fFacing the World
Гуанчжоу: маленькая история о большом городе
Один день в городе с трехтысячелетней историей
“Da-Hai, сильное ударение именно на “Da”, — терпеливо и уже в сотый раз Сера пытается донести мне тонкости китайской речи.
Сера — ее английское имя. Как многие прогрессивные китайцы, моя подруга выбрала свое второе имя еще в детстве. На севере страны русские имена тоже популярны, на юге же слышны только английские. Нередко имя выбирают по созвучию с родным. Так, настоящее имя Серы — Сьен, что значит “маленькая”. Она действительно третий ребенок в семье и навсегда останется самой маленькой для всех родных. Когда я спрашивала, как она представляется новым людям, она говорила, что по-разному: в работе сразу Серой, даже китайские коллеги обращаются к ней именно так; просто знакомые, подруги детства знают ее как Лю Сьен, а родители и сестры говорят ласковое Сьен-сьен — скудные словообразовательные возможности китайского только и позволяют, что удваивать слова, чтобы продемонстрировать их важность или значимость.
“Нам нужно выйти на Da-Hai, а потом еще проехать на автобусе”, — Сера отчаянно пытается заставить работать непослушный телефон. Она не привыкла путешествовать, и ей сложно разобраться в дорожных схемах карт. По сути, за двадцать пять лет жизни она совершила одно единственное путешествие: из маленького городка в провинции Хунань до новомодного Шеньженя, города возможностей и перспектив. Была еще поездка с подругой в Гонконг, но “шум, злые люди и длинные очереди на границе” не пробудили в ней азарта путешественника. Сейчас она должна была мне уступить как гостье, ведь без нее в стране, где никто не говорил по-английски, я вряд ли бы купила даже билет на поезд до Гуанчжоу. А я твердо намеревалась посетить этот крупнейший город южного Китая.
Мы договорились, что я выберу достопримечательности, а она составит список блюд, которые нужно попробовать. Но какое-то особенное молоко в тетрапаках, очевидно, не зашло мне так же, как моей попутчице избитый список площадей и парков.
Исключительно из вежливости Сера позволила мне затащить ее в старейший храм региона — Храм Шести баньяновых деревьев, построенный в VI веке и хранящий ряд священных для буддистов реликвий. Там она осторожно пояснила мне, что сегодня религиозность китайца во многом зависит от семьи: если в семье царит культ денег, дети не будут верить в нечто более абстрактное. И с грустью мне пришлось поддержать цинизм подруги, когда возле скульптур небесных королей, охраняющих “бронзовую статую Будды, прикосновение к которой сулит крепкое здоровье и успех в делах”, я увидела небрежно брошенные швабры и ведра.
Пока я методично щелкала кадры слишком пустых для выходного дня веранд и коридоров храма, Сера решительно, но с китайской осторожностью взяла программу под личный контроль:
“А ты не хотела бы увидеть наши рынки?”— мягко начала она.
“Конечно!” — пока я живо рисовала себе картины шумных китайцев, наперебой и за гроши пытающихся всучить мне шелковые ткани и фарфоровые чашки — разумеется, почти бесплатно, — наше такси остановилось у большого пятиэтажного здания.
Постойте, рынки же должны быть на открытом воздухе, ну, максимум в виде палаточного городка, не так ли? Осторожно заходя вовнутрь, я уже готова была увидеть нечто вроде нашего торгового центра и списать все на “трудности перевода”, но к такому я оказалась все же не готова. Представьте себе здание шаблонной коробочной архитектуры, которое куда бы больше подошло под тысяча первую ткацкую фабрику этого города, пестрящие красными шелками стены, эскалаторы — и живые мидии под ногами! Я не шучу. Улитки, змеи, скорпионы, любые членистоногие и бесхребетные, каких вы только можете решиться съесть, трепыхаются в прозрачных контейнерах на полу и стенах. А выше — ткани, сувениры, мебель и посуда. В город мы приехали всего на день, поэтому, будучи очень ограничены во времени, мы просто пробежали мимо этого меню мечты для кашалота, ведь мне очень хотелось прикупить всего, что можно извинить начинающему путешественнику. Сера с бесконечным терпением рассказывала мне, что означает каждый отдельный иероглиф на традиционном узелке, и положительным или отрицательным является этот герой пекинской оперы. Когда я наконец определилась, сколько узлов, магнитов и прочей мелочи мне нужно, началось самое сложное: торги.
