года французы сдались. Чанда Сахиб перебежал к англичанам за день до сдачи, Клайв отправил его… в Танджур. В принципе Чанда Сахиб принял легкую смерть — его искололи ножами и просто отрубили голову.

Дюпле отказывался сдаваться. Начались бои за Тирнамалле и Куддалур. Обе осады для французов сложились неудачно. Вообще, ввязавшись в войну без ясной цели, французский губернатор просто распылил свои силы и потратил все деньги, что вызвало большое недовольство акционеров французской ОИК. Даже взятие в апреле 1753 года Тривади, где английские сипаи напились и не обращали внимания на входящих в город французов, не смогло изменить стратегическую обстановку в регионе. Дюпле надо было удовлетвориться Карнатакой, 50 миллионами рупий (чуть больше 50 миллионов ливров, в описываемый период рупия — это 11.534 грамма серебра, ливр — 10,3 грамма серебра) и упорядочиванием системы налогов и сборов, однако он уже закусил удила. Все лето и осень французы провели в попытке захватить Тричинополи, однако так ничего и не добились. Зимой стороны пошли на переговоры, но требования англичане не согласовывались с требованиями французов, и война продолжилась.

Области Южной Индии, где развернулись события, описанные в этой части

Тем не менее противостояние в Карнатаке зашло в тупик. Именно поэтому в начале февраля 1753 года представитель французской Компании выехал в Лондон и договорился о конференции двух компаний. Главным вдохновителем политики переговоров был генеральный контролер финансов Машо. Вот что он писал французскому послу в Лондоне графу Морепа: «Нельзя не пожелать конца смутам в Индии. Вся Компания держится того же мнения». Англичане пошли на переговоры, по-видимому, ради того, чтобы выиграть время. Конференция затянулась и продолжалась три года, вплоть до начала Семилетней войны.

Почему было принято это решение? Дело в том, что в 1750-х генеральный контролер Франции вел отчаянную борьбу с дворянством, духовенством, с парижским и провинциальными парламентами за введение всеобщего пятипроцентного налога в стране. Возбуждение во Франции (и, конечно, в Париже) достигло крайних пределов. Возмущенные речи в дворянских собраниях, негодующие проповеди епископов, памфлеты против ненавистного королевского министра, карикатуры на Машо и мадам Помпадур будоражили и салоны, и улицы Франции. В этой обстановке Машо ничего и слышать не хотел об Индии или Канаде: «Колонии Франции должны давать деньги, а не потреблять их». Расходы в Индии за последние годы правления Дюпле превысили доходы на несколько миллионов ливров, а цены на акции Компании, поднявшиеся в 1751 году до 1885 ливров, вновь стали падать. В этой ситуации никакая война в Индии правлению французской ОИК была не нужна. «Пусть прекратит играть в набоба», — говорил Людовик XV. В письмах, направляемых губернатору от имени Компании, постоянно говорилось, что правление с нетерпением ждет мира на Коромандельском побережье.

В результате в Индию прибыл чрезвычайный уполномоченный Шарль Робер Годе, который отрешил от власти Дюпле. Годе возвратил в Мадрас всех пленных англичан, снял осаду с Тричинополи и вступил в переговоры с Сандерсом. Тот сразу же понял, что комиссар французской Компании плохо разбирается в обстановке, и решил использовать его стремление к миру в своих интересах. Сандерсу удалось довольно легко вырвать у Годе ряд уступок. Однако заключенный мир оказался перемирием, ибо в 1755 году началась Семилетняя война, в которой Англия и Франция вновь оказались по разные стороны баррикад.

Но прежде чем мы перейдём к главному противостоянию англичан и французов в Индии, скажем несколько слов о Шарле-Жозефе Бюсси, удачливом капитане сипаев. Пока Дюпле вел неудачное противостояние на юге, 12 января 1751 года Бюсси с 2000 сипаев и 300 французами двинулся на север. После неожиданной смерти Музаффар Джанга Бюсси сам возвел на трон нового субадара, Салабат Джанга, человека чрезвычайно трусливого и недалекого. Салабат боялся потерять власть, поэтому соглашался на любые требования и предложения Бюсси, чем француз пользовался с удовольствием. Капитан выбил для французской ОИК право основывать фактории по всему Декану — в княжествах Биджапур, Голконда, Бизар. Французы получили целый торговый город в Ориссе. Все сокровища Голконды оказались в руках Бюсси. Однако в Декане Бюсси в конце концов увяз в местных дрязгах, где каждое княжество было само за себя и против всех.

Француз разместил офицеров, солдат и сипаев в неприступной крепости у Аурангабада, установил жесткую дисциплину, запретив посещать пиршества и публичные дома, ежедневно проводил военные учения. Бюсси был небольшого роста, с миловидным и даже немного женственным лицом, отличался безукоризненными манерами и к тому же плохо держался в седле. Но этот офицер как никто другой мог заставить подчиняться самых разных людей. Французские солдаты в Индии, видевшие смысл военной жизни в грабеже, вели себя при Бюсси более сдержанно. Французы и сипаи быстро снискали уважение у местного населения Аурангабада.

При нападении маратхов именно 5000 сипаев и 400 французов Бюсси внесли решающую роль в разгром противника:

В ночь с 3 на 4 декабря 1751 года наступило лунное затмение. Из лагеря суеверных маратхов послышался страшный грохот; они били в перевернутые котлы, как в барабаны. Этот шум, по преданию, должен был прогнать демона Раху, проглотившего луну. Такой благоприятный момент для атаки упускать было нельзя. Бюсси со своими войсками (к ним на этот раз присоединились несколько тысяч хайдарабадцев) напал на маратхский лагерь. В шуме маратхи даже не заметили подошедшего вплотную противника. После первого внезапного удара люди пешвы бежали, бросив обозы. Сам Баладжи Рао чуть не погиб в этой суматохе. Долго он, полуголый, метался среди своих бегущих воинов в надежде найти коня, наконец ему удалось разыскать собственных телохранителей и ускакать. Такого позорного разгрома маратхи не испытывали давно, Бюсси, возвратившийся в лагерь субадара, получил много денег и драгоценностей; другие офицеры и сипайские военачальники также не остались без подарков».

При этом Бюсси заключил с маратхами мир и не стал втягиваться в долгую и бесполезную войну. Влияние его упрочилось, и к 1752 году он, по сути, держал под контролем весь северный и центральный Декан. Вопреки советам Дюпле Бюсси не стал ввязываться в авантюры вроде похода на Дели или завоевания Бомбея. Бюсси советовал Дюпле сначала завоевать Канратик, укрепить там свою власть, а потом уже браться за Декан. Об индийцах он отзывался так:

Долголетнее мое пребывание в Индии и взаимоотношения с людьми этой страны позволили мне их узнать. Я не согласен, что на них совсем нельзя положиться, действительно, им свойственно коварство и двуличие, и они всегда стремятся обмануть тех, кто имеет с ними дело. Но я должен заметить определенные признаки честности и добропорядочности у маратхов, и я бы хотел иметь дело с ними чаще, чем с моголами. Но мне еще более не хотелось вмешиваться в дела местных жителей.

Именно Бюсси предложил новшество, которым потом воспользовались англичане и которое стало причиной их успеха в Индии. Поскольку зависимость от казны местных правителей тягостна, надо, говорил Бюсси, иметь в своем распоряжении земли, принадлежащие компании, дабы налоги с них поступали на нужды армии. То есть если какой-то индийский наваб хочет получить помощь французов, он обязан выделить компании земли, которые отчуждаются в пользу Франции, там создается налоговая система, которая кормит французские войска в этом регионе. Индийские правители проводили парады (де Жантиль описывает один такой):

Тысяча воинов с мушкетами открывали шествие, за ними следовали слоны-знаменосцы, затем четыре сотни французских сипаев, опять слоны, на которых сидели придворные, вновь французские сипаи, телохранители, гарем. В центре шествия на великолепном слоне ехал сам субадар, номинальный повелитель Хайдарабада, Голконды и Биджапура. За ним двигалось еще двадцать слонов и караван верблюдов. Замыкал торжественный кортеж отряд конницы.

Бюсси парадов не устраивал, он строил империю. В 1752 году был заключен субсидиарный договор с Северными Сикарами, согласно которому французские сипаи поступали в войско местного правителя взамен на ежемесячные выплаты на их содержание, при этом деньги выплачивались Компании, а Компания уже платила сипаям. Таким образом, Бюсси теперь не нуждался в помощи Пондишерри, он сам содержал свою армию, и у него были деньги — 5 миллионов рупий в год.

Северные Сикары попытался отбить Джафар Али, вступивший в провинцию с 30-тысячным отрядом, однако одного известия, что ему навстречу выступили непобедимые сипаи Бюсси, оказалось достаточно, чтобы армия индийцев быстро разбежалась.

Однако в 1754 году правитель Северных Сикар, ссылаясь на разорение и бедность, перестал платить деньги. Бюсси удалось восстановить дисциплину, но на жалование солдатам ушло его личное состояние. Мстя сикарцам, он увел свою армию в провинцию, «на подножный корм», и основательно разорил Сикары за прекращение выплат.

Перемирие, заключенное Годе в 1754-м, стало моральным ударом по французам, и чтобы поднять реноме Компании, Бюсси повел свои войска на Майсур. Правитель Майсура обратился лично к Бюсси (как к единственному из европейцев, которого он уважал) с просьбой не вторгаться в пределы княжества. Выплата 56 лакхов рупий избавила Майсур от вторжения.

Вскоре к Бюсси, как к посреднику, стали обращаться и другие индийские правители. Более того, Великий Могол в 1754-м написал французу письмо, где приглашал его в Дели со своим войском, чтобы «стать его личным телохранителем». Вполне возможно, французам, благодаря гению Бюсси, удалось бы завоевать часть Индии или даже всю Индию, но в 1756 году началась Семилетняя война. В Индию вести о войне пришли лишь в начале 1757 года. Французский губернатор Лейри не был готов к конфликту. Средств на содержание армии не хватало. После отъезда Дюпле взяточничество и растраты, которые случались и раньше, усилились. Лейри, послушный директивам Годе и письмам директоров Компании, стремился достигнуть соглашения о нейтралитете. В Мадрасе и других английских колониях большинство чиновников и купцов стояло за войну. Клайв требовал решительных действий.

У англичан на тот момент сложилась совсем комедийная ситуация — основные их владения и основной торговый оборот были сосредоточены в Бенгалии, а самые боеспособные сипаи, обстрелянные и обладающие боевым опытом — на Коромандельском берегу, в Мадрасе. И начиналась война в Индии для британцев очень плохо — в 1756 году в Бенгалии вспыхнула борьба за престолонаследие. Навабом стал молодой Сирадж‑уд‑даула. Один из вельмож, потерпев поражение в борьбе за трон, бежал под защиту англичан, в Калькутту. После отказа британцев выдать его Сирадж‑уд‑даула двинул свою армию и штурмовал Касимбазар, а потом и Калькутту, которая была взята, а белые колонисты просто вырезаны.

Именно поэтому из Мадраса в Бенгалию был прислан отряд лейтенант-полковника Роберта Клайва — 1500 сипаев и 570 англичан. Для переброски была задействована эскадра вице-адмирала Уотсона в составе линейных кораблей «Кент» (70 орудий), «Камберленд» (66), «Тайгер» (60), «Солсбери» (50), а также шлюпов «Бриджуотер» (24) и «Кингфишер» (14) и транспорта «Делавэр». Перед выходом Уотсон при помощи местных материалов переделал судно ОИК в бомбардирский корабль, который назвал «Тандер».

