Экономическая наука в поисках
Главного читателя
Экономическое эссе об успехе и нечаянная рецензия на книгу Гринберг Р.С., Рубинштейн А.Я.
«Индивидуум и Государство: экономическая дилемма».
М.: Весь Мир, 2014. — 480 с.
А.Н. Козырев
Введение
Это эссе об успехе и о пути к нему в экономической науке, причем не о таком, как успешная защита диссертации или решение какой-то конкретной, пусть важной, но локальной задачи, а об успехе более высокого порядка. Мера такого успеха — признание заслуг со стороны первых лиц государства во времена СССР, присуждение Сталинских или Ленинских премий, международное признание в наше время, присуждение международных премий или, наконец, посмертная мировая слава, как у Адама Смита или Карла Маркса. Речь пойдет именно о таком успехе и точном выборе Главного читателя как залоге успеха. При всем при том, не следует воспринимать этот текст как инструкцию для будущих лауреатов. До этого дело пока не дошло.
Также его не стоит понимать буквально как рецензию на конкретную книгу, упомянутую в подзаголовке. Ей уделено много внимания, прежде всего, потому, что в процессе подготовки материала для эссе об успехе она была мной прочитана от корки до корки, что редко бывает в наше время при официальном рецензировании. Круг рассматриваемых в ней вопросов, включая авторскую теорию экономической социодинамики и анализ работ предшественников, мне интересен и сам по себе, и по причине безусловного успеха излагаемой в ней теории. Можно с уверенностью сказать, что теория экономической социодинамики нашла своего Главного читателя. Поиски этого Главного читателя составляют одну из главных интриг моего эссе, наряду с принципами управления научно-техническим прогрессом в отдельно взятой стране и причинами стагнации экономики СССР, как и его гибели.
Главный читатель — фигура обобщенная и в чем-то условная. В одних случаях — это конкретное лицо, в других — институциональный читатель, в-третьих — политический класс или даже просто группа людей, считающих себя и своих единомышленников мыслящей частью общества. Впрочем, список возможных моделей не закрыт. Поиск таких моделей — отдельное увлекательное занятие и сам по себе, и применительно к конкретным историям успеха. А потому одна из главных интриг — поиск Главного читателя упомянутой книги двух авторов, далее для краткости иногда обозначаемых РГАР1.
Есть определенная интрига и в других историях, но их чистота, как правило, опорочена связями с политикой, теориями заговора или личностями, о которых не принято говорить хорошо даже тогда, когда речь идет о способности сделать правильный стратегический выбор, а не о человеколюбии. В первую очередь это касается Сталина и Гитлера, но отчасти и тех, кто с ними активно сотрудничал или отзывался о них хорошо. Это обстоятельство несколько осложняет исследование и порождает опасность непонимания читателем.
Немногим легче обстоит дело с героями относительно недавнего времени, о которых принято говорить только хорошо. В частности, это касается академиков-экономистов, поработавших какое-то время в высших эшелонах власти или близко с ней. В нашей (научной) среде принято считать, что власть их недостаточно слушала и слышала или же слушала, но все делала по-своему, причем всегда это было уклонение власти от правильного пути. Боюсь, что дело обстояло не совсем так. Более того, относительно некоторых эпизодов можно с уверенностью сказать, что и совсем не так.
Роль ученых-экономистов разного времени и в разных странах часто сводилась лишь к теоретическому или идеологическому обоснованию успешно реализованных решений власти. Было и наоборот, ученые-экономисты критиковали власть в духе «где это видано, где это слыхано». Так, в период, именуемый сначала «Ускорением», а потом «Перестройкой», наша страна уверенно шла к катастрофе, как, впрочем, и в период, именуемый застоем. Меры, предлагаемые разными экономистами, в лучшем случае, могли замедлить развитие отдельных негативных процессов в экономике и обществе, но не переломить их. В первую очередь это нарастающее научно-техническое и технологическое отставание от Запада. Об этом достаточно написано воспоминаний и рассказано невыдуманных историй, надо только внимательно читать правильно выбранные источники. Экономисты со своими рекомендациями здесь в принципе бессильны независимо от того, понимают ли они это сами. Поэтому теме отставания в науке и технике далее уделяется почти столько же внимания, как и чисто экономическим проблемам.
Большая часть анализируемых далее историй успеха и неуспеха касается наших соотечественников и отчасти бывших соотечественников. Они разбиты на три блока. Сначала анализируются, а точнее, перечисляются истории успеха отечественных экономистов, творивших в период до распада СССР, а также популярные тогда идеи. Здесь выделено три качественно различных периода. Первый из них, условно названный эпохой первых пятилеток, это период, когда Главным читателем был конкретный человек — Иосиф Сталин. Второй и третий периоды не имеют столь ярко выраженного Главного читателя, но им соответствуют две вспышки отечественной экономической мысли. Одна из них связана с так называемой Косыгинской реформой, но отнюдь не сводится к ней. Об этом написано отдельное эссе (Козырев, 2017). А потому здесь она описана кратко. Вторая вспышка связана с тем периодом, который начинался как «Ускорение», продолжался как «Перестройка», а завершился развалом не только экономики, но и страны. Сразу оговоримся: винить за это экономистов бессмысленно. Речь не об этом, а о том, какие идеи предлагались и почему они были несостоятельны. Особое внимание уделено проблеме отставания СССР в научно-технической сфере. В этой связи приходится обращаться, в том числе, к устным историям людей, имеющих смелость «договаривать» там, где принято недоговаривать. В частности, это касается очень непростых отношений между людьми, «о которых уже сочинены биографии наподобие житий святых»2.
Излагая истории успеха разных экономистов, невозможно было обойти вниманием и некоторых представителей западной экономической мысли, в том числе и прежде всего, Джона Мейнарда Кейнса, чьи рецепты воздействия на экономику со стороны государства были признаны эффективными до какого-то времени и полезными. Однако его Главным читателем, как легко показать, были отнюдь не правители стран, переживающих экономический кризис, а академическое сообщество. То же самое можно с полным основанием сказать о нобелевском лауреате по экономике 1991 года Рональде Коузе. Его успех не был столь громким, как успех Кейнса, при том, что они — почти современники. Зато он чрезвычайно популярен в России именно в наше время. Этим двум западным экономистам отдано предпочтение еще и потому, что история Кейнса обсуждается в книге РГАР, а на Коуза там много ссылок. Третьим в эту компанию я позволил себе включить коллективного автора экономической социодинамики (РГАР), в том числе, за активное и даже чрезмерное цитирование Коуза. Так собираются еще три блока.
Седьмой блок целиком посвящен практическим примерам, иллюстрирующим возможности теории экономической социодинамики. Именно здесь проясняется интрига с Главным читателем. Им оказывается, как легко догадаться, академическое сообщество, но не вообще, а академическое сообщество, ищущее примирения с бюрократической утопией. Точнее, речь идет о примирении между теорией с ее культом экономического равновесия и практикой повсеместного вмешательства бюрократии в экономику. На этом фоне развивается интрига с успехом теории экономической социодинамики. Итоги расследования подведены в небольшом заключении.
Иосиф Сталин как Главный читатель эпохи первых пятилеток
О том, что Сталин много читал (до 800 страниц в день), ходят легенды, которым мало кто верит в силу их фантастичности. Однако не все так просто. Хранительница музея вождя в Сочи (дача Сталина) утверждает, что он владел техникой быстрого чтения, к тому же читал на разных языках, включая немецкий. Свидетельствующие об этом карандашные пометки есть примерно в 20000 книгах из его личной библиотеки.
Прагматика и только прагматика
Пометки, сделанные собственной рукой Сталина, есть в аутентичном тексте Капитала, изданном в Германии на немецком языке. Впрочем, безотносительно к правдивости легенды, подходящих способов ведения социалистического хозяйства ни в Капитале, ни в других источниках вождь так и не нашел и продолжал импровизировать, как и его предшественник. Оба они были прагматиками, а потому искали эффективный метод управления хозяйством, поглядывая на работающие образцы, а не в трактаты по экономической теории, хотя были знакомы и с трактатами.
Военный коммунизм и переход к НЭПу — скорее, импровизация Ленина, чем экономическая политика на основе марксизма. К мысли о введении военного коммунизма Ленина привела эффективность военной экономики Германии в первую мировую войну. Об этом можно прочитать, например, во втором томе трехтомника (Пайпс, 2005). Однако эффективно не получилось, и не могло получиться, так как не было ни рычагов управления, ни авторитета, а у населения не было привычки подчиняться распоряжениям власти, сопоставимой с тем, что было в кайзеровской Германии. Последовал поворот к новой экономической политике (НЭП), давший стране восстановиться, но тут ее понесло к капитализму с нарастающей скоростью. Об этом писал, например, покинувший страну в период революции представитель одного из самых влиятельных капиталистических кланов Российской империи В.П. Рябушинский. В его статье (Рябушинский, 1928) об этом говорится вполне ясно.
На религиозном фронте победа уже обеспечена, хотя частичные поражения еще будут. На экономическом фронте борьба, вероятно, затянется, но ее исход тоже предрешен: хозяин теснит и доконает коммуниста.
Намечается еще одно, чрезвычайно большое, достижение: в России возрождается не только инстинктивная хозяйская сознательность, но в умах, несомненно, созревает и основательная «теория хозяина» и «оправдание собственности». Происходит это при содействии большевиков.
Как легко догадаться, у Сталина было на этот счет другое мнение, но отнюдь не диаметрально противоположное. Расхождения были по части неизбежности и по части — кто кого «доконает». Нарастающую опасность реставрации капитализма он видел вполне отчетливо. И все же предпочитал заручиться идейной поддержкой предшественника.
Ленин говорит, что пока в стране преобладает индивидуальное крестьянское хозяйство, рождающее капиталистов и капитализм, будет существовать опасность реставрации капитализма. Понятно, что пока существует такая опасность, нельзя говорить серьезно о победе социалистического строительства в нашей стране. (Сталин И.В., ПСС. Т.11, с.13).
Высказывания Сталина и Рябушинского датированы одним и тем же 1928 годом. Они смотрят с разных позиций, но их оценки в чем-то сходятся.
Разумеется, будучи прагматиком, Сталин не собирается отказываться от товарно-денежных отношений, но еще меньше он готов отказаться от идеологии как оружия. Ему очень хотелось, чтобы реальные методы хозяйствования были как-то соединены с марксистской идеологией, хотя в практической деятельности он с ней давно порвал. А потому заслуги людей, умевших примирить их на уровне теории, ценились высоко и открывали им дорогу в академики.
Именно так стал академиком сумевший примирить товарно-денежные отношения и марксистскую теорию стоимости В.К. Островитянов.
Стоит отметить, что Сталин всегда ценил достижения такого плана.
Например, видный юрист академик А.В. Венедиктов получил Сталинскую премию за то, что ввел понятия хозяйственного ведения и оперативного управления, примирив идею общенародной собственности с наличием товарно-денежных отношений между предприятиями.
Еще один академик-экономист — А.М. Румянцев3 — сделал карьеру, сформулировав для начала основной закон социализма.
Формулировка, разумеется, была озвучена самим Сталиным.
Существенными чертами и требованиями основного экономического закона социализма являются «обеспечение максимального удовлетворения постоянно растущих материальных и культурных потребностей всего общества путём непрерывного роста и совершенствования социалистического производства на базе высшей техники». (И. В. Сталин, Экономические проблемы социализма в СССР, стр. 40).
Наконец, в чем-то схожа с ними и блистательная карьера В.С. Немчинова.
Его служебная записка на основании проведенного им же исследования восхитила Сталина и определила стремительный взлет ее автора.
В «записке» или, вернее, исследовании B.C. Немчинова, определившем переворот в представлениях Сталина, было показано, что до 1917 года более 70 процентов товарного хлеба давали крупные хозяйства, использующие массу наемных работников (в 1913 году — 4,5 млн человек). После революции обширные земли этих хозяйств были поделены; количество крестьян-«единоличников» выросло на 8–9 млн. К 1928 году крестьяне (в целом) производили поэтому почти на 40 процентов больше хлеба, чем дореволюционное крестьянство, но, как и до 1917 года, почти целиком потребляли его сами; на продажу шло всего только (как показал B.C. Немчинов) 11,2 процента крестьянского хлеба! (Кожинов, 2001).
В каком-то смысле именно «записка» Немчинова стала спусковым крючком для старта коллективизации. Разумеется, решение о начале коллективизации, о ее масштабах принимал не он. Как и полагается ученому, он ясно и точно изложил положение вещей на тот момент. Главный читатель это оценил. Идеология здесь как будто ни при чем. Но это не совсем так. Рациональное решение о коллективизации совпало по своей направленности с идеологией ликвидации эксплуататорских классов. Хуже того, оно совпало с направлением ненависти сельской бедноты по отношению к более удачливым односельчанам, сумевшим обзавестись крепким хозяйством. Итог известен.
Модернизация по Воланду?
Что касается технической модернизации и развития науки, то здесь Сталин не нуждался в подсказке экономистов. Для строек первых пятилеток массово закупалось оборудование из США, приглашались американские инженеры. К началу 30-х годов была создана не имевшая себе равных техническая разведка. Информация о ее деятельности только сейчас начинает всплывать и поражать воображение своим размахом, изощренностью применяемых методов и умением использовать промахи противников и временных союзников.
Предвидя гонения на евреев с приходом Гитлера к власти, Сталин (лично) послал в Германию Елизавету4 Зарубину со специальным заданием по созданию агентурной сети для вывоза физиков-евреев в США. Спасая сотни ученых от смерти, Елизавета Зарубина смогла завербовать, как минимум, нескольких из них. После выполнения этого задания она была отправлена в США, причем снова с личным заданием Сталина. На этот раз нужно было внедрить завербованных ученых в Манхэттенский проект. Ее муж — Василий Зарубин — был резидентом советской разведки в США, хотя официально был дипломатом. Разумеется, спецслужбы США знали это и следили за ним, а жена вела светскую жизнь, познакомилась с женой Оппенгеймера и стала ее подругой. Вместе они заботились о судьбе беженцев из Германии, в том числе трудоустраивали ученых евреев. Профильные специалисты попали, разумеется, в Манхэттенский проект. Так образовалась разведывательная сеть, которую американцы так и не смогли раскрыть. Казнь Розенбергов была своего рода «стрельбой по площадям», их вина не была доказана.
http://www.itishistory.ru/1i/14_kazni_94.php
В этой истории (одной из многих) поражает практически все, но особенно дальность расчета. Трудно предположить, что Сталин, не отличавшийся любовью к евреям, занялся их спасением исключительно из человеколюбия, а потом они пригодились и отплатили за его доброту.
