Константин-евангелист, Кирилл-лингвист и Аристотель Фиораванти
К моменту, когда кордовский врач, дипломат и философ Хасдай ибн Шапрут установил письменный контакт с хазарским каганом Иосифом (Еврейско-Хазарская переписка — один из ключевых первоисточников ранней славянской истории — датируется 945–961 годами), мировая еврейская община уже долго была взволнована слухами об обращении в иудаизм полу-мифического хазарского каганата. Каган обращение подтвердил, объяснив его способностью своего вековой давности предшественника элегантно решить задачу минимизации негативных последствий. Спросив у посланцев каждой из трех основных авраамических религий, какая из двух других хуже, предшественник обнаружил, что иудаизм пользуется среди них наибольшим усредненным уважением — и немедля обрезался.
Правдивость объяснения навсегда останется тайной (как и случайность его отчетливой схожести с апокрифической историей крещения Владимирской Руси), но про послов каган не врал. Начальником делегации византийских христиан в хазары был никто иной, как Константин Философ из Солоник, известный славянам всего мира как святой Кирилл — соавтор, со своим старшим братом Михаилом (в монашестве Мефодием), первого славянского алфавита — глаголицы. В роли евангелиста Константин очевидным образом не преуспел, хоть и текли по свидетельствам очевидцев слова его о Писаниях “как мед”.
Не от хорошей жизни была отправлена та делегация. В начале 7-го века, в разгар очередного раунда Ирано-Византийских войн, из Аравийской пустыни внезапно вырвалась созданная курайшитом из Мекки экуменическая религия, и меньше чем за век пронеслась по миру ураганом. В Европе омейяды были остановлены в полу-дне пути от Парижа. Абассиды в Азии — у Тараза, на границе современных Казахстана и Кыргызстана. Персия Сассанидов оказалась поглощена целиком. Византия устояла, но лишь ценой окончательного превращения из глобальной империи в региональное государство. Если, как говорят, багдадский халиф Харун ар-Рашид (тот самый, из “1001 ночи”) писал в конце 8-го века Константину Слепому: “самый мелкий из моих вассалов вдвое богаче тебя”, он едва-ли преувеличивал.
На этом фоне лишенная традиционной житницы в Египте Византия вынуждена была начать культивировать своих варварских соседей на севере, от которых еще недавно откупалась или отстреливалась. В ход пошла торговля, военные союзы, культурная колонизация, и даже немыслимые еще недавно браки элит. Глаголица Константина/Кирилла традиционно датируется 863-м годом. В 988-м киевский князь Владимир разменял руку Анны, сестры базилевса Василия II, на 6 тысяч бойцов для подавления бунта византийского генерала Варды Фоки Младшего. Крещение язычника в византийское христианство было одним из немногих условий беспрецедентного бракосочетания. Церемонии прошли одна за другой в завоеванном незадолго до этого Владимиром Херсонесе.
Не считая короткого ренессанса в 10-м веке, все оставшиеся ей без малого 700 лет Византия просуществовала в редуцированном состоянии. Турки-османы захватили Константинополь только в 1453-м, с помощью пушек. Итальянская диаспора беженцев из гибнущей Византии принесла с собой пласт текстов греческой античности на языке оригинала, запитав этим европейское возрождение, а традиция жениться на варварах получила неожиданное окончание когда в 1469-м году папа Павел II-й в духе решений Ферраро-Флорентийского собора предложил выдать племянницу последнего Византийского императора Константина XI-го Зою Палеолóг за Великого Московского князя Ивана III.
Принявшая в браке имя Софья византийская бабушка Ивана Грозного кроме всего прочего убедила супруга преодолеть старый как Россия синдром “сами с усами” и пригласить флорентийского инженера Аристотеля Фиораванти заново строить рухнувший недостроенным Успенский собор Московского Кремля. Ивану III-му опытный в фортификации Фиораванти пришелся так по душе, что при попытке вернуться домой был задержан и посажен. Судя по тому, что вскоре после участия в аннексии Твери 1485-го года Фиораванти начисто пропадает из первоисточников, он так на Руси и умер.
История родилась, и по сей день все еще находится в состоянии перманентного конфликта между желанием знать правду и желанием ощущать принадлежность к вдохновляющему мифу. Уже Фукидид обвинял желавшего по возможности следовать фактам Геродота в недостаточной любви к Греции (латинского слова patria еще не существовало). В России, которая сегодня заново переживает европейский национализм, вновь популярен имперских времен сюжет об уникальности славянской цивилизации, рожденной в девственных лесах Днепра людьми чистых помыслов, осемененной истинной верой Византии, и поднимающейся с тех пор прямо в небо как сферический конь в вакууме, отбрыкиваясь по пути от сонм завистников и врагов.
Информированный читатель наверняка заметит, что эта мифическая идиллия неоригинальна — на ум приходит, например, “Германия” Тацита.
Гораздо более живая, яркая и красочная картина Поздней Античности, которая складывается сегодня из источников, одновременно интересней и не-лестней. Славяне трехзначных лет были просто одними из десятков варварских племен, обживавших переход из племенной жизни в государственную на далекой периферии мира, для которого они представляли собой в первую очередь источник рабов. Запредельно богатая деньгами, связями и знаниями цивилизация, центрами который были Багдад, Кордоба, Мерв и Константинополь, была так-же далека от варваров Европы Темных Веков, как современная Россия — от амазонского племени пирахан.
Читатель, страдающий национализмом, на этом месте скорее всего оскорбится и обвинит меня в попытке очернить Россию и исказить ее историю. Человек без националистического императива удивится и спросит, откуда я все это взял. Я покажу ему, например, на Яхью Антиохского, Георга Эль-Макина или Шамсуддина ад-Димашки, и мы оба порадуемся возможности узнать свою историю с новой стороны. Назовем это императивом знать, если хотите.
