Дядя Тихон
Конец своего отпуска я провел на Черноморском побережье, в городе Сочи, в маленьком двухэтажном отеле, который был так близко к берегу, что каждую ночь можно было засыпать под шум беспокойного весеннего моря. Вечерами медный закат пробивался сквозь окна, заливая номер ещё холодным, но уже по-летнему красивым солнечным светом. Город к середине мая не успевал пропитаться пошлостью российского отпуска: туристов было мало и все они, казалось, хаотично рассыпаны по берегу. Кто-то гулял, шурша пляжной галькой, кто-то неподвижно сидел под пледом, не смея отвести глаз от солнца, кто-то играл со своей собакой.
Отель пустовал, и в местном ресторане, с небольшой террасой, почти всегда было безлюдно. Днем, когда солнце успевало согреть воздух, и можно было пообедать на берегу моря, сюда приходили жители близлежащих частных домов, томимые однообразием домашнего быта. Так я познакомился с семьей, приехавшей на море из горного Алтая, чтобы провести лето в Сочи. На обед они приходили втроем: жена лет тридцати пяти, может быть даже сорока, со следами немалых денег на лице и теле, маленькая дочь в коляске, и муж, которому на вид было ближе к шестидесяти, но всем своим видом он показывал, что жизненные силы его еще не покинули. Он неуместно шутил с официантами, чересчур эмоционально игрался с годовалой дочерью и свысока смотрел на свою, скорее всего, не первую жену.
Знакомству моему предшествовал довольно нелепый случай. Супруга этого пожилого мужчины была недовольна крошками льда в мороженом, поданом ей на десерт и громко высказывала это официанту. Я слишком часто поворачивался в их сторону на каждом её крике, и делал это настолько бестактно, что глава семьи позволил себе поздороваться и заговорить со мной. Звали его Александр. Беседа с ним может и не стоила бы вашего внимания, если бы не история, которую он рассказал мне, узнав о пристрастии к перу. К моему увлечению Александр отнесся снисходительно, однако попросил записать его слова в мельчайших деталях и если вдруг я когда-нибудь стану знаменитым, не забыть вписать его имя над этим рассказом, богатые, видимо, любят так делать.
История берет свое начало в глухой Алтайской деревушке, откуда родом были родители Александра. Деревня доживала свой век отведенный ей последствиями коллективизации и скоропостижного распада Советского Союза. Молодежь массово уезжала в города, работы не было, трудоспособные мужики спивались, а старики спасали свои семьи пенсией, которой хватало, чтобы худо-бедно жить на селе. Рядом с родительским домом моего нового знакомого стояла изба, из которой иногда выходила старуха, треща обветшалым крыльцом, уходила куда-то и потом возвращалась обратно. И если про неё ничего не знать, могло показаться, что старуха живет в этом доме одна. Но муж её, дядя Тихон, как его звали в деревне, был до сих пор жив, однако никуда из дома не выходил.
Любил он свою старуху сильно, по-советски, так, что ни о ком другом и думать не смел. Знал её с детства, тогда еще Машу, а теперь бабу Маню, и чуть беспокойство проснувшейся юности начало волновать их сердца, как они тут же влюбились, но пожениться помешала война. Чудом дядя Тихон выжил, начав свой фронтовой путь с первых дней войны. Где-то повезло, где-то отлежался в госпитале после ранения, два раза выносили с поля боя, а он всё равно жил.
После войны Тихона встречали всей деревней. Он был единственный, кто прошел всю войну и выжил. Мужчин в эти четыре года привыкли чаще хоронить. Свадьбу сыграли летом, хотели двадцать второго июня, но их отговорили, люди не поймут. Бабе Мане все завидовали, такого мужика еще найти нужно было, а она не верила своему счастью. Все четыре года ждала: надеялась, молилась и дождалась. Одна беда — детей у них не было. Баба Маня говорила, что Бог сохранил жизнь её мужу, но отобрал за это у неё детей.