Социальные лифты Сталинской эпохи
Одновременно развивалась собственная наука. Отставание от стран Запада в науке неуклонно сокращалось вплоть до конца 50-х — начала 60-х годов, несмотря на огромные потери науки от репрессий и внутренних конфликтов. Вот как пишет об этом С.П. Новиков.
После окончательного разгрома научно-технической интеллигенции в период 1929–1933 годов, когда многих арестовали, не брали в ВУЗы обычных студентов, заменив их малограмотными парттысячниками. Кстати, разгром МГУ осуществлял Удальцов, предок нынешнего псевдодиссидента. Его перебросили позднее в МГИМО, благодарная Партия присвоила одной улице название ”Улица Удальцова” после смерти этого борца с интеллигенцией.
Потом, однако, Сталин увидел, что получаются не инженеры, а одни диверсанты, и все это отменил, полностью нормализовал образование, учредил ученые степени в 1935 году. Своих кадров уже почти не было. Все основные инженеры на стройках 30х годов — иностранцы. Лишь недавно я узнал, что метро проектировали английские инженеры, про Магнитку и ГАЗ все знали и раньше. Много потом взяли с Запада, скопировали у союзников, привезли после войны из Германии. Обучили много своих, наконец (Новиков, 2013).
Сами репрессии в значительной мере были инициированы изнутри сообщества ученых и инженеров. Сознавать это неприятно и где-то болезненно, но без этого трудно понять не только цену достижений того времени, но последующие периоды «оттепели» и «застоя», когда появлялись великие идеи, но уходили в никуда. В частности, это касается идеи А. Китова об объединении в сеть всех вычислительных центров (прообраз интернета), а также системы ОГАС академика В.М. Глушкова.
Социальный лифт того (сталинского) времени был устроен таким образом, что многие делали карьеру или старались спасти себя путем доносов и оговора коллег. Быстрое продвижение по карьерной лестнице, доступ к ресурсам и возможность реализовать свою идею, как правило, осуществлялись в связи с арестом вышестоящего руководителя или его продвижением, но опят-таки по причине ареста кого-то несколько выше по занимаемой должности. Было это случайным совпадением или результатом целенаправленных действий циничного карьериста, иногда понять достаточно сложно. В этом плане очень показателен пример ГИРД, существовавший изначально как сообщество инженеров, посвятивших себя реактивной технике. Сами они расшифровывали аббревиатуру как «группа инженеров, работающих даром». Все они были страстными энтузиастами своего дела, но со временем уже при наличии финансирования и государственного статуса обстановка внутри коллектива накалилась, разногласия по техническим и организационным вопросам стали сопровождаться политическими обвинениями и доносами.
До сих пор идут споры о карьере и реальных заслугах А.Г. Костикова — официального создателя гвардейского миномета «Катюша». Его продвижение по службе сопровождалось арестом и расстрелом в 1937 году руководителей ракетного института (РНИИ) И.Т. Клейменова и Г.Э. Лангемака, а затем, в 1938 году — арестом и отправкой в лагеря двух ведущих конструкторов С.П. Королёва и В.П. Глушко. И тут официальная версия резко расходится с версией5, озвученной В.П. Глушко во время выступления в Колонном зале Дома Союзов 26 января 1988 года на «XII Королёвских научных чтениях по космонавтике». Глушко не только публично назвал А.Г. Костикова виновником гибели руководителей РНИИ, но и обвинил его в «краже» идей Лангемака — реального автора основных концептуальных принципов, на которых построена реактивная артиллерия. Более того, фактически он бросил в лицо многим из сидящих в зале людей обвинение в многолетней лжи. Наконец, незадолго до смерти он завещал сыну6 восстановить память о Г.Э. Лангемаке как о первопроходце и гениальном конструкторе, написать правдивую (без подчисток) историю развития ракетной техники в СССР. В итоге появилась книга (Глушко, 2012), где приводится множество фактов со ссылками на конкретные документы. Но и в настоящее время эта версия событий не признана официально. Специальная комиссия ЦК КПСС, созданная после выступления В.П. Глушко, не нашла связи между арестами в РНИИ и деятельностью Костикова7. В том ли причина, что младший Глушко пристрастен и толкует все документы в пользу версии отца, или в том, что потомки тех, кто делал карьеру описанным выше способом, живут сейчас бок о бок с потомками тех, кто в результате попал в лагеря или был расстрелян. А может быть, Г.Э. Лангемак — не очень подходящая фигура на роль отца отечественной ракетной техники по меркам того времени, когда проводилось расследование. Установить истину в таких случаях практически не представляется возможным, и никакой блокчейн здесь не поможет.
Не менее поучительна история, рассказанная Дмитрием Николаевичем Козыревым на основании рассказов своего отца Николая Александровича Козырева — единственного выжившего из примерно пятидесяти астрономов, арестованных в 1936–1937 годах. В его рассказе, записанном 21 апреля 2013 года и опубликованном 12 августа 2014 года, названы имена тех, кого Н.А. Козырев считал виновниками и фактически инициаторами этого дела. Люди, попав в беду, пытались вырваться, «сотрудничая со следствием» и оговаривая знакомых и практически незнакомых им людей, но только усугубили свое положение и потянули за собой десятки абсолютно непричастных к делу товарищей.
Дмитрий Козырев
О судьбе отца - астронома и астрофизика Николая Александровича Козырева
oralhistory.ru
Такие примеры можно множить и множить. Вряд ли нашелся бы в мире экономист или социолог, рискнувший предложить такой способ ротации кадров в научно-технической сфере. Тем не менее, социальный лифт в этой сфере работал, что создавало возможность для продвижения на руководящие должности энергичных, амбициозных людей, готовых рисковать. Аналогично работал социальный лифт в промышленности, поднимая наверх решительных и амбициозных людей. Часть этих руководителей сохраняли свои позиции вплоть до 70-х годов. Как правило, это были очень сильные руководители. О некоторых из них см. например (Квинт, интервью Винокуровой). В целом политика сталинской модернизации, видимо, наиболее правильно истолкована Михаилом Александровым (Александров, 1995) как естественное продолжение той линии, которую проводили до него Иван Грозный и Петр Первый, что в принципе признавал и сам Сталин. Лучше всех его, видимо, понял Михаил Булгаков, изобразив в образе Воланда.
А в заключение подраздела еще одна цитата от С.П. Новикова
Во времена Рузвельта и Сталина эти лидеры знали, что спрашивать надо мнение только тех ученых, которые стоят над обществом и при этом не только талантливы, но и умны. При этом надо дополнительно иметь в виду, что близость к высшей власти и связанные с ней возможности сводили с ума не одного человека.
Сказано очень далеким от любви к Сталину человеком по поводу выбора консультантов по науке лидерами, не обладавшими соответствующими навыками в отличие от Рузвельта и Сталина.
Идеологи Косыгинской реформы
Косыгинскую реформу, ошибочно именуемую на Западе реформой Либермана, фактически готовил Виктор Данилович Белкин. В том числе он провел предварительные расчеты по модели межотраслевого баланса, так как имел доступ к мощной по тем временам ЭВМ (Белкин, 2015).
Знаменитый Либерман и скромный Белкин
Идея хозрасчета и ориентации предприятий на прибыль, озвученная Либерманом, была очень популярна не только среди экономистов, но и среди партийных работников, просто не все готовы были предлагать ее от своего имени. Вот академик Румянцев и использовал для озвучки провинциала — преподавателя Харьковского политехнического института Евсея Григоьевича Либермана. А в результате Либерман стал мировой знаменитостью. Разумеется, его статью в Правде (Либерман, 1992) не заметить было невозможно, в том числе, из-за океана. Было и замечено и отмечено, в том числе, в Time.
В это же время Белкин делал расчеты, писал на их основе записки и докладывал лично. Все это делалось в служебном порядке и потому без лишнего шума. Примечательно, что Главный читатель здесь определяется не так уж однозначно. Во всяком случае, Алексей Николаевич Косыгин на эту роль не очень подходит. По версии В.Д. Белкина, он относился к реформе его имени без особого энтузиазма. А вот на Западе поворот к реформе, о которой писал Либерман, был воспринят с огромной заинтересованностью, что и обеспечило автору статьи в «Правде» мировую славу. В этом смысле Главным читателем оказались профильные институты на Западе, занимавшиеся советологией и связанными с ней вопросами. Глубина и проработанность идей для них не так важна, как идеологическая направленность. Иначе обстояло дело в СССР того периода. Власть искала возможности для восстановления падающих темпов экономического развития, идеология только мешала.
Новый стиль управления наукой и нарастающее отставание от Запада
Основная идея реформы Белкина — установление цен единого уровня на основе модели межотраслевого баланса и предоставление предприятиям относительной свободы, их ориентация на максимизацию прибыли. Не вдаваясь в другие аспекты такого подхода (об этом см. Козырев, 2017), заметим, что он фактически никак не затрагивает технологические и научно-технологические аспекты. Нет оснований предполагать, что такой подход будет стимулировать технический прогресс, не говоря о прогрессе в науке.
Впрочем, тогда отставание в научно-технической сфере еще не казалось катастрофическим. В космической и атомной сфере мы были даже впереди, в области вычислительной техники отставание составляло несколько лет, Однако вот как описывает происходящее в науке С.П. Новиков, сопоставляя это со сталинским периодом и стилем управления.
Сталин хотел, чтобы Менеджеры, Администраторы происходили из крупных ученых. В то время часто так их и двигали. Позднее в следующих поколениях администраторов и менеджеров стали часто растить прямо со студенческой скамьи или чуть позже — они стали крупными «Общественниками» еще студентами или вскоре после этого. Кто-то помогал им с дипломами и диссертациями, им постепенно удавалось создать фальшивую репутацию крупных ученых. Позднее они становились директорами, руководящими академиками, главами технических фирм, когда-то созданных выдающимися основателями, входили в Президиум АН СССР и РАН и т д.
Так часть членов академии стала формироваться из таких «ученых», хотя некоторые из них и были неплохими менеджерами, которых в этой роли я уважаю. Их положительное свойство — то, что они знают, кто ученый, и они знают, что есть ученые лучше них.
Слово «некоторые» выделено мной, в частности, по той причине, что в оригинальном тексте С.П. Новикова оно оттеняет приход плохих менеджеров, не являющихся при этом крупными учеными и не очень понимающих, кто ученый, а кто нет. Также следует подчеркнуть, что цитата заимствована из текста, написанного в 2013 году в связи с реформой РАН, она относится ко всему периоду, начиная со смерти Сталина и убийства Берии, вплоть до сегодняшних дней.
Для иллюстрации еще одна цитата из того же источника.
Сельское хозяйство в СССР было худшее в мире, большевики сразу с 17 года повели за ним охоту на уничтожение. Сельхознауку взял за глотку Лысенко в 1948 году: спасаясь от охоты на него со стороны семьи Ждановых, он обещал чудеса и временно выиграл, но был снят разочаровавшимся в нем Сталиным в 1952м. Однако, спустя пару лет победивший Хрущев восстановил полностью господство Лысенко. За 10 лет он добил сельхознауку и биологию. Включая образование. После 1964 года они возродились, но не на уровне науки сверхдержавы.
Разумеется, есть и другие (помимо С.П. Новикова) авторы, писавшие о науке того времени, однако его свидетельства уникальны в силу многих причин. В их числе стоит указать и причастность ко многим событиям, и принадлежность к одному из самых мощных семейных кланов в российской науке, и личные достижения, признанные во всем мире. Его можно цитировать бесконечно, но лучше иметь дело с оригиналом с его личного сайта8.
Возвращаясь к реформе Косыгина-Белкина, стоит отметить, что ее разрушительное воздействие на экономику, если оно имело место, преувеличивается критиками реформы, как и ее положительное влияние преувеличивается самим Белкиным и его сторонниками. Разрушение научно-технического потенциала СССР и, следовательно, отставание началось гораздо раньше и шло независимо от попыток экономических реформ. Его истоки надо искать в неумелой кадровой политике и ослаблении технической разведки, что вполне сопоставимо по трудности с ловлей черной кошки в темной комнате, хотя кошка там наверняка есть. Ее даже можно поймать, если не бояться поцарапаться.
Объективно Советский Союз обладал гораздо меньшими ресурсами, чем объединенный под эгидой США Запад. Выиграть соревнование теоретически можно было при лучшем на порядок управлении ресурсами, в том числе и прежде всего, человеческими ресурсами. Но этого не было. Расстрелы прекратились, но одновременно был сломан социальный лифт, возносивший наверх людей, готовых рисковать своей головой и идти на преступления ради реализации своих идей. Кстати, такие люди были не только в СССР. Одним из таких же людей был гениальный немецкий конструктор Вернер фон Браун, мечтавший о полете на Луну. Ради осуществления мечты он пошел на сотрудничество сначала с немецкими нацистами, а потом (без паузы) с американскими военными и был обречен делать оружие. Заняться лунным проектом в США он смог только тогда, когда получил свой шанс такой же романтик С.П. Королев, а Советский Союз мог опередить США в космической гонке. Он мог опередить США в полете на Луну, как опередил с запуском первого спутника, первого космонавта и первой женщины-космонавта. Американцы не могли этого допустить. Экономика здесь плелась за идеологией не только в СССР, но и в США. Однако, как показывают недавние события, соперничество в военной области было неизбежным и при отсутствии идеологии, а это высасывало из экономики материальные ресурсы.
