«Вальсирующие, или Похождения чудаков» Бертрана Блие: мечтатели
В 1968 году во Франции было жарко — предвестники нынешних жёлтых жилетов выходили на улицы, устраивали забастовки и требовали, как водится, власти народу, фабрики — рабочим, а старичку-президенту де Голлю пинка под зад. Всё началось с традиционно нищих и вечно бастующих за своё право учиться студентов, а дальше уже пылала так называемым «красным маем» вся страна — люди хотели рабочих мест, повышения заработных плат, жизни получше — в общем, вполне конкретных вещей, ничего особенного. На фоне одних беспорядков тут же вспыхнули другие — и тоже, конечно же, студенческие, — группировки то новых левых, то старых правых, требующих «запрещать запрещать» и прочие вещи, порой выглядящие уж и вовсе будто бессмысленно. Бунт ради бунта, война ради войны, будем жестокими, ведь искусство мертво, пролетарии всех стран — развлекайтесь! Они в самом деле будто развлекались, изрисовывали стены призывами бежать от старого мира, заниматься сексом, принимать ЛСД и ни во что не верить — и так и делали сами, во всеобщей лихорадке революции и очередной смены власти, в ожидании, что сейчас ещё можно, пока не утрясётся, пока новый президент помоложе не сядет на тёплое место старого и не соврёт по новой про то, как сейчас станет лучше.
В 1972 году режиссёр Бертран Блие наконец пишет эту книгу — он, возмутитель зрительского спокойствия, прославившийся громким документальным дебютом про то, что французская молодёжь не помнит фамилии известного диктатора («Гитлер, такого не знаю» вышел в 1962 году), уверен — пора напомнить сонным буржуа, что их покой вещь зыбкая. Сняв «Гитлера», с которого до сих пор нынешние звёзды ютуба берут пример, бегая по улицам и озадачивая прохожих азами школьной программы, которые никто не помнит, Блие нагло продолжил в том же духе, но два других фильма успеха не имели. Пришлось лечь на дно — то есть, заняться литературой, между делом пописывая сценарии для других, больших и успешных режиссёров. Примерно так родились в голове эти «Вальсирующие» — это то, мимо чего не пройдут, о Блие заговорят опять.
И в самом деле: подонки, ублюдки, мудаки — или обычные подростки, бунтари, вечно протестующие против тошнотворных правил; секс, насилие, рок-н-ролл, воровство, вандализм, бисексуализм, гомосексуализм — и да, — убийство, самоубийство и смерть — неполный, пожалуй, список тем «Вальсирующих», типичный «скромный» набор для дебютного романа, но Блие ничего не смущало. Сказать всё разом, выплюнуть в лицо, надавать пощёчин общественному вкусу — иначе какой в этом всём смысл, смирения и тошнотворных правильных дядь и тёть кругом и так выше крыши. Собственно, главный герой «Вальсирующих» Жан-Клод мыслит примерно тем же — разве что не знает толком, чего он там на самом деле хочет. Очередное поколение бунтарей вновь хотело войны со всем миром — так им казалось, — но до поры, пока война не начинала надоедать им своим однообразием и бестолковой жестокостью. Можно ли воевать с жизнью, если тебе только кажется, что ты её очень хорошо знаешь?
«Вальсирующие» — два лохматых парня, Жан-Клод и Пьер, очередные жертвы общества потребления, но жертвами они оставаться не намерены. Они — те самые «чудаки» на букву «м», добавленные зачем-то в название русского перевода, чтобы точно все поняли, о чём пойдёт речь. Всё, что важно условным нормальным людям, веселит их — правилами социума они могут разве что подтереться, угнать вашу тачку и показать из окна голый зад: очень типичное поведение для тех, кто наелся до тошноты окружающего равнодушия и решил, что повидал слишком многое, а потому теперь позволительно всё. Закон им не писан, чужая собственность для них ничто. По их мнению, чужое можно и даже нужно брать — так они и берут покататься чужую машину, натыкаясь потом на вооружённого хозяина и его подружку. Но мы же вернули, говорят они, это значит, что ничего и не было! У хозяина же свои понятия, и в процессе непродуктивного диалога о праве собственности Пьер получает небольшое ранение куда-то в область драгоценных гениталий — приходится бежать, обещая отомстить стрелявшему, объявить в его лице войну всем богатеньким мудакам с пушками, деньгами и собственной парикмахерской. Подружка парикмахера бежит с ними — ей тоже уже давно плевать на то, что происходит и с ней самой, и с окружающим, главное понятно, что её тоже от всего этого тошнит.