Жизнь их на протяжении полувека была посвящена самим себе и Советскому Союзу, суету девяностых годов дядя Тихон принял тяжело, но в деревне гром демократии доносился лишь отголосками, а иногда и вовсе был неслышен, пенсию платили и на том спасибо. Лет пять назад его парализовало, да так что он мог двигать только головой и правой рукой. Беда постигла его в бодром состоянии духа и тела, когда дядя Тихон и работу по дому выполнял, и на местную детвору успевал ворчать.
Когда он слёг обездвиженным, к нему заходила вся деревня, узнавали как дела, приносили гостинцев, школьники устраивали у него дома концерты. В честь этого его даже красиво одевали, усыпав пиджак орденами, и сажали на инвалидное кресло. Ветеран войны хлопал своей правой рукой по груди, в знак благодарности и плакал, то ли от умиления, то ли от досады. Ребятам было не понять, они уходили из дома так же нелепо, как и пришли, положив подарки рядом на кровать.
Но со временем про него забыли все, кроме бабы Мани. На нее легли все заботы по дому и двору, с утра она появлялась из двери своего дома и заходила туда только на обед в первом часу и вечером после пяти. Всё это время дядя Тихон смотрел телевизор и на часы — единственные его развлечения со времени как он перестал двигаться. В обед Баба Маня клала ему тарелку на колени и смотрела как он ест. Она всегда хотела посидеть с ним подольше, но во дворе ждали дела, откладывать которые никак было нельзя. И она уходила, чтобы вернуться вечером и снова быть рядом со своим мужем.
Тут мой рассказчик немного отвлекся, чтобы отправить домой жену с ребёнком, которые, вероятно, уже слышали эту историю и не желали делать этого еще раз. Александр наспех проводил жену, заказал себе пятый бокал коньяка и стал приближать историю к финалу.
Того, что баба Маня перестала выходить из дома заметили не сразу, день на третий-четвертый, заходить не решались мало ли чего. Узнать как дела отправили маму Александра. Она открыла дверь, окликнула хозяйку, и подождав пару минут, через сени вошла в дом. Справа от двери была маленькая кухонька с каменной печью, которую, несмотря на газ в трубах, решили оставить. В ней баба Маня пекла хлеб и иногда пироги, чаще по праздникам — в День победы или на дни рождения. Сама баба Маня лежала на полу уже серая от недавней кончины, а над ней в неестественной, даже уродливой, позе плакал дядя Тихон. Когда она умерла, он пытался ей помочь, перевернулся с кровати, упал, дополз к ней одной рукой, потом стал звать на помощь, но до ручки двери не дотянулся. Он обвинял себя в своей беспомощности и отсутствии здоровья. Дядя Тихон не верил, что переживет свою старуху, но он это сделал.
Для него смерть жены означала одновременно конец его жизни, то чего он больше всего боялся, вдруг сбылось и стало реальностью. Тихон никогда не думал о том, кто будет ему помогать и смотреть за ним, когда жена уйдёт, потому что надеялся в одно утро не проснуться и избавить бабу Маню от мучений. Немного поплачет и перестанет, а он её там дождется. Он часто говорил ей, что телом уже давно мёртв, а его душа не умирает и дожидается её, чтобы уйти вместе на тот свет.
Долго он не протянул — и месяца не прошло. Похоронили рядом, даже памятник поставили один на двоих, в знак их любви и преданности друг другу. Руководство деревни хоть и обещало присматривать за их могилами, но про них быстро забыли, вспоминая лишь вот так за столом, решив поделиться историей их взаимной преданности.
Александр был доволен. После того как он закончил рассказ, я долго сидел молча и хоть глаза мои были открыты, перед собой я ничего не видел. Всё пытался представить как дядя Тихон лежит на бабе Мане и плачет. Александр улыбнулся и проглотил остатки коньяка.
— Помни о чем я тебя просил, когда станешь знаменитым! — он похлопал меня по плечу, накинул куртку и стал подниматься к дому.