28 декабря 1756 года эскадра вошла в устье реки Хугли и заставила замолчать батареи Бадж Баджа. Используя комбинированные удары то с суши, то с моря, пользуясь широкой поддержкой корабельных орудий, англичанам 2 января 1757 года удалось захватить Калькутту обратно.

Затем Клайв решил ударить по французскому присутствию в Бенгалии, захватив торговую факторию в Шандернагоре. Хрестоматийный пример английской дипломатии того времени — 8 марта 1757 года Клайв написал губернатору Шандернагора Рено письмо, в котором заявлял: «Я торжественно утверждаю, что в настоящее время не собираюсь выступать против вашего города», а 14 марта он послал губернатору ультиматум о сдаче Шандернагора. Рено ответил отказом и попытался преградить эскадре адмирала Уотсона путь вверх по реке Хугли (Шандернагор расположен севернее Калькутты на реке Хугли), затопив в узких местах реки старые корабли и лодки. Но под прикрытием артиллерии Клайва корабли Уотсона подошли к Шандернагору и начали обстрел. После ожесточенного трехдневного боя город сдался. Несколько дней здесь продолжались грабежи.

Ну а потом произошло то, что европейцы могли проделать уже давно. Но только к 1750-м они поняли, что подобные вещи реально возможны. Прибывший Клайв установил связи с индийскими банкирами Джагат Сетхом и Амичандом, и через них — с военачальником наваба Мир Джафаром, которого Клайв в случае победы обещал сделать навабом Бенгалии. Цитата из книги «История Индии»:

Измена Мир Джафара в битве при Плесси 23 июня 1757 г. помогла трехтысячному войску Клайва (в котором европейцев было всего 800 человек) одержать победу над армией наваба, состоявшей из 18 тыс. всадников и 50 тыс. пехоты. День этой битвы считается англичанами датой установления их господства в Индии.

Сразу после победы англичане потребовали от нового наваба Мир Джафара выплатить им огромную сумму (около 18 млн ф. ст.), которая превышала, вероятно, все движимое имущество обитателей Калькутты. Сопротивление местного населения и две попытки падишаха Дели совместно с правителем Ауда (в 1759 и 1760 гг.) захватить Бихар послужили поводом для новых вымогательств англичанами денег у бенгальских навабов. Назначенный в 1760 г. губернатором Бенгалии, Г. Ванситтарт сместил Мир Джафара и сделал навабом Бенгалии его зятя Мир Касима, заплатившего губернатору и членам его совета 200 тыс. ф. ст. и отдавшего Компании три наиболее богатых района Бенгалии: Бурдван, Миднапур и Читтагонг. Тем самым Мир Касим лишился половины доходов и увеличил свои долги Компании и отдельным ее служащим.

Таким образом, одна из крупнейших и богатейших областей в Индии стала колонией английской ОИК. 23 июня 1757 года, дата битвы при Плесси, многими британскими историками считается днем рождения Британской империи. Англичане, посмотрев на успехи Дюпле и Бюсси, сделали следующий шаг. Они просто завоевали целую провинцию и поставили руководить ею своего ставленника, причем было понятно, что реальное руководство осуществляют сами британцы.

Бомбей и Мадрас во время сражений в Бенгалии были беспомощны, Клайв по сути забрал все боеспособные силы, однако робкий и нерешительный Лейри ничего не делал, а Бюсси… Бюсси предпочитал через голову начальства не прыгать. Французы не поддержали бенгальского наваба Сирадж-уд-дина против англичан. Бюсси понимал необходимость активной борьбы против английской Ост-Индской компании, но не настаивал на решительных мерах. В отместку за захват Шандернагора Бюсси только осадил и взял без штурма город Визагапатнам, где находился английский гарнизон. Всех арестованных англичан отпустили в обмен на клятвенное обещание не воевать с французами до конца войны. Возможно, робость Бюсси объясняется новой междоусобицей в Декане — там началась война между Салабатом и Низамом Али. Француз в конце концов смог погасить эту распрю, и чтобы пресечь дальнейшие заговоры, он решил арестовать и казнить Шах Наваз-хана, главного интригана Южной Индии, который был показательно расстрелян французскими сипаями в своем родовом городе Доулатабаде. Казалось, Декан — французский, но… во все это сплетение интриг и контринтриг ворвался человек, который повернул всю историю Французской Индии вспять.

Речь о новом французском генерале, прибывшем из метрополии — ирландце Томасе Артуре Лалли, графе де Лалли-Толлендале. Именно он и стал могильщиком Французской Индии.

Графа де Лалли-Толлендаля перед отъездом назначили синдиком (членом правления) французской Ост-Индской компании, комиссаром короля и генеральным комендантом всех французских учреждений в Индии. Смысл этого назначения историки пытаются понять до сих пор:

Лалли, по словам военного министра д’Аржансона, был резким и строптивым человеком, который не переносил дураков, а «дураками» он считал всех, кто не соглашался с ним. Пятидесятивосьмилетний Лалли казался надменным, вспыльчивым и деспотичным, он плохо обращался с подчиненными, запугивая их, затевал скандалы с равными ему по положению. Это классический пример слона в посудной лавке: бездарный управленец, выдающий напрямик все, что он думает о людях. А поскольку он обладал даром обличения, люди редко забывали или прощали ему эти тирады.

Томас Артур Лалли, граф де Лалли-Толлендаль

Французские историки в один голос пишут — главнокомандующим надо было сделать Бюсси, и тогда история Французской Индии могла пойти по совершенно другому пути. Об уме Лалли может сказать и такой забавный факт — под самый конец войны за Польское наследство, в 1737 году, Лалли — тогда капитан королевских гренадеров — попросил аудиенции у первого министра Франции, кардинала Флери. Он развернул перед этим опытным политиком фантастический план… франко-русского десанта в Англию. Подумайте на минуту — Франция на тот момент негласно воевала с Россией, а Англия заключила с Россией в 1734 году торговый договор. Более того, Лалли пообещал отправиться в Россию и уговорить всесильного временщика Бирона в необходимости свержения английского короля Георга. Флери подумал, несколько раз задумчиво посмотрел на балбеса-ирландца, и… согласился. Согласился по банальной причине — у Лалли имелись большие связи при дворе, а если этот деятельный идиот хочет выставить себя на посмешище — ну только в путь, как говорится.

Лалли не получил при отъезде в Россию ни официальных полномочий, ни даже рекомендательных писем. Неудивительно, что в Риге его арестовали как подозрительного иностранца. Выйдя на свободу лишь через два месяца, Лалли все же добрался до Петербурга и встретился с канцлером Остерманом и Бироном. Но недоверчивый фаворит Анны Иоанновны решил выяснить, насколько серьезна миссия этого француза. Был послан запрос в Париж, но Версаль хранил молчание. И вот тут над Лалли стали сгущаться тучи, ибо Тайная Канцелярия Ее Величества, где в тот момент правил бал Андрей Иванович Ушаков, таких шуток не понимала. Напуганный перспективой дыбы, в мае 1738 года Лалли решил как можно скорее бежать из России. Итог этой поездки — интересные записки о России и понимание того, что политика из него не получилось. С этих пор граф Лалли возненавидел дипломатов и не скрывал своего отвращения к дипломатии как таковой.

И этого человека послали раскручивать тот змеиный клубок, который к 1757 году сложился в Индии!

Лалли выделили всего три полка пехоты по 510 десять человек (Лотарингский, Беррийский и Ирландский) и полк артиллеристов (150 человек). По дороге в Индию из этого состава умерло 319 солдат и 19 офицеров, и это все силы, помимо кораблей, которые метрополия послала в колонию. Но у Компании на месте были довольно большие силы.

Кроме того, Компании передавалась эскадра графа д’Аше — линейные корабли «Зодиак» (74 орудия), «Бьен-Ами» (58), «Сантор» (58) и «Ванжер» (54). На Иль-де-Франс (Маврикий) к ним присоединился дивизион Дюбуа де Ла Мотта в составе «Дюк де Бургонь» (60), «Дюк де Орлеан» (50), «Сен-Луи» (50), «Мора» и «Конде» (по 44 орудия), а также фрегат «Сильфид» (36 пушек).

Проблема у французов была в базировании — защищенная и большая гавань имелась только на Иль де Франс (спасибо Бурдонэ), Пондишерри не мог принимать большую эскадру длительное время, поэтому французский флот мог появляться у Коромандельского берега лишь эпизодически. В свою очередь, к англичанам тоже пришло подкрепление — дивизион коммодора Стивенса в составе линейных кораблей «Ярмут» (64), «Элизабет» (64), «Уэймут» (60) и «Ньюкасл» (60). Теперь вице-адмирал Покок, сменивший Уотсона, имел 8 линейных кораблей, 1 фрегат и 2 шлюпа, тогда как французы — 9 линейных кораблей и фрегат. Но англичане могли спокойно базироваться как на Мадрас, так и на Калькутту, тогда как основная база французского флота в Индии была расположена в 2000 миль от основного места событий. Расстояние от Мадраса до Пондишерри составляло всего 85 миль (137 км), расстояние от Калькутты до Мадраса — 844 мили или 1358 км. Таким образом, весьма небольшое превосходство французского флота обнулялось неудачной системой базирования, и по факту британский флот имел на Коромандельском берегу преимущество. Кроме того, часть французского флота была представлена кораблями ОИК, королевских было только три — дивизион собственно д’Аше (кроме ост-индийца «Ванжер»), тогда как все британские корабли в регионе за исключением одного фрегата и транспортов строились как военные и принадлежали Роял Неви.

28 апреля 1758 года у Пондишерри появился флот д’Аше и Лалли с войсками (д’Аше умудрился плыть в Индию целый год — конвой вышел из Бреста 2 мая 1757 года). Прибывший генерал взял быка за рога — Лейри он сказал, что у него нет времени для глупых разговоров, первых попавшихся индийцев запряг в качестве носильщиков, не обращая внимания на их касты (а в Индии, как все знают, кастовое разделение играет очень большую роль), на робкие попытки представителей Компании посоветовать найти настоящих кули Лалли заявил: «Я мог бы впрячь в повозки и самих членов Совета, если бы счел необходимым». Уже к концу дня все чиновники Пондишерри были объявлены негодяями, изменниками и казнокрадами. Присланный руководитель оказался «классическим примером неправильного человека на неправильной работе в неправильное время». Если Лалли хотел сосредоточиться на борьбе с коррупцией и финансовыми аферами французской ОИК, надо было заключать мир с англичанами и заниматься внутренней политикой компании. Если он хотел победить англичан в Индии — значит, борьбу с коррупцией ему надо было отложить на потом. Лалли погнался за двумя зайцами сразу.

В принципе, противовесом Лалли должен был стать адмирал д’Аше, но он им не стал. Робкий, медлительный, он более всего боялся потерять свои корабли, владения Франции в Индии его фактически не интересовали.

28 апреля 1758 года д’Аше прижал к берегу 24-пушечные «Бриджуотер» и «Тритон», которые были вынуждены выброситься на берег — их в конце концов сожгли команды. Адмирал оставил в Пондишерри 68-пушечный «Комт де Прованс» и 24-пушечный «Дилижан», а сам двинулся к Куддалуру, где встал на якорь. На следующий день показалась эскадра Покока. Д’Аше принял бой на якорях, отдав инициативу противнику. При сближении англичане получили существенные повреждения, французы — понесли большие потери. Кончилось все тем, что д’Аше отступил к Пондишерри. Британцы, лишившись почти всего такелажа, не могли преследовать французов и были вынуждены уйти в Мадрас.