Вести торги в Китае — вещь достаточно забавная даже для тех, кому это занятие претит. Вся суть в том, чтобы угадать реальную стоимость вещи и держаться ее под любым напором уговоров и угроз. Если вам уступили со второй попытки, знайте — Вы прогадали. Если торгуются уж очень долго — хотят продать, но Ваша цена ниже действительной. Конечно, если у Вас много времени и стоимость важнее хорошего настроения, можно продолжать настаивать на своем, но я люблю поощрять хорошее и пресекать обман, а в Китае так много подделок разных уровней, что даже для них есть своя градация и ценовые диапазоны. К примеру, шелковый шарф, если он не на 100% шелковый, вам предложат купить за 500–600 юаней, в то время как реальная стоимость его будет варьироваться от 20 до 80 юаней, в зависимости от процента шелка в ткани. Вы можете быть хорошим технологом, а можете неплохо разбираться в людях, ну или учиться всему вместе — лучше школы просто не найти.
Еще мне очень нравится наблюдать за тем, как ведут себя на китайских рынках люди разных национальностей. К примеру, однажды видела сцену, где китаец продал израильтянину фарфоровый сервиз по заниженной цене после угрозы “прокляну тебя”. Или как одного китайца прибило к стенке звуковой волной “bu yao” (кит.резкое “не хочу”), когда он слишком навязчиво пытался продать второй кожаный ремень двухметровому покупателю из Африки. Ну, и конечно, знание языка всегда полезно. Тогда с Серой мы безуспешно пытались снизить цены даже на простые сувениры. Продавцы через одного говорили: “Она же лаовай (кит. “иностранка”), пусть платит”. Сера виновато поглядывала на меня, а мне было не жалко денег за аттракцион их грубоватой честности.
Через некоторое время Сера озабочено взглянула на часы: уже полдвенадцатого, а мы еще не сориентировались, где будем обедать. Непорядок. Сера достала телефон и стала живо листать картинки с блюдами. Чуть позже любопытства ради я попросила ее показать мне фотографии в айфоне (да, на юге страны в то время у всех были только айфоны, никаких Huawei или Xiaomi). Почти вся галерея была заполнена картинками блюд из интернета или фотографиями собственных шедевров. Буквально пару фотографий животных, любимого певца и сестер, все остальное — только еда. Другая знакомая китаянка как-то отметила, что западные женщины, как она слышала, перед сном думают, что надеть завтра на работу, а настоящая китаянка будет думать, что бы новенького завтра съесть. Если это действительно тест Тьюринга на тип мышления “Запад-Восток”, то моя Сера — просто эталон восточной женщины.
Сделав своей непростой выбор, Сера довольно заявила, что осталось только найти место, где это блюдо подают. Чтобы не тратить время понапрасну, мы решили взять такси. Нам повезло поймать машину сразу. Однако, стоило назвать адрес шоферу, как тот замахал руками и стал жестами — и, видимо, словами — выгонять нас из его его ласточки. Разволновавшись, Сера не смогла (или не захотела) передать мне в деталях суть этого очень эмоционального разговора, но в результате мы остались без машины в час пик. То ли водитель посчитал, что расстояние слишком маленькое, то ли ему просто в нас что-то не понравилось, но нам пришлось стоять еще минут десять на двух противоположных сторонах дороги, чтобы поймать хоть какую-то машину. Позднее, Сера просто пожимала плечами и говорила, что водитель сделал так, как захотел. А я просто в очередной раз отметила, что все в Китае понять не возможно.
Когда мы наконец приехали по вожделенному адресу, Сера замешкалась: рядом стояло два ресторанчика, в одном можно было купить фирменную рыбу, во втором — какой-то специфический десерт. В отличие от большинства китайцев Сера — сладкоежка. А поскольку я страдаю той же слабостью, наш выбор был единодушным.
