Бурлеск по разные стороны света
Рома Манихин о своих международных проектах и опыте арт-резиденции в Японии
Осенью токийское пространство Pocke на 16 дней стало резиденцией художника из Москвы, Романа Манихина, создавшего здесь серию печатной графики ‘Playing cards’ для выставки в галерее Faith.
В интервью для IINE! художник рассказал о своих работах, их восприятии в разных странах и выставочном опыте в Японии.
— Расскажи, как ты решил поехать в резиденцию в Японии?
—У меня по российским меркам довольно эротизированное искусство. Несколько моих друзей из-за этого просто не хотят со мной общаться. Однажды я у неё спросил у своей знакомой про печать на ткани: попросил подсказать мастерскую. А она говорит: я твоим богомерзким картинкам помогать не собираюсь. Она религиозная очень девушка, и вот так отреагировала. Хотя есть и ребята, которые меня активно поддерживают.
Ещё на моей первой выставке в голову пришла мысль: как на всё это могут посмотреть японцы, какова будет их реакция на то, что я делаю в данный момент? Потому что у них совсем какое-то своё мышление, противоположное российскому. Вот манга, например, бывает эротического жанра, и ни у кого она шок не вызывает. К тому же мне интересен был выставочный опыт. Организацией моей выставки занималась Кэйко Кобаяси, которую я знал по сообществу печатной графики в России. В феврале она пришла на московскую выставку “Лето здесь” и предложила арт-резиденцию, где оплачивают проживание художника и кормят.
Кэйко помогла мне связаться с организаторами, они заинтересовались моим творчеством, и через полгода долгих переговоров я отправился в Токио.
— А надолго ты ездил?
— Нет, времени было немного, и все две недели я работал full-time, совершая один и то же ритуал: дом — студия — дом, с перерывами на еду и баню. Как оказалось, японцы работают тоже помногу (12–16 часов), так что я стал почти местным. Мой опыт арт-резиденций подсказывал, что две недели — это очень мало, что художнику нужен минимум месяц, чтобы посмотреть страну, ощутить её, и после только — приступать к работе. Поэтому, когда я ехал в Японию, у меня образовалась готовая программа: я заранее решил, что экспозиция в Faith должна включать эхо выставки бурлеска 2016 года, после которой мне захотелось посмотреть реакцию публики в Японии.
Pocke — студия, где я работал, — располагалась в стареньком японском доме послевоенного периода, на втором этаже. Лестница шириной 40 сантиметров, очень крутая, вела в колоритное пространство: маленькое, с белыми стенами, под балками деревянной скатной крыши. Через раздвигающиеся типичные квадратно-орнаментальные окна проникал свет, которого хватало на работу до четырёх часов вечера. После наступал мрак. Перед поездкой я решил, что помимо графики у меня будут фанерные объекты. Десять штук я вырезал и покрасил в Москве, купил самый большой чемодан…
Я прямо накануне вылета покрасил фанеру в Москве, и её очень сильно повело, потому что краска была полиуретановой, и она была только с одной стороны: фанера вся изогнулась. Поэтому в Токио я параллельно бегал и искал краску, которой можно выкрасить обратную сторону так, чтобы её выправило, потратил на это кучу времени и денег, но выправить ничего так и не получилось, и из предполагаемых десяти объектов я выставил только два.
— То есть ты изначально нацеливался на то, чтобы не местный контекст обыгрывать, а перенести существующие московские работы в Японию и посмотреть, как это зайдет там?
— Да. Когда-то слушал японский джаз и рок, но по большому счету, кроме фильма “Семь самураев”, писателя Мураками и художника Мураками, которые для западного потребителя больше, я ничего японского не знал. Конечно, какие-то штампы из поп-культуры — ниндзя, якудза, Годзилла, покемоны — мне были знакомы, но глубоко культуру я не изучал. Года четыре назад я впервые посмотрел фильм-мультик про рыбку Поньо: хотелось что-то включить нейтральное на вечер. Я знал, конечно, что такое Гибли, знал, что это такая “японская попса”, и поэтому старался от этого дистанцироваться. И тут я посмотрел и был очарован… и скачал все фильмы студии, включая фильмы про создателей. Очень захотел попасть в музей Гибли, но билеты, как выяснилось в процессе, покупать нужно за три месяца, и на момент отъезда их уже не было в продаже. И когда я сел в самолет в Токио, я понял, что весь самолет — это типажи из мультфильмов Гибли: я видел всех этих весёлых толстяков, худых и высоких скромняг, маленьких усачей с уложенными бородками — было такое ощущение, что передо мной панорама героев из мультфильма. И вот тогда я прочувствовал всю гениальность и точность образов в работах студии.
— Расскажи про результат резиденции: как твои работы приняли, и что поменялось за время резиденции?
—Поменялось в первую очередь то, что я стал по-другому относиться к самому себе. Я понял, что то, что некоторые мои друзья по каким-то причинам со мной не общаются — это не моя проблема. Это больше про общество и его стереотипы. Бывает же так, что приходит человек на выставку, смотрит на мои работы, вне себя от счастья говорит своему другу: “Смотри, как круто”, а тот отвечает: “Это же чистый секс, ты куда смотришь, там голые женщины”. И на этом заканчивается история человека, которому близка работа, а навязанное мнение оказывается важнее, чем собственное переживание. Я тоже очень восприимчивый и впечатлительный человек, и реагирую на оценку, особенно — оценку авторитетных для меня людей. Как, наверное, и любой человек. Но в Токио я понял, что они очень все жизнерадостные — японцы, — что им кажется всё очень классным и милым. Они очень подняли мне самооценку.