Лалли же захватил без боя Куддалур и теперь требовал немедленно атаковать и захватить форт Сент-Дэвид недалеко от Мадраса — самое укрепленное место во всей Индии. Сент-Дэвид располагал 196 орудиями разных калибров, тогда как у ирландца было всего 6 мортир и 22 пушки, но Лалли был нужен немедленный успех, чтобы сообщить в Париж, что дела в колонии с его прибытием резко пошли в гору.

Для пополнения продовольственных запасов он реквизировал у индийцев даже священных коров; солдаты сгоняли местных жителей и, не разбирая, кто они — брахманы или парии, заставляли перетаскивать орудия. Жители окрестных деревень разбежались, и Лалли устроил настоящую охоту за ними.

На первых порах Лалли способствовала удача — британским сипаям не понравилось численное превосходство противника, и они начали массово дезертировать. А британский гарнизон, к своему огорчению, вскоре узнал: почти все сипаи и местные войска бежали в сельскую местность. Таким образом, против 5000 французов и сипаев выступал гарнизон всего в 240 человек. Естественно, что 2 июня 1758 года Сент-Дэвид сдался.

Британские войска в обороне

Примерно в это же время Лалли послал письмо Бюсси, приказывая оставить Декан и со всеми войсками прибыть к Куддалуру, находящемуся чуть южнее Пондишерри (в 30–40 км). С одной стороны, ирландец был прав — победа Франции в этой войне решалась под Мадрасом, возьми его французы — и далее фактически без сопротивления можно захватить весь Декан. С другой стороны, было понятно, что свято место пусто не бывает, и после ухода сипаев Бюсси из Декана там начнется война за власть, и не факт, что в княжествах не придут к власти проанглийские силы, а это было чревато ударом в тыл. В общем, говоря простым языком, Лалли, как заядлый картежник, решил поставить на карту всё, что только можно. Из письма ирландца: «Миссия, порученная мне королем и компанией, заключается в том, чтобы вышвырнуть британцев из Индии. Для меня не имеет ни малейшего значения то, что старший брат затеял спор с младшим в Декане или что какой-то раджа на ножах с каким-то набобом».

Тем временем у французов кончились… деньги. Где же взять деньги во время войны? Ответ простой — разграбить какой-нибудь город. Лалли развернул свою армию и пошел к Танджуру — местный раджа задолжал Компании 5.6 лакхов рупий. И французские войска, задачей которых сам Лалли видел взятие Мадраса, расположенного на севере, двинулись на… юго-запад, отойдя еще на 150 км южнее.

К тому времени французская армия, не имевшая снабжения, начала грабить все подряд.

Дикие грабежи и бессмысленные опустошения селений между Куддалуром и Танджуром превзошли все, что видела эта терпеливая земля. Попадавшиеся на пути индийские храмы разрушались. Когда несколько брахманов пришли к Лалли жаловаться на бесчинства его армии, тот приказал привязать их к жерлам пушек и дать залп. Жестокость не принесла пользы. Население разбегалось при первом приближении войск, в опустевших деревнях нельзя было найти не только продовольствия, но и воды. Лалли все же пригнал своих людей под стены Танджура. Увидев перед собой богатый большой город, солдаты воспрянули духом.

Армия танджурского раджи, вышедшая навстречу французам, была быстро разбита, но стены Танджура оказались неприступны. У французов не было ни лестниц, ни каких-либо осадных орудий. Пришлось разбить лагерь неподалеку от города. Генерал рассчитывал на трусость раджи. Последний, видя, насколько разложилась армия Лалли, не торопился сдаваться на милость победителя. Раджа рассчитал правильно, с каждым днем силы Лалли таяли, кули и сипаи дезертировали десятками, продовольствия осталось на два дня.

Стояние под Танджуром свелось к обычной торговле. Из книги Маклинна «1759: Год завоевания Британией мирового господства»:

Пока французы томились на жаре перед стенами города, «боевые действия» в основном представляли отдельные попытки предложений и контрпредложений. Упрямый владыка предложил три лакха. Лалли потребовал десять и союза против британцев.

Когда Лалли, наконец, предпринял серьезный маневр, чтобы атаковать город, подтащив осадные тараны, раджа предложил пять лакхов, обеспечение продовольствием армии, 1 000 кули и 300 всадников.

Лалли колебался, стоит ли принять предложение. Наконец, он решился, но задержка привела к непониманию. В конце концов, предложение было отозвано. Французский командующий пришел в ярость, грозил, что отправит раджу в изгнание на остров Маврикий, когда схватит его. И это окончательно убедило князя Танджура сопротивляться до конца.

Танджур не сдался, и Лалли был вынужден вернуться в Пондишерри. Там его встретили памфлеты, а также листок британского адмирала Покока, который говорил, что своим походом к Танджуру Лалли просто спас английский Мадрас.

5 августа 1758 года произошел очередной бой между эскадрами д’Аше и Покока, на этот раз у Негапатама. Началось все за здравие для французов — д’Аше смог обрезать британскую линию и поставить под продольный огонь замыкающие силы англичан — «Камберленд» и «Ньюкасл». Корабли получили значительные повреждения, но остались в строю. Далее начался бой в кильватерных колоннах, во время которого Покок применил бомбы. Они вызвали значительные пожары на французских кораблях, «Мора» и «Конде» выкатились из линии, исправлять повреждения. «Элизабэт» сошелся борт о борт с «Комт де Прованс», а «Зодиак» атаковал «Ярмут». Эти схватки получились наиболее упорными, корабли с обоих сторон были разбиты, и к ночи французы отступили и ушли на Иль-де-Франс, чтобы пополнить запасы, команды и отремонтироваться. Британцы также увели корабли в Калькутту, чтобы исправить повреждения.

Сражение французского и английского флотов

Где было взять деньги для оплаты сипаев и французских солдат? В принципе деньги мог достать Бюсси, который, как мы помним, имел независимые источники финансирования и предложил Лалли поставить аркатским навабом Басалат Джанга, чтобы получить за это выкуп. Лалли, завидуя славе Бюсси, предложил своего кандидата — Раза Сахиба, человека без денег, армии и авторитета, все преимущество которого заключалось только в том, что он был сыном того самого Чанды Сахиба, о котором мы писали выше. Разговор один на один окончился скандалом: «Дайте мне взаймы ваши миллионы франков или одолжите их у ваших негров», — прокричал синдик со злобой. Бюсси спокойно ответил, что речь может идти о нескольких сотнях тысяч франков. Лалли сухо попрощался и удалился. После этой встречи Бюсси навсегда остался для Лалли «самым скупым, самым лживым человеком на свете».

Бюсси вернулся в Пондишерри, и около него начали группироваться все, кто был недоволен Лалли. Более того, в Париж полетели письма от морских и сухопутных офицеров, которые требовали назначить главнокомандующим именно Бюсси, поскольку Лалли «ведет себя, как слон в посудной лавке».

Меж тем ирландец яростно продолжал рушить то, что до него было такими трудами построено. В Аркат он назначил раджой Раза Сахиба, смертельно обидев Салабат Джанга, который хотел этот титул для своего сына, а дальше еще и оскорбил Раза, написав ему на французском приказ собрать денег для армии Компании. Бюсси, не вовремя оказавшийся рядом, заметил, что письма к людям такого ранга составляются исключительно на фарси, что совершенно вывело Лалли из себя: «Вы для того туда и едете, чтобы переводить». С тех пор Бюсси и Лалли стали смертельными врагами.

12 декабря 1758 года началось наступление на Мадрас. Время было выбрано абсолютно неудачно — в Индии начался сезон дождей. Силы гарнизона Мадраса составляли 1758 белых, 2200 сипаев и 500 индийцев. Лалли вел с собой 3266 белых солдат, 3400 сипаев и 600 индийцев. 14 декабря французы подошли к стенам города. Командир гарнизона, полковник Стрингер Лоуренс, боя в предместьях не принял, эвакуировав всех за городскую стену. Кроме того, Лоуренс оставил в «черном городе» большие винные запасы, и вскоре армия Лалли начала просто морально разлагаться. Пьянки перемежались мародерством, а грабежи — пьянками. «Черный город» горел, озверевшие пьяные люди дрались между собой из-за добычи. Любители поживиться нагружали телеги или армейские повозки награбленным добром и отправлялись в Пондишерри. Большинство солдат потеряло всякую боеспособность.

Лоуренс попробовал сделать вылазку, но она закончилась неудачно — потеряв примерно 300 человек, англичане откатились обратно.

2 января 1759 года начались обстрелы Мадраса. Но британцы и не думали сдаваться, ведь Мадрас готовился к обороне целый год. Там было в достатке припасов и провизии, пороха и ядер. Армия же Лалли, спалив весть посад, была вынуждена разбить бивак на открытом месте, и скоро начала страдать от болезней, недостатка провианта и дождей. Особо неприятным был звоночек 20 января 1759 года, когда 150 французских сипаев… перебежали на сторону англичан и влились в оборону города. Ибо кормили в осажденном Мадрасе лучше. А 30 января на море показались паруса. Лалли питал надежду, что это подошла эскадра д’Аше, однако это оказался британский фрегат, который привез в Мадрас подкрепления и провиант. И стало понятно, что сухопутная блокада Мадраса теряет смысл, ибо с моря французы противопоставить англичанам ничего не могут. Оставалось лишь идти на штурм, либо уходить обратно в Пондишерри.

9 февраля начался генеральный обстрел Мадраса, в стене появились значительные проломы, однако французы так и не смогли подавить крепостную артиллерию, и штурм был отложен. А 16 февраля в Мадрас вошли британские корабли, которые привезли 600 человек подкрепления, доставили припасы, и паника охватила даже самые дисциплинированные полки французов. Лалли снял осаду и ушел в Пондишерри.

Тем временем Клайв послал большой отряд в Северные Сиркары и изгнал оттуда французов, запер их в Масулипатаме, где они, продержавшись два месяца, капитулировали. Как и следовало ожидать, Салабат Джанг немедленно признал права англичан.

Лалли потребовал от Бюсси вернуть земли обратно под протекторат французов, но Бюсси отказался, прислав липовую справку от врача, что он болен. В этот момент из Франции был доставлен пакет, где находился приказ маршала Бель-Иля — в нем Бюсси назначался заместителем Лалли, более того — Бюсси теперь был подчинен непосредственно Парижу, Лалли не мог ему приказывать. Таким образом, ко всей неразберихе у французов добавилось еще и раздвоенное командование.

Лалли, проглотив обиду, умолял Бюсси вернуться в Декан и восстановить там положение французов, и Клайв прекрасно понимал, что судьба Британской Индии без преувеличения зависит от того, сможет Бюсси со своим отрядом прорваться в Декан, или нет. На перехват французского полководца были посланы 1000 английских сипаев, которые должны были устроить на Бюсси засаду. Лалли, желая не отставать от Бюсси, возглавил войска, и двинулся вместе с ним. Цитата из книги Каплана «Путешествие в историю. Французы в Индии»:

Англичане были великолепно информированы обо всех действиях противника. Получив подкрепление, они двинулись навстречу французам. Оба войска сошлись у местечка Вандеваш; пятитысячное войско французов и сипаев с двухтысячным отрядом маратхской кавалерии стояло против стольких же англичан. Поле боя представляло собой холмистое место, где росли низкие деревья, были овраги и пруды. Лалли расположил свой лагерь на широком холме. Английский полковник Кут построил войска в виде полумесяца. Лалли задумал смешать строй англичан. Левый фланг показался ему наиболее слабым. Поэтому он приказал маратхской кавалерии атаковать левый край и центр. Маратхи не очень любили рисковать, сражаясь за чуждые им интересы. При первых же залпах противника они приостановили лошадей и отъехали в сторону, вполне довольствуясь ролью наблюдателей. Лалли со своими адъютантами оказался между двумя армиями, но под градом пуль вернулся, на позицию невредимым. Положение не обескуражило генерала. Он установил в центре лагеря орудия и создал импровизированный форт, используя естественные возможности рельефа. Ему удалось отбросить противника на некоторое расстояние; англичане отошли, держа строй. Тогда Лалли вновь вскочил на коня и повел в атаку свою немногочисленную кавалерию — 150 человек. Однако настроение маратхов передалось и драгунам, они неохотно двигались за генералом. При первом же залпе всадники остановились. Лалли с несколькими офицерами был впереди, но он был вынужден вернуться назад, проклиная трусов. Лалли бросил в бой Лотарингский полк, первая атака которого оказалась удачной, но англичане, введя в бой резервы, перешли в контратаку и смяли его.