Войдя вовнутрь, я в очередной раз мысленно поблагодарила Серу за компанию. Было как раз обеденное время, и найти свободный столик было непросто. Чудом уместившаяся в здании, но бесперебойно двигавшаяся очередь меня бы просто проглотила, если бы я замешкалась у кассы, пытаясь прочитать хоть что-то из меню. Как и в большинстве традиционных заведений, написано все было только иероглифами на китайском, без картинок и пиньинь (прим.: транскрипции иероглифов), да и где-то за спиной кассира. Сера с реакцией гепарда на охоте заприметила освобождающийся столик, толкнула меня так, чтобы этого не услышали другие, и тихо встала в очередь. Еду нам принесли буквально через десять минут после заказа. В прозрачной посуде было что-то белое, очень похожее на незастывшее желе со вкусом подслащенной муки. Есть палочками это было просто наказанием: все делать нужно было очень быстро, иначе вязкая масса совсем неэтетичным образом стекала обратно в чашку, а поскольку чашка у нас была одна на двоих, думать приходилось обо всех. Запить все это дело Сера предложила молоком, о чем я очень пожалела, когда нам принесли второе из заказанных ею блюд — жареную рыбу. Я умоляюще взглянула на подругу, а та, неверно истолковав мой взгляд, ответила не без хвастовства: “Они нам сделали доставку из соседнего”. Я только в мыслях понадеялась, что за неделю жизни в Китае мой организм достаточно адаптировался для таких американских горок вкуса.
После обеда, рассчитывая, что моя подруга еще часа два проходит под впечатлением от новых блюд, я осторожно начала перечислять: телебашня, парк Юэсю, Пекинская улица — Сера решительно махнула рукой: “Едем в старый порт Хуанпу”.
Я начала просматривать свой список, составленный с учетом всех подробнейших рекомендаций TripAdvisor и Orangesmile — никакого упоминания о порте в принципе, о старом и подавно. Работая в логистике и с морским транспортом в частности, естественно, я знала о том, что в Гуанчжоу находится один из крупнейших портов Китая, и что Гуанчжоу и Хуанпу — фактически синонимичные названия одного и того же порта, да и вообще, мы ведь только что приехали из Шеньженя, где я успела налюбоваться на куда более современную портовую инфраструктуру… Но Сера уже была на полпути к метро.
“Da-Hai, сильное ударение именно на “Da”. Это значит “море”. Жемчужная река очень большая, и по ней, как по морю, плавали корабли”, — Сера успешно отвлекает меня от перспективных сожалений о напрасно потраченном времени.
На выходе из метро мы запрыгнули в какой-то необычный автобус, который вполне мог бы зайти за туристический. Он был яркий, с открытым вторым ярусом и колоритной женщиной-кассиром, от которой так и хотелось услышать “мы рады приветствовать вас в нашем городе”. Я даже попросила Серу пересесть наверх, чтобы сделать как можно более впечатляющие фотографии, но не успела сделать даже одного интересного снимка, как автобус остановился и та женщина, на которую я возлагала столько надежд, вполне бесцеремонно стала выгонять не слишком расторопных пассажиров из салона. За три минуты и полтора юаня, как оказалось, мы проехали маршрут от первой до второй — или правильнее сказать, последней — остановки. Я так и не поняла, почему эти триста метров нельзя было пройти пешком. И пока я недоуменно смотрела вслед уезжающему за новой партией туристов автобусу, все остальные люди послушно следовали за ворота города.
Первые упоминания о городе Гуанчжоу относятся еще ко временам до Ханьской империи, а точнее, к 862 году до н.э. В эпоху правления династии Западной Хань, примерно две тысячи лет назад, здесь был построен порт и верфи, что позволило городу позднее стать столицей нового китайско-вьетнамского государства — царства Намвьет. Именно в Гуанчжоу начинался Великий шелковый путь по морю, и именно Гуанчжоу в 1757 году получил право на международную торговлю во времена периода самоизоляции манчжурского Китая. Так называемая “кантонская система торговли” устанавливала, что иностранцы могут торговать с Китаем в одном единственном месте — в порту Хуанпу, который административно относился к Гуанчжоу. К слову, Кантон — одно из названий города Гуанчжоу, присвоенное ему иностранцами. Арабы, персы за две с лишним тысячи лет дали городу много имен: Ханфу, Син-Калан, Эль-Масуди и даже Ибн-Хордадбей — европейцы же всегда упоминали город только как Кантон.
Первое, что поразило меня на территории старого порта (а можно сказать и старого города), это очень широкие для китайской деревни улицы. Пекинские хутуны (прим.: кварталы традиционной городской застройки XIII века) кажутся просто миниатюрными копиями раздольной южной жизни. Высокие, двух-трехэтажные дома с широкими, облегчающими перевозку грузов воротами, сохранившиеся сквозь века украшения на портиках — все просто кричало о былом процветании этого города.