Мой родственник один, дядя, про мои работы говорит, что вообще видит их абстрактными. Я сам тоже не вижу в них какого-то болезненного эротизма. Для меня женщина — это форма, орнамент. Я как художник, чье творчество начиналось с иллюстраций в журналах, к этому отношусь с декоративной точки зрения. Поэтому у меня, например, много пальм, тропических растений, они тоже очень геометричны и стилизованы. Довольно много образов животных, которые либо замещают мужской образ, либо отображают то, что животные более эмоциональны, чем человек. Когда я смотрю на собак, например, я понимаю, что они не умеют притворяться, они чисты и наделены своим характером.
В Токио у меня был день открытых дверей в студии и мастер-класс, на котором я хотел рассказать про свои любимые техники. В одной из них, трафаретной графике, я просил сделать работы. И все, кто приходил, реагировали очень позитивно, радовались рассказу и пробовали сами что-то делать, причем, конечно, у японцев получилось что-то очень японское по пластике.
— А кто приходил на воркшоп?
— Пришла девушка, которая занимается фэшн-дизайном и перешивает старые кимоно; пришли японцы, которые знают русский, которые просто хотели пообщаться. Их привела Кэйко через страницу клуба любителей русского языка. Еще был очень солидный пожилой мужчина, который очень внимательно слушал и аккуратно записывал в блокноте всё, что я рассказывал. Когда я спросил Кэйко, почему он записывает за мной, выяснилось, что он заведует этим клубом любителей русского языка, и ему надо написать отчет о мероприятии. Коэндзи, где все происходило — примечательный район с определенными людьми, с уникальной атмосферой, с малоэтажной архитектурой с садом около дома. Район не пользуется популярностью у туристов, он более камерный — и тем интересен. В нем сохранилась торговая улица со множеством маленьких магазинчиков, секонд-хэндов, едален. Всё это переплетается и завораживает. Кто-то из прогуливающихся прохожих заглядывал, приходили люди, которые знакомились со мной в кафе…
— О чём ты тогда рассказывал?
— Я рассказывал про то, как пришел к своей технике и про то, почему именно бурлеск. Однажды в Париже я увидел чернокожих девушек, и просто с ума сошёл от них. Все почему-то думают, что это какая-то дискриминация с моей стороны, но я совершенно точно могу сказать, что это дань красоте африканцев и африканских девушек: строение лица, тела — оно другое, этого не видишь в России, поэтому эта экзотика для меня была как таитянки для Гогена.
— То есть ты сталкивался с обвинениями в дискриминации?
— Да, однажды меня опубликовали It’s Nice That в разделе живописи и сделали интервью после первой выставки в Москве. Выбрали работу с девушкой с бананом, запостили у себя в Инстаграм, а потом мне прилетело сообщение — буквально часа через полтора, — в котором мне говорили: чувак, смотри, тебя там называют сексистом, расистом и извращенцем, и буквально через несколько минут по просьбам трудящихся пост забанили. В Америке и Франции это очень распространённый факт: чтобы использовать со спокойной совестью такие образы, нужно быть темнокожей женщиной.
— Расскажи поподробнее про бурлеск в твоих работах.
—Однажды мне приснился сон про то, как я должен эту тему подавать: как использовать бумагу, картон, какие цвета использовать. Проснулся, побежал на улицу, насобирал каких-то картонок от хлопьев на помойке, и стал печатать маслом с них. Потом уже я эту технику развил в свою серию работ про дачи, с которой поехал на выставку в Берлин. И пока я там был, меня позвали в один клуб рисовальщиков на наброски. В Москве мой интерес к мероприятиям такого рода тогда сходил на нет, потому что в Москве модели — это всегда какие-то стесняющиеся студентки, так что я пошёл не столько порисовать, сколько пивка попить и пообщаться. И вот я пришёл, а там меня ждала женщина-кошка.
Оказалось, что в Берлине есть такой клуб, называется Dr. Sketchy’s anti-art school, где позируют модели для художников, которые рисуют комиксы, то есть для тех, кто рисуют какие-то необычные типажи. И, конечно, женщины, которые позируют там, сильно отличатся от тех, кто позирует в художественных учреждениях в Москве: это такие зататуированные, очень свободные модели. Меня это совершенно покорило и дало новый ход моему творчеству. И после выставки бурлеска в Москве ко мне приехал один датский куратор, который спросил, могу ли я сделать в таком стиле роспись на фасаде дома. Я сказал, что, конечно же, могу, и поехал в Копенгаген. После этого датская фирма Normann Copenhagen — это типа шведской Икеи, только качественно и дорого — предложила мне коллаборацию, и я сделал им два подсвечника и колоду карт.
В Японии я хотел выставить мои фанерные объекты, колоду карт и графику, которая была бы более зрелищным выставочным вариантом, потому что карты — это всё-таки сувенир. Но получилось так, что карты к тому моменту, как я собрался в Японию, все оказались распроданы — весь тираж из 1000 штук — а новый будет только в конце ноября. Таким образом началась история провалов в организации всей японской поездки, потому что главный мой козырь — в прямом и переносном смысле — до Японии так и не доехал. В итоге там было 30 или 35 листов карт в увеличенном варианте, сделанные акрилом — трафаретная печать, и два деревянных объекта. Конечно, я рад, что в итоге поехал, и что у меня был такой опыт, но поездка получилась почти экстремальной.
Сайт Ромы Манихина: http://manikhin.com/