На левом фланге французского войска Бюсси отбивал все атаки противника, но англичанам удалось зайти с тыла. Паника охватила солдат, однако Бюсси сумел их остановить, он хотел перестроить распавшиеся было отряды. В это время пуля сразила его коня. Конь упал и придавил бригадира. Солдаты, подумав, что он убит, бросились врассыпную. Когда Бюсси вылез из-под коня и стал на ноги, он увидел, что окружен англичанами.

С остатками войска Лалли отступил в Пондишерри. Кут не преследовал его.

Таким образом, Бюсси был взят в плен, и французы лишились даже призрачного шанса восстановить ситуацию. Англичане меж тем отпустили Бюсси, взяв с него слово, что он тотчас же по прибытии в Пондишерри проследует во Францию. Они убирали из Индии самого сильного и умного врага. Бюсси писал:

Я прослужил 23 года в Индии, которую могу считать своей второй родиной. Я вынужден покинуть ее, и оставляю здесь часть своей жизни, такой завидной, хотя и отягощенной трудами. Я был вырван из среды друзей, близость которых мне бесконечно дорога. Я покинул их с чувством печали, более сильной и глубокой, чем просто горькое предчувствие, ибо эта печаль основана на опыте прошлого и настоящего и заставляет меня уноситься к будущему. Удаляясь от Пондишерри, я не могу не содрогаться при мысли о судьбе города, величие которого, смею льстить себя надеждой, было создано в какой-то степени и моими усилиями.

Если Битва при Плесси решила судьбу Бенгалии, то битва при Вандеваше — судьбу Французской Индии. После этого сражения англичане практически без боя занимали один за другим подконтрольные французам города — сначала пал Аркат, за ним Карикал, а потом войска Кута начали окружать Пондишерри. При этом д’Аше к Коромандельскому берегу в этом году идти отказался, поскольку «Пондишерри может несомненно пасть, а с ним будут захвачены и французские корабли». Меж тем в Пондишерри шла склока между губернатором Лейри и Лалли. Вместо приведения города в боевую готовность Лалли, ради поддержания боевого духа, решил провести… парад. Военный парад армии, проигравшей половину Индии, в осажденном неприятелем городе.

Чтобы снять блокаду, Лалли повел армию к Аркату, однако 17 октября она взбунтовалась. Солдаты не получали жалования уже четыре месяца и потребовали денег. Кое-как, частичными выплатами, проблему удалось решить, но тут пришла весть о прибытии британской эскадры, и вся армия в полном составе бежала обратно в Пондишерри.

В сентябре 1760 года началась осада столицы Французской Индии. Уже в первые недели в Пондишерри начался настоящий голод, и Лалли решил избавиться от «лишних ртов» — ткачей, которые жили в предместьях. Мало того, что их выгнали — перед этим их еще и ограбили, забрав весь скот и все продовольствие. Все индийцы покинули город.

20 сентября Кут начал систематическое разрушение обороны Пондишерри. Через 10 дней пал редут «Мадрас», и британцы получили форпост у стен города. В начале октября подошедшие 44-пушечный «Соутси Кастл», 36-пушечный «Гермиона» и 32-пушечный «Белейн» обстреляли французские форты с моря и прикрыли высадку отрядов на побережье. 8 ноября установленные там батареи 24-фунтовок и 9-дюймовых мортир открыли огонь по французским укреплениям со стороны моря. 12 ноября пал редут Сен-Томе, там были установлены новые батареи, которые открыли огонь уже по городским улицам.

Лалли при обороне Пондишерри

В начале января 1761 года на море разразился большой шторм и Лалли воспрял духом — может быть, британская эскадра получит повреждения и уйдет в Калькутту? Британцы действительно понесли серьезные потери, потеряли примерно 1100 матросов, были смыты все батареи на побережье, «Фалмут» потерял мачту, утонул 60-пушечный «Сандерленд», 64-пушечный «Дюк д’Аквитань» и несколько транспортов. Однако флот не ушел. Единственное, что смогли французы — это восстановить относительную боеспособность редута Сен-Томе, но уже 3 января обстрелы с моря снова продолжились. 7-го числа был отбит обратно редут Сен-Томе. 15 января практически все редуты французов были взяты, и на следующий день Пондишерри, находясь на грани голодной смерти, сдался. В плен попали 2072 европейских солдата и офицера, и 381 чиновник французской Ост-Индской компании. Английские потери, исключая шторм, составили 32 офицера и 500 рядовых. Французская Индия пала.

18 января Лалли подписал капитуляцию. Кут приказал перевезти генерала в Мадрас в качестве пленника, причем англичане еле спасли ирландца от самосуда — французы были готовы убить генерала, который за три года умудрился промотать все завоевания французской короны в Индии.

Толпа, однако, требовала крови. Схватили главного интенданта, 70-летнего старика Буа (его никто не охранял), и приволокли на площадь. Один из служащих Компании тяжелой палкой размозжил ему голову. С трупа содрали одежду и оставили так лежать на площади. Пока толпа расправлялась с Буа, какие-то люди проникли в здание интендантства и уничтожили все бумаги. Многие воры, казнокрады и спекулянты были спасены от суда.

Прибывшего в Мадрас Лалли подвергли обыску, разграбили весь его багаж, посадили на маленький корабль, следовавший в Европу, и выделили ему матросский рацион, не признавая в нем офицера.

Меж тем английские уполномоченные Пиго и Дюпре (бывшие французы, протестанты, их предки бежали в Англию после отмены Нантского Эдикта) занялись уничтожением Пондишерри. Были взорваны и срыты все форты, вывезено всё, что можно было вывезти. За три месяца город был стерт с лица земли.

Прибывший в Париж Лалли обвинял в своем фиаско всех и вся. Вполне логично, что 5 ноября 1762 года он загремел в Бастилию. Вполне возможно, ирландец так бы и закончил свои дни за решёткой, но тут умер его друг, отец Лавор, иезуит, его индийский приближённый. Когда начали описывать имущество святого отца, обнаружили и его записки, которые оказались посвящены Лалли. Лавор не пожалел ирландца — он обвинял его в государственной измене, писал, что ирландец являлся платным шпионом англичан, рассказывал о чудовищной жестокости бывшего командующего в Индии. В дневнике содержались подробные описания того, как Лалли во время осады Пондишерри злорадствовал, наблюдая из своего окна за истощенными голодом людьми, как он продуманно послал французских солдат на верную смерть во время кампании.

Неизвестно, что из этого описания было правдой, а что ложью, но пройти мимо такого свидетельства французские власти не могли. Начался суд, который длился три года. Наконец, в мае 1766 года парламент приговорил Лалли к смерти. Людовик XV, узнав о решении, был очень встревожен и даже плохо спал, но не пожелал из-за одного человека вновь ссориться с судейскими чиновниками. 9 мая 1766 года на Гревской площади Парижа при огромном скоплении народа Лалли отрубили голову на эшафоте. Ирландец принял смерть с достойным спокойствием.

В 1788 году, однако, судебная палата Парижского парламента пересмотрела свое решение — Лалли-Толендаль был реабилитирован и признан невиновным в измене Франции. Но нет никаких сомнений в том, что именно Лалли похоронил все мечты о французской колониальной империи в Индии.

Теперь у англичан не было значимых соперников в регионе. Они безусловно контролировали Бенгалию, Коромандельский и Малабарский берег, оставалось лишь расправиться с внутренней Индией. Англичане не видели в этом особых трудностей, а зря — ибо упавшее знамя сопротивления подняло индийское княжество Майсур. Но об этом, как и об английских порядках в Бенгалии, субсидиарных договорах и первом опыте «продразверстки» с английским уклоном мы расскажем уже в следующей части.

Часть 8

Прежде чем мы продолжим, нельзя не остановиться на еще одной военной операции, которая показала англичанам, что голландцы хоть и ослабели, но еще могут тряхнуть стариной и вызывающе хлопнуть дверью.

Как мы с вами помним, Мир-Джаффар в 1759 году заключил с Клайвом договор о союзе и попал под английское влияние. Надо сказать, что наваб Бенгалии скоро стал этим тяготиться, и чтобы выбить одних европейцев, он решил позвать других. Но кого? Французов уже разгромили в Шандернагоре, и к тому же они были заняты военными действиями на Коромандельском берегу. И Мир-Джаффар решил обратиться к… голландцам! Через их торгового агента в Чинсуре он послал губернатору Батавии предложение выступить вместе против англичан и дать голландцам исключительное право на торговлю с Бенгалией.

В июне 1759 года британцы получили сведения, что голландский губернатор Батавии собирает эскадру для отправки в Бенгальский залив, чтобы укрепить голландские гарнизоны. При этом английская эскадра адмирала Покока была занята противостоянием с французами у Пондишерри. Тем не менее Покок отправил часть войск на 5 транспортах в Бенгалию — на всякий случай.

В августе голландцы прибыли к устью Хугли и поднялись вверх по реке к Чинсуру. Клайв сразу же обратился к навабу — тот ответил, что ни с кем никаких договоров не подписывал и вообще ни с какими другими силами, кроме британских, он сотрудничать не собирается.

Гром грянул в октябре, когда к Хугли подошла основная голландская эскадра в составе фрегатов «Флиссинген» (36 орудий), «Блейсвийк» (36), «Вельгелееген» (36), «Принс оф Оранж» (36), «Элизабет Доротеа» (26), «Варельд» (26) и шлюпа «Мозель» (16).

Клайв, напуганный таким развитием событий, запретил подъем голландского флота вверх по реке, однако голландцы на этот запрет наплевали и проследовали к Чинсуре, Касимбазару и Патне. Был высажен довольно большой десант (700 голландцев и 800 малайцев, обученных европейскому бою, с современными ружьями), и это заставило Клайва бить в колокола, ибо он мог выставить против этих сил 330 белых и 1200 сипаев, причем выучка последних была гораздо хуже выучки малайцев.

Проблема, помимо всего прочего, заключалась в том, что между Британией и Голландией был мир, поэтому стороны угрожали друг другу исключительно маневрами. Голландцы продвинулись к Калькутте, и командир отряда потребовал, чтобы англичане отказались от привилегий в Бенгалии и беспрепятственно пропускали голландские корабли вверх по реке, к колониям Нидерландов. На это Клайв отвечал, что просто исполняет приказы наваба Бенгалии Мир-Джаффара. Добудьте разрешение у наваба — ради бога. А пока его нет — извините, мы будем действовать согласно нашим договоренностям с правителем Бенгалии.

Из кораблей у англичан на тот момент имелись только 30-пушечные «ост-индийцы» «Дюк оф Дорсет», «Калькутта» и «Хардвик». Вскоре, 24 ноября 1759 года, английские корабли атаковали голландцев, но неудачно — «Дюк оф Дорсет» сблизился с «Флиссинген», а дальше ветер стих, и два оставшихся английских корабля не смогли подойти ему на помощь. Голландцы обрушили свой огонь на «ост-индийца». Сражение продолжалось в течение двух часов, «Дюк оф Дорсет» получил около сотни ядер только в корпус, а «Хардвик» и «Калькутта», дождавшись-таки ветра, смогли сблизиться с концевыми голландцев, которые предпочли выйти из боя. Во время отхода «Мозель» вылетел на мель и был захвачен.

