Чужие города
Чужие города отличаются от тех, в которых мы живем. Нет, я не про то, что там разные здания, улицы названы в честь других людей, нет магазинов, в которые мы привыкли ходить — это всё само собой разумеется, даже в постсоветском архитектурном застое большинства российских городов. Я говорю про ощущения от города, про душу, которая несмотря на бетон, железо и стекло, есть в каждом, даже самом маленьком городе.
Чужие города ассоциируются не с твоей привычной и уже слегка опостылевшей жизнью, будь ты хоть гражданин самого красивого города, они ассоциируются с людьми и событиями, происходящими в тот короткий срок, пока ты в них пребываешь.
Я никогда не был в Петербурге. Да, можете заносчиво закатить глаза и сказать, что это очередная история про ставший пошлым (только благодаря недалеким юношам и девочкам, идеализировавшим Санкт-Петербург) город, но эта история приключилась со мной именно там. Говорят, что зимой лучше туда не приезжать. Питер может повернуться к тебе лицом, только когда ты жертвуешь себя в бесконечных прогулках по теплым улицам в июне. А в декабре максимум, что можно получить — это сухую кожу на щеках от мелкой снежной пыли, разносимой по ветру, спастись от которой можно только свернув с улиц в узкие переулки, изрезавшим Санкт-Петербург, подобно кровеносным сосудам.
Но я приехал сюда именно зимой, тем спонтанным решением, свойственным обычно людям свободным и счастливым. Конечно я совру, если скажу, что ехал просто посмотреть город, предметом моего истинного интереса была знакомая девушка, с которой мы случайно встретились в Чебоксарах за два года до этого. Скорое решение, короткий звонок и через 10 минут у меня на руках был билет в неизвестность, притом не только топографическую, но и неизвестность человеческих отношений.
Я должен познакомить вас с Алисой — девочкой, умудрившейся даже в своем имени вместить красоту, которая угадывалась в каждой линии ее лица и в каждой детали одежды. Природа сделала ее выше ростом большинства девочек, чем она всегда умело пользовалась. Платья, юбки, брюки, обувь всегда были подобраны так, чтобы подчеркнуть красоту длинных ног, но при этом не давать даже намека на вольность. Темно-каштановые волосы никогда не лежали ровно на фотографиях, с ними всегда игрался ветер, вода или ее рука, небрежно поправляющая распущенные пряди.
В чертах лица ее, несмотря на двадцать четыре года со дня рождения, не проглядывало ничего детского, оно было женственным ровно настолько насколько мог быть женственным роман Франсуазы Саган, только что вышедший из под ее печатной машинки. Она не похожа на русскую, ее явные скулы, большие выразительные губы и взгляд выдают в ней женщину скорее европейскую, чем родившуюся где-то под Рязанью.
Мы договорились встретиться в кофейне. Своим интерьером, тусклым светом и теснотой такие кофейни пытаются убедить тебя в том, что ты сидишь не в заведении, а у себя на кухне, а все, кто внутри — гости, потому что даже бариста разговаривает с тобой «на ты» и делает из себя друга, несмотря на то, что ты этого не хочешь. Я пришел первым и зачем-то взял себе совершенно несвойственный мне сладкий кофе — переволновался.
Последний раз я видел Алису в Чебоксарах, месяцев 8 назад, она была в бесформенном песочном пальто и, кажется, джинсах. Мы рассуждали о моде, свадьбе, архаичных родственниках, о роли женщины в браке — обо всём том, что говорят, когда не находят общих тем. Светило солнце, и столица Чувашии умело прятала свою серость и безынтересность под весенними лучами. Мы обогнули залив и решили, что единственный ресторан в Чебоксарах, в котором можно поесть и не отравиться — это Макдоналдс, и думали так не мы одни — мест внутри не было. Накупив еды, мы забрались в машину и остановились на самой пустой улице Чебоксар. Весеннее солнце, еще не привыкшее светить по 16 часов в день, устало сползало в закат. Лучи его уже успели перейти из ярко желтого в оранжевый и били как раз в лобовое стекло моей машины. Столь подробное описание нашей последней встречи нужно лишь для того, чтобы сказать вам, что Алиса совершенно мне тогда не понравилась. Не мой тип лица, петербурженка, которая говорит о моде, пытается разглядеть в каждом человеке как тот одет: «Да ну его к черту!» — подумал я, и уехал спокойно в Казань.