Шпионские страсти вокруг ОГАС
Попытки управлять ограниченными ресурсами лучше, чем это делалось на Западе, предпринимались. Отсюда предельно благосклонное отношение власти того периода к математическим методам и тем, кто эти методы предлагал. В частности, тут и Ленинская премия Л.В. Канторовичу, В.С. Немчинову, В.В. Новожилову, и создание ЦЭМИ АН СССР, и благосклонное отношение к проекту В.М. Глушкова по созданию ОГАС. Однако и здесь ученые заспорили между собой. Власть выбирала, кого из них слушать, не более того. Выбирала, спотыкаясь и делая ошибки, поскольку это была власть достаточно заурядных людей (см. ремарку С.П. Новикова выше по тексту об их отличии от Рузвельта и Сталина). Подробнее об этом в статье (Козырев, 2017). Однако к сказанному там стоит добавить некоторые штрихи, не позволяющие перевести проблему разногласий между учеными, отстаивающими свои идеи, из плоскости борьбы мнений в будоражащую воображение картину интриг и диверсий. Между тем, литература мемуарного жанра дает для этого немало поводов. Так, в монографии Б.Н. Малиновского “История вычислительной техники в лицах”
воспроизводятся воспоминания В.М. Глушкова о том периоде, не очень тщательно отделяемые от комментариев самого автора (Малиновского), в том числе, об оппонентах проекта ОГАС.
Начиная с 1964 года (времени появления моего проекта) против меня стали открыто выступать ученые-экономисты Либерман, Белкин, Бирман и другие, многие из которых потом уехали в США и Израиль.
Здесь Виктор Михайлович или тот, кто «редактировал»9 его текст, недоговаривает и дает повод для вольной трактовки своего высказывания в духе дурной конспирологии с антисемитским оттенком, хотя реального повода для этого не было. Во-первых, ни Белкин, ни Либерман никуда не уехали, а продолжали работать на родине (один в Москве, второй в Харькове). Из всей тройки уехал только Бирман, но даже он не мог уехать в Израиль и США одновременно. Получается, что уехали в основном «и другие», поскольку это «многие из которых», но названы-то именно эти фамилии. Во-вторых, Белкин выступал не только против технократических идей В.М. Глушкова, но и против экономико-математических идей Л.В. Канторовича, продвигая свои собственные идеи, также связанные с применением математики и ЭВМ в экономике, а это несколько смещает акценты. Получается не заговор, а борьба идей, переходящая в борьбу личностей. К тому же «горе-экономисты», как их называет Глушков, тоже работали с вычислительной техникой и математическими моделями. В частности, Белкин занимался межотраслевым балансом, т.е. тем же, что и нобелевский лауреат Василий Леонтьев в США. Получается, что и обвинение в некомпетентности весьма спорно.
Все как в отнюдь не добрые сталинские времена, но хотя бы никого не расстреляли и даже не посадили. Кстати, В.Д. Белкин до конца жизни отстаивал свои идеи, предлагал их власти, а умер сравнительно недавно в Москве. Во время «Перестройки» он вместе П. Медведевым и И. Нитом выдвинул свою концепцию реформирования экономики СССР. Потом он защищал итоги реформы Гайдара от критики зарубежного на тот момент И. Бирмана. Также никуда не уехавший Е.Г. Либерман в последние годы жизни работал профессором кафедры статистики и учёта Харьковского государственного университета им. А. М. Горького. А разруха, как всегда, в головах.
Прорабы «Перестройки» и буревестники капитализма в СССР
Не претендуя на полноту анализа процессов, вошедших в историю как «Ускорение» и «Перестройка», я хотел только пунктиром наметить нарастание радикализма реформ на волне настроений в советском обществе конца 80-х, жаждущем капитализма. Итог известен, но речь пойдет не об этом, а о личном успехе и неуспехе тек, кто оказался вовлечен в эти реформы.
Хождение академиков во власть — «хотели как лучше»
В период с 1985 по август 1991 к спасению советской экономики привлекались едва ли не все академики от экономики, чьи интересы касались реальной экономики, т.е. не чистые политэкономы. Все они тогда, так или иначе, публично высказались о том, что надо делать, а потом либо написали воспоминания, либо давали интервью, что облегчает мне задачу по восстановлению картины той эпохи. При этом надо отметить, что с некоторыми из них я был знаком еще тогда (А.Г. Аганбегян, С.С. Шаталин), с другими познакомился позже, а с Н.Я. Петраковым даже работал позднее в Инвестиционном Союзе. Кроме того, в период с 1988 года по 1991 год у меня было две фирмы в доступных тогда организационных формах. Одна из них входила в состав крупного кооператива «Контур», другая имела форму Центра НТТМ (научно-технического творчества молодежи). Кроме того, я входил в правление одного из совместных предприятий. Все это вместе позволяло видеть развитие событий стереоскопически, причем не только, «как хотели», но и «как получалось», а отчасти и предсказывать, что произойдет (не только в экономике). Можно было видеть, как попытки правительства Рыжкова-Абалкина наполнить потребительский рынок товарами, стимулируя их производство сразу несколькими способами, приводят к непропорциональному росту денежной массы. Речь, разумеется, о так называемых «живых» деньгах, количество которых определялось фондом заработной платы. Теоретически эти шаги были просчитаны безупречно, но «дьявол», как всегда, прятался в деталях, до которых теоретическая наука не опускалась ни тогда, ни сейчас. Разрыв между всей денежной и массой «живых» денег был очень велик, а нововведения давали «трещинки в перегородке» между ними. Туда и устремился поток безналичных денег, не обеспеченных товарами. Тогда же имел место забавный эпизод, своеобразно связанный с экономикой и академиками.
Где-то в конце лета 198910 года ко мне подошла известная многим Эстер Дайсон11 и сказала, что хочет взять у меня что-то типа интервью об экономике и выдающихся советских экономистах того времени. Причем обратиться ко мне ей посоветовала Оля Иванова12, чем очень меня удивила. Первый вопрос Эстер был о том, есть ли у нас экономисты помимо Аганбегяна. На это я ей ответил, что не просто есть, а довольно много, Аганбегяна в роли идейного лидера «Перестройки» в экономике скоро сменит Н.Я. Петраков, далее это место займет С.С. Шаталин, а потом непонятно что. На мой взгляд, именно так следовало упорядочить кандидатуры на роль лидера рыночных преобразований, исходя из радикальности демонстрируемых ими взглядов и неизбежной, как мне представлялось, радикализации реформ. Радикальнее Шаталина по этой шкале мог быть только сторонник перехода к капитализму без всяких оговорок. Но ни один из академиков не мог себе этого позволить даже в том случае, если пришел к такой позиции в итоге своих исследований. Выскажи кто-то из них такую позицию публично, его сразу же обвинили бы в лицемерии, причем обвинили бы не столько власти, сколько читатели газет. Они же — «глотатели пустот»13. Тогда еще не был в ходу термин «переобулся на ходу», но обвинили бы именно в этом. Хождение академиков-экономистов во власть можно признать полной неудачей, поскольку они не смогли спасти от разрушения страну, которой служили и от которой получили свои регалии, а также материальные блага. История совещаний и принятия решений на высшем уровне в тот период времени подробно описана академиком О.Т. Богомоловым в газете «Завтра» (Богомолов, 2011). Между тем инициативу к тому времени уже перехватили экономисты, не входившие в число академиков. Как вспышки появлялись статьи о недостоверности официальной статистики (Селюнин и Ханин, 1987), об отсутствии заинтересованно, монополизме и невосприимчивости к научно-техническому прогрессу (Шмелев, 1987).
Рыночная экстремистка Лариса Пияшева
В очень популярном среди советской интеллигенции журнале «Новый мир» в мае 1987 года (№ 5, 1987) была опубликована маленькая, но очень яркая статья кандидата экономических наук Ларисы Пияшевой «Где пышнее пироги». Статья вышла под псевдонимом Л. Попкова. Такого экономиста никто не знал, но резонанс был не просто сильным, он был оглушительным. Автору начали отвечать очень известные на тот момент люди, включая академиков (Шаталин, 1987). Возмущение экономистов-реформаторов навязанной им формой ведения дискуссии наиболее точно выражена статье-письме (Лацис, 1987). Но инициатива была уже упущена. Хуже того, академикам пришлось защищаться, поскольку Л.И. Пияшева фактически обвинила всех умеренных (по сравнению с ней) реформаторов в полуправде — «худшей форме лжи». И публике это понравилось. Оседлав успех, Лариса Ивановна продолжала его развивать и осваивать. В журнале «Огонек», 1990 г., № 44, она опубликовала статью «Умом понять Россию», где уже под своим именем разносила в пух и прах правительство Рыжкова-Абалкина, а также комиссию Аганбегяна, поддержавшую программу «500 дней», разработанную под руководством С.С. Шаталина. Позже, она критиковала политику Гайдара за «слабость и неуверенность в реформах» и определяла её как «жесткое, часто умышленно гипертрофированное государственное регулирование». Она называла себя «рыночной экстремистской» и стала «звездой» в один день, дальше ее слава только нарастала, хотя оснований, строго говоря, не было. Не то чтобы их было недостаточно, их вообще не было. Чтобы не быть голословным, приведу пример. В том же журнале «Огонёк», но в 1991, году незадолго до «гайдаровской» либерализации цен, она писала:
Если все цены на все мясо сделать свободными, то оно будет стоить, я полагаю, 4–5 руб. за кг, но появится на всех прилавках и во всех районах. Масло будет стоить также рублей 5, яйца — не выше полутора. Молоко будет парным, без химии, во всех молочных, в течение дня и по полтиннику.
Про парное молоко «без химии во всех молочных» можно просто посмеяться с высоты сегодняшнего понимания. Но ошибка в прогнозе цен — уже даже не смешно. Она предсказывала инфляцию на уровне 50–100 %. Реальный же уровень инфляции за 1992 год составил 2600 %. Если следовать логике цитируемой дамы, то все это от гайдаровского чрезмерного регулирования. А если без шуток, то никто не знал, как поведут себя держатели реальных ресурсов при отпуске цен. Теория об этом умалчивала. Был опыт Польши с шоковой терапией от Лешека Бальцеровича. Он считался успешным. И все.
Ключом к успеху для нее была именно радикальная постановка вопроса: либо социализм с его плюсами и минусами, либо капитализм со своими, но не теми, от которых уже все устали. «И не надо врать!» К маю 1987 года народ так устал от постоянной лжи, что не воспринимал даже правду о капитализме, об иностранных разведчиках и т.д., когда читал ее в официальных источниках, а потому простота и ясность ответов воспринимались, как глоток чистой воды. На момент публикации статьи 1987 года Лариса Пияшева была всего лишь кандидатом экономических наук, но именно от нее широкие массы советской интеллигенции так ясно услышали, что наши академические экономисты говорят полуправду, т.е. немножко лгут, но ведь «нельзя быть немножко беременной». Эта фраза Ленина ей тоже пришлась ко двору.
И тут возникает вопрос: а так ли была неправа Лариса Ивановна в той первой статье, сделавшей ее знаменитой? О сказанных позже глупостях можно пока забыть. Главный вопрос: можно ли было спасти СССР и социализм в СССР? Ответов на этот вопрос высказано достаточно много, но мне интересен ответ человека, чей успех как экономиста не вызывает сомнений.
Упорный В.Л. Квинт и его прогноз о неминуемом распаде СССР
Абсолютно успешным человеком, на мой взгляд, можно считать Владимира Львовича Квинта — иностранного члена РАН. В своих интервью В.Л. Квинт рассказал достаточно много и о себе, и о своем пути к успеху, где он проявил проницательность и редкое упорство, правильно определив своего Главного читателя. Во многих случаях далее мне удобнее цитировать его высказывания, чем говорить от себя. Также интересны его высказывания прямо по теме, т.е. об успехе экономиста. Большая часть цитат взяты из интервью, где вопросы задает Н.А. Винокурова.
Цитирую дословно ответ Квинта, который в принципе можно принять за рецепт.
Я очень много публиковался. Минимум двадцать статей в «New York Times»… В Вене я жил — не было такой газеты, журнала, где бы я не опубликовался.
И чуть дальше в том же интервью.
Экономист должен быть популярен. Я всегда давал интервью, ко мне был большой интерес у журналистов, особенно в связи с прогнозом развала СССР.
В Антверпен приехал — все ведущие газеты написали: вот человек, который предсказывает и детально объясняет, почему. Я не просто написал как предсказатель, я обосновал.
К обоснованию еще вернемся. А пока заметим, В.Л. Квинт стал первым из российских граждан, кто получил Фулбрайтовскую премию. Эта премия присуждается по различным номинациям людям, которые, как говорится в уставе комиссии, «добились выдающихся успехов и проявили большой потенциал лидеров в своих областях». Ее лауреатами стали Хавьер Солана, советник президента Клинтона по экономическим вопросам Лора Тайсон, президент компании “Интел” Крейг Баретт и другие. Квинт получил эту премию как признанный лидер в области разработки стратегий для развивающихся рынков «emerging markets» и «emerging-market countries». Термины его, т.е. придуманы им, но они стали международными и общепринятыми.
В этом смысле история Квинта — одна из ярких историй успеха. А вопрос о Главном читателе вряд ли сводится к указанию на этот фонд или орган в этом фонде, принимающий решения. Сначала эксперты фонда должны человека, как минимум, заметить, потом начать слушать или читать. А уже после этого могут услышать или прочесть то, что хотят услышать.
Заметили Квинта после публикации о том, почему СССР в существующем к середине 80-х годов виде себя исчерпал, а потому должен или радикально измениться, встав на капиталистический путь развития, или исчезнуть. На вопрос Винокуровой: «А как они вас нашли? По этим работам»? — следует очень любопытный ответ.
Знаете как? Мою статью не то что нашли, ее вначале везде выкидывали, из сорока с лишним изданий. Потом опубликовали…
Подчеркнутое мной признание «выкидывали из сорока с лишним изданий» впечатляет. Это его не остановило, Квинт был уверен, что прав и настаивал! А дальше заработал конвейер.