Позднее я узнала, что все было далеко не так уж радужно. Иностранные торговцы, прибывая в порт, добровольно становились узниками местных властей. Они должны были жить в строго отведенных местах (справедливости ради, отмечу, более чем благоустроенных), разговаривать с местными чиновниками лишь стоя на коленях, для них существовал свой ужесточенный свод законов и ни с чем не сравнимые пошлины.
Клиперы подбирали лоцманов в Макао, выплачивали портовые сборы в фортах «Боуг», затем стояли на якоре у Вампу в течение трехмесячного зимнего сезона. Моряки были ограничены в передвижениях своими кораблями или ближайшими берегами. Около трехсот торговцев жили на огороженной территории тринадцати «факторий» — состоявших из складского помещения, бухгалтерии и жилых кварталов — вблизи стен Кантона. (…)Никто не говорил по-китайски, хотя ради ведения торговли они могли использовать пиджин, смесь кантонского диалекта китайского языка, английского и португальского языков.
Иностранные купцы, подобно их китайским агентам, были членами «гильдии (Хон) тринадцати купцов», то есть находились на четвертой иерархической лестнице китайского общества. Великобритания попыталась повысить их статус и упорядочить торговлю, направляя миссию Макартни в 1793 г. к маньчжурскому двору. Она потерпела неудачу, и европейцы все еще зависели от капризов наместника. (…) Европейцы не могли сами определять ассортимент закупаемых товаров, приехать в Кантон, чтобы посмотреть, как продаются их товары. Со всех торговых сделок европейцев брались огромные комиссионные, потому что с членов китайской гильдии взыскивались большие суммы денег сборщиками таможенных пошлин и кантонскими и провинциальными властями. (…)
Преступления, совершенные иностранцами в отношении друг друга, находились в их компетенции. Однако пресечение правонарушений, направленных против местного населения, осуществлялось в соответствии с китайским законодательством, которое предусматривало групповую ответственность, когда любой член экипажа отвечал за правонарушения других членов этой же команды, и пытки для получения признания. (…)
Наконец, следует напомнить, что китайских торговцев в Маниле держали в еще большей изоляции, что китайское правительство, информированное о захватнической политике британской Ост-Индской компании в Индии, было полно решимости не допустить превращения Кантона еще в одну Калькутту. (…) — А.Крофтс, П.Бьюкенен “История Дальнего Востока. Восточная и Юго-Восточная Азия”, 2013 г.
А если добавить ко всему этому, что плаванье от берегов Голландии до Хуанпу занимало в среднем полтора года, что были еще и неведомые болезни (даже чума пришла в Европу из пустыни Гоби), голод, конфликты в изолированной палубой корабля команде, то сложно не задуматься о мотивации людей, идущих на все это ради фарфора, шелка и чая.
Однако, несмотря на всю суровость мер, внешнеторговая политика Китая оказалась на редкость успешной:
“В стоимостном выражении в 1700 г. торговля Китая составляла лишь двадцатую часть объема торговли Индии. К 1800 г. объемы торговых операций в Индии и Китае сравнялись”. — А.Крофтс, П.Бьюкенен “История Дальнего Востока.Восточная и Юго-Восточная Азия”, 2013 г.
Китай активно продавал шелка, фарфор и чай — товары, пользующиеся большим спросом в Европе, в то время как самих китайцев интересовали лишь драгоценные металлы. Аккуратные статистические данные китайских чиновников гласят, что половина прибывающих из-за рубежа кораблей принадлежала британцам. Надеясь на особое положение главного внешнеторгового партнера, в 1793 году Англия организовала ко двору китайского императора дипломатическую миссию Маккартни, но получила резкий отказ изменять условия морской торговли. Во многих источниках, которые позволяют себе роскошь оценки ситуаций, говорится о том, что британцы находились в тяжелых условиях, что они стремились установить равновесие, но, будем откровенны, они не могли смириться с неокупаемостью торговли с Китаем и тем порогом независимости, который не давал им сбросить их сапоги английских господ и на этой земле. Кроме того, вторыми по количеству зарегистрированных в Кантоне кораблей были американцы, и новая колония должна была достаться наиболее решительному из соперников. Англия нашла для себя выход: немного контрабанды опиума — и можно развернуть войну.