Алиса опаздывала минут на двадцать, я то брал стакан в руки, то ставил его на стол, то пытался выпить из него, но не мог пересилить свое отвращение к кофе. Каждый раз, когда шумела дверь и плотный кофейный запах разбавляло свежестью зимней улицы, я пытался с безразличным видом посмотреть в сторону двери, чтобы не дай Бог не выдать в себе заинтересованность и волнение, но каждый раз мой коварный актерский этюд игрался зря.
Она все же пришла, даже не пришла, а залетела в кофейню, как будто стояла на коньках, а под ногами таял лёд Новой Голландии. Она тоже волновалась, но делала это по-своему, по-девчачьи. Передо мной сидела Алиса, которая не могла найти себе места: то и дело привставала и заново садилась, пытаясь найти удобное положение, перекладывала шапку из одной руки в другую и потом нашла занятие, которое немного ее успокоило — начала рассказывать наш маршрут для прогулки.
Надо признать, идея познакомиться с Питером в декабре при минус десяти градусах была не самой лучшей. Алиса в короткой куртке и джинсах бежала по улицам так, что сзади нее оставался разреженный воздух и при любом удобном случае заходила в помещения, оправдывая это тем, что они представляют интерес с точки зрения архитектуры. Торговый дом у красного моста, дом Зингера, какие-то театральные буфеты и кинотеатры, магазин, где продавались редкие журналы по моде и архитектуре, а на втором этаже можно читать их и пить горячий чай — всё это мы удостоили своим недолгим вниманием.
Петербург удивлял каждым своим зданием и улицей, даже учитывая, что мы проходили их со скоростью света, пытаясь отогреться в зданиях и не замерзнуть на улице. Она завела меня в свою любимую булочную (кажется так говорят в Петербурге?), мы сели у окна, где неоновыми лампами красного и желтого цвета был нарисован логотип и название пекарни: на фоне сумеречного Невского проспекта, где слонялись туда сюда люди, и уже слепили фарами машины, это выглядело почти мило, если не сказать кинематографично. Но хотелось съесть что-то более существенное, чем «тарт с малиновым топом», поэтому мы оказались в мясном ресторане.
Я предложил выпить вина, но Алиса отказалась, сославшись на то, что его можно выпить в номере моей гостиницы, а пока мы просто поедим. После этих слов в моей голове начался обратный отсчет. Я ел уже не мясо, а отрывал куски стены, которая отделяла от самого заветного, что может случится этим вечером.
Гостиница, как и полагается в этом городе, была раньше коммунальной квартирой с высокими потолками и крошечными комнатами, и если вдруг представить, что эту комнату можно взять и положить на бок, то получилась бы стандартная гостиная типовой квартиры 80-х годов. Окно не было зашторено, а вместо деревянного подоконника постелен мягкий маленький матрац, чтобы сидеть и томным взглядом коситься в окно, забивая перерыв между третьим и четвертым бокалом белого сухого.
Вино купили на соседней улице. Уже в номере поняли, что забыли штопор. Когда я собирался за ним обратно, Алиса сама надела на меня шапку, не мою, а свою, посчитала, что она красивее. Я вернулся, когда она сидела на подоконнике, прислонившись спиной к откосу и согнув ноги. Синие джинсы на серой ткани матраца вырисовывали идеальную, почти эталонную линию ее тела. Бокалов не было, пришлось разливать белое вино в стаканы для чая, до сих пор не могу решить это было по-питерски или все-таки нет.
Те полчаса, когда вы оба знаете зачем пришли в этот номер, но не знаете как правильно к этому подвести, возможно, самые ценные в ваших отношениях. Аккуратно, мерно, шаг за шагом вы прощупываете это минное поле, потому что несмотря на предрешённость, все может пойти не по сценарию. За эти полчаса можно успеть влюбиться, разочароваться, остыть, разозлиться — вот он ваш звездный час, дальше финал, который ничто, если не будет этих тридцати минут. Всё, что помню из этого получаса — лицо Алисы, которое с каждым бокалом меняло свое выражение с показной неприступности к искреннему смирению. Люди с алкоголем становятся увереннее, Алиса почему-то всё чаще опускала свой смущенный взгляд и поднимала его только для того, чтобы убедиться, что я на нее смотрю.
