Жизнь революционера и сатирика Андре Моруа
Тема: Творчество
Недостаточно принимать людей такими, каковы они есть; надо желать их такими — вот суть подлинной любви.
Настоящее имя человека, которого читатели всего мира знают как Андре Моруа, — Эмиль Соломон Вильгельм Эрзог. Это знаменитый французский писатель, литературовед, историк; он признан непревзойденным мастером написания биографий знаменитых людей в форме романа. Творческий псевдоним через какое-то время превратился в его официальное имя.
Моруа появился на свет в Эльфебе, местечке неподалеку от Руана, 26 июля 1885 г. Его семьей были эльзасские евреи, принявшие католическое вероисповедание, переехавшие в Нормандию после 1871 г. и ставшие французскими подданными. В 1897 г. Андре — учащийся Руанского лицея, в 16 лет он становится обладателем степени лиценциата. Завершив обучение в лицее, он поступает в Каннский университет. Практически одновременно начинается его трудовой путь: юноша устраивается на отцовскую фабрику и работает там администратором на протяжении 1903-1911 гг.
Жанна-Мари Ванда де Шимкевич — первая жена Андре Моруа, которая была русской студенткой Оксфорда, умерла от заражения крови. А со второй женой Симоной де Кельве писатель позже эмигрировал в США.
Время, проведенное с женщиной, нельзя назвать потерянным.
Когда разразилась Первая мировая война, Андре Моруа принимал участие в военных действиях в качестве офицера связи и военного переводчика. Впечатления, полученные на войне, помогли Моруа попробовать себя на литературном поприще и стали основой для его первого романа — «Молчаливый полковник Брамбл». После его издания в 1918 г. Моруа узнает, что такое успех, причем известность его сразу вышла за пределы родной страны, произведение тепло принимали в Великобритании и Америке.
После окончания войны местом работы Андре Моруа была редакция журнала «Круа-де-фе». Вдохновленный успехом первого романа, начинающий писатель мечтал не о карьере в журнале, а о профессиональном занятии литературой. Уже в 1921 г. увидел свет его новый роман «Речи доктора О’Грэди». Когда умер отец, Моруа, продав производство, с 1925 г. отдал все силы созданию литературных произведений. На протяжении 20-30 гг. им была написана трилогия о жизни знаменитых английских представителей романтизма — Шелли, Дизраэли и Байрона. Написал он и ряд других романов. 23 июня 1938 г. происходит знаменательное событие в жизни Моруа: его литературные заслуги признаны избранием во Французскую академию.
Порядок вещей таков, что я сам создаю и ясную погоду, и грозу — прежде всего в себе самом, но и вокруг себя тоже.
Когда началась Вторая мировая война, писатель ушел добровольцем в действующую французскую армию, служил в звании капитана; тогда ему было 54 года. Когда Францию заняли немецко-фашистские войска, Моруа переехал в США, где работал в Канзасском университете преподавателем. 1943-ий был знаменован отъездом в Северную Африку; возвращение на родину состоялось в 1946 г. В этот период Моруа пишет книгу «В поисках Марселя Пруста» (1949), сборники новелл.
Не отзывайтесь о себе дурно. Ведь вам могут поверить.
Писатель творил до глубокой старости. В год 80-летнего юбилея им был написан роман, ставший в череде биографических произведений последним — «Прометей, или ЖизньБальзака» (1965). Буквально за несколько дней до смерти была поставлена последняя точка в его мемуарах.
Прощать надо молча — иначе какое же это прощение.
Вклад Андре Моруа в национальную литературу поистине велик — две сотни книг, а также более тысячи статей. Он был разножанровым писателем, из-под его пера выходили не только прославившие его биографии великих людей, но и фантастические новеллы, психологические рассказы, романы, философские эссе, исторические труды, научно-популярные сочинения. Моруа был избран почетным доктором Оксфордского и Эдинбургского университетов, являлся Кавалером ордена Почетного легиона (1937). Вел писатель и достаточно активную общественную жизнь, входил в несколько общественных организаций, сотрудничал с изданиями демократической направленности.
Смерть настигла Андре Моруа в его собственном доме, расположенном в одном из пригородов Парижа, 9 октября 1967 года.
Источник: wisdoms.ru
Об оптимизме (отрывок из книги “Письма Незнакомке”)
Вы порицаете меня, querida, за мой оптимизм. Да, я оптимист. Я склонен думать, что все уладится. “Если бы ты летел в пропасть, — говорил мне на войне один из моих товарищей, — то, наверное, считал бы, что дно ее устлано стегаными одеялами, и был бы относительно спокоен до тех пор, пока не ударился”.