Поначалу ничего, кроме разврата ради разврата и бунта ради бунта здесь и нет: все бесконечно занимаются сексом, переживают за подстреленные мужские органы, угоняют очередные тачки, воруют деньги и так и живут, аккуратно скрываясь от полиции, которая, кажется, и не особенно старается ловить каких-то мелких бандитов. Таких, как они — полно, плюющих в спину уходящего полицейского и чувствующего себя потом взрослым и самодостаточным революционером. Против чего — да чёрт его знает, какая разница. Общество строилось не ради чего-то, а просто так — потому можно брать не своё, жить в чужих домах, крушить чужие устои, беспорядочным вихрем двигаясь дальше, к следующей случайной цели. Конечно, Блие не забудет показать и то, что мамаша Жан-Клода — павшая женщина, которая всегда показывала сыну изнанку этого мира. Папаша стал мудаком куда раньше маленького Жан-Клода и смылся в тюрьму до его рождения, типичное нищее детство с вереницей разных мужиков и с отсутствием сказок на ночь. Конечно же, Жан-Клоду и Пьеру не хватает тепла и любви — поэтому они ищут это уже взрослыми где попало и как попало, их же не научили поступать иначе. Работать на дядю — для слабаков! Мораль — для них же! Лучший закон — это его отсутствие, но всё равно бунтарей регулярно страшит тюрьма: в постоянных мыслях о том, а не сесть бы, они скрываются, бегут от неё, но тут же — какая ирония, — наблюдают за ней из ближайшего паба, изучают её стены, выпивают с её охранниками. Тюрьма, разумеется, страшная штука, особенно когда свобода так пьянит. Из тюрьмы им навстречу выйдет только что освободившаяся загадочная незнакомка — и они захотят вдруг помочь ей — на свой лад — и сделать что-то полезное в жизни.
Говорят, герои Блие вызывают жалость и симпатию — как-то, в самом деле, у него получилось показать их такими: мечущимися и слабыми, не осознающими, чего им вообще надо, против чего они, собственно, воюют. Им плохо. В моменты, когда они вдруг богаты и — впервые в жизни! — отлично одеты, им кажется, что мир наконец повернулся к ним лицом. Можно идти по улице и не получать пинки, с тобой разговаривают даже маленькие дети, а их мамаши не кривят носы и не уводят отпрысков за руку подальше. Не нужно работать проституткой, не нужно грабить, а вместо того, чтобы вламываться в квартиру к случайному хирургу и грозить ему пистолетом, можно нормально обратиться к врачу. Деньги туманят разум — конечно, вся эта идиллия ненадолго, да и дело не в этом. Блие же намекает — хочется-то не денег, а любви и свободы. Идеальные отношения — когда и женщина у вас общая, и дорога длинная, и бензин никогда не кончится. Можно было бы жить так вечно — они бы это и выбрали, уйдя от любого рода ответственности, от закона, от всего, что так раздражает молодёжь в любом году любого века.
Жаль только, что это невозможно — и за то, что делаешь, всегда приходится платить. Блие напоминает об этом в самом финале — но делает это так, что можно даже задуматься, на чьей же он стороне — ведь справедливость рационального мира восторжествовала, за всё приходится платить. Самое смешное, что даже это впечатление обманчиво — последний аккорд доказывает: нечего тут думать. Блие за вечных романтиков и отверженных всеми искателей несбыточного счастья. Как и любой настоящий француз.
Другие книжности на телеграм-канале «Книгиня про книги»