Возможно, такой поспешный отход объяснялся своевременным сообщением разведки — как только голландцы скрылись из виду, на рейде Калькутты появились 100-пушечный «Роял Джордж» и 54-пушечный «Оксфорд», направленные для защиты колонии.

В тот же день, 24 ноября, англичане атаковали голландский сухопутный отряд у Шандернагора и смогли отбросить его от города, используя преимущество в артиллерии (у голландцев совсем не было полевых пушек). А на следующий день англичане внезапно атаковали голландцев с двух сторон около поселения Бидера — 4 пушки британцев были заранее скрыты в манговой роще, а основная часть пехоты укрылась в овраге, выставив разведчиков. Голландцы оказались под огнем на ровной местности, они пытались выстроить боевой порядок, но, расстреливаемые со всех сторон, не выдержали огня и побежали. Конница наваба, мудро поставившая на победителя, ринулась в погоню, и вскоре голландские силы были разгромлены. Нидерландцы потеряли убитыми 100 белых и 200 малайцев, 300 человек ранеными. В плен попали 14 офицеров, 350 европейцев и 200 малайцев. Сразу же после этой битвы англичане захватили Чинсур.

На следующий день появились голландские парламентеры, которые предложили отпустить пленных и оплатить военные издержки Британии — англичане оценили свои расходы в 100 тысяч фунтов стерлингов. Таким образом, Чинсур стал лебединой песней голландской военно-торговой экспансии в Индии.

Ну а теперь о французах.

И первый вопрос, который стоит рассмотреть — так почему же проиграла Франция? Здесь самое время поговорить о разнице между колониализмом и империализмом.

Допустим, мы организовали небольшой магазинчик и начинаем торговую деятельность. Все, что интересует нас на первом этапе — просто отбить вложенные деньги и выйти в прибыль. То есть каждая сделка должна быть прибыльной, и мы страдаем и от каждой траты денег на предвиденные и непредвиденные расходы, и от любых убытков. Постепенно нам удается встать на ноги, и здесь цель немного меняется — важно, чтобы сумма доходов была больше суммы расходов. У нас нет лишних денег, которые мы готовы вкладывать в развитие нашего магазина, в расширение сети, в рекламу, в логистику. Нам важно не уйти в отрицательные показатели по марже.

Владения англичан в Индии на 1767 г.

Это и есть колониализм. Вспомните слова генерального контролера финансов Франции, Жана-Батиста де Машо д’Арнувиля из предыдущей части: «Колонии Франции должны давать деньги, а не потреблять их». Это и есть чистой воды колониализм. В логике французов, выраженной словами Машо, общая сумма сделок по колониальной торговле должна быть прибыльной, причем на каждом этапе. Колония должна приносить прибыль, иначе от нее легче отказаться, поскольку пропадает смысл в ее существовании.

Но давайте предположим, что мы разработали амбициозный план — развить наш магазинчик до размеров супермаркета (даже не так — до размеров федеральной сети). В этом случае нам нужно не делить полученную прибыль, а постоянно вкладывать ее в развитие. Более того, нам нужно иметь и свое производство, и свою службу логистики, и свою службу реализации. Примером тут может служить нефтяная империя, построенная Джоном Рокфеллером.

Из книги Дэниэла Ергина «The Prize», название которой у нас перевели почему-то как «Добыча»:

«Рокфеллер предпринял первые шаги в интеграции процесса организации поставок и дистрибуции внутри своей организации, стремясь обезопасить все свои операции на шатком, подверженном перепадам рынке и укрепить свои позиции по сравнению с конкурентами. Фирма Рокфеллера покупала в собственность наделы земли, где рос белый дуб, необходимый для производства бочек, закупала цистерны и склады в Нью-Йорке и суда на Гудзоне. Рокфеллер установил один принцип, которому с религиозным рвением следовал всю жизнь, — выстроить и удерживать сильную финансовую позицию. Уже к концу шестидесятых годов ему удалось аккумулировать достаточные финансовые ресурсы, чтобы его компания не была в зависимости от банкиров, финансистов и спекулянтов, в такой степени в какой находились тогда железнодорожные компании и другие участники нефтяного бизнеса. Финансовый капитал не только защищал компанию от банкротства и экономических кризисов, от чего страдали их конкуренты, но также позволял извлекать немалую выгоду из сложных экономических ситуаций».

И далее:

«Стандард ойл» в отношениях с железнодорожными компаниями не остановилась на скидках. Она стала использовать свое положение для того, чтобы ввести практику «уступок». Конкурирующая фирма могла платить перевозчику доллар за баррель нефти, отправленной в Нью-Йорк. А железнодорожная компания, обернув эти деньги, выплачивала двадцать пять центов с этого доллара ее конкуренту — «Стандард ойл»! Что, конечно же, в свою очередь давало огромную финансовую поддержку «Стандард ойл», которая и так платила по более низким расценкам. На самом деле все это означало, что конкуренты, сами того не зная, субсидировали «Стандард ойл». Мало что из остальных приемов, практикуемых «Стандард ойл», вызывало такую бурю протеста у публики, как эти самые уступки, по мере того как они постепенно становились известными».

Рокфеллер в конкурентной борьбе где-то мог продавать нефть ниже себестоимости, чтобы разорить своего противника и завоевать рынок. Мог занять какой-то рынок не потому, что он выгоден, а только чтобы сюда не пришел его конкурент. И так далее.

Таким образом, здесь речь уже идет не о прибыльности в каждой конкретной сделке, не о прибыльности компании в определенный конкретный период, а о торговой экспансии — иногда в убыток себе, но неизменно или ради монополии, или ради господствующего положения на рынке. Более того — это положение достигается совершенно нерыночными методами. Как будто на середине одновременного сеанса игры в шахматы один из игроков вдруг начинает бить остальных шахматной доской по голове и объявляет себя победителем! Формально он прав: вы лежите без сознания, и следующего хода уже не сделаете.

Картина «Возвращение набоба». Так называли служащих Ост-Индской компании, разбогатевших на грабеже и вернувшихся в Англию

Что позволило британской ОИК сменить стратегию «маленького магазинчика» на экспансионистскую политику? Ответ прост — кредит и господдержка, тот самый кредит, о котором мы так подробно говорили в части VI. Ну а господдержка выразилась в больших эскадрах Роял Неви, присылаемых правительством Британии для спасения дел Компании. Проще говоря, у англичан оказалось больше денег и ресурсов, чем у французов. Дело ведь не только в Лалли. У британцев тоже случались громкие провалы и поражения, тоже были глупые и неумелые исполнители. Но британская ОИК благодаря деньгам и ресурсам могла позволить себе ошибаться, для французов же любая ошибка из-за недостатка сил и средств становилась смертельной. Именно это и произошло.

При столкновении двух систем — колониализма и империализма — империализм однозначно победил. Точно так же, как любой маленький магазинчик проиграет в конкурентной борьбе с транснациональной корпорацией.

Итак, британская Ост-Индская компания победила французов, оттеснила голландцев, отобрала у индийцев некоторые княжества. Но хорошо, посланцев французской монархии англичане победили. А как же сама Индия? Разве она не была гораздо богаче, гораздо многолюднее, гораздо сильнее, чем Англия, Франция, Голландия, да и вся Европа вместе взятые? Это одновременно и правда, и нет. Индия была и богаче, и густонаселеннее, и сильнее. Основная проблема в том, что элита Индии в массе своей оказалась компрадорской, продажной. Европейцы всегда находили в Индии представителей местной элиты, готовых за деньги или материальные блага встать на их сторону. И в результате боеспособные образования (пираты Ангриа, маратхи) были задавлены самими же индийцами при весьма скромной поддержке европейцев. Проще говоря, из-за продажности и властолюбия своей элиты Индия стала из субъекта политики её объектом. Именно поэтому субконтинент сумела завоевать даже не прочная структура типа корпорации Джона Рокфеллера, а рыхлое, аморфное образование — британская Ост-Индская компания.

Внутреннее состояние ОИК лучше всего иллюстрирует отрывок из книги Ниалла Фергюссона «Империя: чем современный мир обязан Британии»:

«Экономисты называют ситуацию, когда владельцы компании испытывают неустранимые трудности в управлении служащими, агентской проблемой (проблемой «принципал — агент»). Трудности растут пропорционально расстоянию между теми, кому принадлежат акции, и наемными работниками.

Здесь следует сказать несколько слов не только о расстоянии, но и о ветрах. Около 1700 года плавание из Бостона в Англию занимало четыре-пять недель (обратная дорога — пять-семь недель). Путь до Барбадоса занимал около девяти недель. Из-за ветров торговля подчинялась сезонному ритму: суда уходили в Вест-Индию в ноябре-январе, а в Северную Америку — с середины лета до конца сентября. Но плавание в Индию и обратно длилось гораздо дольше: на поездку из Англии в Калькутту через Кейптаун требовалось в среднем около полугода. В Индийском океане с апреля по сентябрь дуют юго-западные ветра, с октября по март — северо-восточные. В Индию надо было отправляться весной, вернуться же домой, в Англию, можно было только осенью.

Долгие плавания между Азией и Европой делали монополию Ост-Индской компании одновременно и затруднительной, и легко осуществимой. В отличие от торговли с Северной Америкой, в индийской торговле малые компании не могли составить конкуренцию крупным. К 80-м годам XVII века сотни компаний возили товары в Америку и Карибский регион и обратно. В то же время издержки и риск шестимесячного плавания в Индию поощряли концентрацию торговли в руках одной крупной компании. Однако эта крупная компания испытывала трудности с контролем над сотрудниками, поскольку им требовалось полгода только для того, чтобы добраться до места работы. Директивы шли так же долго. Поэтому служащие Ост-Индской компании пользовались значительной автономией. На самом деле большинство их находилось совершенно без присмотра со стороны лондонского начальства.

А поскольку жалование сотрудников компании было относительно скромным (писарю платили пять фунтов стерлингов в год — не намного больше, чем домашней прислуге в Англии), большинство их не стеснялись вести бизнес на стороне, за собственный счет. Позднее это прозвали «старыми добрыми экономическими принципами Лиденхолл-стрит: маленькое жалование и огромный приработок». Иные пошли еще дальше: забросили работу в компании и сосредоточились на собственном бизнесе. Эти нарушители монополии были сущей бедой для директоров в Лондоне».

Так, например, «основатель Британской империи» Роберт Клайв прибыл в форт в 1743 году в качества писца с окладом в 15 фунтов в год — а потом, через несколько лет, уже будучи лордом, бароном Плесси и генералом, нагло похвалялся в английском парламенте: «Я бродил по открытым для меня подвалам между грудами золота и драгоценностей!». Клайв награбил для себя и Компании столько, что вошел в число богатейших людей мира. Писатель Хорас Уолпол писал о нем: «Прибыл генерал Клайв, обладатель поместий и бесчисленных бриллиантов. Когда нищий просит у него милостыню, он отвечает: «Друг мой, у меня сейчас нет с собой мелких бриллиантов». После возвращения в Англию Роберт Клайв угодил под парламентское следствие по делу о хищениях в Индии. Следователи сильно занизили размер его состояния, и оценили его в 234 тысячи фунтов стерлингов. При жаловании в 15 фунтов в год такое состояние можно было заработать разве что за несколько десятков тысяч лет. Тем не менее в парламенте Клайва оправдали — «за оказанные Родине огромные услуги».