Помню как мы заснули, обессилев настолько, что не смогли поднять себя в душ. Хотелось произносить только одно имя, и кажется мне, что засыпая, именно это я и делал. По крайней мере, мне нравится так думать.
С утра меня разбудил будильник на телефоне Алисы — предательски ворвался в мутный похмельный сон и назло с каждой секундой звенел все противнее и противнее. Но это был не будильник, а звонок, который она почему-то решила не брать. Алиса спешно собиралась, нервничала, я пытался обнять ее сидящую на кровати за талию, но она зло отмахнулась локтем.
— Ты куда?
— Я опаздываю
— Давно в Петербурге воскресенье рабочим днем объявили?
— Слушай, я реально опаздываю.
— Мы днём хотя бы увидимся?
— Я напишу. Пока.
Она набегу забрала свою маленькую сумку с тумбочки напротив кровати и убежала, оставив шапку на подоконнике. Две минуты я пытался понять что произошло и, не справившись с этим заданием, рухнул обратно на кровать и уснул, в надежде, что когда я проснусь, все станет ясно.
Рука нащупала телефон на одеяле и поднесла к лицу, двенадцать часов дня, а в комнате темно. Из-за плотной шторы, которую вчера мы опустили, в номере царил полумрак, и только робкие попытки уличного света пробиться сквозь ткань, давали понять, что на улице светло. Нужно было вставать. На экране было больше десятка уведомлений, но самого нужного, как вы понимаете, не было. В этот момент машина, которая неумолимо и беспощадно влюбляет тебя в человека, в адрес которого ты позволил себе чуть больше надежд, чем это следовало делать, уже во всю набирала ход. Ее огромные масляные шестеренки секунда за секундой заставляли выдумывать в голове десятки причин, почему она не могла тебе написать, заставляли поверить в то, во что бы ты никогда не поверил с трезвой головой, потому что ты перешагнул за порог, а она даже не приблизилась к этой двери.
Набрать ее самому не позволял рассудок, негоже отвлекать человека, который сбежал от тебя с утра, забыв шапку, в зимний ветреный Питер. Я решил погулять, благо к обеду на улице распогодилось. Ни одного другого места, кроме тех, что мы прошли с ней вчера, я не знал, поэтому, сев в глубокое питерское метро, я направился к Невскому проспекту. На эскалаторе мне стало понятно, почему их сделали такими длинными, и дело здесь вовсе не в Неве. Такие долгие спуски и подъемы нужны для того, чтобы на них можно было думать. В Москве по эскалаторам бегают, не ценят этого перерыва в дневной суете, который дарован нам, чтобы остановиться и оглядеться, поразмышлять в конце концов. Не знаю кто победитель в извечном противостоянии двух столиц, но в этом вопросе петербуржцы взяли верх над москвичами.
Дворцовая площадь была такой же, даже люднее, чем вчера. По Невскому текло две реки из машин и людей, которые никогда не перемешивались и терпеливо ждали сигналов светофора. Набережная Фонтанки свистела холодным и неприятным ветром. Всё было таким же, но с одним небольшим, но важным отличием — сегодня Алисы не было рядом. И поставь ты хоть тысячи людей перед Зимним дворцом, город все равно казался бы пустым.
Чужие города — это всегда близкие люди, без них они превращаются в груду камня, дерева и мяса хаотично намешанных друг с другом. Как только в этом городе появляется первый твой знакомый, он становится живым. Шапку я так и не вернул, она была действительно лучше. Алиса, кстати, написала около пяти вечера. Спросила не обижаюсь ли я, что она не может меня проводить в аэропорт. Отправил ей вежливое «нет», в той самой булочной, в которой она любила завтракать по утрам. Вылет был в половину одиннадцатого, впереди было еще несколько часов, чтобы погулять по мертвому Питеру.
Казань, 2018.