Впервые опубликовали, когда я послал ее в Вену, в малоизвестный теперь журнал, не знаю, есть ли он еще, «Wochen Pressa». Эту статью назвали «Capitalism immediately». А я жил в Советском Союзе. «Капитализм немедленно», тоже на обложке. Что если не будет капитализма в Советском Союзе, он рухнет. Потом ее опубликовали в другой редакции, с более детальным анализом, во всю страницу «Форбса». Потом уже стало легко. А вначале выкидывали.
Описанный эпизод ясно говорит, что Главный читатель, если его так можно назвать, в тот момент был далеко за пределами СССР, а заставить его слушать и слышать было отнюдь не просто. Ну а теперь о том, почему СССР должен был либо стать капиталистическим, либо исчезнуть.
В качестве обоснования приводилось три основных проблемы: (1) нарастающее отставание в области науки и техники; (2) отсутствие мотивации к эффективному труду и производству высококачественных товаров; (3) неподъемные военные расходы в стремлении сохранить паритет с Западом в сфере вооружений. Отвечая на вопрос корреспондента в одном из своих интервью, Квинт говорит следующее.
Я стал все ближе подходить к разработке своего понимания того, что дни СССР сочтены. В 1987–1988 гг. я занимался уже только тем, что высчитывал год его краха. И одна из моих фраз была опубликована в «Нью-Йорк Таймс»: «К 1992 году не будет страны, которая называется Советским Союзом»14.
Дело не столько в самом предсказании, сколько в его обосновании. Понимание того, что страна идет к гибели, уже в 1986 году было у многих образованных людей, не склонных прятать голову в песок, но говорили об этом в основном между собой. Более того, есть довольно длинный список15 людей, предсказавших распад СССР, в том числе, раньше Квинта. Самого Квинта в списке нет, так как список в основном состоит из советологов, а представленные ими обоснования ошибочны.
В беседе с Н.А. Винокуровой речь шла только об отсутствии мотивации к труду. В этой связи Квинт вспоминает свой опыт в цветной металлургии.
У нас были разные специалисты, и я стал платить им очень разную зарплату, премии. Саму ставку ты не можешь особо [менять]… Я был зам. генерального директора, генеральный очень меня слушал, был прогрессивный человек. И мы стали платить большую разницу. Пошли анонимки. А потом меня вызвала председатель Комитета народного контроля. Интересная была беседа. Говорит: «Вы почему устраиваете такое расслоение у себя в коллективе, платите в два-три раза больше?» Я говорю: «Так они работают в два-три раза лучше». Потом я их воровал, этих людей. У нас рядом был оборонный завод, который формально назывался заводом телевизоров, там маленький цех делал телевизоры.
Вот тут и «зарыта собака». Квалифицированные кадры начинают перетекать туда, где платят, для них надо освободить место и куда-то деть, занимающих это место. А у нас всеобщая занятость — обязательный принцип. Без нее строй уже другой. Иначе говоря, систему с эффективным стимулированием локально создать можно, если не запретят партийные органы. Такие зоны и создавались в различных ЗАТО для реализации стратегических проектов. Особенно в этом преуспел атомный проект. А вот замкнутую систему в масштабах всей экономики, удовлетворяющую также и принципу полной занятости, построить нельзя. Белкин этого, как мне кажется, так и не понял. Он продолжал развивать свои идеи и в «Перестройку», но уже вместе с единомышленниками (Белкин, Медведев, Нит, 1986). Квинт понял.
И когда я все это исследовал — почему мы не можем производить хорошего качества? А не можем, потому что нельзя стимулировать. А если начнем стимулировать, изменим природу общества. Потом я стал считать, когда это общество себя исчерпает, и стал по этому поводу писать записки. Потом статьи. Потом опубликовал прогноз, что к 1992 году Советский Союз исчезнет.
Нельзя не заметить, что эта позиция очень близка к тому, что в гораздо более резкой форме было сказано Л.И. Пияшевой в статье 1987 года. Однако аргументация Квинта не сводится лишь к этой мысли. В других интервью он называет и нарастающее техническое отставание, и непомерные военные расходы. Отвечая на вопрос корреспондента Известий16 о причинах поразительной точности своих прогнозов, Квинт говорит следующее.
Предсказание о развале СССР было связано с моим многолетним изучением трудовых ресурсов, темпов прироста национального дохода и увеличения технологического отставания СССР от Запада, роста затрат на оборону. В конце 80-х годов СССР тратил на оборону 58 процентов своего бюджета — нет страны в мире, которая могла бы выдержать такое бремя.
Оценка 58% мне не кажется завышенной. Сам я оценивал в то время долю военных расходов примерно на том же уровне. Подход был очень прост. Поскольку СССР удерживал паритет с США по вооружениям, я считал расходы СССР и США на поддержание паритета примерно одинаковыми. Соотношение бюджетов СССР и США было известно, доля расходов на оборону в США тоже известна. Оставалось составить и решить уравнение с одним неизвестным. Разумеется, при этом принимались на веру опубликованные (в СМИ) данные о соотношение бюджетов СССР и США, а также доля расходов на оборону в бюджете США. Так или иначе, мои тогдашние расчеты и оценка Квинта совпали с точностью до нескольких процентов. Качественная оценка относительно невозможности развивать экономику при таком объеме расходов на оборону сомнений не вызывает. Но какова альтернатива? Просто сократить расходы не получится. И дело не только в паритете. Грамотно провести конверсию невероятно трудно. Более того, попытки провести конверсию были, но они проводились столь же нелепо, как и пресловутая антиалкогольная кампания с вырубкой виноградников на скорость. Можно ли было проводить ее иначе? Возможно, но для этого нужно было иметь полную поддержку руководителей ВПК, причем не только на уровне министерства, но и на уровне директоров предприятий. Возможно, среди них были люди, воспринявшие «Перестройку» и перспективу перехода к капитализму с энтузиазмом. Но ярких свидетельств этого я не помню, хотя многих из тех «красных директоров» знал лично, познакомился с ними в 1998–2001 гг., будучи советником Президента Лиги содействия оборонным предприятиям. Многие из них с горечью вспоминали, как при Горбачеве происходило «взаимное» сокращение вооружений. Но это — отдельная тема.
Возвращаясь к технологии успеха в экономической науке по Квинту, стоит напомнить о публикациях в газетах как одном из необходимых элементов. О том же говорит история успеха Л.И. Пияшевой. Примечательно здесь то, что публиковаться в газетах и любых популярных изданиях категорически не принято в таких науках, как математика или физика. Более того, за это наказывали. Когда С.П. Капица согласился вести научно-популярную передачу на ТВ, он знал, что ставит крест на академической карьере. Еще раньше астроном Н.А. Козырев подвергся резкой критике со стороны академического сообщества за публикацию своих идей в журнале «Техника молодежи» и «Знание-сила». Даже в этом, казалось бы, мелком факте заметно отличие экономической науки от математики и наук в смысле science. Примечательно и то, что это касается не советской экономической науке, скорее, наоборот, в западной экономической науке этот элемент еще важнее. Об этом Квинт пишет открытым текстом. Он почти всегда договаривает до конца. Старается не говорить плохо о людях или не называть имена тех, кто был неправ. Он не разваливал СССР, но предсказал его гибель и обосновал свой вывод, а своего Главного читателя нашел не в СССР, где до этого «писал и подавал записки», а на Западе. При этом не эмигрировал, оставался гражданином СССР. А как же с успехом экономистов там, на Западе? Примерно так же, как и у нас.
Учился ли Гитлер у Кейнса?
Вопрос, вынесенный в заголовок раздела, может показаться риторическим, поскольку отрицательный ответ более чем очевиден. Гитлер приступил к реализации своей четырехлетней программы экономических преобразований в 1933 году, то есть за три года до выхода знаменитой книги Джона Мейнарда Кейнса (Keynes, 1936), а президентом Центрального банка Германии назначил не экономиста-теоретика, а выдающегося банкира и финансиста Ялмара Шахта.
Позже Гитлер назначил Шахта министром экономики, а реализованная им в период с 1933 по 1938 год экономическая реформа оказалась одной из самых успешных, если не самой успешной в истории Европы и более успешной, чем реформа Рузвельта в США.
Экономические реформы по Кейнсу, но без Кейнса
Вот что писал о реформах в Германии Дж. Гэлбрэйт.
“…ликвидация безработицы в Германии в годы Великой Депрессии без инфляции — и с первоначальной опорой на общественные мероприятия — было выдающимся достижением. Его практически не заметили. Мнение, что Гитлер не мог сделать ничего хорошего для экономики, было более правдоподобно, чем все остальное”17
Позже он также написал.
Безработица в Германии исчерпана. К 1936 году высокий доход поднял цены … Германия, в конце тридцатых годов, была при полной занятости и стабильных ценах. В мире экономики было совершено уникальное достижение18.
Для большой массы немцев заработная плата постоянно росла, а условия труда улучшались. С 1932 до 1938 реальный еженедельный доход увеличился на 21 процент. Если принять во внимание налог и страховые отчисления, увеличение реального еженедельного дохода во время этого периода составляло 14 процентов. В то же время арендные платы остались стабильными при относительном снижении затрат на свет и отопление. Цены фактически уменьшились для некоторых товаров народного потребления, таких как электроприборы, часы, а также для некоторых продуктов (Марк Вебер, 2017).
Британский историк Найэл Фергюсон отмечает.
Потребительские цены повысились по среднему годовому показателю всего на 1,2 процента между 1933 и 1939.
И далее.
Это означало, что немецкие рабочие были более обеспечены в реальных, а также номинальных выражениях: между 1933 и 1938 годом, еженедельно чистый доход (после уплаты налога) повысился на 22 процента, в то время как прожиточный минимум повысился всего на семь процентов.
И снова Гэлбрэйт.
Немецкий пример был поучителен, но не убедителен. Британские и американские консерваторы смотрели на нацистскую экономическую систему как на ересь — постоянные расходы и кредиты — все они предсказывали скорый крах… И американские либералы, и британские социалисты смотрели на репрессии, СА, концентрационные лагеря, ораторское искусство Гитлера и полностью проигнорировали экономику. Ничто хорошее [верили они], даже полная занятость, не могут исходить от Гитлера.
В каком-то смысле Гитлеру не повезло. Если бы в том далеком 1938 его убили террористы, соратники по партии или кто-то еще, он вошел бы в историю как великий реформатор, который хотел хорошего своему народу, а все грехи приписали бы соратникам.
Больше повезло Рузвельту. Хотя его реформы были не столь впечатляющими по результативности и размаху, а Кейнс все же был одним из его советников, Рузвельт вошел-таки в историю как великий реформатор, сумевший победить депрессию, причем именно кейнсианскими методами. Но речь не о везении.
Практика успешных экономических преобразований в обоих случаях опередила экономическую теорию, как сегодня опережает экономическую теорию практика построения новых форм бизнеса на основе цифровых платформ и цифровых технологий. И все же Кейнс вошел в историю не только как теоретик академического толка, но и как великий экономист, предложивший практические меры для решения проблем, стоявших перед капитализмом в целом, а не перед отдельными странами. В каком-то смысле слава Кейнса не вполне заслужена, так как в том и другом случае понимание необходимости принятых мер уже было, причем оно было у лиц, способных принять решение и добиться его выполнения. Роль Кейнса состояла в том, что он отстоял честь экономической теории, вовремя объяснив всем, что именно так и надо делать, экономическая теория рекомендует. Главного читателя он нашел не в политиках, а в коллегах, которые испытывали определенный дискомфорт от несоответствия теории тому, что надо делать. Кейнс это исправил.
Однако важен не столько этот единичный пример, а то, что практика экономических преобразований, появление новых форм бизнеса и новых методов управления бизнесом и экономикой в целом практически всегда опережают экономическую теорию. Так было во времена Кейнса, так оно остается и сейчас. Интереснее другое. Может ли быть иначе при современном устройстве экономической науки? Ответ на этот вопрос я искал, анализируя упомянутую в подзаголовке книгу двух авторов - получилось что-то вроде рецензии, хотя цели такой не было. К этому вопросу еще вернемся, а пока немного о науке и технике при Гитлере.
«…ни один наш завод, ни одна лаборатория не могли себе даже представить»
В отношении науки и техники позиция Гитлера была достаточно противоречива и полна грубых ошибок. Тем не менее, ее нельзя сравнивать с тем разгромом отечественной науки, который был учинен в России после развала СССР и продолжается сейчас. Вот свидетельство Б. Чертока о том, что увидели советские инженеры, вошедшие в Берлин вместе с наступающими войсками в мае 1945 года, при посещении завода «Лоренца».
Как и при всех предыдущих посещениях немецких заводов и лабораторий, нас поражало, по сравнению с нашей отечественной бедностью, обилие измерительной техники — универсальной и специализированной. Ламповые вольтметры, осциллографы, звуковые генераторы, наборы всевозможных фильтров, стандартных усилителей, волномеров, частотомеров и прочая, прочая — все это высокого качества, ибо отдельные образцы, считавшиеся у нас драгоценностью до войны, здесь попадались на глаза непрерывно. Такого изобилия ни один наш институт, ни один завод, ни одна лаборатория не могли себе даже представить.
А ведь война лабораторий это не только война чистых интеллектов. На вооружении у каждого «интеллекта» должны быть самые совершенные инструменты для научного исследования — это дает хорошо развитая приборостроительная промышленность.
Строго говоря, речь идет о частном заводе, а потому оснащение его лабораторий и конструкторских бюро — не заслуга Гитлера или, как минимум, не прямая его заслуга. Однако деньги на исследование выделялись, исходя, в том числе, из требований к оснащению труда необходимыми инструментами «на немыслимом для нас уровне».
А далее Черток пишет уже о современности и во многом потерянных годах после окончания войны.
Увы, даже теперь, уже 50 лет спустя после войны, мы в должной мере не оцениваем силу лабораторного вооружения ученого-исследователя, да и просто инженера. Кстати, злободневная тема на протяжении последних десяти лет о нашем вопиющем отставании в области персональных компьютеров имеет не только экономические, но и идеологические корни: равнодушие к конкретным нуждам человека как личности, поскольку, по мнению высшего руководства страны, прежде всего, надо было быть впереди «планеты всей» по выплавке стали, чугуна, добыче угля, нефти, количеству выпускаемых тракторов и станков.