Преувеличение! Я не считаю, как Панглос у Вольтера’, что все к лучшему в нашем лучшем из миров. Мне ведомы страшные стороны и тяготы жизни, я не был ими обделен.
Однако, во-первых, я не думаю, что жизнь совершенно дурна. Это далеко не так. Я отказываюсь считать условия человеческого существования “ужасными”. Правда, они весьма необычны; правда, что мы вращаемся на комочке грязи в бесконечном пространстве, не слишком понимая для чего; правда, что мы непременно умрем. Таково действительное положение вещей, и его нужно принимать с мужеством. Да, мы вращаемся на комочке грязи. Проблема в ином: что мы можем и что должны сделать, обретаясь на нем?
Во-вторых, я оптимист, ибо считаю возможным что-то совершить на земле, улучшить свою собственную жизнь и — в более широком смысле — жизнь рода людского. Я считаю, что огромный прогресс уже достигнут. Человек в большой мере покорил природу. Его власть над миром вещей несравненно возросла. Пессимист возразит: “Да, но все эти замечательные открытия используются исключительно для военных целей, и человечество находится на грани самоуничтожения”. Не думаю, что это неизбежно. В какой-то степени это зависит от нас самих, и в конечном счете мой оптимизм покоится на вере в человеческую природу. Я знаю, что человеку присуще величие, что можно взывать к тому лучшему, что есть в каждом из нас. Словом, лучше говорить с человеком о его свободе, чем о его рабстве.
В-третьих, я признаю, что мое первое побуждение перед лицом какого-либо события — это стремление понять то хорошее, что оно несет с собой, а не плохое. Пример: по воле обстоятельств я поссорился с влиятельным человеком. Пессимист подумал бы: “Какая незадача! Это повредит моей карьере”. Я же говорю себе: “Какая удача! Я избавился от этого болвана”. Такова суть моего
относительного оптимизма. Мы оба — Ален, а вслед за ним и я — поклялись оставаться оптимистами, ибо, если не поставить себе за правило во что бы то ни стало быть оптимистом, тотчас же будет оправдан самый мрачный пессимизм.Ибо если человек впадает в отчаяние или предается плохому настроению, то это неминуемо ведет его к невзгодам и неудачам. Если я боюсь упасть, то непременно упаду; это именуется головокружением, и оно присуще как целым народам, так и отдельным людям. Если я считаю, что ничего не могу изменить в делах моей страны, я и впрямь ничего не смогу. Порядок, вещей таков, что я сам создаю и ясную погоду, и грозу — прежде всего в себе самом, но и вокруг себя тоже.
Пессимизм заразен. Если я полагаю, что мой сосед непорядочен, и отношусь к нему с недоверием, он и будет таким по моей вине. Вселять в людей надежду, а не страх — вот в чем секрет античных мудрецов. Наши нынешние мудрецы, напротив, вселяют в людей отчаяние, но я не думаю, что они так уж мудры.
— Вот как! — возражает пессимист. — Вы считаете, что вера в людей, в жизнь и есть мудрость? А не стала ли она для вас причиной ужасных разочарований? Не сделалась ли она для вас источником слабости в непрекращающейся битве, чье имя — жизнь? Не становились ли вы жертвой людей злых, так долго отказываясь считать их злыми?
Да, признаю, я испытал немало жестоких разочарований. В особенности за последние десять лет, отмеченных ужасами нацизма, кровавой пропастью, разделившей надвое мою страну, изгнанием, арестом близких, разграблением моего дома, предательством — в тяжелые минуты — со стороны некоторых
друзей; все это дало мне немало веских оснований для того, чтобы усомниться в совершенстве этого мира.Но ведь я никогда и не верил в его совершенство. Я всегда знал, что есть скверные люди (кстати, как правило, это глупцы или неудачники); я всегда знал, что в годину бедствий толпа может сделаться свирепой и тупой. Мой оптимизм заключался и поныне заключается только вот в чем: я верю, что мы способны в известной мере влиять на события и что, если даже, несмотря на все наши усилия, нам придется пережить беду, мы можем восторжествовать над нею, если достойно ее перенесем. Декарт сказал об этом лучше, нежели я: “Я взял себе за правило стараться одолевать не столько судьбу, сколько самого себя, и изменять не столько мировой порядок, сколько свои собственные устремления”. Любить окружающих меня хороших людей, избегать дурных, радоваться добру, достойно сносить зло, уметь забывать — вот в чем мой оптимизм. Он помог мне в жизни. Да поможет он также и вам. Прощайте.
