«Бронсон»: Я легенда
Лысый мужчина с внушительными усами и мускулатурой обращается к зрительному залу с заявлением — он был рождён, чтобы стать звездой. Вот только талантов у него немного, и главный из них — бить людей ногами и кулаками. Потом он приступает к рассказу истории своей жизни: после нелепого ограбления почты он получил семь лет лишения свободы и начал вояж по тюрьмам и психиатрическим лечебницам и в каждой попадал в одиночную камеру за чрезмерную жестокость.
Синопсис звучит как чернушная социальщина, но Рёфн создает из своего фильма театральное и карнавальное представление. Бронсон вещает со сцены, на нем то появляется, то исчезает грим мима. Он звезда, главная звезда своего представления, пусть это представление проходит в его собственном сознании. Он не будет манипулировать зрителем, он просто покажет настоящее шоу.
В основе фильма, как широко известно, лежит реальная история. А история создания фильма полна странной иронии: человек, мечтавший стать знаменитым, провел пол жизни в одиночке, но этим самым заполучил прижизненный байопик. Рёфн взялся за неё не случайно. С самого начала карьеры датчанина волновало насилие и жестокость, но не в качестве темы для рефлексии и разговора, а как способ общения, особый язык, на котором фильм говорит со зрителем и из которого складывается повествование. А Бронсон именно через насилие общается с миром, и оттого он идеальный объект для Рёфна.
Популярная претензия к «Бронсону» от критиков и зрителей состояла в том, что фильм не дает ответов на поставленные вопросы. Даже великий и ужасный Роджер Эберт в своем ревью написал: ‘’Why? We don’t know. The movie doesn’t know. If Bronson knows, he’s not telling’’. Но Бронсон не об ответах. Его невыносимая жестокость — это не садизм, этот персонаж не о психологизме и психоанализе. Откуда в таком случае берется зрительское желание объяснений?
Причина кроется в том, что выдавая отличный перфоманс, Том Харди не смог убрать из своего персонажа остатки психологизма. Если смотреть картину Рёфна как фильм на стыке кино и театра, который играется с разными, близкими на тот момент ещё молодому режиссёру концепциями, то все излишества складываются в абсурдистское представление, театр жестокости, если угодно. А если играешь театр жестокости, то тела актёров — здесь тело Тома Харди — должны выполнять функцию, должны выстраиваться в один ряд с освещением, музыкой, движением камеры. Актер становится инструментом, которым представление (фильм) пытается до нас достучаться.
Том Харди — актёр обаятельный. Умея играть и героев английских романов, и симпатичных гангстеров, он не может стать чистой функцией. Его не знающий стеснения Бронсон с этими прекрасными опереточными усами и блестящей лысиной сам использует свое тело как инструмент. То есть он делает то, чего хочет добиться от себя актёр. Но что выходит у Бронсона, не получается у Харди.
С чрезмерной мимикой и такой же походкой Харди мог бы перевести фильм в разряд если не великих, то отличных, просто убрав из взгляда вызывающую сочувствие человечность. Но Харди — актёр человечный, от этого его Бронсон тоже становится человечным. Значит, он уже не функция, а личность, требующая от зрителя сочувствия. А зритель, если от него получили сочувствие, вправе просить объяснений.
В «Бронсоне», который был снят задолго до «Только Бог простит» и даже «Драйва», Рёфн ещё мечется между желанием понравиться зрителю, дать ему нарратив, но не дать заскучать, и своими авторскими потребностями: стремлением к видеоарту, уходом от разговоров в историю, построенную на чистой визуальности. Жестокости, которая становится не темой, а языком, системой знаков, здесь с избытком, но он пытается придать ей удобный вид — тот, к которому зритель привык. «Бронсон» должен был стать развлекаловкой, бурлеском, автор которого наблюдает за реакцией зрителя из-за кулис и, подобно Бронсону, хихикает в кулачок. Но именно режиссёрские метания не дают этой хитрости воплотиться до конца.
Позднее в 2017-м году Рёфну удастся беспроигрышно, на сто процентов разыграть свой эксперимент с театром жестокости в фильме «Неоновый демон», когда он позовёт на главную роль Эль Фаннинг. Ей окажется под силу выключить свое человеческое обаяние, и теперь между сценой и зрителем сохранена дистанция. Невыносимая жестокость вызывает не сострадание, а тот катарсис, который мы заслужили.
Пара слов от The Guardian: «Создающий сам себя в этом фильме Бронсон — художник без искусства, худший кошмар Дарвина. Он беспомощный и непримиримый одновременно, он чувствует себя гораздо счастливее в тюремном мире клеток и хлопающих дверей, чем в цивилизованном мире, в котором у него, вероятно, не будет никаких ограничений. <…> Это зрелище не назвать красивым, но отважное и бравурное исполнение Тома Харди делает его привлекательным». Текст полностью.
Красивые последние строки рецензии Роджера Эберта: «На днях я читал теорию о том, что некоторые люди просто становятся чистым злом. Я боюсь, что верю в это. Эти люди лишены совести, чувства жалости и сострадания к своим жертвам. Но Бронсон — жертва самого себя. Как это объяснить?». Полный текст здесь.
Inst: @watching_and_touching