Эти броские показатели доходили до самых тупых чиновников высоких ступеней партийно-государственной иерархии, а вот зачем нужно лидировать или хотя бы быть на уровне средней капиталистической страны по оснащению измерительной техникой и тем более дорогими вычислительными машинами — это долго не доходило. А когда спохватились, то оказалось, что мы одна из самых отсталых стран мира в этой области.
Черток написал это в 1995 году, но верно это замечание и в 2017.
Ошибки Гитлера в научно-технической политике
Среди очевидных ошибок Гитлера надо признать, как минимум, следующие три: (1) прекращение научных разработок с ожидаемым успехом после 1942 года, (2) допуск советских авиационных инженеров к новой военной технике, (3) принуждение к выезду ученых еврейской национальности, прежде всего, физиков из Германии.
После захвата северных областей Франции Гитлер посчитал ближайшие политические задачи выполненными и дал указание на сворачивание тех разработок в промышленности для военных нужд, которые не могли быть закончены в 1942 году. Тем не менее, работы по созданию ядерного и ракетного оружия продолжались до самого конца войны. Затормозило ли их опрометчивое решение Гитлера? Строго говоря, ответ не ясен. Ресурсов на обе грандиозные программы не хватало. Тем не менее, это ошибка.
По поводу допуска наших специалистов в своих воспоминаниях Борис Черток написал следующее.
Теперь, когда хорошо изучена история второй мировой войны, надо отдать должное усилиям немцев ввести нас в заблуждение относительно их истинных намерений. Гитлер в 1940 году уже разрабатывал планы и определял сроки нападения на Советский Союз. В то же время в Германию приглашались наши делегации, которые посещали военные производства и заключали соглашения о продаже образцов вооружения, станков и оптических приборов.
В числе других немцы допустили комиссию советских специалистов к осмотру авиационных заводов. Советской комиссией были закуплены образцы боевых самолетов. Самолеты поступили в НИИ ВВС для летных испытаний и ознакомления с ними специалистов промышленности. Все самолеты были полностью укомплектованы вооружением, новейшим пилотажно-навигационным оборудованием и радиостанциями связи в УКВ и КВ-диапазонах.
Во время войны именно эти типы самолетов составили основную ударную силу «Люфтваффе». Это были последние модификации: «Мессершмитты-109 и -110», «Юнкерсы-88 и -52», «Дорнье-215», опытный еще не принятый на вооружение «Хенкель-100» и несколько пилотажно-тренировочных машин.
Немцы были совершенно уверены в своем превосходстве. Они рассчитали, что если мы вздумаем заимствовать их технические достижения, то затратим на освоение и внедрение в производство несколько лет, а они за это время нас прикончат.
Наши будущие союзники, опережавшие немцев по некоторым направлениям (радиолокация и т.д.), так себя не вели. Немцы ошиблись. Наши специалисты сумели позаимствовать очень многое и потом использовать в войне. Тем не менее, техническое превосходство немецкой авиации было очень большим. А это во многом определяло большие потери советской авиации в воздушных боях. Самолеты горели не только на земле.
Но самая большая ошибка, великолепно использованная Сталиным, состояла в предоставлении возможности выехать из страны ученым еврейской национальности, прежде всего, физикам. Немцы догадались создать спец-тюрьму для фальшивомонетчиков наподобие наших «шарашек», чтобы наладить печатание фальшивых фунтов и долларов. Как ни старались заключенные уклоняться от успеха, время от времени успехи приходилось демонстрировать, чтобы уцелеть. Создать такую тюрьму для ученых у немцев не хватило фантазии. Для этого надо было быть Лаврентием Берией.
Рональд Коуз и реванш институционалистов
Классики институционализма Торстен Веблен, Джон Роджер Коммонс и Рональд Коуз, творившие раньше Кейнса или почти одновременно с ним, стали популярны много позже, осуществив своего рода реванш. Слово «реванш» в наибольшей степени относится к Рональду Коузу, чьи признание и слава задержались более чем на 50 лет19. Однако он прожил 102 года и дождался.
Теория трансакционных издержек, теория фирмы и цифровая экономика
Рональд Коуз получил Нобелевскую премию по экономике в 1991 году за статью «Теория фирмы», написанную в 1937 году, т.е. почти одновременно с книгой Кейнса, принесшей ее автору мировую славу почти сразу. Об успехе Кейнса и его причинах много и интересно написано в книгах (Блауг, 2004) и (Селигмен, 1968). Успех Коуза отражен в литературе по истории экономической мысли не так подробно и ярко. К тому же Коуз, строго говоря, не совсем экономист в том смысле, как понимали экономику, например, Пол Сэмюэльсон20 и его последователи, акцентируя внимание на рациональном использовании ограниченных или редких ресурсов.
Примечательно, что в предисловии к своей книге, вышедшей в 1988 году, Коуз писал, что его идеи так и не были поняты. Возможно, он немного кокетничал или не очень ценил своих многочисленных уже на тот момент поклонников. На русский язык его книга была переведена Борисом Пинскером21 и вышла (на русском) сначала в издательстве «Телекс», Нью-Йорк, 1991, а потом уже в России (Коуз, 1993). Потом она переиздавалась, поскольку популярность Коуза в современной России приобрела болезненный оттенок.
Сегодняшняя популярность Коуза многократно превышает популярность Кейнса, как минимум, в России. В том числе, Коузу уделено много внимание в книге двух авторов (РГАР), причем он цитируется как авторитет и создатель используемых этими авторами инструментов, тогда как Кейнс — лишь как фигурант истории успеха. Но есть и глубинная причина внимания к идеям Коуза — она связана с цифровой трансформацией бизнеса.
В книге (Tapscott, 1996) под названием The Digital Economy, переведенной на русский язык (Тапскотт, 1999) под названием «Электронно-цифровое общество», автор утверждает, что ключом к пониманию перспектив цифровой экономики для него стала теория фирмы Рональда Коуза. Согласно теории, развитой Коузом, необходимость в создании фирмы возникает тогда, когда трансакционные издержки обмена между агентами рынка превышают ожидаемые трансакционные издержки внутри фирмы. При этом фирма растет до тех пор, пока такое соотношение сохраняется. Развивая эту идею, Тапскотт обратил внимание на тот факт, что использование цифровых технологий радикально меняет соотношение трансакционных издержек. Отсюда следует возможное изменение форм бизнеса. Примечательно здесь то, что понимание тенденций развития цифровых технологий позволяет предугадать изменения в соотношении трансакционных издержек. А это, в свою очередь, позволяет довольно точно прогнозировать изменения форм бизнеса. Надо сказать, что в этом Тапскотт преуспел, что и отметил в юбилейном издании своей книги (Tapscott, 2014). Надо признать, здесь мы имеем редкий случай, когда экономическая теория дает возможность прогноза. Но опят-таки, она дает такую возможность не сама по себе, а в сочетании со специальными знаниями.
Про маяк и чувство собственного достоинства у капитана корабля
Рональд Коуз крайне скептически относился к экономической теории в ее классическом виде и снабдил ее обидным термином «экономка грифельной доски». Основания для этого он черпал из практики.
Один из самых чувствительных уколов «теоретикам грифельной доски» Коуз нанес в известной статье «Маяк в экономической теории», опубликованной в журнале The Journal of Law and Economics 17. N 2. October 1974. В переведенную на русский язык книгу (Коуз, 1993) она вошла в качестве главы 7. (страницы 169–192). Статья начинается с почти издевательского абзаца.
«В СОЧИНЕНИЯХ экономистов маяк появился ради того света, который, как предполагается, он бросает на вопрос об экономических функциях правительства. Он часто используется как пример услуги, которую должно предоставлять правительство, а не частное предприятие. По-видимому, экономисты имеют в виду при этом, что невозможно гарантировать получение платы за услугу с владельцев судов, которые выигрывают от существования маяка, делает для любой частной фирмы или отдельного человека невыгодным его строительство и содержание».
Как выяснил Коуз, анализируя данные, предоставленные ему компанией «Тринити Хаус», маячное дело в Англии всегда было частным, оплачивалось оно за счет сбора средств с владельцев судов, хотя формы сборов менялись. В том числе практиковалась такая форма сборов, когда капитаны прибывших в гавань судов приходили в таверну, где их ждал владелец маяка, и расплачивались. Их никто не принуждал. Но дело в том, что у капитанов, в отличие от классических безбилетников — трамвайных зайцев, есть чувство собственного достоинства. Капитан не может вести себя, как трамвайный заяц, именно по той причине, что он капитан, ему по статусу не положено быть «зайцем».
В статье Коуз подробно воспроизводит историю маячного дела в Англии, где маяки практически всегда были частным делом, и завершает адресованным экономистам пожеланием — поискать в качестве примера услуги, которую должно предоставлять правительство, более надежный пример. Как ни странно, это пожелание актуально и для современных авторов, пишущих на русском языке и постоянно ссылающихся на работы Коуза.
Парадокс, однако, состоит в том, что едва ли не все примеры, кажущиеся вполне очевидными на первый взгляд, при более тщательном рассмотрении с привлечением специальных знаний оказываются сложными и противоречивыми, а рекомендации экономистов-теоретиков воспринимаются специалистами в любой конкретной области, в лучшем случае, как предложение «строить мост поперек реки». Разумеется, хуже, когда предлагается «строить мост вдоль реки», к тому же рекомендация подкрепляется административными мерами. Но при отсутствии дополнительных мер ценность этих рекомендаций примерно одинакова, т.е. равна нулю. И снова подчеркиваю, это — не худший случай.
«Теорема Коуза» — отнюдь не теорема и не совсем Коуза
Последователей у Коуза было много и до присуждения Нобелевской премии. Они ввели понятие «мир Коуза», т.е. мир без трансакционных издержек, а также потратили массу энергии и слов на уточнение «Теоремы Коуза», хотя никакой теоремы в общепринятом смысле там нет. Вот как описывает ситуацию сам Коуз.
Не мне принадлежит выражение «теорема Коуза», так же как и точная формулировка теоремы, — автор того и другого — Стиглер. Однако смысл теоремы действительно основан на моей работе, в которой развита та же мысль, хотя и совсем иначе выраженная.
Так или иначе, он пишет слова «точная формулировка теоремы» и «теорема» без кавычек. Но далее он продолжает.
Стиглер так формулирует теорему Коуза: «…в условиях совершенной конкуренции частные и социальные издержки всегда равны»3.Поскольку, как указывает тот же Стиглер22, при нулевых трансакционных издержках монополии будут принуждены «действовать как конкурентные фирмы»4, пожалуй, достаточно сказать, что при нулевых трансакционных издержках частные и социальные издержки окажутся равны. Следует заметить, что Стиглер формулирует теорему Коуза иначе, чем выразил я ту же мысль в своей статье. Там я говорил о том, что ценность производства будет максимизироваться. Но в этом нет непоследовательности.
3 Stigler G.J. The Theory of Price / 3rd ed. N.Y.: Macmillan Co., 1966. P. 113.
4 Stigler G.J. The Law and Economics of Public Policy: A Plea to the Scholars // Journal of Legal Studies. Vol. 1 (1972). № 1. P. 12
Непоследовательности в приводимых формулировках, возможно, и в самом деле нет, но нет в них и хоть какой-нибудь доказательности. Здесь есть некоторый способ рассуждать, которому можно научиться и получать такие же выводы, как последователи Коуза. Но ни теоремы, ни доказательства здесь нет, как нет и строгой формулировки. Все попытки сформулировать математический вариант «Теоремы Коуза» приводят либо к банальности, либо к абсурду. На самом деле это в некотором смысле мета-утверждение о том, что мир без трансакционных издержек описывался бы кооперативной теорией игр. Примерно такую трактовку можно найти, например, в подстрочном примечании к разделу о «теореме» Коуза в учебнике промежуточного уровня по микроэкономике (Вэриан, 1999) как возможный вариант. Это утверждение достаточно содержательно, но очень сильно. По существу оно означает, что экономические агенты будут вести себя не только индивидуально рационально, но и коллективно рационально, если им ничего не будет мешать. Такое утверждение в принципе нельзя доказать ни формально, ни экспериментально, так как формальные условия не сформулированы, а обеспечить отсутствие трансакционных издержек на практике невозможно. А потому и на это многие экономисты возражают, причем в их числе Сэмюэльсон. Вот как об этом пишет Коуз.
Главный вопрос — разумно ли предполагать, подобно мне, что при нулевых трансакционных издержках переговоры приведут к соглашению, обеспечивающему максимизацию богатства. Утверждали, что это ошибочное предположение, и этому возражению придало вес то, что его выдвинул, помимо всех прочих, Самуэльсон.
Разумеется, Сэмюэльсон прав. Чтобы утверждение Коуза о максимизации богатства было верным, нужно очень широко понимать трансакционные издержки, включая туда все, что мешает. Но это не очень научный подход.
Экономическая социодинамика как попытка синтеза и как Успех
Почему именно эта книга
Книга двух авторов, обозначаемых аббревиатурой РГАР, для меня интересна, как минимум, в трех отношениях. Во-первых, в ней дан очень подробный и глубокий анализ экономической литературы по интересующей меня еще со времен перестройки и гласности проблеме финансирования общественных и коллективных благ в рыночной экономике, причем интересующий как в теоретическом, так и в практическом плане. Особый интерес при этом вызывают попытки практического решения «проблемы безбилетника» в условиях цифровизации экономики. Во-вторых, авторы обсуждают не только чисто экономические вопросы, но и вопрос об успехе в экономической науке. В частности это касается феноменального успеха Адама Смита (Smith, 1776) и Джона Мейнарда Кейнса (Keynes, 1936). Наконец, в-третьих, авторы модернизируют модель равновесия Викселя-Линдаля, оперируя такими словами, как «лемма» и «теорема». Пройти мимо просто не было возможности по целому ряду причин, включая собственное увлечение такими моделями и многократное обращение к ним на протяжении всей научной карьеры, обсуждение их с коллегами и друзьями и, наконец, попытки найти конструктивные подходы к поиску равновесия в таких моделях.