Вообще «Разграбление Бенгалии» после битвы при Плесси стало официальным термином исторической науки. В одном только Муршидабаде английские солдаты награбили на 3 миллиона фунта стерлингов. А расхищение государственной казны Бенгалии принесло англичанам 5 миллионов 260 тысяч фунтов стерлингов. Отбирая товары или скупая их по произвольно установленным ценам, а также навязывая местному населению ненужные залежалые товары, служащие Ост-Индской компании только с 1757 по 1780 год нажили в Бенгалии 5 миллионов фунтов стерлингов. Чистый доход корпорации в Бенгалии вырос с 14, 946 миллиона рупий в 1765 году до 30 миллионов рупий в год в 1776–1777 годах. Даже у рядовых солдат ранцы оказывались набиты драгоценными камнями, а бутылка вина у британских маркитанток во время разграбления Шандернагора стоила слиток золота.

При этом британский государственный долг во время Семилетней войны возрос с 75 миллионов фунтов в 1757 году до 133 миллионов фунтов в 1763 году. Эти деньги пошли на формирование полков и эскадр, субсидии союзникам и тому подобные вещи. В этот же период Ост-Индская компания заняла у государства (у Банка Англии) 2,6 миллиона фунтов и выплатила в казну… 260 тысяч фунтов налогов и платежей по кредиту. Для примера — снаряжение и содержание эскадры Покока в Ост-Индии обошлось английским налогоплательщикам в 300 тысяч фунтов. Вообще схема распределения прибыли ОИК была следующей — корпорация ежегодно выплачивала 12.5% от прибыли акционерам, 12% доставались государству в качестве налогов. Так вот, если взять за основу 260 тысяч фунтов, выплаченных за 7 лет (1757–1763 гг.), то получается, что общая прибыль Компании за это время составила 2 миллиона 80 тысяч фунтов. Хотя один только грабеж казны бенгальского наваба принес ОИК 5 миллионов 260 тысяч фунтов стерлингов. Вопрос — а куда, собственно, делись недостающие 3 миллиона? Ответ прост — их разворовали.

Корабль британской ОИК. Обратите внимание — на белой полосе нет пушечных портов, они нарисованы, чтобы отпугнуть потенциальных грабителей и придать купеческому кораблю сходство с военным

Естественно, что наживались все — и работники Компании, и солдаты, и моряки, и маркитантки, и их семьи. В проигрыше были только местные жители. Из книги Бернье «История последних политических переворотов в государстве Великого Могола»:

«Первый же год господства Ост-Индской компании в Бенгалии дал резкий скачок в росте земельных налогов: размер ежегодного земельного налога при туземном правительстве за предыдущие три года, кончая 1764/65 г., составлял в среднем 7 483 тыс. рупий, или 742 тыс. ф. ст., в первый же год английского господства размер налога возрос до 14 705 тыс. рупий, или 1 470 тыс. ф. ст., т.е. был увеличен почти вдвое. Непрерывный рост дают налоги и по другим провинциям; например в Агре в первый же год английского господства земельный налог был повышен на 15%, на третий же год — на 25% по сравнению с общим размером налога туземного правительства. Земельный налог в 1817 г. — последнем году государства Махратта — составлял 80 лакх рупий. В 1818 г. — первом году британского управления — земельный налог возрос до 115 лакх рупий, а в 1823 г. уже составлял 150 лакх рупий, т.е. в течение 6 лет земельный налог возрос почти вдвое. За 11 лет (1879/80–1889/90) в Мадрасском президентстве было продано с аукциона в уплату земельного налога 1 900 тыс. акров земли, принадлежавшей 850 тыс. крестьянских хозяйств. Это означает, что 1/8 всего сельскохозяйственного населения президентства была лишена земельной собственности. Однако у крестьянства отбиралась не только земля, но и жилища, рабочий скот, нищенское имущество домашнего обихода, включая кровати, одежду, кухонные принадлежности».

Государство такое положение вещей, естественно, не устраивало — получалось, что бизнес в Индии выгоден для всех, кроме короны. Власти требовали предоставить отчеты по доходности ОИК и пересмотреть выплату налогов. Но поскольку очень большое количество членов правительства получало от ОИК пенсии и входило в число её акционеров, в 1767 году высокие стороны договорились, что в обмен на фиксированный платеж в 400 тысяч фунтов стерлингов бумаги можно будет не показывать. Более того, на слушаниях в парламенте директор ОИК заявил, что «все подвластные Компании территории были завоеваны без какой-либо помощи английской армии и Королевского Флота», поэтому взимаемые в Индии налоги — это личное дело Компании. Эти слова вызвали у парламентариев шквал возмущения, однако директора ОИК крепко держались на своих местах благодаря взяткам и келейным соглашениям с королевским окружением и правительством.

К тому же — и это специфика Ост-Индской компании — ей руководили временщики, которым было совершенно все равно, какая ситуация сложится потом. В первую очередь они пытались набить свои карманы до того, как лишатся должности.

И в 1769-м рвануло.

Годом ранее, в 1768-м, в Бенгалии случился неурожай из-за засухи. Весной 1769 года цены на зерно взлетели. В Муршидабаде 3 зиры (зира — 1.25 кг) зерна продавали за 1 рупию (рупия — 11.6 граммов серебра, фунт стерлингов — 103 грамма серебра, то есть 9 рупий составляют фунт стерлингов). Но беда не приходит одна. Одновременно началась вспышка оспы. При этом летом дождей не было, и все посевы, сделанные осенью, погибли в декабре 1769 года из-за засухи.

И начался голод. Ужасный голод. Сравнить его можно только с голодом в Ирландии в 1740 году — или в Советской России в 1920–21 годах. Вот как происходящее описывал чиновник ОИК Джон Шор (Shore):

«Постоянно всплывают у меня в памяти сцены, где я вижу высушенные до костей руки и ноги людей, глубоко запавшие глаза, и безжизненный оттенок вселенского отчаяния в них. В ушах раздается вопль матери, затихающие крики умирающего младенца, стоны агонии людской повсюду. В диком замешательстве и природа — вопли шакала, крики стервятников, собака, упавшая и воющая на раскаленной дороге».

Крестьяне продали весь свой скот, продали орудия труда, от голода съели все семенное зерно, они продавали своих сыновей и дочерей в надежде спастись, но покупателей не находилось. Во всех областях Бенгалии не было даже травы — всю её съели животные и люди. Вскоре начался каннибализм.

Еще одним стихийным бедствием была британская ОИК. Прежде всего из-за своей внутренней структуры. Дело в том, что в 1765 году Клайв заключил с навабом Бенгалии Надж-уд-Даулом договор, согласно которому наваб делегировал британской ОИК права милиции и армии (низамат), а также право сбора налогов (дивани). При этом главным наместником (но без реальной власти) оставался сам наваб. То есть налицо две параллельные ветви власти, совершенно независимые друг от друга. Эту двойственность усугубляли и другие причины. Во-первых, англичане просто не имели опыта управления таким количеством людей. На тот момент население Англии составляло 5 миллионов человек. Население Бенгалии было в 6 раз больше — 30 миллионов человек.

Во-вторых, как мы уже говорили, служащие Компании и ее директора были временщиками, и судьба Индии как таковая их не волновала. И вот губернатор Бенгалии Картье в самый разгар голода 1770 года поднимает арендную плату за землю на 10%. Дружественные индусы уже неоднократно пытались объяснить англичанам, что от вывоза золота и серебра в метрополию стоимость этих металлов в Бенгалии увеличивается. Раджи, которые раньше складировали в своих амбарах зерно, теперь забивали склады серебром и золотом — оно превратилось в более ликвидный товар. К тому же европейцы запретили сеять рис и приказали все пахотные земли отдать под зерно — неурожай хлеба больше невозможно было купировать урожаем риса. Наконец, корпорация подняла арендную плату — мера, совершенно бессмысленная в голодный год: голодный человек между налогами и едой неизменно выбирает еду.

Кроме того, на подчиненных Компании землях в добровольно-принудительном порядке изымались все излишки риса и зерновых — за фиксированную цену — а потом изъятое продавалось в другие районы по рыночным ценам. Получилась своего рода продразверстка по-английски. До англичан крестьянин должен был сдать государству 10–15% урожая. С 1765 года налоги резко повысились — оброк государству (читай — Компании) возрос до 50% от урожая. Но и это еще не всё. Если у индуса оставалось больше прожиточного минимума, определенного директорами, излишек полагалось сдать по фиксированной цене. Спрятанное конфисковывали. В результате крестьяне не смогли сделать вообще никаких запасов продовольствия.

Пытаясь хоть что-то сделать, губернатор приказал организовать трудовые лагеря, где все желающие получали работу за полфунта (220 грамм риса) в день. В Китай отправились корабли — закупать рис (причём часть привезённого отложили для посева в мае). Тем временем массы людей, влекомые слухами, бежали в более хлебные области, устилая все дороги и тракты своими трупами. Поля опустели. Каналы и ирригационные системы высохли и обвалились. Джунгли начали наступление на города и деревни.

Наконец, в сентябре удалось собрать неплохой урожай риса, а на севере провинции получили урожай ячменя, но голод 1769–1770 годов сделал свое дело — из 30 миллионов населения Бенгалии погибло 10 миллионов человек.

Пытаясь избежать банкротства, руководство Компании не нашло ничего лучше, чем обратиться к правительству Англии за финансовой помощью, попросив 1 миллион 400 тысяч фунтов, и снизить выплаты акционерам с 12.5 до 6%. Правительство сначала ничего не поняло: господа, вы разве не ворочаете миллионами? Голод? А когда стало ясно, что он будет? Согласно отчетам вице-губернатора Бенгалии Кэмпбелла, первые признаки появились 1 февраля 1769 года в Бихаре, 1 августа того же года стало очевидно, что сейчас рванет, а 23 ноября голод уже свирепствует вовсю. На 16 марта 1770 года погибло, по разным оценкам, уже 2–3 миллиона человек. Помощи Компания попросила только в сентябре 1770-го.

Бангалор, голод, 1770 г.

Честное объяснение Картье удивило даже многих видавших виды депутатов палаты общин — ОИК во время голода в Бенгалии спекулировала зерном и рисом! Служащие Компании, вместо того, чтобы открыть магазины для голодающих, придерживали зерно и рис в хранилищах, чтобы продать его подороже и обогатиться! Они даже умудрялись воровать рис из пайков в трудовых лагерях, сократив его наполовину! В общем, слова, которые Черчилль произнёс в 1943 году, вполне могли сказать и директора ОИК 1760-х: «Есть голод или нет голода, индусы будут размножаться как кролики». Именно так англичане относились к местному населению.

Адам Смит писал на эту тему:

«По-видимому, представляется невозможным посредством каких-либо преобразований сделать их способными управлять и даже принимать участие в управлении огромной страной, потому что большая часть членов всегда слишком мало заинтересована в процветании этой страны, чтоб относиться со сколько-нибудь серьезным вниманием к тому, что может содействовать ему. Часто человек, обладающий большим, а иногда и маленьким состоянием, склонен купить тысячефунтовую акцию Индийской компании исключительно ради того влияния, которое он думает получить правом голоса в собрании акционеров. Она дает ему если не участие в грабеже, то участие в назначении грабителей Индии; хотя это назначение производится советом директоров, но последний неизбежно находится более или менее в зависимости от влияния акционеров, которые не только избирают директоров, но иногда распоряжаются назначением служащих в Индии. Если только акционер может в течение нескольких лет пользоваться таким влиянием и этим способом устроить некоторое число своих друзей, то часто его мало интересует дивиденд или даже цена акции, на которой основано его право голоса. О преуспевании страны, в управлении которой его акция дает ему право голоса, он редко думает. Не было и по самой природе вещей не могло быть государей, до такой степени равнодушных к счастью или несчастью своих подданных, процветанию или запустению своих владений, славе или бесчестию своего правительства, какими должны быть вследствие непреодолимых моральных причин большинство акционеров такой торговой компании. Это безразличие скорее всего должно было возрасти, а не уменьшиться от некоторых новых постановлений, сделанных в результате парламентского расследования».