Первая Опиумная война длилась всего два года, но она сильно деморализовала китайский народ и на примере больших жертв показала всю отсталость изолировавшего себя от мира государства. Подписанный в конце войны “позорный” Нанкинский договор среди прочего предусматривал передачу Англии Гонконга, но китайское правительство в то время стремилось главным образом сберечь Кантон.
Позднее Гуанчжоу становился прибежищем для ряда революционных восстаний против все более терявшей популярность циньской династии. А во времена второй мировой войны здесь размещался японский отряд 8604 (менее известный аналог чудовищного отряда 731), который, проводя опыты на людях, занимался разработкой биологического оружия и пытками над людьми. Сейчас же Гуанчжоу — крупнейший порт, центр торговли и текстильной промышленности и просто многомиллионный город, который уже почти три тысячи лет остается центром региона. Во многом он кажется старым, неуклюжим, а новомодные постройки так и хочется сравнить с подаренным на Рождество айпадом дедушке. Но если дедушка еще готов встречаться с новым, то почему бы не порадовать его?
Когда по возвращении домой я собирала крохи информации об этом городе на всех доступных мне русско- и англоязычных сайтах, я наткнулась на небольшое видео местного гида, который, проезжая на велосипеде вдоль этих исторически бесценных мест, лишь указывает рукой на “какой-то местный музей”. Признаюсь, находясь в Гуанчжоу, я очень пожалела о том уровне китайского, каким владела на то время. Но я с упоением и искренним восхищением рассматривала экспонаты с описанием на английском языке. Копии документов, накладных, которые китайцы выписывали “европейским варварам” 250 лет назад почти ничем не отличаются по форме и содержанию от используемых сегодня в международной практике коносаментов. А примеры сознательной решимости тогдашних мореплавателей мне кажутся не менее героическими, чем совершенные перед угрозой смерти подвиги военных.
После музея у нас еще оставалось немного времени, чтобы посетить какой-нибудь красивый парк, как мне хотелось утром того дня, но оказалось очень сложно вернуться просто так в реальность, с ее песнями, фонтанами, загадочной уличной едой и просто возможностью идти, куда захочется. Мы с Серой только и смогли, что молча присесть на берегу того самого речного залива, что был сосредоточием контакта двух цивилизаций. Почему англичане начали войну? Да просто потому, что им нечего было предложить этим людям. Я где-то слышала, что из всех европейских изобретений единственное, что по праву наше — это колесница, все остальное к нам пришло с Востока. Опустившись до низости торговли опиумом, англичане, конечно, лишь незначительно ухудшили славу мировых работорговцев. И вот еще один укор нам из истории. Подобно европейскому периоду Великих географических открытий, в XV веке Китаем были совершены семь плаваний Чжэн Хэ.
Первая после монголов китайская династия Мин стремилась к признанию и поддержке среди соседствующих государств. Для этого император Юнлэ приказал построить флот из 250 кораблей уникальной конструкции. За почти тридцать лет этот флот совершил семь экспедиций в водах Индийского океана исключительно с дипломатическими миссиями. В истории не зафиксировано ни одной захватнической компании этого флота, а оружие использовалось его моряками только в случаях самозащиты. Почти во всех немногочисленных статьях на эту тему авторы цитируют американского историка Р.Финлей, который в статье “Морской империализм Португалии и Китая” сравнил плаванья династии Мин и рейды Васко да Гама, говоря, что последний ознаменовал собою начало новой эры, в то время как история Китая и всего мира ничуть не пострадали бы, если бы экспедиции Чжэн Хэ вообще не состоялись. А может, не все в мире нужно делать ради минутного величия и обогащения? Ведь Португалия уже давно не игрок высшей политической лиги, а вековая дипломатия Китая держит сегодня в напряжении лидеров мировых держав.
В поезде по пути домой мы с Серой говорили мало. Сказывались и усталость, и общие, несмотря на историческую разобщенность, эмоции. Нам не хотелось улыбаться, шутить или досказывать неловкими жестами то, что было сложно передать на чужом для нас обеих языке. Мы шли, почти что держась за руки, нога к ноге и слушали мысли, настроение друг друга больше, чем слова. В метро Шеньженя к нам подошла китайская девушка и, извинившись за любопытство, спросила, как мы так хорошо понимаем друг друга, ведь очевидно же, что я иностранка. Тогда мы с Серой впервые за последние несколько часов взглянули друг на друга и обнялись.