В этом контексте интересно попытаться понять причины успеха современных авторов, включая самих РГАР, получивших несколько международных премий за теорию экономической социодинамики. Строго говоря, эти премии присуждены не за цитируемую книгу, а за предшествующую, изданную на английском языке. Однако речь идет о той же теории в ее естественном развитии. Иначе говоря, тут материал для исследования «прямо под ногами».
Итоги исследования оказались весьма неожиданными. Получилось почти как в известной сентенции Эрвина Ноулла23. Текст книги вызывает доверие и даже восхищение ровно до тех пор, пока дело не касается сюжетов, известных читателю (мне) в деталях, и вопросов, которыми я занимался или до сих пор занимаюсь профессионально. В первую очередь это относится к патентам и ноу-хау, коллективным и общественным благам, поставляемым в частном порядке, и моделям равновесия с общественными благами. С каждой из этих трех тем нужно разбираться отдельно. Они достаточно сложны.
Однако авторы книги ухитряются поскользнуться и там, где они, как казалось бы, должны чувствовать себя, как рыба в воде. Речь о маяке как классическом примере общественного блага и творчестве Рональда Коуза, а также о так называемой «Теореме Коуза».
Общественные блага и проблема «безбилетника»
Общественное благо в классическом понимании (Блауг, 1994) должно обладать двумя фундаментальными свойствами. Первое, если они доступны кому-нибудь, то они должны быть доступны всем — свойство неисключаемости (nonexcludability) в потреблении. Второе, их потребление кем-то одним не должно препятствовать их потреблению другими — свойство несоперничества (nonrivalness). Для иллюстрации этих двух свойств в книге приводится пример, который лучше воспроизвести дословно.
Пример 4.1. Маяк. Классической иллюстрацией общественного блага является маяк. Это легко установить, проанализировав свойства, которыми он обладает. Достаточно сказать, что всякое судно, ориентирующееся на свет маяка, никак не уменьшает возможностей других кораблей. Несоперничество в потреблении является генетическим свойством этого блага. Аналогичная ситуация характерна и для свойства неисключаемости, ибо ограничить мореплавателей в использовании маяка невозможно даже технически. Учитывая это, нетрудно обнаружить, что свет маяка потребляется совместно и в равной мере (дефиниция Блауга), и то, что он в одинаковом количестве входит в индивидуальные функции полезности всех мореплавателей (определение Самуэльсона). Понятно также, что всякий дополнительный корабль, проплывающий в световой видимости от маяка, не увеличивает затрат на его содержание. Нулевые предельные издержки окончательно убеждают в том, что здесь имеет место общественное благо. Заметим, однако, что это лишь статическая картина. Нетрудно понять, что спутниковая навигация и радиомаяки с их возможностями кодировки сигнала создают предпосылки для преодоления свойства неисключаемости и тем самым для последующей индивидуализации этого исходно общественного блага.
А дальше что? Как уже говорилось выше, экономисты теоретики делали отсюда вывод, что маяки — дело государства, поскольку существует «проблема безбилетника». О необходимости вмешательства государства в производство и поставку таких благ авторы пишут на протяжении всей книги. А потому так же должен это воспринять читатель, которому эту историю рассказывают, ели не предполагать, что читатель и так все знает.
Именно по поводу маяка, как уже говорилось выше, Коуз больно уколол современников из числа экономистов-теоретиков, показав непонимание ими реальных мотивов поведения и тех, кто плавает, и тех, кто строит маяки. Он же посоветовал коллегам-теоретикам найти пример получше.
Поразительно, как авторы рецензируемой книги (РГАР), смогли игнорировать этот пример и переведенную на русский язык работу Коуза, где он был рассмотрен. В тексте книги Коуз — едва ли не самый цитируемый автор, причем цитируются разные работы, но не эта.
Возможно, авторам хотелось «спрямить» путь к другому решению проблемы сбора платы за пользование маяком. Этот путь — превращение общественного блага в пучок частных благ с помощью технических средств. В данном случае это использование радиомаяков, где возможность исключить потребителя, вообще говоря, есть. Действительно, современные технологии предоставляют много таких возможностей. Но пример с маяком нельзя назвать удачным. Сигнал маяка — слишком важная услуга, ставить ее в зависимость от оплаты — значит подвергать опасности жизни людей, причем экипажа, а не владельца судна. Как именно решается вопрос на практике, не знаю, так как не занимался этим вопросом профессионально. Но в качестве примера лучше было рассматривать сигнал спутникового телевидения, где исключение не уплатившего абонента практикуется и, кроме того, есть масса интересных решений, основанных на понимании поведения потребителя, классиками экономической теории еще не описанных.
Продолжая анализ «проблемы безбилетника» по учебникам, авторы книги приводят заимствованные у Стиглица примеры 2 (вакцинация) и 3 (пожарная служба), где общественные блага поставляются государством, но у потребителей может возникать интерес к подаче ложного сигнала о наличии потребности в общественном благе. В целом это все та же проблема «безбилетника», но в модифицированной форме. Исключить безбилетника из получателей «услуги» можно, но в этом категорически не заинтересована община. Тут может применяться принуждение, это принуждение к вакцинации в примере 4.2. или принудительно собираемый налог на содержание пожарной службы в примере 4.3. В том и другом случае принуждение касается всех. Несколько более изящный пример 4 (дорожный налог) разделяет потенциальных потребителей на тех, кто имеет машину и платит, с одной стороны, и тех, кто не имеет машины и не платит, с другой стороны. Это уже некоторое движение в сторону цен Линдаля, но очень робкое и давно известное практике. Теория тут ничего не добавила, а только плелась следом.
Гораздо интереснее рассматривать примеры алгоритмов, позволяющих выявить реальный спрос и приблизиться к равновесию Линдаля. В частности, это алгоритм Гровса-Кларка и его модификации. О них в книге не говорится, но именно они отодвигают ту границу, за которой вмешательство государства необходимо или желательно. Именно здесь теоретик может опередить практика, так как опирается на настоящую математику. Но для этого надо пользоваться математикой в полном смысле этого слова.
Посиделки на берегу пруда и знаменитая «Теорема» Коуза
Как уже говорилось выше, сам Рональд Коуз никакой «теоремы» не формулировал, все известные формулировки принадлежат другим лицам, среди них есть очень громоздкие с претензией на точность, есть относительно краткие. Какие-то из них Коуз одобрял, какие-то не удостоились его внимания. В этом контексте очень странно смотрится утверждение на странице 118 книги.
Рассмотрим теперь специальный случай, когда преодоление свойства неисключаемости в потреблении общественного товара связано с разграничением прав собственности на него. Этот важный практический метод следует из знаменитой теоремы, сформулированной Рональдом Коузом в конце 50-х годов прошлого столетия. К данной теореме мы еще вернемся, а пока отметим тот факт, что общественное благо и присущие ему специфические свойства существуют зачастую лишь постольку и до тех пор, поскольку и пока это благо не принадлежит никому. Продемонстрируем данный феномен на следующем простом примере.
Далее рассматривается пример 5 (рыбная ловля в парковом пруду). Как только пруд становится частным, он перестает быть общественным благом. Но у авторов книги более научный подход.
«По замыслу Коуза рыболовы могут сесть за стол переговоров и прийти к соглашению о приватизации паркового пруда или о введении ограничений ловли рыбы с целью предотвращения ее исчезновения».
Строго говоря, ни к Коузу, ни к реальности это не имеет отношения. Любому здравомыслящему человеку должно быть понятно, что эти рыбаки никогда не договорятся. В деревне, где живет несколько семей, договориться можно, хотя и не так уж просто. В общественно парке это вообще невозможно, так как здесь трудно определить круг участников. Если переводить это рассуждение на язык трансакционных издержек по Коузу, то здесь они запредельно велики, а потому договориться они не смогут. А государство и суд не будут решать вопрос о приватизации пруда, поскольку не для того парк общественный, чтобы в нем приватизировали пруд.
В списке приводимых Коузом примеров, часть из которых условны, а другая часть почерпнута из судебной практики, распределением «прав собственности» занимаются не рыболовы у пруда, а суд. Права собственности здесь взяты в кавычки, поскольку речь идет, строго говоря, не о правах собственности в точном смысле слова, а различных правомочиях, причем иногда даже не об имущественных правах. Например, в одном из его примеров кондитеру вменяется в обязанность соблюдать тишину, когда сосед врач принимает пациентов, слушает сердце и т.п. В другом его примере фермеров обязывают делать полосу отчуждения (не сеять) рядом с железной дорогой, хотя можно было обязать железную дорогу ставить сетки на трубы паровозов, чтобы не летели искры. В том и другом случае удается избежать пожара (большее зло) за счет меньшего (полоса отчуждения или сетки на трубах с потерей мощности).
Именно в этом ключе следует понимать очень сильное утверждение самого Коуза относительно правовой системы.
При отсутствии трансакционных издержек не имеет значения правовая система: люди всегда могут договориться, не неся никаких издержек, о приобретении, подразделении и комбинировании прав, так чтобы в результате увеличилась ценность производства.
В принципе это то, о чем могли договориться рыболовы у пруда при отсутствии трансакционных издержек, если следовать Коузу, а не мифу. Но трансакционные издержки существуют, а потому нужна правовая система и судебные решения. К тому же Коуз явно переборщил. Чтобы это его утверждение было верным, надо очень широко понимать трансакционные издержки, включая туда все, что вообще может помешать справедливости утверждения.
В этой связи вспоминается одно интервью Марчелло Мастроянни. На вопрос: «Что для Вас главное»? — он, подумав, ответил: «Наверное, работа. Понимаете, сюда входит все, съемки, друзья, увлечения, дети …». Ему можно, он актер и не обязан иметь на плечах голову, способную логически мыслить, но мы-то здесь о науке, хотя она и пишется с прилагательным «экономическая».
В двух остальных вопросах из приведенной ранее цитаты смысл, возможно, есть. Но за краткостью формулировок его трудно увидеть. Так или иначе, все это не имеет прямого отношения к «теореме» Коуза в том смысле, в каком ее понимали авторы формулировок, одобренных самим Коузом.
Оправдание бюрократии и попытка примирения с математикой
Все три сюжета, рассмотренных в этом разделе, объединяет то, что они касаются того круга вопросов, в которых я разбираюсь профессионально, т.е. не как профессиональный экономист, обратившийся к данному вопросу, а именно как профессионал в соответствующей области. Первый блок таких вопросов касается использования научных знаний, патентов и ноу-хау, второй — авторского права и смежных прав, а третий — математических моделей экономики с общественными благами. Так уж случилось, что всеми перечисленными вопросами мне пришлось плотно заниматься, а в книге (РГАР) они рассматриваются наряду с множеством других.
Научные знания, патенты и ноу-хау
Рассматриваемый далее сюжет — обсуждение примера 4.8. из книги двух авторов (РГАР). Речь идет о научных знаниях, патентах и ноу-хау в рамках теории общественных благ, но с обращением к практике. Тематика эта крайне интересна и сама по себе, и в связи с обсуждаемой в предыдущих разделах проблемой управления наукой и научно-техническим отставанием страны от ведущих западных стран. Понятно, что при попытке выстроить полноценную теорию экономической динамики авторы книги не могли совсем не коснуться этой темы. Но справились они с ней не очень хорошо.
Пример начинается с известного высказывания Джефферсона, сравнившего знание со светом лампы. Далее авторы справедливо утверждают.
И мы продолжаем думать, что всякое «знание», доступное одному, становится доступным всем, а его использование одним индивидуумом не ограничивает других, обуславливая тем самым нулевые предельные издержки его производства. Иначе говоря, научное знание обладает свойствами неисключаемости и несоперничества в потреблении, а само знание в силу выполнения критериальных условий исходно принадлежит к группе общественных благ.
Сказано правильно, но не очень осторожно. Научное знание изначально возникает как общественное благо в том смысле, что его использование кем-то не создает дефицита. Сравнение со светом лампы по Джефферсону здесь вполне уместно, Однако дальнейшее рассуждение РГАР о нулевых издержках производства бессмысленно. Теорему Пифагора не производят с нулевыми издержками для каждого школьника. И не надо приспосабливать старую экономическую парадигму к идеальным объектам, уподобляясь вульгарным материалистам, у которых «мозг выделял мысль, как печень желчь». Тут мы имеем дело с идемпотентным сложением, где , где «не надо изобретать велосипед». Доказанную теорему не надо доказывать заново даже с нулевыми издержками. Она уже доказана. Трудности здесь связаны не с производством, а с потреблением. Если этого не понимать, то ни о чем содержательно рассуждать не получится.
Не выдерживает критики и следующее рассуждение.
При этом в современном мире широко применяется законодательство об интеллектуальной собственности, устанавливающее патентное, авторское и смежные права, создающие возможности для исключения индивидуумов из потребления этого исходно общественного блага. Развитие этого законодательства и его применение с целью обособления и защиты интеллектуальной собственности позволяет преодолеть свойство неисключаемости. Таким образом, и в этом примере мы сталкиваемся с ситуацией, когда в процессе развития общества появляются возможности индивидуализации общественного товара.
Законодательство об интеллектуальной собственности не устанавливает патентное, авторское и смежные права. Оно состоит из патентного законодательства, законодательства об авторском праве и смежных правах, а также включает еще несколько относительно самостоятельных ветвей. Авторские права возникают по факту создания произведения, как правило, не имеющего отношения к науке (музыка, художественная литература, изобразительное искусство и т.д.). Исключение — программы для ЭВМ, но лишь до известной степени. При этом авторское право касается формы представления произведения, а потому содержание научных трудов оно не охраняет. Здесь работают другие средства защиты. Смежные права имеют к знаниям лишь косвенное отношение. Весь абзац написан до такой степени неточно, что проскальзывающую в нем мысль трудно критиковать. Материал, походя задетый двумя авторами, сложен и капризен в том смысле, что не терпит косноязычного изложения. Случайная ошибка легко приводит к изменению смысла.