Самые радикальные парламентарии высказывались за принудительное банкротство Компании и перевод ее под государственное управление. После бурного обсуждения было решено все-таки выделить финансовую помощь ОИК. Решающими оказались слова лорда Норта:

«К нашему общему сожалению, важность Ост-Индской компании настолько возросла для Англии, что ее банкротство сейчас будет банкротством для самой Англии. Последствия обрушения одного из столпов финансового рынка будут даже сильнее, чем крах Компании Южных Морей».

Таким образом, и правительство, и парламент признали, что британская ОИК является государством в государстве, она прочно связана с финансовыми и правительственными структурами, и теперь ее жизнь и благоденствие напрямую связаны с жизнью и благоденствием Англии.

И в 1771 году в Калькутту прибывает новый губернатор — Уоррен Гастингс. Его задачи до безумия просты — реформа управления и увеличение прибыли.

Именно при Гастингсе, в 1770-х годах, ОИК ввела практику субсидиарных городов. Компания предоставляла какому-нибудь индийскому княжеству свои сипайские отряды на некоторых условиях:

1) Княжество платило Компании деньги за предоставление сипаев.

2) Княжество отказывалось от собственной внешней политики и обязывалось вести свои внешние сношения только через представителей Компании.

3) Княжество обязывалось распустить любые другие отряды сипаев (особенно французов, которых англичане безумно опасались) и никогда не принимать их на службу.

Схема работала очень просто. Ост‑Индская компания по договору посылала в княжество отряд сипаев, якобы для защиты от нападений; правитель же княжества обязывался субсидировать эти войска, полностью обеспечивая их содержание в размере, определяемом англичанами. Войска Компании, собиравшие налоги в отведенных им округах, попросту грабили местных жителей, и княжеству приходилось или выделять новые округа, или занимать деньги на оплату отрядов у служащих Компании. По условиям договора, у княжества уже не было других сипаев, а феодальные дружины раджей не могли воевать с англичанами. Обратиться за помощью в обход Компании княжество тоже не имело права. Стране грозило полное разорение. В конце концов обнищавшее княжество включалось во владения Компании под предлогом ликвидации «дурного управления».

Один из примеров: в 1775 году Гастингс отнял вассальное княжество Варанаси у правителя Ауда Чаит Сингха как плату за утверждение его прав на престол после смерти отца. Компания заверила раджу Варанаси, что размер уплачиваемой им дани никогда не будет увеличен. Однако когда понадобились новые средства на военные расходы, Гастингс обратился к радже с требованием дополнительных взносов. Наконец, эти взносы достигли такого размера, что княжество Варанаси уже не могло их внести. Тогда Гастингс лично приехал в Варанаси за деньгами. Когда Чаит Сингх попросил отсрочки, Гастингс приказал арестовать его. Услышав об этом, толпа жителей Варанаси ворвалась во дворец, перебила английских сипаев, приставленных к радже, и увела Чаит Сингха с собой. Постоянное вымогательство англичан вызывало недовольство местного населения. Гастингс оказался в критическом положении, и ему с трудом удалось вырваться из Варанаси.

Восстание быстро распространилось по всему Варанаси и перекинулось даже на Ауд. Перепуганные англичане начали стягивать в регион все имевшиеся в Бенгалии войска. Но варанасские феодалы во главе с самим Чаит Сингхом непрерывно слали Гастингсу униженные мольбы о мире, а местные индийские банкиры не преминули оказать европейцам финансовую помощь. Восстание подавили, Варанаси передали другому радже, обязавшемуся платить дань почти вдвое большую, чем прежний, и пользоваться исключительно войсками Компании как для сбора налога, так и в случае войны. Крупные джагирдары Варанаси лишились своих джагиров. В результате повышения налогов, вызванного вымогательствами Компании, княжество Варанаси, до того цветущее, превратилось в нищую, разоренную страну. В 1788 году английский резидент в Варанаси сообщал, что в княжестве, «по-видимому, по крайней мере треть земель не возделана в результате плохого управления последних лет».

Несмотря на подавление восстания в Варанаси в 1781 году, в следующем году мятеж вспыхнул в Ауде. Компания заставляла правителя Ауда тратить все большие суммы на содержание английских отрядов на службе Ауда и отдавать на откуп все новые округа. Однако бунтующие крестьяне остались без поддержки остальных жителей провинции, и восстание было подавлено войсками крупных аудских феодалов. Невзирая на то, что налоговый гнет англичан привел в 1784 году к голоду, Гастингс не уменьшил требуемой с Ауда дани. Английские войска защищали наваба от возмущенного народа, измученного непосильными податями.

Проще говоря, верхушка княжеств теперь зависела от англичан и стала их послушными марионетками.

В Индии же вовсю продолжались междоусобицы и столкновения с внешними агрессорами. Так, в 1760 году в Индию вторгся афганский правитель Ахмад-шах.

Французские сипаи

14 января 1761 года у города Панипата 45 тысяч маратхов встретились с 60 тысячами афганцев. На левом фланге маратхской армии находились восемь тысяч сипаев под командованием Ибрагим-хана, одного из сипайских командиров Бюсси. Начало битвы обещало победу маратхам. Ибрагим-хан в лучших традициях своих французских учителей атаковал 6,5 тысячами сипаев 17 тысяч афганских наемников. Афганцы не выдержали натиска и стали отступать. Положение на левом фланге стало крайне опасным для Ахмад-шаха. Он ввел в бой тысячи своих отборных воинов, и сипаев удалось остановить. Перейти же в наступление афганские войска так и не смогли. Сипаи продолжали сражаться. Если бы маратхская кавалерия подоспела вовремя, неизвестно, каков бы был исход битвы при Панипате, но кавалерия промедлила, и свыше шести тысяч сипаев погибли. Тем не менее бывшие французские сипаи остановили афганцев, и тем пришлось удалиться обратно в Афганистан. «Ученики Бюсси оказались достойны своего учителя», — отмечает известный индийский историк Саркар в своей книге «Падение Могольской империи».

Примерно в это же время упавшее знамя французской ОИК, основного противника англичан в Индостане, подняло княжество Майсур. Расположенное на плато, ограниченное с двух сторон Восточными и Западными Гхатами, а на юге рекой Кавери, государство Майсур было труднодоступным для вражеских армий. Длительная борьба между моголами и маратхами дала Майсуру, лежащему в стороне от основных битв, возможность окрепнуть. Многочисленные горные реки, полноводная Кавери и разветвленная система плотин и водоемов позволили майсурским крестьянам собирать обильный урожай. Земельный налог был сравнительно умеренным, активно развивалось ремесло.

В ряде городов Майсура производились ткани (в основном грубые сорта), но главным предметом майсурского экспорта были железные бруски, продаваемые по всей Индии. Таким образом, Майсур имел большое преимущество перед остальными индийскими княжествами — высококачественное железо.

В 1761 году в результате переворота правителем Майсура стал Хайдар Али. Он прекрасно понимал прописную истину: государство, которое не создает и не кормит свою армию, будет кормить чужую. Хайдар Али рьяно взялся за реорганизацию армии по европейскому образцу. Он первым в Индии начал платить жалование солдатам централизовано, из своей казны, отменив систему раздачи джагиров (то есть раздачу своих земель в феодальное владение взамен на содержание отрядов), и широко нанимал на службу прежде всего французских офицеров, а также бывших французских сипаев. Европейским военачальникам удалось приучить армию Хайдара к новой дисциплине и обучить новой тактике. Хайдар первым из индийских правителей уделил основное внимание не коннице, а пехоте: из 50–55 тысяч человек его полевой армии пехота составляла 26–31 тысяч человек. Почти 20 тысяч из этого числа — регулярные войска, обученные по‑европейски и вооруженные мушкетами.

Конницу Хайдар Али тоже подчинил единому командованию и дал каждому из всадников казенного коня, что побуждало солдат смелее вести себя в бою. У правителя Майсура имелась прекрасная артиллерия, которая стреляла не хуже английской и обладала хорошей маневренностью. Хайдар Али ввел в своей армии специальное управление, ведавшее полевыми лазаретами. Наконец, ему всегда помогала в боях прекрасно поставленная разведка.

Благодаря нововведениям, а также используя богатые ресурсы Майсура, Хайдар Али сумел за несколько лет создать самую сильную армию из всех армий индийских государств того времени.

Конечно, для полной победы над англичанами Хайдару были необходимы союзники, и он это прекрасно понимал. Сначала он попробовал договориться с французами. Но в это время в Пондишерри (город вернули французам после окончания Семилетней войны) сидел робкий губернатор Ло де Лористон, который всего и всех боялся.

Вторым естественным союзником для Хайдара могли стать маратхи. И Хайдар Али был готов заключить с ними договор несмотря на то, что он был мусульманином, а маратхи исповедовали индуистскую веру. Однако религиозная рознь оказалась сильнее — англичане смогли проводить свою политику, играя то за Майсур, то за маратхов.

В 1761–1764 годах Хайдар Али вел рад завоевательных войн. В 1761 году он приобрел за 300 тысяч рупий город и округ Сира у одного из претендентов на престол Хайдарабада, затем аннексировал Хоскот, Дод‑Баллапур, Чик‑Баллапур, Нандидург, Гудибанда, Кодиконда и ряд других близлежащих мелких княжеств. Самым важным приобретением Хайдара Али в эти годы был Беднур — крупный город с населением не менее 60 тысяч человек. Окруженный несколькими рядами укреплений и расположенный в Западных Гхатах, Беднур господствовал над Малабарским побережьем и над горными проходами из Малабара и Каннары на Майсур. Под предлогом поддержки одного из претендентов на престол Беднура Хайдар Али захватил крепость и в ней неисчислимые сокровища дворцовой казны, плод трудов целых поколений правителей Беднура. Город, переименованный в Хайдарнагар, был превращен в крупный арсенал.

Спустившись через Беднурский проход к Малабарскому побережью, войска Хайдара Али легко завоевали вассала Беднура — княжество Сонде (позднее Каннара), которое имело крупные портовые города Хонавар (Онор) и Мангалур. Вслед за этим Хайдар Али разбил войска наваба Саванура, но не решился присоединить эту территорию к своему государству и ограничился огромной военной контрибуцией.

Из книги «История Индии»:

«В отличие от маратхов, занимавшихся набегами и сборами чаутха и сардешмукхи с чужой территории, Хайдар Али присоединял завоеванные земли к своему государству. Вместо мелких княжеств он создавал единый сильный Майсур, способный овладеть всем югом Индии и оказать сопротивление англичанам. Однако, как все завоеватели, Хайдар Али и его армия грабили покоренное население, а затем, нуждаясь в средствах на содержание армии, Хайдар Али повышал земельный налог в новых областях. Все это вызывало недовольство у побежденных князей и населения завоеванных земель и способствовало возникновению восстаний то в том, то в другом месте Майсурского государства.

Территориальная экспансия Хайдара Али неизбежно привела его к столкновению с двумя другими крупными силами на юге Индии — с маратхским союзом княжеств и с Хайдарабадом. Все эти государства не имели точно очерченных границ и стремились расширять свои владения за счет соседей. Отдельные мелкие (княжества подпадали под власть то одного, то другого из своих могущественных соседей, каждый из которых требовал дань на правах настоящего или бывшего сюзерена. В результате вторжения маратхов в Майсур в 1764 году войска Хайдара Али дважды потерпели поражение, но ему удалось откупиться от маратхов 350 тысяч рупий».