Тем не менее, основное направление ими выбрано верно. Институты интеллектуальной собственности — патентное и авторское право — в отдельных случаях придают знаниям свойство исключаемости в том смысле, как это понимается в теории общественных благ. Назвать это индивидуализацией можно, но с некоторой натяжкой. Однако дальнейшее рассуждение о том, что «общественный товар, утративший в процессе эволюции свойство неисключаемости», восстанавливает это свойство для отдельных индивидуумов, совершенно некорректно. Однако лучше воспроизвести цитату целиком.
В создавшихся обстоятельствах возникает резонный вопрос: можно ли исходно общественный товар, утративший в процессе эволюции свойство неисключаемости, но восстанавливающий это свойство для тех индивидуумов, кто приобретает данное благо за определенную плату, причислить к семейству общественных благ? Решение указанного вопроса позволяет уточнить саму категорию «public goods».
Опять все очень неточно, а потому анализировать неудобно. Индивидуумы не приобретают данное благо. Оно, как уже говорилось выше, создается один раз и существует как идеальный объект. Приобрести его нельзя, можно приобрести те или иные права на него, например, это могут быть права на использование изобретения в определенном объеме на определенной территории. Это детали, но Дьявол всегда сидит в деталях, а без их понимания научный анализ невозможен. Получается нагромождение некорректных фраз, в которых мысль может присутствовать, но она постоянно сбивается.
В пользу положительного ответа на данный вопрос говорит наличие критериальных признаков общественного товара (несоперничество и неисключаемость) и нулевые предельные издержки производства, обеспечивающие возможность увеличения размеров пучка и выручку от его реализации без дополнительных затрат производителя. На противоположный ответ указывает тот факт, что неисключаемость здесь появляется лишь после покупки блага потребителем, и, строго говоря, это совсем другая неисключаемость. Такая ситуация характерна для всех восприимчивых к новым технологиям производств на основе приобретенного патента или лицензии, когда число покупателей «know how» неограниченно и его владельцы не несут практического ущерба от приобщения к этому «знанию» других лиц. Теоретический анализ данного случая позволяет утверждать, что здесь имеет место обычное частное благо, отличающееся от других товаров и услуг лишь технологическим процессом, когда производится одновременно пучок частных благ, каждую единицу которого покупает потребитель индивидуально. И в этом смысле совершенно неважно, ограничены размеры пучка или нет.
Текст абстрактный, довольно заумный, но при этом паталогически неточный. Описываемая ситуация соответствует достаточно частному случаю, когда лицензиар (продавец лицензий) продает простые лицензии всем желающим (открытая лицензия). Но и здесь не все так просто. Лицензии могут быть очень разнообразными, в том числе, с прямым запрещением что-то делать, например, изготавливать копии, проводить обратное проектирование и т.д., если речь идет о компьютерной программе. Патентная лицензия может включать раздел о передаче ноу-хау, а в нем регламентировать конкретные действия персонала, производящего запатентованную продукцию по лицензии и использующего при этом ноу-хау. Здесь масса подробностей, о которые все рассуждение разбивается. Впрочем, там нечему разбиваться.
С неисключаемостью и несоперничеством тоже не все гладко даже без институтов интеллектуальной собственности. Достаточно записать найденное тобой решение на каком-нибудь непонятном для большинства окружающих языке, и все они исключены из потребления этого знания. Так и поступали представители некоторых профессий. Если юристы использовали латынь в связи с обращением к римскому праву, то у медиков такой потребности не было. Использование ими латыни было связано именно с нежеланием допускать к медицинскому знанию всех. Немногим лучше обстоит дело и с несоперничеством, так как научное знание трудоемко в использовании. Тут дело не в дефиците самого знания, а в дефиците людей, способных его эффективно использовать. Если экономические агенты — фирмы или целые государства, то именно этот дефицит важен.
Результаты фундаментальных исследований в принципе не патентуются. Нельзя запатентовать теорему, закон физики, открытие вулканов на Луне или Денисовского человека. В этом смысле фундаментальные научные результаты остаются общественными благами навсегда. Только жевать их трудно.
Далее авторы добираются и до этих благ, начинают объяснять, что они попали в число общественных благ не совсем по делу. И опять внося путаницу.
А вот с национальной обороной вышла неувязка: такие продукты военного назначения, как отравляющие вещества, смертоносные вирусы, ядерные боеголовки или иные виды вооружений, непосредственно не потребляет ни один индивидуум, и ни в одну индивидуальную функцию полезности они не входят. То же самое можно сказать о достижениях фундаментальной науки. Трудно представить себе, что, скажем, уравнение Шредингера из квантовой механики, теорема Понтрягина-Куратовского из теории графов, модели Эрроу-Дебре и МакКензи из математической экономики могут быть предметом потребления отдельных людей и входить в их функции полезности.
Почему-то под разговор про оборону, начался разговор не о безопасности — типичном общественном благе, а о вооружениях — средствах, используемых для ее обеспечения. Это — подмена, коих в этом рассуждении пруд пруди.
Кто вообще сказал, что в моделях равновесия отдельные агенты — индивидуумы (люди). Модели сами по себе абстрактны, в конкретных случаях агентами могут быть регионы, бюджеты разных уровней и т.д., а благами — уровень развития математики или физики, да и вместо полезности могут быть индексы, функциями полезности они называются только в модели. Если же говорить исключительно на содержательном языке, не касаясь моделей, то откуда появляются функции полезности? Неужели авторы считают, что у «отдельных людей» есть функции полезности, причем общественные блага могут «входить в их функции полезности»?
Вернемся к знаниям. Если переходить к конкретике, то надо вникать в детали. Сказать, что «законодательство об интеллектуальной собственности создает патентные, авторские и смежные права» и далее по тексту — только запутать. Тут далеко не все связано со знаниями, тем более, с научными знаниями. Патенты более связаны со знаниями, прежде всего, с техническими знаниями, ноу-хау — тоже, а авторские и смежные права — с произведениями искусства, литературы, музыки, архитектуры и т.д. Со знаниями они если и связаны, то совсем в ином плане. А уж смежные права почти никак.
Разумеется, для дилетанта или классического экономиста, никогда не вникающего в детали, текст выглядит невероятно умным, тем более, что отдельные верные мысли в нем проскальзывают. Но с точки зрения специалиста это все, в лучшем случае, на уровне «мост надо строить поперек реки». Но даже это утоплено в подменах, ошибках и некорректных сопоставлениях.
Авторское право, смежные права и налог на «чистые болванки»
Второй сюжет для профессионального обсуждения — пример 12.5. — введение «налога на чистые кассеты», он касается только авторских и смежных прав, но никак не патентов и ноу-хау. И тут снова требуется предварительное пояснение, чтобы читатель, не погруженный в этот контекст, хоть немного понимал, о чем идет речь.
К числу общественных благ, как правило, поставляемых в частном порядке, относятся произведения науки, литературы, музыки и многое другое, что в принципе поддается записи с помощью технических средств, оцифровке и распространению через телекоммуникационные каналы. Исходная проблема — возврат инвестиций в такие произведения, причем речь не столько о творческом вкладе, сколько о затратах на съемки фильмов, студийную запись музыки и другие достаточно крупные вложения. Творческий вклад, разумеется, тоже можно считать инвестициями, но с некоторой натяжкой.
Хорошо известная в экономической теории «проблема безбилетника» в применении к отраслям экономики на основе авторского права и смежных прав называется проблемой «пиратства». Она существует с тех пор, как появился станок Гуттенберга, т.е. стало возможным печатать много копий произведения. По мере усовершенствования средств копирования и распространения информации она обострялась, а авторское право отвечало на это все более жесткими нормами. Однако с развитием цифровых технологий и повсеместным распространением интернета проблема обострилась до предела. Тут и стали возникать инициативы по созданию альтернатив авторскому праву с целью обеспечить возврат инвестиций в создание фильмов, музыки и т.п. В их числе сбор (не налог) с чистых носителей (не только кассет), рассматриваемый в примере 12.5 как сугубо положительное явление.
Пример 12.5. О введении «налога на чистые кассеты». Воспользуемся здесь конкретным историческим документом, появившимся в результате проведения в Москве 1–2 марта 1999 года Всероссийского театрального форума «Театр: время перемен». Отметим, что в сложившихся к этому времени условиях финансовое положение большинства репертуарных театров России приблизилось к той черте бедности, за которой они уже не могли существовать. Поэтому вопрос о необходимости дополнительной бюджетной поддержки приобрел для людей Театра судьбоносную силу, сравнимую разве что с «гамлетовской альтернативой».
Поразительным образом о проблеме «безбилетника» озаботились деятели театра, хотя именно у них с этим все в порядке. В дверях стоит контролер и проверяет билеты, а съемку во время спектакля можно запретить или взимать плату сразу. Понятно, что один из авторов (А.Я. Рубинштейн) связан с театром и проблемы театра чувствует остро, но проблема «пиратства» именно к театру отношения либо вообще не имеет, либо имеет мало.
Осознав положение дел, частники Форума приняли обращение к Президенту Российской Федерации, Федеральному собранию Российской Федерации, Правительству Российской Федерации, в котором сформулировали ряд важнейших предложений, призванных «…не дать погибнуть российскому государственному репертуарному театру. И одновременно обеспечить условия жизни новым театральным образованиям, создать конкурентную среду, которая даст равный доступ к зрителям и общественным ресурсам всем участникам театрального процесса независимо от их статуса. Только в этом случае российская сцена сможет явить миру новые художественные идеи, актерские и режиссерские свершения, ради которых существует искусство сцены». Актуализированный интерес общества в сохранении репертуарных театров требовал дополнительных ресурсов.
Оставим на совести авторов «Актуализированный интерес общества», но требование дополнительных ресурсов со стороны деятелей театра было.
В этом известном обращении деятелей сценического искусства к руководству страны, среди конкретных мер, направленных на поиск новых источников бюджетного финансирования, присутствовали рекомендации по введению специальных отчислений (налога с доходов от реализации), выплачиваемых изготовителями или импортерами оборудования (аудио- и видеомагнитофонов, иного оборудования) и материальных носителей (аудио- и/или видеопленки и кассеты, лазерные диски, компакт-диски, иные материальные носители), предназначенных для использования в личных целях. Рассматривая целесообразность введения подобного налога, можно показать, что указанная мера не только адекватна упомянутому выше принципу соответствия, но отвечает еще и условиям эффективного поведения государства. То есть бюджетные возможности государства, а вслед за ними и производителей культурных благ улучшаются, при не ухудшении положения плательщиков налога.
Предлагаемый подход не оригинален. Он рассматривался различными исследователями отраслей на основе авторского права в качестве возможной альтернативы, но вывод обычно был в пользу авторского права. Вывод авторов книги, напротив, в пользу сбора с чистых носителей. Вывод очень спорный, но авторы книги настаивают на нем и поясняют свою позицию.
Он вытекает из того, что при введении «налога на чистые кассеты» происходит очевидная интернализация внешних эффектов, в определенном смысле полностью соответствующая условиям известной теоремы Коуза. Здесь действительно можно говорить об уточнении прав собственности (в данном случае интеллектуальной собственности).
Все неправда! По Коузу, ровно наоборот — не надо ничего перераспределять. Основное условие «теоремы Коуза» — отсутствие трансакционных издержек, здесь оно не выполняется. К тому же у Коуза в соглашении со Стиглером «общественные издержки равны частным», т.е. нет интересов целого помимо частных интересов. А уж «об уточнении прав собственности (в данном случае интеллектуальной собственности)» тут и речи быть не может, негде искать ошибку, поскольку предмета нет. Но авторы поясняют.
Недостаточно регулируемые и охраняемые Законом права создателей художественных произведений и простота «бесплатного» присвоения этих прав в результате записи или перезаписи произведений искусства на чистые кассеты, приводит к необоснованно завышенным доходам изготовителей и/или импортеров оборудования и материальных носителей. Поэтому изъятие этого «нетрудового» дохода» посредством введения «налога на чистые кассеты» и его дальнейшее перераспределение через государственный бюджет в пользу создателей художественного продукта является безусловным Парето-улучшением.
Появились «нетрудовые доходы» изготовителей и/или импортеров оборудования и материальных носителей. Интересно, на каком языке это место читали знаменитые зарубежные экономисты, если вообще читали. Но концовка абзаца убеждает, что это место вообще никто не читал из тех, кто знает, что такое Парето-улучшение. Ведь ясно, что ухудшается положение тех, кто не интересуется художественными произведениями, а чистые носители покупает для записи своих текстов, программ, данных и т.п. Какое тут Парето!
«Вертикальное сложение» и «потолковые мухи»
Математическими моделями равновесия с общественными и коллективными благами мы с В.Л. Макаровым, В.А. Васильевым и В.М. Маракулиным начали заниматься, как минимум, с 1979 года, т.е. в эпоху, известную в нашей истории как «эпоха застоя». Разумеется, заниматься такими вещами в те времена было удобнее в чисто математическом ключе, т.е. формулировать и доказывать теоремы, иначе нас бы просто не поняли. Положительная сторона этого опыта — принятое в математике отношение к леммам и теоремам, которого очень недостает экономистам, в том числе, и очень известным.
Я не буду доказывать здесь, что модель общего равновесия в экономике с экстерналиями, названная В.Л. Макаровым «информационным равновесием», решает в известном смысле проблему соотношения частных и общественных интересов, где общественные интересы сводятся к частным. Противоречия здесь не возникает (Макаров, Васильев,1984). Мне не нравится название «информационное равновесие», но мне еще больше не нравится термин «опекаемые блага». Он происходит не от внутреннего свойства данного типа благ, а от их «опеки» государством. Здесь имеет место подмена. Невольно вспоминается случай из молодости, когда нас на сельхозработах поместили в деревянный дом, полный мух. Особенно досаждали «потолковые мухи» (Термин Сергея Хамидулина24). Они сидели на потолке, их трудно было достать мухобойкой, но стоило лечь спать и они спускались с потолка.
Мне также не нравится интерпретация «информационного равновесия». По тексту В.Л. Макарова, экономические агенты испытывают удовлетворение или зависть (отрицательные экстерналии) от потребления благ другими агентами. Применительно к театру получается, что провинциал испытывает удовлетворение от того, что москвич посещает спектакли Кирилла Серебренникова, получившего почти миллиард бюджетных денег и обвиняемого в «хищении» (скорее, речь о нецелевом использовании) нескольких десятков миллионов из них. Обсуждения этого события в сетях показывают нечто иное. Провинциалы рассердились, если выражаться полит-корректно. Ситуация чем-то напоминает времена то ли коллективизации, то ли «большого террора», но в смазанном виде. Народ не требует «расстрелять как собаку» и не идет грабить кулака Серебренникова, но и на его защиту не встает в отличие от коллег по цеху. Модель здесь явно не работает, не стыкуется с суровой действительностью. Однако речь пока не о соответствии действительности, а о выполнении формальных требований.
В модели «информационного равновесия» выписаны все балансы, т.е. баланс по каждому из материальных продуктов, баланс по финансам и бюджетные ограничения для всех агентов. С формальной точки зрения она непротиворечива. А в модели РГАБ балансов либо нет, либо я их так и не обнаружил, хотя искал. Иначе говоря, модель не сформулирована как строго формальная система. Такое бывает не так уж редко в экономической литературе, но здесь модель хотелось бы иметь в полном виде, иначе непонятно: какое равновесие получается? Существует ли оно? При каких условиях на функции полезности и так далее? Только после этого можно говорить о появлении новой модели или о частном случае уже известной модели. Ничего этого нет.
Вместе с тем, теория экономической социодинамики предполагает наличие некого общественного интереса, не вытекающего из совокупности частных интересов, не сводящегося к ним. Скорее всего, это положение правильно, оно соответствует наблюдаемым фактам в животном мире и в ранних обществах. В современном мире непосредственное наблюдение сильно затруднено, но логика подсказывает, что так должно быть. Удалось ли отобразить это в модели? На мой взгляд, не удалось. Модель неполна. Совсем странные чувства вызывает неизвестный в математике термин «вертикальное сложение». С некоторым напряжением мне удалось понять его происхождение от вертикали на графике, где изображают цены и спрос. Линдалевские (индивидуальные для каждого потребителя) цены общественного блага складываются. Тут снова вспоминается старая обида на «потолковых мух». Только по той причине, что так нарисован график, давать название математической операции — слишком круто. Впрочем, ответственность за это лежит не на РГАР, термин или, точнее, его англоязычный вариант давно используется.
Критические замечания, высказанные выше, могут создать ложное впечатление, что я считаю книгу плохой. На самом деле это далеко не так. Во-первых, книга с самого начала располагает к прочтению, ее оглавление — своеобразный шедевр этого жанра. Все заголовки точны, кратки и сохраняют при этом элемент интриги. За них хочется заглянуть. Во-вторых, как уже говорилось выше, обсуждаемые здесь примеры — немногие из многих и очень разных. Нельзя судить только по ним. В-третьих, видна огромная проделанная работа по анализу литературы, подбору примеров, приведению материала в единое целое. Видно развитие сюжета.
Вместе с тем, у меня сложилось почти полное убеждение, что книгу никто помимо меня не читал, как минимум, из людей, понимающих в математических моделях, интеллектуальной собственности и работах Коуза. В лучшем случае просматривали. Тем не менее, книга собрала целый букет восторженных отзывов экономистов с мировыми именами. Читали они текст или нет — не так важно. Что-то они увидели такое, что побудило их к столь высокой оценке. На мой взгляд, это фактическое оправдание бюрократии, которая играет все большую роль в Европейском союзе, в Китае и в России. Оправдание вмешательства бюрократии в экономическую жизнь нужно не столько ей самой, сколько экономистам, воспитанным в духе преклонения перед идеей экономического равновесия, но ясно видящим попрание этой «святыни» бюрократами. Вставать в оппозицию к бюрократии сложно, а поступиться идеологией и принципами очень не хочется. В этом смысле теория, где бюрократии отведена почетная роль, но сохраняются основные принципы теории экономического равновесия — манна небесная, теоретический прорыв и безусловное благо, на фоне которого отдельные противоречия — сухие листья, шуршащие под ногами, не более. Главным читателем оказалось академическое сообщество в западном понимании этого термина, т.е. экономисты-теоретики из университетов, где занимаются обоснованием уже принятых правильных решений при удачах и объяснением ошибок при неудачах.
Заключение
Завершая обзор историй успеха и неуспеха экономистов разного времени и масштаба, хочется пояснить, почему некоторые из самых громких историй успеха были обойдены. Совсем ничего не сказано далее о Главном читателе Адама Смита, поскольку для его поисков пришлось бы погружаться в экономическую историю Англии. Кроме того, о причинах его фантастического успеха много сказано в книге РГАР, а также в трудах по истории экономической мысли (Блауг, 1994) и (Селигмен, 1968). Не так однозначно обстоит дело с Главным читателем Карла Маркса. Если подходить к этому вопросу прямолинейно, то Главным читателем для него должен быть рабочий класс, но очевидно, что это не так. Марк Блауг в своем фундаментальном труде (Блауг, 1994) уделяет анализу творчества Карла Маркса и причинам его популярности непропорционально много места и приходит к выводу, что причина во всестороннем анализе капиталистического строя. Никто ни до, ни после Маркса не проделывал анализ капитализма столь всесторонне и полно. В частности, на Маркса очень любил ссылаться Торстен Веблен — автор теории «Праздного класса» (Веблен, 1984), существенно меньше — другие институционалисты. Тем не менее, многие и сейчас считают Маркса одним из основателей институционализма. А потому находятся все новые последователи его учения. Но это — отдельная история не для данного эссе.
Стоит также отметить, что среди всех историй успеха нет историй правильно поставленной научно-технической политики. Среди тех, чей успех не вошел в этот обзор, наиболее правдоподобное объяснение мотивов ученого или инженера дает Торстен Веблен, считавший таким мотивом и движущей силой прогресса инстинкт мастерства. Занимаясь историей науки и техники, в том числе, ракетной техники, трудно отделаться от мысли, что он прав. У людей типа Сергея Павловича Королева или Вернера фон Брауна инстинкт мастерства подавлял все другие мотивы. Но это еще одна другая история.
Литература
Александров М. (1995) Внешнеполитическая доктрина Сталина. –Canberra: Australian National University, 1995.
Белкин В.Д. (2015) О реформе Косыгина из первых уст // Белкин В.Д. Избранные труды в 3-х томах. Москва. ЦЭМИ РАН 2015, Т.1, сс.646–650.
Белкин В.Д., Медведев П.А., Нит И.В. (1986) Радикальная экономическая реформа — процедура реализации. — 1986.
Блауг М. (1994) Адам Смит // Экономическая мысль в ретроспективе = Economic Theory in Retrospect. — М.: Дело, 1994. — С. 32–61. — XVII, 627 с.
Богомолов О.Т. (2011) Двадцать лет спустя. Ещё раз о «безальтернативности рыночных реформ». Завтра 30 ноября 2011 года Номер 48 (941)
Вебер, Марк, (1977) Экономическая реформа Адольфа Гитлера. — 1977. Статья доступна по ссылке http://worldcrisis.ru/crisis/2665569 актуально на 12.09.2017
Веблен Т. (1984) «Теория праздного класса»: Прогресс; Москва; 1984
Вэриан, Хэл Р. (1997), Микроэкономика Промежуточный Уровень: Современный Подход
Глушко А.В. (2012) Неизвестный Лангемак. Конструктор «катюш», М.: Эксмо. — 2012. –512с. http://arsenal-info.ru/b/book/586901728/
Квинт В.Л. (2005) О предсказании краха СССР, роли стратегии в экономике и развивающихся рынках (Беседу вела Н.В . Винокурова. http://oralhistory.ru/talks/orh-1897 актуальной на 13.09.2017.
Квинт В.Л. (2017)ВЛАДИМИР КВИНТ: “СССР ТРАТИЛ НА ОБОРОНУ 58 ПРОЦЕНТОВ БЮДЖЕТА”// ИЗВЕСТИЯ.КГ, Текст доступен по ссылке https://iz.ru/news/248523 актуальной на 13.09.2017
Козырев А.Н. (2017) Три утопии и призрак коммунизма за круглым столом.
Козырев Д.Н. (2013) О Судьбе отца — астронома и астрофизика Николая Александровича Козырева, Ведущая Скляревская Инна Робертовна, 21 апреля 2013 http://oralhistory.ru/talks/orh-1588
Кожинов В.В. (2001) Россия век XX (1901–1939). Отрывок о коллективизации и роли в ней Сталина. http://magspace.ru/blog/178618.html Издательский дом: «Алгоритм» Год издания: 2001
Коуз Р. (1993) Фирма, рынок и права. М.: Дело — 1993.
Лацис О. (1987) Зачем же под руку толкать?//Новый мир, № 7. — 1987
Либерман Е.Г. (1992) «План, прибыль, премия»// «Правда» 09.09.1962.
Макаров В.Л., Васильев В.А. “Информационное равновесие в обобщенных моделях обмена”, Доклады Академии Наук СССР, т.275, 3, 1984
Новиков С.П. (2013) Проблемы России: Власть и Наука, 2013 http://nauka1941-1945.ru/catalog/id/1888/
Новиков С.П. Мои истории http://www.mi.ras.ru/~snovikov/Mem.pdf
Пайпс Р. Русская революция: В 3 кн. Кн. 2. Большевики в борьбе за власть. 1917–1918. — М., Захаров, 2005. — 720 с.
Рахманин В.Ф. Ракеты пламенный мотор, Очерк истории ГДЛ-РНИИ-ОКБ- НПО Энергомаш // Однажды и навсегда. Документы и люди о создателе ракетных двигателей и космических систем академике Валентине Петровиче Глушко. М.: Машиностроение, 1998, — 632с. сс.389–629.
Селигмен Б. (1968) Основные течения современной экономической мысли. М.: Прогресс, 1968. 600с.
Селюнин В., Ханин Г. “Лукавая цифра”// “Новый мир” №2 1987, С. 181–201
Сталин И.В. “О хлебозаготовках и перспективах развития сельского хозяйства” т.11 стр.6.
Степанов В.К. Век сетевого интеллекта: о книге Дона Тапскотта “Электронно-цифровое общество”
Тапскотт, Дон, (1999) Электронно-цифровое общество: Плюсы и минусы эпохи сетевого интеллекта / Пер. с англ. И. Дубинского под ред. С. Писарева. — Киев : ITN Пресс ; М. : Рефл-бук, [1999]. — 403 с. : ил., табл.; 22 см.
Шаталин С.С. (1987) План или рынок Шаталин// «Новый Мир», № 6 за 1987
Шмелев Н.П. (1987) Авансы и долги// «Новый Мир», № 6 за 1987
Galbraith, J. K. Money (Boston: 1975), pp. 225–226.
Galbraith, J. K. The Age of Uncertainty (1977), pp. 214.
Galbraith J. K. The New York Times Book Review, April 22, 1973.
Galbraith, J. K. The Age of Uncertainty (1977), pp. 213–214.
Keynes J.M. (1936) “General Theory of Employment, Interest and Money” Palgrave Macmillan, 1936
Tapscott, Don (1996) The Digital Economy.: New York a. o., 1996, англ
Tapscott, Don (2014) The Digital Economy ANNIVERSARY EDITION
1 Руслан Гринберг, Александр Рубинштейн
2 С.П. Новиков. Мои истории.
3 В период 17 мая 1967–28 мая 1971 — вице-президент Академии наук СССР
4 У разведчиков, включая Елизавету и ее мужа, было по нескольку имен. http://svr.gov.ru/smi/2001/nvo20010119.htm
5 Подробно об этом с фотографиями доносов см https://aftershock.news/?q=node/475677&full
6 Александр Валентинович Глушко http://ivak.spb.ru/about-ivak/members/glushko-aleksandr-valentinovich.html
7 Результаты работы были опубликованы в статье «Золотая Звезда № 13» (газета «Социалистическая индустрия» 24–26 ноября 1989 года).
9 Высказывание В.М. Глушкова цитируется по книге Б.В. Малиновского (Малиновский, 1995).
10 Тогда я не вел дневник, воспроизвожу время встречи по памяти, поэтому дата очень приблизительна.
11 Э́стер Да́йсон (англ. Esther Dyson, род. 14 июля 1951, Цюрих, Швейцария) — американская предпринимательница, инвестор, писательница и публицистка, филантроп и общественный деятель. Член совета директоров Яндекса.
12 Переводчица синхронистка, жена журналиста Андрея Фадина.
13 Термин Марины Цветаевой.
14 http://www.peoples.ru/science/economy/vladimir_kvint/interview.html (ссылка актуальна 28.08.2017)
15 http://cyclowiki.org/wiki/%D0%9F%D1%80%D0%B5%D0%B4%D1%81%D0%BA%D0%B0%D0%B7%D0%B0%D0%BD%D0%B8%D1%8F_%D1%80%D0%B0%D1%81%D0%BF%D0%B0%D0%B4%D0%B0_%D0%A1%D0%A1%D0%A1%D0%A0
16 https://iz.ru/news/248523 Ссылка актуальна на 09.09.2017
17 Цитируется по (Марк Вебер, 2017).
18 Там же.
19 Рональд Гарри Коуз — лауреат Нобелевской премии по экономике 1991 года «за открытие и прояснение точного смысла трансакционных издержек и прав собственности в институциональной структуре и функционировании экономики». Все основные идеи высказаны им в статье «Природа фирмы» (1937).
20 Пол Энтони Самуэльсон — лауреат Нобелевской премии по экономике 1970 года «За научную работу, развившую статическую и динамическую экономическую теорию».
21 Борис Пинскер, как и его жена на тот момент Лариса Пияшева, убежденный сторонник уменьшения регулирования в экономики. О том же переведенная им книга Коуза. В современной России имя Коуза используют практически по любому поводу. Его популярность вышла за пределы разумного.
22 Джордж Стиглер — лауреат Нобелевской премии по экономике 1982 года «За новаторские исследования промышленных структур, функционирования рынков, причин и результатов государственного регулирования».
23 «Все, что пишут в газетах, абсолютная правда, за исключением тех редких происшествий, которые вам довелось наблюдать лично». Эрвин Ноулл.
24На тот момент научный сотрудник ИМ АН СССР