Далее Хайдар Али вторгся в Малабар и Траванкур, которые находились недалеко от Мадраса, что стало причиной первой англо-майсурской войны. Хайдар Али первым понял в 1770 году, что англичане являются основным врагом индийских княжеств и соглашения с ними немыслимы. «Хайдар Али и его сын Типу Сахиб поклялись на Коране хранить вечную ненависть к англичанам и уничтожить их».

Англичане, победившие французов и бенгальцев, были уверены, что легко справятся с Хайдаром. Первые сражения именно это и показали — 3 сентября 1767 года у Тринкомали Хайдар Али, имея 42860 пехоты и 20 тысяч конницы при 109 орудиях, атаковал лагерь англичан (5800 сипаев, 1030 кавалеристов, 16 орудий под началом полковника Джозефа Смита), но был остановлен пушечным огнем и, потеряв от 400 до 2000 человек, откатился назад.

Ровно то же самое произошло под Чангамом. Поняв, что с атаками у него пока не получается, следующие сражения Хайдар решил вести от обороны. Примерно в 6 милях от Тринкомали Хайдар построил большой редут. Англичане атаковали, и после упорного боя смогли прорвать оборону, искусно применив артиллерию. Майсурцы, потеряв 1200 человек, отошли. Но в этот раз европейцы понесли примерно такие же потери, и в этом плане для них победа стала пирровой.

Княжество Майсур в границах 1774 г.

Хайдар отказался от генеральных сражений и перешел к тактике налетов на коммуникации и изолированные английские гарнизоны. 9 октября он атаковал большой английский обоз и уничтожил его, потеряв 30 человек убитыми. Потом напал на Ваниамбад, где вынудил британский гарнизон уйти из города, и вскоре вторгся в Бангалор, где разгромил союзных англичанам маратхов. Однако у Модри он был разбит маратхами — пришлось уйти к Свандругу и там пытаться предотвратить соединение британских отрядов Вуда (из Бомбея) и Смита (из Мадраса).

Примерно в этот момент Хайдар Али делает весьма коварный ход — предлагает Мадрасу 10 лакхов рупий в обмен на заключение мира.

У Гаррамконды майсурцы вступили в жестокий бой с Вудом. Англичане оказались на грани поражения — четыре роты сипаев были сметены сосредоточенным пушечным и ружейным огнем. Дело спас капитан Брук — он с большими усилиями затащил два орудия на гору, господствующую над полем битвы, и принялся стрелять оттуда по индийцам, одновременно выкрикивая: «Смит! Смит!». Хитрость удалась — майсурцы решили, что подошел отряд Смита, и откатились назад.

На следующий день Хайдар возобновил атаку, но англичанам удалось ценой больших усилий и потерь её отбить. Появился Смит, англичане готовились перейти в наступление, но на следующий день армия Хайдара… исчезла. Вскоре выяснилось, что индийцы осадили Хосур. Смит и Вуд решили двинуться к крепости налегке, оставив свои пушки с двумя ротами капитана Александера. Однако это оказалось уловкой Хайдара — как только англичане отошли на большое расстояние, майсурцы всей мощью обрушились на отряд Александера, уничтожили его и захватили все орудия англичан. Хайдар, не теряя времени, напал на отряд Вуда и разметал его на марше. Остатки колонны (200 человек) вернулись в Бомбей. Высланный на подмогу отряд Никсона был перехвачен конницей сына Хайдара, Типу Сахиба, и перебит у Ваниамбада.

Тем временем пришел ответ из Мадраса. Мадрасцы, впечатлённые победами Хайдара, предложили ему мир на основе довоенного статус-кво. Еще один важный вклад в дело мира внес разгром войсками Махададжи Синдхии — союзника Майсура — бомбейской армии в 20 км от Пуны. Однако Махададжа Синдхия соблазнился обещанием признать его независимым правителем и заключил с англичанами Конвенцию в Варгаоне, по которой европейцы обязались выдать пешве Рагхунатха Рао и возвратить маратхам все области, завоеванные с 1776 года. Синдхия позволил английской армии уйти в Бомбей. Когда войско оказалось в безопасности, Совет бомбейского президентства отказался ратифицировать Конвенцию в Варгаоне.

Позже обманутые маратхские вожди объединились в 1780 году с Хайдаром Али и с низамом, но время было упущено. Если бы это объединение произошло чуть раньше, Мадрас бы пал под ударами индийских войск. Теперь маратхи и Хайдарабад обязались признать за Майсуром захваченные им территории, а войска Хайдара Али должны были нанести решающий удар в Карнатике и принять на себя основную тяжесть борьбы. Хайдару обещали помощь французы, поскольку Франция вступила в войну с Англией в 1779 году. Так началась вторая англо‑майсурская война, «признанной целью которой, — по словам английского чиновника, — было уничтожение английского владычества в Индии».

В это время лишь две силы в Индии могли противостоять английским захватам — маратхский союз княжеств и Майсур. Однако Майсурское государство было более централизованным и прочным, имело более современную армию и более однородный (по национальному признаку) состав населения в центре государства. Поэтому именно Майсур возглавил сопротивление английскому вторжению в Индию во второй половине XVIII века. Однако Майсур имел уязвимое место: население недавно присоединенных к Майсуру областей — Малабара, Курга и других — выражало недовольство. Англичане нередко разжигали восстания в этих местностях, но Хайдар Али подавлял их. Он строго следил за сбором земельного налога в Майсуре, плеткой выколачивая у сборщиков налога утаенные ими деньги. Большое значение имела его религиозная политика. Хайдар старался не задевать религиозных чувств индусов. Он покровительствовал торговле и ремеслам и открыл несколько оружейных мастерских под руководством европейских инженеров. Одним словом, Майсур готовился к схватке за юг Индии, которая обещала быть бескомпромиссной и жестокой.

Ну и в заключение этой части поговорим еще об одной важной вещи. Так уж случилось, что Ост-Индская компания явилась одной из причин, из-за которой тринадцать английских колоний отложились от Англии и начали Войну за независимость.

Как мы уже говорили, в1771–1773 годах британская ОИК испытывала финансовые трудности. Оно и понятно — только что был голод в Бенгалии, продолжались войны с маратхами и Майсуром, а еще и по кредитам надо платить! Поскольку бизнес ОИК уже давно вошел и в парламент, и в правительство, Компания решила поправить свои дела за счет колоний в Америке. Где надо — пообещали откат, где надо — занесли деньги, и в 1773 году Ост-Индская компания получила монопольное право на сбыт китайского чая в Англии и во всех британских колониях. На складах к 1773 году накопилось 17 миллионов фунтов чая, которые надо было куда-то девать. Почему бы не в Америку?

Меж тем в североамериканских колониях колонисты бойкотировали чай Ост-Индской компании из-за налога Таунсенда, а после 1770 года в Америке развернулась столь успешная контрабандная торговля, что почти 90% чая доставлялось туда в обход властей и не облагалось никакой пошлиной. Продавая чай через своих агентов по цене ниже обычной, Компания сделала контрабанду невыгодной и устранила конкурентов из числа колониальных купцов. Негоцианты, разгневанные не только понесенными убытками, но и применением монопольной практики, присоединились к радикалам, агитировавшим за независимость.

Когда в Нью-Йорк прибыла первая партия чая, патриотическая организация «Сынов свободы» принудила капитана повернуть обратно.

В Филадельфии прибытие судна с чаем местные жители встретили восьмитысячным митингом, и капитан был вынужден удалиться из порта.

В Чарльстоне груз оказался на складах, где и пролежал 3 года без движения. Позднее, во время Войны за независимость, чай был секвестирован революционными властями в пользу освободительного движения.

Энергичный протест против прибытия в Бостон судна «Дартмут» с партией чая кончился многолюдным митингом 16 декабря 1773 года, после чего группа активных участников патриотической организации «Сынов свободы», переодетых индейцами, проникла ночью на «Дартмут» и два других судна, и на глазах собравшейся в гавани толпы выкинула весь груз в воду. Ост-Индской компании был нанесен убыток в 15 тыс. фунтов стерлингов.

В отместку за «бостонское чаепитие» ранним летом 1774 года порт Бостона был закрыт до уплаты убытков Компании, губернатор получил право назначать всех чиновников, в городе сосредоточились войска. Губернатором Массачусетса стал английский главнокомандующий в колониях генерал Томас Гейдж. Отныне войска могли размещаться не только в гостиницах и пустующих зданиях, но и в частных домах.

В Америке эти распоряжения окрестили «невыносимыми законами». В колониях их рассматривали только как прелюдию к расправе «со свободой Северной Америки» (термин стал впервые широко применяться именно в это время). Рекомендовалось провести общеколониальный «день молитвы и поста».

Репрессии против Бостона кругами пошли по стране. К 25 мая губернатор распустил ассамблею в Вирджинии. По уже сложившейся практике, ее члены перешли в таверну Ралея, где не щадили слов в адрес угнетателей-англичан. Комитету связи предложили войти в сношения с другими колониями на предмет участия в континентальном конгрессе, а на 1 августа назначили конвент Вирджинии.

Парламент ответил серией новых постановлений, которые колонисты назвали «принудительными», или «нестерпимыми актами». Первым, как мы уже упоминали, было закрытие Бостонского порта до тех пор, пока Ост-Индская компания не получит возмещения убытков. Билль о закрытии порта угрожал городу экономической катастрофой. Второе постановление передавало королю право назначать членов верхней палаты Массачусетса, которые ранее избирались. Третье отменяло выборы присяжных заседателей на городских собраниях в этой колонии. Подбор состава суда отдавался на усмотрение шерифов, подчиненных губернатору. Последний получил право разрешать или запрещать такие собрания, назначать и смещать судей и шерифов. Четвертое подтверждало Квартирный акт 1765 года, который обязывал местные власти колоний изыскивать помещения для британских гарнизонов. Но ожидаемого подчинения парламенту или изоляции Массачусетса не получилось — другие колонии поспешили ему на помощь.

Почти одновременно парламент принял Квебекский акт, который расширил территорию провинции Квебек, а также гарантировал французам религиозную свободу и собственное судопроизводство. Американские колонисты были настроены против этого акта, так как он отменял их узаконенные прежними хартиями притязания на западные земли, затруднял к ним доступ, а создание римско-католической провинции перекрывало колонистам путь на север и северо-запад континента. Хотя Квебекский акт был принят не в качестве репрессивной меры, американцы не отделяли его от четырех упомянутых, собирательно называя их «пять нестерпимых актов».

Американская карикатура на события в Бостоне 1773 г.

Так начиналась Война за независимость США. Лучше всех, пожалуй, об этом написал Самир Амин:

«Взбунтовавшиеся против английской монархии американские колонисты не хотели менять своих экономических и социальных отношений, они просто не желали делиться с правящим классом страны, из которой они прибыли. Они хотели взять власть в свои руки не для того, чтобы создать общество, отличное от колониального режима Англии, а чтобы продолжать в том же духе, только с большей решимостью и большими доходами. Прежде всего, их целью было продолжение экспансии на запад, что подразумевало, среди прочего, геноцид индейцев. Никто не сомневался в целесообразности сохранения института рабства. Чуть ли не все основные лидеры американской революции были рабовладельцами и отнюдь не намеревались менять свое отношение к этому вопросу».

Ну а для британской Ост-Индской компании начинался новый виток противостояний. Враг внешний — Майсур и французы. Враг внутренний тоже не менялся — служащие Компании, думающие только о том, как набить свой карман, и подрабатывающие на стороне. Но об этом уже в следующем эпизоде.